Об одном несостоявшемся худсовете 21 глава

Я был молодым советским режиссером. Уже давно прошел XX съезд партии. Уже давно наше поколение перегрызло и не раз внутри себя все, что было связано со Сталиным, уже не бы­ло Хрущева и начиналась брежневская слякоть, но все, что каса­лось секса, было под глубоким льдом. Да что я! Со мной за сто­лом сидели нормальные советские мужики, все мы были повяза­ны нашим «крамольным» поступком, все мы были дико несвободны, напряжены, были, в сущности, нищими, пересчи­тывал непрерывно свои динары, да и что, собственно, происхо­дило? Это надо было увидеть один раз, чтобы потом годами рас­сказывать друзьям.

Под конец программы показали, что называется, «убойный но­мер» — «Патриция из Марселя». Сначала послышался глухой шум прибоя. Потом вступила печальная музыка, появилась девушка в каком-то особом плаще «болонья» — в СССР такие плащи были у избранных. Она ждала своего моряка, и когда тоска ожидания до­ходила до предела, она раздевалась и демонстрировала всевозмож­ные манипуляции с морским канатом, а также с шестом как с кора­бельной мачтой, так как на него опускался парус. Это, конечно, произвело впечатление. Как мне тогда казалось, было сильно сыг­рано — девушка в самом деле была настоящей француженкой, впоследствии на репетициях, когда надо было как-то перейти чер­ту в нашем понимании любви на сцене, я пересказывал довери­тельно эти свои впечатления. В начале семидесятых в Щепкин-ском училище я репетировал сцену из сценария знаменитого филь­ма «Коммунист», и там молодым героям предстояло лечь в по­стель, и я сделал отчаянную попытку смело решить этот эпизод, но был остановлен руководителем курса, который с удивлением сказал: «Вы же не будете предлагать студенткам лечь в постель, раздевшись». — «Нет. Я и не думал их раздевать, но в одежде ведь тоже...» — «Да нет. Пусть он снимет гимнастерку, а она верхнюю кофточку, только надо найти рубашку ночную, чтобы плечи были закрыты». Так они и легли в кровать. Он в галифе и носках, а она в ночной рубашке поверх платья. Расстегнуть разрешили только верхнюю пуговичку. Сегодня это кажется неправдоподным. Но это было. Было.

Через девять лет, в 1974 году я снова оказался в Белграде. На сей раз это были гастроли Академического Малого театра Со­юза ССР в честь 150-летнего юбилея. Мы были в двух странах: Югославии и Болгарии. На сей раз Белграда я не увидел. Замеча­тельный, рано ушедший артист Никита Подгорный каким-то обра­зом вышел на Солженицына, — если быть точным, у него в руках оказался «Архипелаг Гулаг». Несколько человек, — кажется, трое или четверо, — были в это дело посвящены. Не помню, сколько дней мы были в Белграде, и все свободное от работы время мы чи­тали. Каждый в своем номере, передавая расшитую книгу по стра­ницам. Читали днем и ночью. Коллектив театра жил той напряжен­ной жизнью, какая полагалась на гастролях за границей, — бегали по магазинам, пересчитывали гроши, чтобы побольше и подешев­ле где-то что-то ухватить. Та же нищета, унизительный быт; по­мню, что в гостинице вырубались пробки, когда все включали ки­пятильники после репетиции или спектакля; помню легендарного народного артиста СССР Михаила Ивановича Жарова, который ва­рил суп в коридоре, так как в его номере испортилась или не под­ходила розетка. Все были в «одном ...».

Вскоре мы покинули Белград и оказались в Загребе. Солжени­цына, то есть ею книги у нас уже не было. Можно было выйти в город и присоединиться к той жизни, которой жили все. В пер­вый же день в Загребе, увидев бананы, я не смог преодолеть иску­шения. Был куплен килограмм бананов на глазах изумленных чле­нов коллектива. «Да вы с ума сошли, Леонид Ефимович?» — тут же запричитала одна актриса. — «А что такое?» — «Да вы знаете, сколько вы могли купить за эти деньги?!» Я не знал. Но узнал тут же. Она подвела меня к витрине, где лежала посуда, и я взвыл, ко­нечно, внутренне, потому что, как выяснилось, я «проел» сервиз. Целый сервиз. Не помню, чайный или кофейный. Да! Это был урок, наглядный пример моей бесхозяйственности и глупости. Тем более, что в это время я опять был без жилья и, естественно, без посуды.

Но впереди меня ждало еще более жестокое искушение. И как это не позорно признаться, связано оно было опять со стрипти­зом. Этот проклятый югославский стриптиз! Так как некоторые артисты знали, что я уже бывал в Югославии, ко мне обращались как к знатоку и старожилу, мне это слегка льстило, и я старался держать марку. Поэтому, когда в вестибюле гостиницы одна акт­риса спросила меня, а был ли я на стриптизе тогда, в шестьдесят пятом, я ответил слегка небрежно: «Конечно». Взгляд ее сразу же изменился. — «А как? А где? Как туда попасть?» — «Да это про­сто», — сказал я. — Наверняка в окрестностях Загреба есть вил­лы, вроде «Шехерезады», где показывают стриптиз». Глаза у мо­ей собеседницы загорелись. «Леонид Ефимович, миленький, да­вайте сходим, я никому не скажу. Возьмем только Георгия Ивановича и Галю». — Она назвала имена наших общих друзей. Но где тут эта «Шехерезада», мы не знали. И я уже не помню как, но вскоре мы обнаружили крошечные объявления, расклеенные в холле гостиницы, и тут в самом деле сказался мой «опыт». Ко­роче, стало ясно — ехать никуда не надо: стриптиз в самом отеле. Надо только спуститься вниз в цокольный этаж, а гам уже касса и специальный зал, где все и происходит. Опять образовалась «подпольная группа», опять подсчитывались динары, и с болью в душе приходилось расставаться с каким-нибудь сервизом или кожаной курткой, но не мог же я бросить компанию. Прошло не­сколько секретных совещаний, во время которых было принято единогласное решение — идем! Блестяще была проведена опера­ция по приобретению билетов, сделал это, кстати, сам Георгий Иванович, — милейший, трогательный человек и очень одарен­ный артист, — он считался за главного, хотя был совершенно не­практичным, вообще робким человеком. Все начиналось в пол­ночь. Билеты у нас были.

Как только прошел спектакль, поздним вечером мы по одиноч­ке стали спускаться вниз, в цокольный этаж. Место сбора было оп­ределено особо. У кассы. Но спускаться решили по одному. Чтобы не привлечь внимания товарищей и не потянуть за собой «хвост». То есть, школа разведки могла отдыхать. Ровно в полночь мы дви­нулись по неярко освещенным коридорам, следуя нарисованным стрелочкам, к желанному объекту. Вскоре стрелочки привели к двери, у которой стоял здоровенный амбал-вышибала, и мы об­легченно вздохнули. Мы у цели. Георгий Иванович предъявил че­тыре билета, и мы уже готовились войти внутрь, как амбал начал что-то говорить на непонятном для нас языке. Мы стали показы­вать ему жестами, что мы дескать туда, на стриптиз, он же стал громко что-то выкрикивать и, более того, вообще закрыл перед на­ми дверь.

Прошло какое-то время, пока мы поняли: у нас были билеты не на стриптиз, а на рулетку, в игорный зал. Георгий Иванович ошиб­ся! Не буду пересказывать, какие чувства мы тут испытали, есте­ственно, лично к Георгию Ивановичу. Он жутко разволновался, стал оправдываться, чертыхаться, в общем, мы решили не нагне­тать ситуацию, все же он был очень милым человеком. Ну, что де­лать? Рулетка, так рулетка! И вскоре, следуя уже другим стрелоч­кам, мы обнаружили объект и даже не без некоторой вальяжности вошли в игорный зал. Все мы игорные залы видели, конечно, толь­ко в кино. И преодолевая ужас, на ватных ногах мы приблизились к одному из столов, и крупье, сразу же увидев в наших руках би­леты, тут же выдал нам фишки для игры.

Абсолютно не зная, что с этими фишками делать, мы какое-то время потоптались у стола, а потом одна из актрис решительно двинулась к столу: «Ребята, вперед. Кто не рискует, тот не пьет шампанского!» В последний раз мелькнули перед нашими глазами некупленные сервизы, рубахи и свитера, и фишки наши были по­ставлены на цифры, нами называемые. Каждый назвал, конечно, любимую. Первая Наташа, потом Галя, потом я свою «девятку», а за мной Георгий Иванович: от расстройства он вообще не мог ци­фру какую-нибудь вспомнить, но в результате что-то пролепетал. Мы трое мгновенно проиграли, не успев даже понять, так быстро это произошло, — наши фишки улетели в общую груду, — а вот, когда крутилась рулетка с фишкой Георгия Ивановича, все вокруг замерли. Шум, сопровождавший движение рулетки, шум и говор тех, кто стоял вокруг, внезапно стих. Крупье что-то сказал, и длин­ной указкой извлек из груды часть фишек и подвинул в сторону Ге­оргия Ивановича. Тот плохо видел, — он носил очки с толстыми линзами, да и вообще в тот момент был не в лучшем виде, — но на всякий случай отшатнулся от стола. Крупье опять что-то сказал, уже более резко, да и все вокруг стали говорить и оживленно как-то смотреть на Георгия Ивановича, как бы не понимая, почему он не реагирует. Самая смекалистая из нас Наташа закричала: «Геор­гий Иванович, вы выиграли! Все фишки ваши!» Трясущимися ру­ками Георгий Иванович собрал эти фишки, их было баснословно много, ведь вошли мы по платным дорогим билетам, а дали нам только по одной. А тут было, как нам казалось, целое состояние. В общем, сразу же, ни секунды не задерживаясь, мы ринулись в кассу, где Георгий Иванович, как во сне, высыпал груду фишек и тут же получил пачку динаров. И тут же преобразился! Глаза его под очками сверкали, и он воскликнул: «Эти деньги пропиваем не­медленно!» Надо сказать, выпить он любил. «Зачем, — закричала практичная Наташа, — мы же хотели посмотреть стриптиз. Бежим в кассу и покупаем на эти деньги билеты! Остальные — пропьем». Она тоже любила выпить. И мы, забыв о всякой конспирации, по­бежали к кассе, купили четыре билета на стриптиз, и вскоре сиде­ли за столом, где опять-таки нам поставили бокалы с вином и орешки, а на оставшиеся — их было не так мало — мы заказали водки. Быстренько выпили вино, съели мгновенно все орешки и ждали главного: в то время уже для нас самих было не ясно — стриптиза или водки с бутербродами.

Стриптиз начался одновременно с подходом официанта с под­носом водки. То, чего мы ждали, мы не увидели. И вместо того, чтобы получать наслаждение от выстраданного нами стриптиза, мы начали выяснять, что это значит: дело в том, что официант поставил перед нами по маленькой рюмочке водки и опять ореш­ки. Почему так мало? Где ожидаемая бутылка — вот, что мы на­чали выяснять, а стриптиз между тем шел и шел. Но нам было не до него. Выпив по бокалу вина, находясь, как говорится, «между жизнью и смертью», — все же мы очень тяжело пережили наши злоключения, — мы хотели одного — водки! Ведь мы же дали официанту много денег, а тот даже не захотел с нами разговари­вать, бросил нам меню, и мы долго выискивали цену на водку, а стриптиз между тем, повторяю, продолжался. Наконец, мы об­наружили в меню водку и ... ахнули. Цена порции водки была ас­трономической. Потом нам объяснили, что в заведениях такого рода водка баснословно дорогая. Так что никто нас, естественно, не обманул, и нам оставалось только уныло уткнуться в сторону эстрады, где бушевал стриптиз, который всем нам после пережи­того показался очень скучным, бездарным зрелищем, и вскоре мы встали и ушли.

Измученные, сели в лифт, вышли все вместе, «приземлились» в холле, и в креслах тогда все заново прошло у нас перед глазами. И мгновенное исчезновение наших фишек, и свалившееся на Геор­гия Ивановича богатство, которое, будь он расчетливым и хитро­умным человеком, мог бы как-то использовать в Югославии, даже если бы захотел компенсировать нам наш проигрыш, — все же это он купил билеты не туда, — и наш ужас и наш восторг — все пе­ремешалось в ту ночь, но главным в душе было какое-то тепло, ка­кая-то нежность к нашему дорогому Георгию Ивановичу. Ведь это он проявил себя как настоящий российский мудрец: потеряли — не заплачем, разбогатели — пропьем!

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: