И ТЕНДЕРНЫЕ ОТНОШЕНИЯ В СЕМЬЕ

Семья как объект гендерного анализа

Семья является не только важнейшей ареной приватной жиз­ни, но и одним из традиционных объектов изучения социологии. При этом семью можно считать одним из сложнейших обществен­ных институтов. Как писал Р. Коннелл, «внутренний мир семьи пред­ставляет собой совокупность многоуровневых отношений, на­кладывающихся друг на друга как геологические слои. Ни в одном другом институте отношения не являются столь протяженными во времени, интенсивными по степени контакта, плотными по соче­танию экономики, эмоций, власти и сопротивления»¹⁸⁹.

Прежде всего, проблематично само понятие «семьи». Как правило, под семьей принято подразумевать группу проживаю­щих совместно людей, связанных брачными, кровнородственны­ми отношениями или отношениями свойства, или, говоря словами недавно изданного учебника, «основанная на единой общесемей­ной деятельности общность людей, связанных узами супружества-родитёльства-родства»¹⁹⁰. Определение содержит отсылку на по­нятия супружества, родительства и родства, сами требующие уточнения: например, является ли родительством юридически нео­формленное усыновление? Можно ли считать супружеством не­зарегистрированный брак? Раздельно живущих супругов? Союз гомосексуалистов? Что такое «общесемейная деятельность»?

Вплоть до последних трех десятилетий под «семьей» в социо­логии неизменно понималась нуклеарная семья, т.е. гетеросексу­альный брачный союз, основанный на браке и совместном прожи-

¹⁸⁹ Cornell R. Gender and power. Cambridge University Press, 1987. P.121.

¹⁹⁰ Антонов А.И., Медков В.М. Социология семьи. М.: изд-во МГУ: Изд-во Международного университета бизнеса и управления («Братья Карич»), 1996.С.66.

вании. Однако примерно в середине 70-х гг. в социологии семьи произошел своего рода "большой взрыв", связанный с коренным пересмотром представлений о самом предмете исследования¹⁹¹. Традиционно в социологии семья рассматривалась как единая груп­па с едиными интересами, или, во всяком случае, с точки зрения необходимости подчинения интересов отдельных ее членов инте­ресам семьи как целого. Этот подход постепенно стал осмысли­ваться как ограниченный, потому что:

- недооценивалась роль внутрисемейных конфликтов и про­тиворечивости интересов разных членов семьи;

- недооценивалось разнообразие реально существующих типов семей, в то время как пропорция "стандартных" семей (муж-жена-двое детей) статистически стала заметно уменьшаться;

- недооценивалась степень включенности членов семьи в со­циальные отношения другого уровня и на другой базисной ос­нове;

- выявилось и множество теоретических проблем: так, семья как социальный объект очень сильно изменяется в зависимости от стадии жизненного цикла (молодожены, семья с маленькими деть­ми, семья с взрослыми детьми и т.п.), к тому же семьи могут силь­но различаться по составу и структуре. Поэтому трудно найти об­щий теоретический подход, который охватывал бы все эти разновидности семей. Из-за этого так называемые "теории семьи" чаще всего имеют дело с семьей как идеальной моделью.

В результате осмысления всех этих проблем появился зна­чительный корпус работ, рассматривающий семью в том виде, в каком она прежде мыслилась социологами, как, прежде все­го, "идеологический концепт", без "деконструирования" кото­рого невозможно дальнейшее продуктивное развитие теории семьи¹⁹².

¹⁹¹ Cheal D. Family and the State of Theory. New York: Harvester Wheatsheaf, 1991. Ch.l.

¹⁹² См. напр..Morgan D.H.J. Social Theory and the Family. London and Bos­ton: Routledge & Kegan Paul, 1975; Barrett M., Mclntosh M. The Anti-social Family. London: Verso, 1982; Hartmann H. The Family as the Locus of Gender, Class, and Political Struggle // Signs. 1981. N 6; Delphy C. Continuities and Discontinuities in Marriage and Divorce // D.Barker , S.Allen (eds.) Sexual Divisions and Society. London: Tavistock, 1976.

Критика нуклеарнои семьи как понятия и института

«Семейная критика» 1970-80-хх гг. носила преимущественно политический характер. Перечислим ее основные аргументы.

1. Диана Гиттинс писала о том, что сам концепт «семья» является преимущественно управленческим, а представления о «нормальной» семье как о нуклеарнои - не только стереотип, но и нормативная модель. Семья играет столь важную роль в обществе не потому что она так необходима для человеческого счастья, а потому что она служит объектом управления, социальной полити­ки и политической риторики¹⁹³.

2. Социалисты подчеркивали, что семья служит основным (хотя и не очень жестким) каналом, определяющим будущую соци­ально-классовую принадлежность. Так, например, в книге Дж.Гол-дтропа¹⁹⁴ приводятся следующие данные: 62% сыновей квалифици­рованных специалистов имеет работу того же уровня, что и их отцы, и только 13% заняты ручным трудом. С другой стороны, 58% сыно­вей неквалифицированных рабочих наследуют их профессию, и лишь 18% имеют профессии с высоким статусом. Таким образом, именно в семье накапливается собственно капитал и культурный капитал, обеспечивающий базу для социального неравенства;

3. Социальные психологи считали, что семья асоциальна, по­скольку развивает взаимную психологическую зависимость меж­ду ее членами в ущерб контактам с более широким социальным окружением. Если брак по тем или иным причинам распадается, то его участники часто обнаруживают себя в "социальном вакуу­ме", поскольку их прочие связи давно разрушены. Помимо про­чего, семейные интересы часто противопоставляются более ши­роким общественным: часто наличие семьи служит обоснованием конформистского поведения... Так, цензор из стихотворения Пуш­кина оправдывается: «Я бедный человек; к тому ж жена и дети...» На что поэт отвечает ему: «Жена и дети, друг, поверь - большое зло: // От них все скверное у нас произошло».

¹⁹³ Gitttins D. The family in question. London: Macmillan, 1985.

¹⁹⁴ Goldthrope J. Social Mobility and Class Structure in Modern Britain. Oxford: Oxford University Press, 1980. P.70, 75.

4. Далее, "частная жизнь", как понятие, имеет и свои теневые стороны. На практике это не только оазис, в котором человек может укрыться от всепроникающей силы государства, но, при опреде­ленных обстоятельствах, ловушка, из которой трудно позвать на помощь. Под покровом неприкосновенности частной жизни более слабые и зависимые члены семьи (чаще всего женщины и дети) нередко оказываются объектом издевательства и насилия, имея мало возможности защитить свои права, поскольку приватная сфера пре­тендует на непроницаемость со стороны публичного контроля.

Последний аргумент имеет принципиальное практическое значение. Каковы взаимоотношения семьи и государства, насколь­ко государство имеет право вмешиваться в жизнь семьи, имеет ли ограничения принцип приватности?

Семья и государство

Используя микро-исторический метод Фуко, французский социолог ЖакДонзело выдвинул гипотезу о том, что в XX столе­тии семья как социальный институт претерпела принципиальную эволюцию, относящуюся к ее отношениям с государством¹'⁵. С его точки зрения, семья «при старом режиме» представляла свое­го рода "государство в государстве", где глава семьи обладал пра­вом, например, заключить своих детей в тюрьму за неповинове­ние. Эта власть всячески поддерживалась государством, которое, таким образом, непосредственно во внутренние дела семьи не вмешивалось. К середине девятнадцатого века власть внутри се­мьи значительно ослабла. При этом произошел сдвиг от "патри­архальной семьи" к "патриархальному государству", которое ста­ло активно вторгаться в жизнь семьи, с помощью разнообразных институтов. К таким институтам на Западе, например, относятся социальные работники и психоаналитики. На роли последних Донзело останавливается особенно подробно: психоанализ рати­фицирует и возводит в ранг ценности конвенциональное семей­ное распределение ролей: роли отца, роли матери, но в то же са­мое время он редуцирует их стратегическую диспозицию до простого скелета, оставив от нее только некое "созвездие имиджей",

¹⁹⁵ Donzelot J. The Policing of Families, New York: Pantheon, 1979.

поверхностную основу отношений—своего рода функциональный симулякр.Другой пример, который он приводит—активное вторже­ние в процесс воспитания детей "экспертов" (врачей, гигиенистов, педагогов и т.п.), главным объектом воздействия которых стали ма­тери из среднего класса.

Другой известный американский автор — Кристофер Лэш — описывает "разрушительные последствия" этой государственной экспансии¹⁹⁶. Он полагает, что семья была последним оплотом час­тной жизни, разрушающимся под напором врачей, психиатров, учителей, экспертов в области воспитания детей. Непрочные се­мьи, где отец если не отсутствует физически, то не обладает долж­ной властью, испорченные к тому же разного рода терапевтичес­кой и либеральной демагогией (вроде трудов доктора Спока и разного рода психотерапевтической литературы) приводят к тому, что утрачиваются идеалы романтической любви, и вообще, вся­ческие обязательства уступают место уклонению от них. Более того, неразрешенным остается Эдипов комплекс, без чего невоз­можно формирование полноценного взрослого человека. Нераз­решившийся страх наказания проецируется на будущее, в резуль­тате растет инфантильное поколение, сплошь зараженное нарциссизмом (т.е. во фрейдистских терминах, феминизирован­ное),которое неспособно противостоять манипуляциям всесиль­ного государства.

Симптоматично, что эта работа была издана в 1977 г.: в кон­це 1970-х—начале 1980-х гг. к власти в Европе и США пришли новые правые, начали свое существование режимы "тэтчеризма", "рейга-низма" и т.п. Для идеологии консерваторов характерно провозгла­шение идеала традиционной семьи как "утерянного рая", "убежи­ща в бессердечном мире". При этом традиционная семья понимается не как большая патриархальная, но именно как "парсо-нианская" нуклеарная семья: муж-кормилец, жена-хранительница очага, зависимые дети. Характерно, что и в нашей стране в 1980-х гг. наметился сдвиг от идеологии равенства полов в направлении рито­рики о "естественном предназначении женщины". На этой базе в СССР была сформирована политика поддержки семьи, выразивша­яся в предоставлении целого ряда льгот матерям вообще и моло-

¹⁹⁶ Lash С. Haven in a Heartless World: The Family Besieged. New York: Basic Books, 1977.

дым семьям в частности. Эта политика оказалась достаточно эф­фективной и дала сразу существенный прирост рождаемости. На­бор аргументов был достаточно сходен с аргументами западных консерваторов ("крепкая семья - крепкое общество") с той разни­цей, что они утверждали, что кризис в семье привел к загниванию современного общества, а в СССР это трактовалось чисто в демог­рафическом смысле.

Необходимо представлять себе, что семья является не толь­ко экономической структурой и сообществом родственников - это еще и мощная идеологическая конструкция.

Материнство и отцовство как социальные институты

Фокусом социальной критики нуклеарной семьи, развернув­шейся в 1970-80-е гг. был социальный институт материнства. Го­ворить о материнстве именно как об институте принято лишь применительно к эпохе современности, когда оно оказалось не только выделено из других функций женщин в приватной сфере, но и выдвинуто на передний план, как их основное предназначение и смысл жизни. (Гидденс назвал этот феномен «изобретением ма­теринства»¹⁹⁷). «Изобретение материнства» дало начало влиятель­нейшему дискурсу, занявшему центральное место в патриархат-ной тендерной идеологии. Э.Оукли сформулировала его основные положения следующим образом:

— всем женщинам необходимо быть матерями; - всем матерям необходимы их дети;

— всем детям необходимы их матери¹⁹⁸.

Этот дискурс всячески подкреплялся «научными данными», в частности, психоанализ как теория и терапевтическая практика исходил из того, что каждая нормальная женщина должна желать материнства, а те, кто его отвергают, отвергают саму «женскую природу». В 1960-е гг. был опубликован целый ряд работ, в кото­рых на основании данных различных исследований всячески утверж­далась идея о том, что между матерью и ребенком существует осо-

¹⁹⁷ Giddens A. The Transformation of Intimacy: Sexuality, Love & Eroticism in Modern Societies. Cambridge: Polity Press, 1992. P. 130.

¹⁹⁸ Oakley A. Woman's Work: The Housewife, Pat and Present. New York: Pan­theon Books, 1974. P. 186.

бый род близких отношений, который совершенно необходим для развития ребенка и не может быть заменен никакими другими от­ношениями. При этом идеология материнства полна внутренних противоречий: матери, с одной стороны, романтизируются как бескорыстные, безгранично любящие, готовые на любые жертвы существа, с другой стороны, в том же психоанализе демонизиру-ются как невротички, не способные правильно воспитывать ребен­ка. На них возлагается полная ответственность за судьбу детей, и в то же время они представлены как иррациональные существа, сле­дующие инстинктам и природе.

Вторая волна феминизма подвергла эту идеологию весьма резкой критике. Так, М.Барретт и М.Макинтош писали: «Есте­ственная обреченность женщин на домашнюю работу, как приня­то считать, связана с материнством. Биологические факты вына­шивания и выкармливания ребенка с необходимостью, столь естественной, что о ней даже не стоит говорить, ведут к преиму­щественной ответственности за уход за ребенком, к учреждению интимной, теплой связи между матерью и малышом, которая ес­тественным образом переходит в необходимость покупать и го­товить ему еду, стирать его одежду, перевязывать его царапины, помогать ему во всем, водить его к дантисту, обсуждать его под­ростковые проблемы, приветствовать его мужа или жену, затем нянчить уже его детей. Было уже достаточно написано о "мифе материнства", чтобы убедить нас, что причины, по которым все эти вещи считаются сами собой разумеющимися, о которых даже и нет смысла говорить, становятся менее очевидными, если все-таки подвергнуть их пристальному изучению. Проблемой жен­щин является далеко не столько "тирания репродуктивное™", которую мечтала сбросить Суламифь Файрстоун (она может быть приручена, если мы сможем контролировать технологию), сколь­ко "тирания материнства".

Это может звучать шокирующе, поскольку так много жен­щин явно хотят этого и добровольно выбирают материнство. Но вот что они редко имеют возможность выбирать, так это социальные обстоятельства и то давление, которое не позволяет им сопротив­ляться тому, чтобы быть "потопленными" материнством. Часто су­ществует столь сильное напряжение между тем, чтобы быть мате­рью и быть еще хоть кем-нибудь, кем вы хотели бы быть, что вы не можете получать удовольствие ни от одной половины вашей жизни. Иногда женщины, которые очень хотели бы иметь детей, реша­ют не делать этого потому, что социальная ситуация не позволяет им совмещать материнство с любым другим занятием. Многие женщины вынуждены бросать работу и все другие свои начина­ния. Обычно отношения с детьми приносят большую радость, но в то же время из-за того, что это единственное, что поглощает их жизнь, женщины чувствуют фрустрацию. Слишком часто в условиях изо­лированной семьи и с минимальной поддержкой извне, материн­ство становится обузой и само по себе, и потому, что означает, что женщина буквально заперта дома. Даже те супруги, которые внача­ле разделяли пополам обязанности по готовке и уборке, редко про­должают это делать, когда появляются дети. Женщина остается дома с ребенком, поэтому она "естественно" выполняет и всю осталь­ную работу по дому. Позднее, если она возвращается на работу, на нее ложится двойная нагрузка. Мужчине приходится зарабатывать достаточно, чтобы прокормить всю семью, поэтому у него "есте­ственно" нет времени и сил для домашних дел. Постепенно узлы, привязывающие женщину к семье и дому, затягиваются. Если ей повезет, она может быть довольна своим состоянием; если нет -значит, ей не повезло. Но, скорее всего, она будет чувствовать силь­ную амбивалентность, потому что как раз любовь к своим детям связывает ее по рукам и ногам. Вот что мы имеем в виду под тира­нией материнства»¹⁹⁹.

В приведенном фрагменте отчетливо видно проведение раз­личия между материнством как личным опытом и материнством как социальным институтом.Известный феминистский теоретик материнства Адриенн Рич полагает, что сам по себе опыт материн­ства является для женщины весьма важным позитивным и даже революционным телесным опытом²⁰⁰. Однако практика его успеш­ной реализации сталкивается с такими социальными обстоятель­ствами, которые могут способствовать его травматичности.

Так, согласно исследованиям Оукли, в восприятии женщи­нами материнства есть определенная классовая тенденция: жен­щины среднего класса получают от него больше наслаждения, чем женщины рабочего класса. Это связано с тем, что последние, как

¹⁹⁹ Barrett M, Mclntosh M. The Anti-Social Family. London: Verso, 1982. P.72.

²⁰⁰ Rich A. Of Woman Born: Motherhood as Experience and Institution. London: Virago, 1977.

правило, не выделяют свои материнские обязанности из общего круга обязанностей домохозяйки: дети в этом случае воспринима­ются, прежде всего, как источник грандиозной дополнительной ра­боты. Однако у большинства женщин из всех социальных слоев по отношению к материнству наблюдается определенная амбивалент­ность - в исследовании Оукли, на прямой вопрос: "Нравится ли вам заниматься детьми?" ни одна из 40 респонденток не ответила отри­цательно, однако их дальнейшие комментарии и ответы на другие вопросы показали, что на самом деле многие из них испытывают сильнейшую фрустрацию.

По мнению Оукли, проблема заключается в том, что на прак­тике материнство действительно растворяется в многочисленных обязанностях домохозяйки, а в этом занятии роль "обслуги" вы­ражена значительно сильнее, чем продуктивная и творческая. Са­мочувствие женщины ухудшается также за счет социальной изо­ляции, в которой она исполняет свои обязанности, и чувства единоличной ответственности за то, чтобы все было сделано "как надо". Те формы, в которых обычно проявляется помощь мужчин в отношении детей, мало что меняют в этой ситуации: целый ряд исследований показывает, что мужчины предпочитают играть или гулять с детьми, в крайнем случае, укладывают их спать. Это наи­более приятные и вознаграждающие формы родительской забо­ты. На долю женщин же остается огромная рутинная работа по "обслуживанию".

Анализ Оукли позволяет также сделать важный вывод о клас­совой специфике материнства,который был потом дополнен и развит работами цветных феминисток, подчеркивавших также ра­совую и культурную специфику материнского опыта.

Последний тезис в полной мере относится и к отцовству. «Изобретение отцовства» в медийном и социологическом дис­курсе произошло значительно позже, чем «изобретение мате­ринства»: роль отца стала широко обсуждаться и анализировать­ся в научной литературе лишь со второй половины 1970-х гг. Во многом это была реакция на успех женского движения «второй волны» и критику им традиционных представлений о распреде­лении родительских ролей. Отцовство стало рассматриваться не только как социальная функция, необходимая для правильного воспитания прежде всего сыновей,но как важный элемент муж­ской идентичности.

В последующие гадал в контексте гендерных исследований се­мьи развернулась дискуссия о содержании этого «нового отцовства». Традиционно гендерная роль отца, хотя и весьма различающаяся в разных культурах, сводилась к следующим главным функциям:

- обеспечению семьи/детей;

- их защите;

- специфическим задачам воспитания, таким, как утвер­ждение родительской власти, приучение к дисциплине, поряд­ку, в случае необходимости-наказанию.

Нетрудно заметить, что все эти функции, в отличие от мате­ринских, значительно меньше детерминированы биологическим родительством. Другая их особенность - большая дистанциро-ванность от ребенка как объекта заботы и воспитания. Такая кон­фигурация обязанностей делала вполне возможной существова­ние феномена «отсутствующего отца» даже в семьях, включающих в свой состав обоих родителей²⁰¹. В реальности, однако, выполне­ние всех этих функций оказывается проблематичным: обеспечение детей в большинстве случаев не является больше исключительной функцией отца, защита их от угроз современной цивилизации, напротив, является задачей, значительно превышающей возмож­ности отдельного человека — в какой-то степени она ложится на плечи государственных институтов, в какой-то — просто не реали­зовывается, особенно если отец находится на нижних уровнях классовой и расовой иерархий²⁰².

Третья же и наиболее сложная отцовская функция связана не столько с тем, что отец реально делает,столько с тем, что он символизируетсамой своей фигурой. Символически отец реп­резентирует в семье реальный внешний мир и его порядок,в отличие от домашнего мира материнского комфорта²⁰³. Эти пред­ставления восходят, во-первых, к философской традиции, противо­поставляющий разум и рациональность, с одной стороны, любви и эмоциям, с другой; во-вторых, к психоанализу с его трактовкой от-

²⁰¹ Blankernhom D. Fatherless America. New York: Basic Books, 1995; Kukhter-in, S. Fathers and patriarchs in communist and post-communist Russia // S.Ashwin (ed.) Gender, state and society in Soviet and Post-Soviet Russia. Lon­don: Routledge, 2000. P.71-90.

²⁰² Wideman J.E. 'Fatheralong. New York: Pantheon Books, 1994.

²⁰³ Ruddick S. The Idea of Fatherhood // Nelson H.L. (ed.) Feminism and Fam­ilies. New York and London: Routledge, 1997. P.205-220.

ражения фигур родителей в психике ребенка. Выросший без (символического) отца ребенок может ощущать себя погружен­ным в мир хаоса и иллюзий, не способным строить отношения с окружающим миром. Однако представители феминистского на­правления в психоанализе оспорили эти взгляды. Д.Диннерштейн и Н.Ходоров утверждали, что, наоборот, асимметрия родительс­ких ролей порождает серьезные проблемы в последующей соци­ализации сыновей и дочерей, причем сыновей, вынужденных на­всегда отвергать мир материнской любви, — даже в большей мере. Они поддерживали идею «симметричного родительства», кото­рое подразумевает взаимозаменяемость обязанностей, традици­онно считавшихся материнскими и отцовскими.

Традиционное «дистанцированное отцовство» в условиях вы­сокой экономической самостоятельности женщин стало терять свою привлекательность прежде всего для матерей: многие из них сдела­ли выбор в пользу развода или одинокого родительства, считая, что отцовские функции столь эфемерны, что легко можно обойтись без отца вообще. По данным Госкомстата РФ доля детей, родившихся вне брака в общем числе родившихся в целом по России за 10 лет возросла в два раза: с 13,5% в 1989 г. до 27,0% в 1998 г. (т.е. каждый четвертый новорожденный). В ряде регионов Восточной Сибири и Дальнего Востока доля внебрачных детей превышает 40%.

Как данные статистики, так и социологический анализ говорят о возрастании тендерного напряжения в традицион­ных социальных институтах материнства и отцовства.

Домашняя работа и гендерные отношения в семье

До недавнего времени неоплачиваемая работа в домашнем хозяйстве практически не принималась во внимание социологами. Точнее сказать она рассматривалась лишь в рамках социологии се­мьи как некое "занятие", или способ организации семейной жизни. Лишь в 1970-е гг. она стала рассматриваться именно как работа,столь же необходимая для функционирования социума, как и обще­ственное производство. Подсчитано, что объем домашней работы в стоимостном эквиваленте равен трети ежегодного валового про­дукта во всем мире²⁸⁴.

²⁰⁴ Giddens A. Sociology. Polity, 1993. Р.516

С середины 1960-х гг. многими социологами выдвигалась вер­сия о том, что в современных пост-индустриальных обществах со­циальные роли мужчин и женщин выравниваются: равенство жен­щин гарантируется специальным законодательством, женщины все чаще и чаще работают, мужчины разделяют их домашние обязан­ности. Это приводит к изменениям в патриархатной модели семьи, где к "мужской работе" относилось, главным образом, зарабаты­вание денег, а из собственно домашних дел - ремонт и уход за автомобилем (все остальные работы считались "женскими"). Дей­ствительно, данные многих исследований свидетельствуют о том, что на Западе все время увеличивается занятость замужних жен­щин (однако в России и странах Восточной Европы, где эта заня­тость была почти поголовной, наблюдается обратный процесс), и в то же время увеличивается вовлеченность мужчин в домашнее хозяйство и, в частности, в уход за детьми. В 1970 г. появляется термин "симметричный брак". В симметричном браке роли мужа и жены не противопоставляются, наоборот, очень важно все де­лать вместе, в том числе, обсуждать всевозможные проблемы и выходить из дома, наконец, просто помогать друг другу.²⁰⁵

Однако уже в конце 1960-х социологи-феминистки стали пи­сать о том, что произошла скорее "смена идеалов", чем смена ре­ального положения дел, и "симметричный брак" остается лишь красивым мифом.

Для того, чтобы представить себе, как в среднем распределя­ется неоплачиваемый домашний труд и отдых между мужчинами и женщинами, прибегнем к примеру. Таблицы 7 и 8 представляют со­бой результаты измерения бюджетов времени городского и сельского населения обоих полов, проведенные группой исследователей из Но­восибирска в небольшом городе Рубцовск (Алтайский край) и в не­скольких селах Новосибирской области.²⁰*. Они отражают динамику изменения затрат времени мужчин и женщин на тот или иной вид деятельности, начиная с 1970-х гг.

²⁰⁵ Young M., Wilmott P. The Symmetrical Family. New York: Pantheon, 1974.

²⁰⁶ В.А.Артемов Тенденции изменения повседневной деятельности населения в 1970-1990-е годы // Социальная траектория реформируемой России. Исследования Новосибирской экономико-социологической школы. Новосибирск: Наука, 1999. С.578-580.

Таблица?

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: