ПСИХОАНАЛИЗ И ЕГО ВЛИЯНИЕ НА ФЕМИНИСТСКУЮ ТЕОРИЮ

Классический психоанализ

и объяснение половых различий

Среди теорий, повлиявших на развитие тендерных исследова­ний, психоанализ играет особую роль: взаимоотношения между психоаналитической и феминистской традицией исторически коле­бались от полного отвержения до восторженного приятия, но в любом случае не были индифферентными. На протяжении своей жизни Зигмунд Фрейд работал со многими женщинами - и как с пациентками, и как с коллегами-аналитиками, и в обеих этих ипос­тасях они весьма сильно повлияли на его взгляды.

Основные положения психоаналитической теории, относящи­еся к формированию половой идентичности, в общих чертах сво­дятся к следующей последовательности аргументов. Следуя Фрей­ду, дети проходят несколько принципиально важных ступеней, или стадий, психосексуального развития, и психика каждого взрослого человека зависит от того, насколько успешно ему удалось пере­браться через эти стадии и свойственные им внутренние пробле­мы. Другими словами, половая идентификация и осознание поло­вой роли есть продукт половой зрелости. Поскольку, в результате биологических различий, мальчики и девочки по-разному воспри­нимают свою сексуальность, они в итоге приходят к диаметрально противоположным половым ролям. Если половое созревание муж­чины происходило нормально (т.е. типично), он в итоге будет обла­дать традиционными мужскими чертами; если женщина развива­лась нормально, она будет обладать всеми свойствами традиционной женственности.

Как же проходит половое созревание? В «Трех очерках тео­рии сексуальности» Фрейд выделяет его основные стадии:

- оральную,связанную с приятными ощущениями от сосания материнской груди;

- анальную,связанную с открывающейся у ребенка способ­ностью контролировать свои отправления;

- и, наконец, чрезвычайно важную фаллическую,когда у ре­бенка возникает интерес к его половым органам и он переживает эдипов комплекс и комплекс кастрации⁵⁹ (Фрейд 3. Очерки по психологии сексуальности // Фрейд 3. "Я" и "Оно". Книга 2. Тбилиси: Мерзни, 1991. С.96-98). Затем, с достижением пу­бертального возраста, наступает латентный период,и ребенок вхо­дит в генитальнуюстадию. Если все прошло по плану, то либидо -сексуальная энергия — будет направлено на человека противополож­ного пола (а не на самого себя и не на однополого с собой человека). Как полагал Фрейд, тот факт, что мальчики имеют пенисы, а девочки нет, самым решительным образом влияет на то, что они по-разному проживают фаллическую стадию формирования сек­суальности. Эдипов комплекс для мальчиков проистекает из их ес­тественной любви к матери, которая о них заботится. Они хотят обладать ей как женщиной и рассматривают своего отца как сопер­ника в борьбе за ее внимание. Однако это чувство держится недо­лго, поскольку у мальчика есть серьезные основания опасаться сво­его отца. По мере того, как он знакомится с женской анатомией (например, увидев тело своей матери или какой-нибудь другой жен­щины), он обнаруживает отсутствие у женщин пениса, и считает это результатом кастрации. Потрясенный этой мыслью, мальчик опасается, что отец кастрирует и его, если он будет слишком близок с матерью. Страх приводит к тому, что мальчик старается преодолеть свою любовь к матери. Это длительный, болезненный процесс, в ре­зультате которого вырабатывается то, что Фрейд назвал суперэго.

В той степени, в какой суперэго является усвоением сыном ценностей своего отца, оно связано с патриархатным социальным сознанием. Мальчики, которые успешно разрешают эдипов комп­лекс и комплекс кастрации, имеют особенно сильное суперэго. Это означает, что они успешно избавляются от любви к матери (и страха кастрации) и учатся подчиняться своему отцу. Если же этого не происходит, из мальчика так никогда и не получится «настоящий мужчина», опора современной цивилизации.

Важно отметить, что женские впечатления от переживания эдипова комплекса и комплекса кастрации радикально отличаются от мужских. Как и у мальчика, основным объектом любви девочки бывает мать. Но в отличие от типичного мальчика, которому всю жизнь предстоит любить женщин, девочке придется переключиться с любви к женщине на любовь к мужчине - сначала к отцу, затем к тому, кто займет его место. Таким образом, Фрейд делает вывод о том, что девочке гораздо труднее достигнуть «нормальной» зрелой сексуальности⁶⁰ (Там же. С.83-86). Следуя Фрейду, эта переориентация происходит, когда девочка обнаруживает, что у нее нет пениса, что она кастри­рована. С этого момента у нее возникает «зависть к пенису», она чувствует себя неполноценным существом. Она проникается не­приязнью по отношению к матери, которая не дала ей столь важ­ную часть тела, отворачивается от нее и переносит свою любовь на отца. Но, как пишет Фрейд, когда человек теряет объект любви (в дан­ном случае - мать), единственный способ справиться с этой потерей - это в той или иной форме стать этим отвергнутым объектом. Так, девочка начинает идентифицировать себя с матерью, стремясь занять ее место рядом с отцом. Мать становится ее соперницей. Сначала девочка хочет иметь пенис, как у отца, но постепенно переходит к желанию иметь нечто даже более драгоценное - ребенка, который его окончательно заменит.

Однако не все девочки становятся полноценными женщина­ми. Некоторые бывают настолько разочарованы отсутствием пени­са, что отворачиваются от всего, что связано с сексом вообще. Впос­ледствии они будут определены как «невротички», особенно если окажутся фригидными (неспособными испытывать оргазм). Дру­гие, наоборот, не могут признать факт своей «кастрированности». У этих девочек развивается то, что Фрейд назвал «комплексом мас­кулинности», они имитируют мужские черты характера и в край­них случаях даже становятся лесбиянками.

Весь этот сложнейший процесс созревания женщины приво­дит к тому, что она приобретает ряд свойственных ее полу негатив­ных черт:

- во-первых, это нарциссизм,который порождается в резуль­тате переключения с активной сексуальности на пассивную. Де­вочки, по наблюдению Фрейда, куда больше стремятся быть люби­мыми, чем любить;

- во-вторых, это самовлюбленность.В качестве компенсации своего природного «недостатка» (отсутствия пениса) девочки пе­реоценивают свое тело в целом;

- в-третьих, девочки становятся жертвами преувеличенного чувства стыдливости.

Но есть и более серьезные последствия: по мнению Фрейда, для девочек нет такого механизма выработки суперэго, как для маль­чиков, которые преодолевают эдипов комплекс с помощью комп­лекса кастрации. Девочки как бы «застревают» на этом комплексе, они не могут переносить на себя черты своих отцов, которые суть черты цивилизованного человека. Соответственно, по сравнению с мужчинами женщины оказываются менее добросовестными, ме­нее моральными, менее цивилизованными людьми.

Итак, согласно учению Фрейда, моральная неполноценность женщин проистекает из того, что у девочек нет пениса. Девочки, не в той форме, как мальчики, переживающие комплекс кастрации, не имеют достаточно сильной мотивации подчиняться каким-либо высшим правилам.

Работы некоторых его последователей были еще более ради­кальными в этом направлении. Например, Хелен Дойч в своей из­вестной работе «Психология женщины: психоаналитическая интер­претация»⁶¹ (Deutsch H. The Psychology of Women: A Psychoanalytic Interpretation. New York: Grime Stratton, 1944)обозначила такие главные черты женского характера, как пассивность, мазохизм и нарциссизм. Пассивность является базовой характеристикой, порожденной положением женщины во время полового акта, а также ее «установкой на ожидание». Она тесно связана с мазохизмом, который Дойч определяла не как по­лучение наслаждения от болевых ощущений, а как пристрастие женщин к впечатлениям, в которых удовольствие смешано с болью, таким как, опять-таки, половой акт и рождение детей. Обе эти харак­теристики уравновешены нарциссизмом, который представляет собой незрелое и нездоровое (но женственное) требование к себе внимания в качестве компенсации чувства небезопасности и не­полноценности.

Нормальная женщина все время балансирует между своим пассивным, мазохистским отношением к другим людям и нарцис-сической заботой о себе. Если она чересчур активна, или агрессив­на, или интеллектуальна - она сопротивляется своей женской сущ­ности, что, по мнению Дойч, вредно и противоестественно, потому что создает «внутренний конфликт».

Лучший способ, которым женщина может сохранить необ­ходимый баланс - это родить ребенка, только это может дисциплинировать эгоистические женские устремления. Женская сексуаль­ность неразрывно связана с прокреацией, все женщины созданы для того, чтобы быть матерями. Только материнство делает нор­мальную женщину счастливой и здоровой.

Таким образом, на первый взгляд, учения Фрейда приводит к социальным выводам, подтверждающим самые жесткие постула­ты патриархата.

Феминистская критика классического психоанализа

Нетрудно себе представить, что теория Фрейда стала объек­том острой критики со стороны авторов-феминисток. Общим ме­стом этой критики (с которой выступили, в частности, такие авто­ры как Бетти Фридан, Суламифь Файрстоун, Кэйт Миллет) является тезис о том, что безвластное положение женщины в обществе вы­текает не из ее биологии, а из социальной предписанности «женс­кой роли».

Так, например, Бетти Фридан полагала, что Фрейд просто вы­разил взгляды своего времени и своего круга на отношения полов. Наиболее жестко критиковала она его биологический детерми­низм⁶² (Фридан Б. Загадка женственности. М.: Пргоресс, 1991). В самом деле, афоризм Фрейда: «Анатомия есть судьба»⁶³ (Freud S. The Passing of the Oedipus Complex" // Freud S. Sexuality and the Psychology of Love. New York: Colier Books, 1968. P.181), по сути, означает, что тендерная идентификация, сексуальные пред­почтения и репродуктивное поведение женщины определяются ис­ключительно отсутствием у нее пениса, и все женщины, которые не следуют своей биологической судьбе, являются в некотором смыс­ле «ненормальными». Она также подвергла критике ту преувели­ченную роль, которую Фрейд отводит сексуальности в жизни жен­щины, считая, что «мистика женственности» заставляет женщину единственным своим предназначением считать деторождение. Фак­тически, женщины оказываются неполноценными существами, для которых закрыты или полузакрыты многие сферы жизни, потому что они на самом деле не нуждаются в них или не могут в них пол­ноправно существовать «по своей природе».

Кейт Миллет в особенности критиковала фрейдизм за оправ­дание мужской агрессивности, «органически присущей» мужскому типу сексуальности, доказывая несостоятельность приводимых в защиту этой точки зрения примеров, почерпнутых в основном из жизни животных и даже рыб⁶⁴ (Millett К. Sexual Politics. Garden City, N.Y.: Doubleday, 1970).

Таким образом, классический психоанализ подвергался острой феминистской критике как эссенциалистская и даже женоненавистничес­кая теория. Однако наряду с этой критической тенденцией очень быстро возникли попытки переосмысления и адаптации психоаналитической те­ории к теории гендерной. В основном они были отражением следующей стадии развития психоанализа, связанной с именем Жака Лакана.

Жак Лакан

Ж.Лакан родился в апреле 1901 г., скончался в сентябре 1981 г. Свою профессиональную карьеру психиатра он начал в 1932 г. в одном из центральных округов Парижа (вся жизнь Лакана и впос­ледствии была связана с этим городом).

Основные положения его работ заключаются в следующем. Опираясь на идеи Леви-Стросса о том, что каждое общество регу­лируется с помощью набора определенных символов (т.е. знаков, ролей и ритуалов), Лакан назвал этот набор Символическим По­рядком. Для того, чтобы ребенок мог адекватно взаимодействовать с социальным миром, он(а) должен интериоризировать Символи­ческий Порядок через посредство языка, и чем лучше он усваивает лингвистические законы, тем глубже этот наборов символов про­никает в его бессознательное. Другими словами, Символический Порядок регулирует общество, регулируя индивидуумов. Тендер­ные и классовые роли усваиваются именно через язык, и пока язык Символического Порядка остается неизменным, общество будет воспроизводится в более или менее неизменной форме.

Для Лакана этот Символический Порядок, по сути, и является обществом. Переинтерпретируя Фрейда, Лакан настаивает на том, что бессознательное структурировано так же, как язык, т.е. в соот­ветствии с Символическим Порядком. Для того чтобы усвоить этот порядок, утверждает Лакан, мы должны пройти через несколько стадий развития, постепенно усваивая Закон Отца.

- На первой, до-Эдиповой стадии, называемой фазой Вообра­жения,которая является своего рода противоположностью Символическому Порядку - ребенок абсолютно свободен от осознания границ своего «Я». Он не представляет еще, где кончается его тело и начинается тело его матери.

- На второй, Зеркальной стадии(тоже относящейся к Вообра­жению), ребенок узнает самого себя. Когда взрослый подносит его к зеркалу, ребенок сначала путает свое отражение с собой самим и с отражением взрослого, который его держит. Постепенно он осоз­нает, что отражение в зеркале - не реальный человек, а только его образ. Для Лакана стадия Зеркала играет принципиальное значе­ние, потому что из нее ребенок узнает, что чтобы стать самим со­бой, надо раздвоиться: чтобы понять, кто ты такой, надо сначала увидеть свое отделенное изображение. Лакан считал, что этот пер­вичный процесс самоконструирования служит парадигмой для всех последующих отношений: человек познает себя только через отра­жение в Другом.

- Третья, Эдипова фаза,характеризуется периодом нарастаю­щего отчуждения между матерью и ребенком. Ребенок больше не воспринимает себя и мать как единое целое: он понимает, что мать - это Другая, человек с которым ему надо вступать в коммуника­цию, сообщать ему о своих желаниях - но из-за несовершенства языка она никогда не сможет их полностью понять. Если Эдипова фаза проходит правильно, то кульминацией этого нарастающего напряжения служит вторжение отца. Опасаясь символической кас­трации (потери фаллического означающего всего, приносящего удовлетворение), ребенок отделяется от своей матери и обращает­ся к медиуму, языку, с помощью которого он может установить какую-то связь с матерью, и тем самым навсегда нарушает то не­возвратное единство, источник полного удовлетворения, которым он когда-то обладал.

У мальчиков этот процесс проходит иначе, чем у девочек. На Эдиповой фазе мальчик отвергает идентификацию со своей мате­рью, с незнающим границ и различий молчанием пребывания в матке, и вместо этого идентифицируется с отцом, имеющим такую же анатомию, который репрезентирует собой Символический По­рядок, слово. Через идентификацию с отцом мальчик не только об­ретает субъектность и индивидуальность, но также и интериоризи-рует доминирующий порядок, ценностно нагруженные социальные роли. Короче говоря, мальчик рождается во второй раз - на этот раз в мир языка.

Девочка из-за своей анатомии не может полностью иденти­фицироваться с отцом. В результате она оказывается исключенной из Символического Порядка - это перекликается с выводом Фрей­да, считавшего, что из-за того, что девочки не переживают комп­лекс кастрации так же, как и мальчики, их моральные чувства ока­зываются недоразвитыми. С другой стороны, мы можем сделать и вывод о том, что девочки все же присутствуют в Символическом Порядке, но подавляются в нем, занимают маргинальную позицию. Из-за того, что женщина не способна интериоризировать Закон отца, этот закон накладывается на них извне,как внешнее принуждение. Женственность оказывается подавленной, зажатой и бессловесной из-за того, что она вынуждена пользоваться мужским языком. Это потеря более чем существенна, потому что женщина в результате не может выразить свои чувства на данном языке, поскольку он для этого не приспособлен.

Как и Фрейду, Лакану было сложно вписывать женщин в свою концепцию. Поскольку женщины не могут пройти через Эдипов комплекс, они не могут существовать (и не существуют) в рамках Символического Порядка. Согласно Лакану, женщины — вечные аутсайдеры, и поэтому они не только не выражаемы, но и непозна­ваемы. Однако взамен, вместо закона Отца, женщинам дано свой­ство, называемое французским словом jouissance- особый род женского сексуального наслаждения, который не может быть вы­ражен средствами фаллического языка. Если бы такие средства нашлись, это означало бы подрыв Символического Порядка.

Пост-лакановская фаза феминистской теории

Существуют несколько направлений современного феминиз­ма, разрабатывающих психоаналитические сюжеты;

- первая разновидность связана с попытками очистить фрей­дизм от биологического детерминизма;

- вторая обращает особое внимание не на эдипов комплекс, а на до-эдипову стадию развития,когда отношения матери с ребен­ком наиболее интенсивны и бесконфликтны;

- третья фокусируется на сильных сторонах женской морали,вместо столь широко обсужденных ее слабостей;

- четвертая использует психоаналитические аргументы для построения теории полового различия.

Феминизм против биологического детерминизма Наиболее заметные фигуры, относящиеся к первому направ­лению — это основатель гуманистической психологии Альфред Адлер⁶⁵ (Adler A. Understanding Human Nature. -New York: Greenberg, 1927), а также Карен Хорни⁶⁶ (Horney K. Feminine Psychology. - New York: W.W.Norton, 1973) и Клара Томпсон⁶⁷ (Thompson C. Problems of Womanhood // Interpersonal Psychoanalysis: The Selected Papers of Clara Thompson. - M.P.Green, ed. New York: Basic Books, 1964). Все они соли­дарны в том, что:

- во-первых, человек развивается от биологии к культуре, и особенности психологии обоих полов коренятся скорее в культур­ном использовании биологии, а не в анатомических различиях как таковых, «анатомия - не есть судьба»;

- во-вторых, они предложили единую, или «унитарную» тео­рию развития человека вместо дуалистической теории развития мужчины и женщины;

- в-третьих, они рассматривали каждого человека как уникаль­ную индивидуальность. Их главной заслугой можно считать вывод о том, что не существует ни единого образца развития для «нор­мального, здорового, естественного мужчины», ни другого образ­ца для «нормальной, здоровой и естественной женщины».

Образ матери и «двойное родителъство»

Второе из упомянутых нами направлений психоаналитичес­кого феминизма является вплоть до настоящего времени весьма влиятельным, поэтому заслуживает более подробного рассмотре­ния. Оно связано, прежде всего, с именами Дороти Диннерш­тейн⁶*( Dinnerstein D. The Mermaid and the Minotaur: Sexual Arrangements and Human Malaise. - New York: Harper Colophon Books, 1977) и Нэнси Ходоров⁶⁹ (Chodorow N. The Reproduction of Mothering. - Berkeley: University of California Press, 1978). Обе они фокусируют внимание на до-эдиповой стадии развития личности, когда ребенок с матерью находятся как бы в состоянии симбиоза. По их мнению, большин­ство бед, связанных с сегодняшним состоянием сознания и жен­щин, и мужчин (да и общества в целом) связано с тем, что забота о ребенке в первые месяцы и годы его развития осуществляется исключительно женщиной-матерью. Материнское тело — это первое впечатление ребенка об окружающей его Вселенной, мать являет­ся единственным источником удовольствия - но и боли тоже. По­этому и мальчики, и девочки вырастают с заложенным в подсозна­ние двойственным образом матери и женщины вообще. Если бы отцы принимали такое же участие в выращивании и воспитании детей, они бы чувствовали, что мужчины, как и женщины, имеют свои как сильные, так и слабые стороны, и никто из них не несет исключительной ответственности за то, что человеческие тела уяз­вимы и в конечном итоге обречены на смерть.

В своей книге «Русалка и Минотавр» Диннерштейн сетует, что современные отношения между мужчинами и женщинами носят характер инфантильной незрелости, когда оба субъекта этих отношений играют некие навязанные им роли и стремятся избе­жать ответственности за свою судьбу. По Диннерштейн, решаю­щим фактором формирования личности является то чувство пол­ной зависимости от матери, которое переживает маленький ребенок. Мать, по сути, предстает в образе некого Демиурга, кото­рый может по своему усмотрению карать и миловать. Именно поэтому мужчины стараются избегать прочных и близких отноше­ний с женщинами: они боятся снова попасть в такую же зависи­мость. Поэтому они всегда стремятся полностью контролировать любую ситуацию. Женщины же, лишенные такого страха, охотно идут на тесную эмоциональную связь, но имеют свои собствен­ные, чрезвычайно болезненные проблемы. Им внушает некото­рый ужас та власть, которую они чувствуют внутри себя, поэтому они ищут мужчину, который бы нуждался в них - и критерием этого служит его способность контролировать свою женщину. Во-вторых, во всех связях женщины пытаются найти что-то похожее на тот симбиоз, который связывал их с матерью, поэтому предпочи­тают глубокие, долгие связи. При этом в области секса они ориен­тированы не на свое собственное удовольствие, а на удовольствие своего партнера- в противном случае в сознании опять возникает мучительная для них обоих ситуация полного материнского/женс­кого контроля.

Еще одна важная особенность тендерных различий, вызван­ная всевластием матери над ребенком, на которую указывает Дин­нерштейн - это то, что женщины подсознательно мыслятся как «неодушевленные они», т.е. просто часть окружающего мира. Это происходит потому, что у ребенка понятие о матери формируется еще до того, как он понимает, что помимо него/нее существуют другие люди — она как бы не вычленена из окружающего мира, следовательно, не-субъектна. Отец же осознается ребенком имен­но как другой человек, «человек-как-и-я», он субъектен и является личностью.

Другое следствие тесных отношений с матерью в самый ран­ний период жизни - асимметричное отношение мужчин и женщин к своему телу. Представители обоих полов в принципе относятся к нему двойственно: оно является источником удовольствия, и в то же время оно уязвимо и, главное, смертно. Но тело женщины как бы концентрирует в себе эту двойственность: будучи источником жизни, оно одновременно кровоточит, источает выделения - коро­че говоря, внушает отвращение. Поскольку тело мужчины не несет такой двусмысленной культурно-символической нагрузки, он как бы выносит связанные с ним проблемы за его пределы, и именно тело женщины становится в его представлении грешным и нечис­тым (это подтверждается множеством отмеченных этнографами ритуалов, когда женщины во время менструации изгоняются за тер­риторию обитания своего племени, упоминания о нечистоте жен­щины есть и в Ветхом Завете, оказавшем такое принципиальное влияние на формирование современной иудео-христианской куль­туры). Это представление разделяется и самими женщинами, что создает для них сильное эмоциональное напряжение.

Выход из ситуации Диннерштейн видит в институциализации «двойного родительства», чтобы соответствующие представления ребенка не концентрировались на матери, а разделялись между ней и отцом; и ни мужчина, ни женщина не несли на себе груз исклю­чительной вины за несовершенство мира.

Нэнси Ходоров в своей ставшей социологическим бестселле­ром книге «Воспроизводство материнской заботы» задается воп­росом: почему вообще женщины хотят быть матерями? Она отвер­гает расхожие объяснения о том, что это «естественно», «заложено природой» и предполагает, что стремление к материнству имеет психоаналитическую природу, т.е. заложено в подсознание. Она также концентрирует внимание на до-эдиповой стадии развития как периоде симбиоза матери и ребенка. Далее ее логика довольно близ­ка к «классическому фрейдизму»: мальчик обнаруживает, что он принадлежит к другому по сравнению с матерью полу, переживает затем эдипов комплекс, понимает, что отец будет разгневан его бли­зостью с матерью и начинает от нее отворачиваться. Таким обра­зом, он приобретает «опыт разрыва», болезненность которого не­сколько смягчается тем, что он понимает, что отец, с которым он начинает теперь идентифицировать себя, занимает более высокое общественное положение, чем женщины. Что же касается девочки, то здесь картина обратная: ощущение ее близости с матерью как идиллии так никогда до конца ее и не покидает. Хотя она переживает процесс переноса своей любви к матери на любовь к человеку дру­гого пола, опыт этой любви остается для нее позитивным опытом, который она все время пытается воспроизвести — в частности, че­рез посредство собственного материнства.

Это не означает, что материнство является царством ничем не омраченной любви: женщине приходится все время балансировать между «недостаточным» и «избыточным» материнством, оба из которых приносят вред и ей, и ребенку. Ходоров считает, что «недо­статочное» материнство, т.е. холодность по отношению к ребенку, является следствием холодности, которая испытывала в детстве сама мать от своих родителей. Вследствие негативного опыта отношений с собственной матерью способность любить и заботиться оказыва­ется у нее неразвитой. «Избыточное» же материнство, т.е. черес­чур навязчивая забота происходит вследствие того, что женщина недополучает любви и внимания со стороны своего мужа. В отно­шениях с дочерью такая мать пытается найти заменитель собствен­ной матери, которая ее любила, а сына она, скорее всего, захочет вырастить могущественным, «статусным» человеком, который сможет когда-нибудь о ней позаботиться - т.е. будет стремиться за­местить им образ отца.

Оба эти перекоса имеют плохие последствия для детей обоего пола: при недостаточном внимании они вырастают невротиками, избыточное же сказывается по-разному: девочки вырастают очень несамостоятельными, зависимыми, мальчики же капризными и боящимися прочных отношений с женщинами.

Из всего этого Ходоров делает вывод о том, что в результате женщины вступают во взрослую жизнь с «переразвитой» способ­ностью/потребностью в любви и заботе, а мужчины с «недоразви­той». Спасение от этой ситуации она, как и Диннерштейн, видит в активизации двойного родительства: если отец и мать будут в рав­ной степени принимать участие в воспитании ребенка с самых ранних его дней, то и мальчики, и девочки будут знать, что оба родите­ля/представители обоих полов могут любить, и могут в то же время быть автономными и независимыми.

Общая заслуга Диннерштейн и Ходоров заключается в том, что они первые обратили внимание на то, что в угнетении женщин в известном смысле виноваты сами женщины-матери. Однако их подходы имеют и существенные различия: для Диннерштейн впе­чатления маленького ребенка от матери окрашены, прежде всего, ужасным состоянием беспомощности, которое заставляет его всю жизнь бороться с образом матери и со всем женским вообще. Под­ход Ходоров более оптимистичен: она делает акцент на подсозна­тельной тоске и мужчин, и женщин по материнскому теплу.

Критика Диннерштейн и Ходоров

Основные критические аргументы, отмечающие слабые мес­та обоих авторов, вкратце сводятся к следующему.

- Во-первых - и этот аргумент наиболее серьезный — и Дин­нерштейн, и Ходоров чересчур фокусируются на внутренней ди­намике человеческой психики и уделяют недостаточно внимания социальному окружению, которое самым существенным образом влияет на распределение тендерных ролей. Их логика предполагает, что все беды нашего мира происходят преимущественно из-за того, что с ребенком возится одна мать, а не оба родителя. Это общее слабое место психоанализа: абсолютизация ранних детских впечат­лений и недооценка макросоциальных факторов, таким образом, «телега ставится впереди лошади».

- во-вторых, все эти глобальные умозаключения основаны на анализе лишь одного типа семьи: нуклеарной и гетеросексуаль­ной, которым далеко не исчерпывается возможный набор вариан­тов. Хотя гомосексуальные семьи с детьми относительно редки, весьма распространены семьи, где присутствует лишь один роди­тель (почти всегда мать), и во многих странах - большие патриар­хальные семьи, где в ближайшем окружении ребенка оказывается сразу несколько взрослых людей разного пола и возраста. Очевид­но, формирование эдипова комплекса и сопутствующих ему пере­живаний в таких семьях происходит по-другому (если вообще о нем можно говорить).

- в-третьих, вряд ли можно ожидать, что «двойное родитель-ство», как бы ни было оно справедливо и полезно для развития и взрослых, и детей обоего пола, само по себе положит конец угнетению женщин. «Дети нового типа», с иным представлением о рас­пределении половых ролей, могут получиться лишь частично: все равно мальчики будут идентифицировать себя с отцом, а девочки с матерью, хотя бы в силу анатомических различий. К тому же не­равноправное положение женщин столь глубоко интегрировано во все структуры современного общества, что институциализация «двойного родительства» вряд ли вообще практически достижима в обозримом будущем.

Психоаналитический подход к «женской морали»

Кэрол Гиллиган подвергла сомнению психоаналитическое представление о том, что благодаря более развитому суперэго муж­чинам присуще более совершенное чувство справедливости. По ее мнению, на самом деле у мужчин и женщин формируются разные концепции морали, каждая из которых внутренне логична и обо­снована⁷⁰ (Gilligan С. In a Different Voice. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1982). В отличие от Ходоров и Диннерштейн, Гиллиган не ак­центировала специальное внимание на происхождении этих кон­цепций морали. Она предположила, что важная роль автономии в жизни мужчины приводит к тому, что для него особое значение имеет мораль как следование абстрактным, «правильным» пред­ставлениям о справедливости, в то время как для женщин, жизнь которых строится, прежде всего, вокруг их семейных и дружеских связей, особое значение имеют реальные человеческие чувства, потребности и интересы, выводимые не из «высшей идеи», а соци­альной практики как таковой. Таким образом, мужчины и женщи­ны часто пользуются разными моральными критериями: для пер­вых мораль - это, прежде всего, торжество справедливости любой ценой, для вторых - сопереживание.

Критика Гиллиган

Работа Гиллиган была основана на конкретном исследовании, связанном с отношением женщин к абортам. В связи с тем, что задачи этого исследования носили ограниченный характер, она не рассмат­ривала другие, «внеполовые» социальные факторы, влияющие на мораль и систему ценностей: класс, расовую и этническую принад­лежность, возраст и т.п. Вопрос о том, как различаются этические системы представителей различных полов, конечно, стоит изучать в более широком социальном контексте.

Помимо этого, ее подход в известной степени «сыграл на руку» патриархатным представлениям о том, что женщины руко­водствуются, прежде всего, эмоциональными, а не рациональны­ми категориями - в то время как само противопоставление рацио­нального и эмоционального (даже если не считать никакой из элементов этой дихотомии второсортным) принадлежит традици­онной метафизической системе, которая подвергается жесткой кри­тике в современной феминистской теории.

Люс Иригарэ и теория полового различия

Люс Иригарэ родилась в 1932 г. в Бельгии, впоследствии закон­чила Эколь Нормаль в Париже. Практикующий психоаналитик, в настоящее время она живет в Париже и работает в Национальном центре научных исследований Франции. Иригарэ выпустила уже более 20 книг и множество статей.

Теоретический проект Иригарэ заключается в том, чтобы ос­вободить женственность из-под гнета мужской философской мыс­ли. Как и другой французский теоретик, Элен Сиксу⁷¹, она считает, что источником женского слова и женского письма должно стать женское тело и сексуальность.

Вслед за Лаканом, Иригарэ обращает особое внимание на ста­дию Зеркала, когда ребенок учится обретать границы своего «Я» и находить его обозначение в языке - т.е. когда Воображаемое сменя­ется Символическим. Но ее представление о Воображаемом суще­ственно отличается от предложенного Лаканом - в частности, она различает мужское и женское воображение.

Для Лакана Воображаемое было своего рода тюрьмой, где личность томится среди иллюзорных образов. После успешного преодоления Эдиповой фазы мальчики успешно освобождаются от власти Воображаемого и вступают в Символический Порядок -царство языка и самосознания. Девочки же, которые не могут это сделать, во многом остаются в плену Воображаемого. Иригарэ рассматривает это обстоятельство как позитивное, полагая, что в

Сиксу Э. Хохот Медузы // Тендерные исследования. 1999. № 3. С.71-88.

Воображаемом заключается важный женский ресурс. То, что мы знаем о Воображаемом и женской сексуальности, считает Иригарэ - есть знание с мужской точки зрения. Единственная женщина, ко­торую мы можем узнать - это «мужская», или фаллическая жен­щина, т.е. женщина, видимая мужским взглядом. Иригарэ предлага­ет другую перспективу, с которой можно смотреть на женщину, женскую сексуальность и Воображаемое. Иригарэ считает, что может существовать и «женская», или не-фаллическая женщина, а также такой путь самопознания и средства языка, которые не были бы опосредованы мужчинами.

Такая «женская женщина» не может быть создана через оп­ределение. Любое утверждающее суждение о том, что есть истин­ная, настоящая женщина воспроизведет женщину фаллическую: «.Утверждать, что женское может быть выражено в форме концепта ~ означает быть снова пойманным системой мужских, репрезентаций, в которой женщина попадает в ловушку систе­мы или значения, которые служат самовлюбленному (мужскому) субъекту»¹'¹-. Иригарэ считает, что развитию женского мышления из области Воображаемого препятствует концепт Одинаковости, ре­зультат мужского нарциссизма.

Иригарэ использует слово Speculum (зеркальный медицинс­кий инструмент, часто используемый при гинекологических осмот­рах), чтобы объяснить природу и функции идеи Одинаковости в западной философии и психоанализе. Спекуляция предполагает не только зеркальное отражение, возникающее при проникновении в вагину, но предполагает существование субъекта, рефлексирую­щего (отражающего) собственное бытие. Нарциссическая фило­софская спекуляция, сформулированная в средневековых представ­лениях о Боге, как о мысли, думающей мысль, означает, что маскулинный дискурс никогда не мог понять женщину, как нечто другое, чем отражение мужчины. Поэтому невозможно думать о женской женщине, оставаясь в структуре патриархатной мысли. Когда мужчины смотрят на женщин, они видят не их, а отражения, имиджи или подобия мужчин.

Изучая западную философию и психоанализ, Иригарэ обна­ружила Одинаковость везде: этот концепт использовали такие раз-

⁷² Irigaray L. The Sex Which Is Not One. Trans. By C.Porter. Ithaaka, N.Y.: Cornell University Press, 1985. P.32.

ные мыслители как Платон, Декарт, Гегель, Ницше, Фрейд и соб­ственно Лакан. Особенно важен ее анализ представлений об Оди­наковости у Фрейда, потому что он позволил ей предложить кри­тику его теории женской сексуальности. Фрейд представлял девочку, как обладающую женственностью не в позитивном смыс­ле, но только в негативном: как маленького мужчину без пениса. Он определяет женское через недостаток, не пользуясь при этом понятием различия. Там, где женщина не отражает мужчину, она просто не существует и, как полагает Иригарэ, никогда не будет существовать, пока не будет преодолен Эдипов комплекс и «женс­кая женственность» не перестанет подавляться.

Иригарэ предлагает три стратегии, с помощью которых жен­щины могут стать чем-то, кроме «провала» или «излишка», суще­ствующего где-то в области слабо структурированных окраин до­минирующей идеологии.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: