Потому-то произведения коропластов, как их называли, представляют собою, наряду с разрисованными вазами, самое верное зеркало, отражавшее в себе жизнь античного общества.

(Pottier. Les Statuettes de terre cuite dans l’antiquité, гл. XI).

Танагрские статуэтки.

Танагрское производство достигает высшей ступени своего развития в половине IV-го века до Р. Х. Эти статуэтки, отличавшиеся такой живостью поз, такой кокетливостью в нарядах, такой естественностью и изяществом, были типами, заимствованными из повседневной жизни; в этом-то и заключается главный интерес танагрских произведений, сделанных иногда наскоро, но с. 630 всегда проникнутых самым искренним и тонким чувством действительности. Особенное мастерство проявляется при воспроизведении женских фигур.

Танагрские статуэтки.

Вот мечтательница, сидящая на камне подле маленькой статуи бога Силена; волосы ее украшены несколькими виноградными листьями, как будто она только что вернулась с праздника в честь Бахуса; рука ее полусогнута на груди, голова поднята и взор беспредметно устремлен в пространство; она погрузилась в свои мечты, и лицо ее озарено чуть заметной улыбкой. Другая женщина, также разукрашенная виноградными листьями, отдалась более грустным мыслям, если судить по наклоненной голове и опущенному в землю взору; одна рука ее опирается на камень, который служит ей сидением, а другая держит развязавшийся пояс туники; плохо скрепленная одежда соскальзывает и обнажает плечо. Третья с. 631 фигурка стоит в гордой и слегка презрительной позе; она строго закутана в одеяние с ног до головы; правая рука ее заложена за талию, а выдвинутый локоть выступает под материей и натягивает драпировку вокруг ее стана. Виноградные листья, украшающие ее голову, и большой тимпан в левой руке свидетельствуют, что эта гордая красавица, как и две предыдущие, только что была участницей игр и веселых процессий какого-нибудь празднества. Вот еще статуэтка, изображающая более пожилую женщину. Она зябко закуталась в свои одежды, покрыла полой гиматиона всю голову, положила правый локоть на левую руку, подперла правою рукой щеку и подняла к небу глаза с выражением задумчивости на лице. Увеличив в своем воображении эту терракотовую фигурку до размера статуи, получим идеальный образ греческой матроны.

Танагрские статуэтки.

Если желаете посмотреть на гречанку вне дома, когда она отдыхает от своих домашних занятий, то можете видеть изображения женщин на прогулке: они завернуты в с. 632 плащи с цветной бахромой, на голове у них один конец покрывала или же легкие соломенные шляпы, в руке веер, чтобы освежать лицо от зноя⁸⁷. Одна из них остановилась, желая отдохнуть, и опирается рукой на невысокий каменный столб; она не боится солнечного зноя, и на волосах ее нет ничего, кроме простой повязки. Если посмотреть на нее сбоку, то ее тонкий профиль вырисовывается совершенно отчетливо; складки ее плаща ниспадают симметрическими волнами, расположенными с большим искусством; хотя из частей ее тела видны только концы ног, тем не менее под драпировкой чувствуется здоровая крепость всех ее членов. Как эти изящные создания умели красиво ходить и держаться! Во всех их движениях чувствуется равновесие и точная размеренность, проявление спокойной силы и непоколебимого здоровья! К ним вполне подходит роль матерей и жен красавцев-атлетов, подвизавшихся в своих здоровых играх на палестрах и стадиях. В этих глиняных безделушках физическое совершенство греческой расы обнаруживается в такой же мере, как и в самых прекрасных мраморных статуях.

(Pottier. Les Statuettes de terre cuite dans l’antiquité, стр. 80 и сл.).

17. Золотых дел мастерство в микенский период⁸⁸.

Мы знакомы с произведениями микенских золотых дел мастеров по множеству предметов, найденных в гробницах местного акрополя.

Можно подразделить на две категории все сосуды, найденные Шлиманом: одни сосуды предназначались для хранения и разливания жидкостей, другие — для питья. Уже с. 633 среди первых замечаются образчики, не лишенные изящества, но изобретательность мастеров проявляется, главным образом, в сосудах для питья. Нельзя встретить даже двух таких кубков, которые были бы совершенно тождественны. У некоторых из них только одна ручка, а форма более или менее напоминает вазу; украшение состоит лишь из желобков. На других вся поверхность покрыта веточками, которые отделяются друг от друга стеблями с распустившимся цветком на конце. На одном золотом стаканчике работа отличается большей сложностью: его наружная поверхность пересекается горизонтальной полосой, состоящей как бы из трех лент; полоса эта делит сосуд на две части, украшенные выпуклыми изображениями рыб.

Золотая чаша с желобками.

Золотая чаша.

Делались также кубки на ножках. У одного из них поверхность совершенно гладкая, украшения же сосредоточены на ручке; эта ручка заканчивается головой собаки, которая впилась зубами в край сосуда. У другой чаши только одна ручка и та очень простой работы, но ниже краев находится изображение трех мчащихся во весь опор львов. Микенские мастера были, по-видимому, очень искусны. Доказательством этого является один кувшин, корпус и шейка которого сделаны отдельно; линия соединения этих двух частей была прикрыта с. 634 полоской из того же металла; концы ее соединены на ручке, закреплены гвоздями; но, чтобы достичь совершенной прочности в прикреплении шейки к самой основе сосуда, гвоздей было недостаточно, а потому по всей окружности этой полосы можно заметить очень маленькие дырочки; когда-то в них были шпильки, толщина которых не превосходила тупого конца иголки. На этой полосе изображено семнадцать выпуклых бычачьих голов.

Золотая диадема.

Но золотых дел мастер проявил богатство своей изобретательности главным образом при работе над драгоценными украшениями. Вот, например, диадема в виде золотой тесьмы очень удлиненной, овальной формы. Главным ее украшением являются девять выпуклых бляшек; самая большая из них помещена в середине, а остальные идут от центра к концам, постепенно уменьшаясь в размерах; вокруг каждой из них находятся два концентрических круга; между ними расположены очень тонкая спираль и витой шнурок. Кружки поменьше окружены гуртиками и заполняют углы, которые получаются при пересечении дуг соприкасающихся кругов. Все это окаймлено выпуклым ободком, за которым начинается бордюр. По своему рисунку описываемая диадема очень красива; постепенное уменьшение выпуклых кружков находит объяснение для глаза в том, что поле диадемы суживается, спиральс. 635 и витые линии наполняют рисунок, но не запутывают его. На этой блестящей поверхности происходит игра света и теней, что очень украшает вещь. Общий вид диадемы отличается строгим изяществом, которое, впрочем, не доводится до крайности.

Шлиман нашел в одной могиле не менее 701 золотых кружков; по-видимому, они нашивались на одежду умершего таким образом, что заполняли все пустые места между главными частями погребального убранства. Мотивы их украшений можно подразделить на два разряда: одни украшения состоят из кривых линий в самых разнообразных сочетаниях; другие же являются воспроизведением растений и низших животных, которые часто вдохновляли художников, разрисовывавших вазы. Розетка является как бы переходом между этими двумя видами мотивов. Типичные украшения второго вида изображают лист с лучеобразно расходящимися жилками, восьминожку и бабочку. Все эти пластинки были выбиты по матрице.

Золотая бляха.

Золотая пуговица.

У нас есть также несколько пуговиц, сделанных из золотых пластинок, которые изготовлялись следующим образом: на деревянную или костяную форму с. 636 с вырезанным на ней рисунком накладывался золотой листок, затем путем сильного надавливания листок этот входил в углубления модели и плотно облекал ее выпуклости. Поле пуговицы представляет собою ромб, с розеткой посередине; розетка окружена бордюром, который состоит из кружочков или расположенных накрест листиков. На всех четырех углах ромба находятся по две шишки. Идея этих шишек внушена, по-видимому, шляпками гвоздей, которыми прикреплялись к мебели пластинки из хрусталя, стекла или слоновой кости.

Пластинки, прикреплявшиеся к одежде, отличались самой разнообразной формой. Между ними были треугольные с очень сложными фигурами из кривых линий; другие делались наподобие трапеций и были украшены цветками, слегка напоминающими общие очертания некоторых видов лилий. В могилах встречались также большие золотые пластинки, носившиеся на груди; оттуда же было извлечено украшение, походившее на найденное в Трое. Это была небольшая трубочка, через которую продет шнурок, а по обоим концам трубочки расположены были спирали, сделанные из обвивающейся вокруг самой себя золотой проволоки. Спиралью украшены также и большие серьги. Найдено было много серег с кольцами, прикрепленными к крючку, который продевался в ухо. Не менее распространены были и головные шпильки; из них особенно известна та, верхушка которой расширяется в виде кружка с женской фигурой, простирающей руки.

Серьга.

Микенские мастера, по крайней мере вначале, не припаивали золота к золоту. Для прикрепления ручки к сосуду они пользовались гвоздями с плоскими шляпками. Не спаивали они и серебра с золотом. Когда они хотели скрепить между собою эти два металла, то накладывали золото на серебро и соединяли их с помощью с. 637 маленьких гвоздиков, или же делали инкрустацию золота с помощью маленьких пластинок, вставляемых в углубления на поверхности серебра. Позолотой они также не умели пользоваться. Незнакомо им было и искусство спаивания меди или бронзы; вазы, сделанные из этих металлов, состоят из медных пластинок, соединенных одна с другой посредством множества маленьких гвоздиков. Гвозди с широкими шляпками служили и для прикрепления всех ручек. Но греки изготовляли уже самые разнообразные сплавы. В инкрустации медного клинка, найденного в Вафио, вставлено одно вещество, которое представляет собою бронзу, очень богатую оловом, или сплав свинца и серебра. Таким путем получался мягкий и белый металл, который встречается у Гомера под названием κασσίτερος. До начала разработки рудников в Испании олово находилось слишком редко, а потому его не употребляли в чистом виде.

(По Perrot. Histoire de l’art dans l’antiquité, VI, стр. 959 и сл.).

18. Золотые вазы из Вафио⁸⁹.

Формы и размеры двух кубков, найденных в Вафио, одинаковы. Один из них имеет в вышину 8,3 сантиметра, а в диаметре 10,4 сантиметра; другой — с тем же диаметром, но на 3 миллиметра ниже. Один весит 276, а другой 280½ граммов. Украшения их выпуклые, но с внутренней стороны углубления незаметны, так как каждый кубок сделан из двух листков металла, наложенных один на другой. Листок, расположенный с внутренней стороны, совершенно гладкий и исполняет роль подкладки, скрывая оборотную сторону выпуклых украшений. Мастер выпустил этот внутренний листок несколько выше наружного, и слегка загнутые края егос. 638 над лицевым листком образуют по всей окружности нечто вроде рубчика.

На одном из этих сосудов художник изобразил сцену охоты за диким быком. Между скалами и кустарниками находится узкий проход, поперек которого протянута сеть, привязанная концами к дереву. Испуганный криками загонщиков буйвол со всего разбега бросается в веревочные петли, и ноги его запутываются в них. Несмотря на все усилия, он не в состоянии разорвать их; животное выбивается из сил, падает и с тоскою подымает свою голову, которая остается еще свободной. Другой буйвол, предупрежденный несчастием своего собрата, перескакивает с невероятным усилием через препятствие. Он еще не стал на землю; его передние ноги едва только коснулись почвы, а он уже направляется вправо, причем никто не делает попыток ловить его. По другую же сторону сети еще один буйвол попал между двумя людьми, загородившими ему проход; но он избавляется от них: ударом своего левого рога он бросает одного из них на воздух, и тот падает в это мгновение на спину. Затем, повернувшись к другому нападающему, животное правым рогом пронзает ему грудь и подымает его на этом роге, причем человек висит вниз головой. Две пальмы обрамляют по сторонам сцену из этих трех быков.

На другом кубке художником изображено побежденное и покорившееся животное. Посредине стоят рядом два буйвола, которые поворачивают один к другому головы, как бы ведя между собою беседу. Направо третий буйвол, отделенный от этой группы деревом, медленно движется с опущенной вниз головой. Влево от центральной группы изображен буйвол, которого человек держит на веревке. Животное, по-видимому, тянет за эту веревку, но без особого ожесточения; ясно, что оно не оказывает серьезного сопротивления; протест его выражается только движением головы, поднятой вверх; буйвол испускает мычание, в котором слышится призыв и жалоба, но которое, однако, не мешает ему повиноваться.

С. 639 Обе эти сцены, как можно заметить, происходят в одной и той же местности, среди горных ущелий и пастбищ. В ней действуют одни и те же лица: могучее животное, силу которого нужно обуздать, а с другой стороны — человек, сначала ставящий на карту свою жизнь в этой полной случайностей охоте, затем затягивающий ремни ярма вокруг рогов, смертоносных ударов которых он так долго боялся. Эти изображения являются дополнением друг к другу: одна и та же тема развивается в двух действиях рисунков обоих сосудов; противопоставление этих сцен производит выгодное впечатление и свидетельствует, что кубки вышли из одной и той же мастерской.

Вазы из Вафио.

Однако, в выполнении замечается некоторая разница: в первом кубке оно менее закончено, менее выдержано во всех подробностях, но, благодаря именно этому, отличается большей силой и жизненностью. Работа носит скорее характер наброска, сделанного с одушевлением и с. 640 уверенностью, которые свидетельствуют о вдохновении и искусстве художника. Это проявляется во многих чертах. Так, например, у буйвола, за которым человек охотится, члены тела более слиты воедино со всем корпусом, чем у животных, прогуливающихся по пастбищу: они как бы более соответствуют туловищу и лучше передают его движения. На второй же вазе прикрепление бедер к туловищу сделано слабо и условно. Что-то вялое чувствуется и в ногах, которые скорее как бы висят под животом, а не соединены с тазовыми и плечевыми костями. Изображение голов также оставляет желать многого. Голова левого буйвола в центральной группе недостаточно широка; если бы ее отделить от туловища, то можно было бы скорее принять за голову козла, а не буйвола. Голова его соседа, того животного, которое смотрит на зрителей, незначительна и лишена выражения.

Если внимательно изучить первый кубок, то в рисунке его можно заметить грубые ошибки. Поза быка, попавшего в сети, поистине искусственна: он должен был бы переломить спинной хребет, если бы изогнулся таким образом, что его передние ноги касались рогов. Неизвестно также, где задняя часть левого буйвола; предполагается, что она закрыта и ее не видно из-за сети и того, что находится в последней. Но такая незаконченность рисунка смущает глаз и не удовлетворяет его. Есть, наконец, что-то странное и в фигуре человека, проколотого рогом того же быка. Одна его рука невидима, голова наклонена назад, тогда как можно было бы ожидать, что она будет опущена вниз. Это происходит потому, что скульптор задался слишком трудной задачей: он хотел схватить движения порывистые и сильные, длящиеся лишь одно мгновение. Задача скульптора второго сосуда была легче: там изображаются движения, обычные для животного и легко поддающиеся изучению. Поза единственного человека, играющего роль в этой картине, также в высшей степени проста; предающиеся отдыху на поле фигуры представлены очень непринужденно.

С. 641 Однако, при изображении охоты проявляются самые серьезные достоинства художника, как будто бы самая трудность его задачи действовала на него возбуждающим образом. Рисунок здесь гибкий и сжатый, указывает на более проникновенное отношение к жизненным явлениям. Некоторые черты, запечатленные на этом кубке, поражают необыкновенной правдивостью. Кто хоть мельком видел борьбу быков, знает, что в пылу битвы они победоносно вытягивают свой хвост. И здесь у буйвола, перепрыгивающего через препятствие, хвост поднят и даже загибается вперед, как бы следуя за движением тела. У того буйвола, который набросился на охотников, хвост под влиянием гнева вытянут. Обратите, кроме того, внимание, как поступает животное в стремлении погубить своих врагов: оно наклоняет голову, поворачивая ее при этом в одну сторону, и бьет только одним рогом. Самые ужасные удары при бое на арене быки наносят именно тогда, когда они поворачивают голову; если же бык бьет по направлению оси своего тела, то может ударить своего врага очень сильно, повергнуть его на землю, но он не причинит своей жертве большого вреда, и рога не пронзят ее тела.

Что касается буйвола, попавшего в петлю, то фигура его полна крупных недостатков. Но голова его необычайно жизненна, и кажется, что слышишь свирепое мычание, исходящее из этой широко раскрытой пасти!

(По Perrot. Histoire de l’art dans l’antiquité, VI, стр. 785 и сл.).

Ларец Кипсела.

Один из коринфских тираннов, вероятно Периандр (от 629 до 585 г. до Р. Х.), посвятил Гере Олимпийской в честь своего отца Кипсела великолепный кедровый ларец, весь разукрашенный скульптурными фигурами из дерева или инкрустированный слоновой костью и золотом. Павсаний, который видел эту вещь во II веке после Р. Х., оставил нам подробное описание ее.

с. 642 Изображения⁹⁰ раскинуты на пяти поясах. На нижнем поясе, если идти справа налево, можно видеть, что Эномай в колеснице преследует Пелопса, который держит Гипподамию в колеснице, запряженной крылатыми лошадьми. Дальше изображен дом Амфиарая и старая женщина, несущая маленького Амфилоха. Перед домом стоит Эрифила со своими двумя дочерьми и сыном. Возница Ватон в одной руке держит вожжи своих лошадей, а в другой — копье. Амфиарай, уже стоя одной ногой в колеснице, угрожает своей преступной жене мечом и с большим трудом сдерживает свой гнев. Далее изображены погребальные игры в честь Пелея, целая толпа зрителей, Геракл, сидящий на троне, а позади его женщина, играющая на фригийской флейте: тут происходит состязание в кулачном бое, борьбе, метании дисков, в простом беге и в беге колесниц. Дальше Геракл убивает Лернейскую гидру; при этом подвиге присутствует Афина, царь фракийский Финей и сыновья Борея, прогоняющие Гарпий.

На втором поле слева направо изображено следующее: Ночь держит на руках белого заснувшего мальчика, — это был Сон, — и черного мальчика, с закинутыми одна на другую ногами и как будто бы спящего, — это была Смерть. Далее — прекрасная женщина, Справедливость, бьет палкой другую, безобразную, — Неправду; волшебницы приготовляют что-то в ступке; Ида ведет к себе Марпессу; Зевс, превратившийся в Амфитриона и Алкмена; Менелай в панцире с обнаженным мечом бросается на Елену после взятия Трои; Медея сидит в обществе Язона и Афродиты; музы поют под управлением Аполлона; Атлас с яблоками Гесперид в руке держит на себе тяжесть неба и земли, а Геракл приближается к нему; Арес ведет Афродиту; Тезей, которого змея защищает против Пелея, желающего схватить его; крылатые сестры Медузы преследуют улетающего Персея.

С. 643 На третьем поясе были изображены два войска, состоящие главным образом из пехотинцев, но среди которых есть люди и на колесницах; одни из солдат готовы уже к бою, другие не прочь дружески поболтать. В истолковании этой сцены в древнее время полного согласия не было.

На четвертом поясе, если считать слева направо, изображается Борей, похищающий Орифию, причем у обоих, вместо ног — змеиные хвосты; борьба Геракла с Герионом — чудовищем, имеющим три тела; Тезей с лирой и Ариадна, протягивающая ему венок; Ахилл и Мемнон борются друг с другом перед своими матерьми; Меланион и Аталанта с молодой ланью; Аякс и Гектор, вступившие в состязание перед Распрею; Диоскуры, похищающие Елену и Эфру; Агамемнон борется с Кооном из-за тела Ифидама; Гермес ведет к Парису трех богинь, чтобы он рассудил их спор о красоте; далее, крылатая Артемида держит одною рукою льва, а другою пантеру; Аякс отрывает Кассандру от статуи Артемиды, у которой она искала покровительства; Этеокл, а рядом с ним Полиник, который упал на одно колено, и Кира терзает его своими ужасными зубами и кривыми ногтями; Дионис с бородой, в длинном одеянии, с золотым кубком в руке, лежит в пещере, украшенной виноградными лозами, яблоками и гранатами.

В верхнем поясе находились Одиссей и Цирцея в гроте; впереди их несколько служанок, занятые какой-то работой; далее кентавр Хирон; Фетида получает от Гефеста оружие Ахилла; она стоит в середине хоровода Нереид, которые сидят в колеснице, запряженной лошадьми с золотыми крыльями; Навзикая со своей служанкой едет на мулах мыть белье; Геракл мечет стрелы в стадо центавров, из которых некоторые уже убиты.

Трудно решить, говорит один французский ученый (Collignon), был ли творцом этого замечательного произведения искусства коринфянин или какой-нибудь бродячий с. 644 художник, один из тех, которые в конце VII века переносили в континентальную Грецию произведения промышленного искусства, распространенного на Крите. Но, кто бы ни был творец ларца Кипсела, это произведение, несомненно, греческого происхождения.

(По Павсанию, V, 17—19).

20. Золотые вещи, найденные в Босфоре Киммерийском⁹¹.

В Босфорском царстве могилы представляли собою обширные комнаты, сверху которых устраивались высокие насыпи; предметы, служившие принадлежностью погребения, были многочисленны и разнообразны, а драгоценные вещи, которыми при жизни гордились варварские властители этой страны, заботливо хоронились вместе с их обладателями. Среди этих могил некоторые, как, например, Куль-Обская⁹², содержали настоящие сокровища. Между мужскими и женскими украшениями мы встречаем множество изделий чисто греческого производства.

Подлинные эллинские вещи в мужских могилах встречаются редко. Это легко объяснимо: греки не носили драгоценных украшений; единственным мужским украшением, принятым у них, служил резной камень в очень простой оправе; и надо заметить, что этот камень, восковой отпечаток которого заменял подпись, был скорее предметом повседневного обихода, чем с. 645 роскоши. В афинских лавках нельзя было бы приобрести ни мужских ожерелий, ни браслетов. Скифские государи Босфора, среди которых любовь к украшениям была распространена в такой же мере, как и среди женщин, принуждены были поэтому обращаться в греческие города своей собственной страны, где золотых дел мастера специально для них делали любимые ими украшения. Только в исключительных случаях они могли заказывать их в самой Греции. Женщины, наоборот, могли найти большое разнообразие украшений среди товара какого-нибудь приезжего из Греции купца. И выбор их иногда останавливался на очень хороших вещах. Подтверждением этого служат вещи той женщины, которая была погребена в Куль-Обской гробнице, и другой, погребенной в большем из двух курганов, называемых «Близнецами» или «Двумя братьями» и находящихся на территории Фанагории (на полуострове Тамани)⁹³.

Быть может, ожерелья и ушные украшения этой второй женщины вместе с украшениями, найденными в Фокее, в Малой Азии, являются лучшими из дошедших до нас образцов золотых дел мастерства. Ожерелье это сделано таким образом: три ряда постепенно увеличивающихся подвесок прикреплены маленькими цепочками к плоской цепи, состоящей из шести рядов и застегивающейся вокруг шеи фермуаром в виде львиных голов. Те места, где маленькие цепочки присоединяются к большой, украшены попеременно то маленькими кружочками с гладкой или выпуклой поверхностью, то цветочками, состоящими из завязи и двух рядов лепестков; подобные же цветочки прикреплены в местах соединения маленьких цепочек с подвесками второго и третьего ряда. Подвески верхнего ряда изображены в виде продолговатых желудей, задняя часть которых покрыта с. 646 остроконечными листьями. Подвески, находящиеся в следующем ряду, представляют собою промежуточную форму между желудем и вазой без подножки; верхняя часть закругления этой вазочки прикрыта особыми листиками и маленькими выпуклыми ягодками. Подвески, помещенные в нижнем ряду, гораздо крупнее и имеют более определенную форму вазы. Они также покрыты листиками, между которыми видны маленькие круглые ягодки. Эти листики, поочередно через одну подвеску, то доходят до нижнего конца, то разделяются полоской, украшенной филигранными завитками. О чудесном искусстве рук мастера свидетельствуют украшения золотых пластинок, из которых сделаны эти подвески, гравировка листочков, которой они украшены, припайка филигранных украшений и ягодок.

Золотое ожерелье.

Рисунок дает понятие об общем виде этого ожерелья; но он, разумеется, не может дать никакого представления относительно богатства колорита, которое было результатом применения эмалировки в различных частях украшений. Поперечные пояски больших подвесок были заполнены между завитками голубой эмалью, которая отгоняла ярко-горячий тон золота, выбранного золотых с. 647 дел мастером. Лепестки маленьких цветочков и листики подвесок, находящихся в верхних рядах, были покрыты попеременно голубой и зеленой эмалью…

Другие предметы, также эллинского происхождения, указывают на усилия производителей этих вещей приспособиться к особенностям вкуса их босфорских покупателей, которым предназначались эти предметы вывоза.

Ожерелье.

Вот, например, ожерелье, концы которого не соединяются между собой. Оно, очевидно, было сделано для скифа. На концах золотого жгута, образующего ожерелье, находятся украшения, которые изображают передние половины двух лошадей со всадниками; ноги у этих лошадей согнуты таким образом, что кажется, будто они стремятся галопом выскочить из оправы, где заключена другая часть их тела. Всадники эти — скифы: у них длинные волосы, перевязанные на затылке и падающие сзади на плечи; бороды не подстрижены и густы; одеждой служит кафтан с узкими рукавами, стянутый в талии поясом, широкие шаровары и сапоги. Если быс. 648 шаровары были надеты не сверх сапог, а заправлены в них, то костюм этих скифов был бы совершенно похож на одежду русских мужиков; и лицом они похожи на русских крестьян с их грубым, но не животным типом, с большим и широким носом, большими сонными глазами и широкими ртами. Лошади их также не сходны с греческими. Смешать тип лошадей, благодаря особому выгибу на морде, невозможно. И вся эта вещица, сделанная для варвара, отлита и потом отчеканена с таким совершенством, которое могло бы удовлетворить вкусам самого требовательного любителя-афинянина. Надо прибавить также, что эмаль и здесь играет известную роль. Переход от всадника к части ожерелья, сделанной в виде жгута, состоит из нескольких полосок, украшенных пальмовыми листьями. Фон этих листьев покрыт синей и зеленой эмалью.

Фиал.

В той же могиле был найден золотой предмет, толстый и тяжелый, ошибочно принятый за центральную, с. 649 выпуклую часть щита, тогда как это просто чаша без ножки, служащая при возлияниях; у греков она называлась фиалом. Украшения на этих фиалах были почти всегда такие же, как у их изобретателей — египтян: цветки лотоса, вогнутые с внутренней стороны и выпуклые снаружи, расположены в виде лучей вокруг центральной части чаши и идут до самых краев ее. Здесь этот обычный рисунок сохранен, только цветы лотоса переполнены множеством украшений, поражающих своею роскошью. Прежде всего, в первом ряду лепестков мы видим головы горгон с их искривленными гримасой лицами и волосами из змей, которые продолжаются в виде странных узоров; во втором ряду лепестков также изображены головы горгон, но меньших размеров; в третьем же ряду вместо них находятся головы скифов с их остроконечными шапками и длинными густыми бородами.

В Никопольском кургане близ Днепра, в одной могиле, несомненно царской, хотя и неизвестно кому принадлежащей, как, впрочем, и все другие могилы, найдено было много предметов. Среди них наиболее важной является серебряная, в некоторых частях вызолоченная амфора, вышиной в 70 сант. Она сделана из двух серебряных листов, наложенных один на другой, и имеет две ручки. Самая ваза украшена пальмовыми ветвями и листьями, исполненными с тем несколько сухим изяществом, которое так характерно для македонской эпохи⁹⁴. На передней стороне вазы эти ветви сделаны слегка выпуклыми; на задней они просто выгравированы. Среди листвы изображены птицы, с каждой стороны по две больших и по две маленьких. В нижней части вазы находится два отверстия для вытекания содержащейся в сосуде жидкости; они закрывались пробками, которые были прикреплены на маленькие цепочки. Отверстия эти украшены головами львов, напоминающими львов Парфенона. Тут мы видим пример того, как древние образцы, сделавшиеся с. 650 классическими, продолжали воспроизводиться золотых дел мастерами.

Никопольская ваза.

Несколько выше находилось еще и третье отверстие, украшенное лошадиной головой с крыльями. Это животное с настороженными ушами, испуганным взглядом, худою мордою, раздутыми ноздрями и с приоткрытым, как при ржании, ртом, совершенно не похоже на тех греческих лошадей, которые изображены на Парфенонском фризе и на могиле Мавзола⁹⁵. Это — дикая, беспокойная и дрожащая при малейшем звуке степная лошадь. Место прикрепления лошадиной головы к сосуду очень удачно скрыто двумя распростертыми крыльями, приставленными художником к голове и дополняющими ее с. 651 странный вид. В верхней части сосуда, там, где берет начало шейка его, изображена группа грифонов, по два с каждой стороны. Одни из них сделаны выпуклыми путем выбивания, другие просто выгравированы.

Но самую оригинальную часть украшений составляет фриз с горельефами⁹⁶, отлитыми отдельно, отчеканенными резцом и припаянными затем к тому месту сосуда, где поверхность его начинает выгибаться для перехода в шейку. Темой этих изображений служит воспитание лошади. В центре находится кобылица, которую трое людей усиливаются повалить на землю, дергая за веревки, привязанные к нижней части ее ног (серебряные нити, изображавшие эти веревки, отломаны). Известно, что этим способом до сих пор еще пользуются, чтобы испугать животное и побороть его сопротивление. С правой стороны от этой группы стоит человек и держит в руках какой-то предмет, который теперь утерян, — может быть, путы, приготовленные для лошади. Еще далее справа владелец пастбища и животных, которые на нем паслись, только что слез с лошади. Эта лошадь, оседланная и взнузданная, спокойно ожидает, пока ее всадник не кончит спутывать ей передние ноги, чтобы она могла пастись. Слева от первой группы, т. е. от кобылицы и окружающих ее людей, изображен человек перед лошадью, которую он держит за недоуздок; он сгибает ей одной рукой левое колено и, натягивая в то же время веревку, заставляет ее повернуть голову направо; вслед за этим он быстрым движением повернет ее снова налево, заставит этим лошадь потерять равновесие и повалит ее на бок. На задней стороне вазы два других работника только что накинули веревки на скачущих и пытающихся убежать лошадей, тогда как две последние лошади табуна пока еще спокойно щиплют низкую степную траву.

В этой вещи все вызывает изумление: крайняя редкость с. 652 предметов такой высокой ценности, очень интересный стиль и искусство выполнения. Я даже едва могу допустить мысль, чтобы золотых дел мастер, сделавший ее, был родом из Ольвии, или, по крайней мере, что его рука и глаз получили там свои навыки; его искусство резчика таково, что он был бы достоин и любой афинской мастерской.

(Rayet. Etudes d’archéologie et d’art, стр. 208—210 и 218—229).

Резчики монет.

Чеканка монет считалась древними скорее ремеслом, чем искусством в собственном смысле этого слова. Поэтому греческие писатели не снизошли до того, чтобы сообщить нам имена монетных дел мастеров. Но мы не разделяем этих предрассудков и можем поместить по крайней мере трех из тех, чьи подписи находим под их произведениями, в число величайших художников Греции. Это Эвенет и Кимон Сиракузские и Феодот Клазоменский.

Эвенет и Кимон были почти современниками. Расцвет их деятельности относится ко времени тираннии обоих Дионисиев Сиракузских⁹⁷. Именно в эту эпоху на них было возложено изготовление больших серебряных монет, весом в 10 аттических драхм (44 грамма, около 3 р. 70 к.), называвшихсяпентеконталитрами, потому что ценность их соответствовала стоимости 50 фунтов меди. Все известные до сих пор монеты этого рода, принадлежащие к указанной эпохе, вышли из рук того или другого из этих мастеров и составляют их самые превосходные произведения. Подписи имеются только на некоторых из этих монет.

С давних пор, по единодушному признанию нумизматов, монеты, выгравированные Эвенетом и Кимоном, считаются высшим достижением монетного искусства. с. 653 Из двух этих граверов Кимон должен быть поставлен на второе место; тем не менее, его произведения превосходят все самые замечательные изделия того же рода эпохи Возрождения. Стиль его не лишен недостатков: он несколько вычурен и слишком подчеркивает грациозность типа в ущерб более идеальной, возвышенной красоте. В его фигурах, чересчур переполненных деталями и украшениями, нет достаточной простоты, вследствие чего они несколько теряют в чистоте стиля и в величии. Вместе с тем, в его исполнении есть известная жесткость, которая по временам доходит почти до грубости и странно противоречит постоянно поглощающему его стремлению к изяществу.

Монеты Эвенета.

Кимон — только крупный художник; Эвенет же в той области, которую он избрал себе, является величайшим творцом. В монетном искусстве он играет ту же роль, что Фидий в скульптуре. Попробуйте вглядеться в течение некоторого времени в выгравированную им монету, и скоро вы забудете о ничтожных размерах вещицы, которую держите в руках: вам покажется, что вы видите какой-нибудь обломок фриза Парфенона. В этом именно и заключается свойство искусства, доведенного до совершенства: оно сообщает самым маленьким вещам такое же величие, как и самым большим, и в изображение на монетном кружке в 6 или 7 сант. в диаметре может вложить столько же красоты и мощи, как и в какую-нибудь колоссальную статую.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: