Столкновение цивилизаций / Пер. с англ. Т. Велимеева, Ю Новикова. - М.: ООО «Издательство ACT», - 2003. - 603 с. — (Philosophy).

[Извлечение]

ГЛАВА 12

ЗАПАЛ, ЦИВИЛИЗАЦИИ

и цивилизация

ВОЗРОЖДЕНИЕ ЗАПАДА?

Для каждой цивилизации, по крайней мере, еди­ножды, а временами и чаще, история заканчива­ется. Когда возникает универсальное государ­ство, его народ обычно бывает ослеплен тем, что Тойнби называл «миражом бессмертия», и убеж­ден, что их государство есть последняя форма че­ловеческого общества. Так было с Римской им­перией, с халифатом Аббасидов, с империей Ве­ликих Моголов, с Оттоманской империей. Граж­дане подобных универсальных государств «совершенно пренебрегая очевидными факта­ми... склонны считать его не пристанищем на ночь в пустыне, а землей обетованной, целью че­ловеческих стремлений». То же самое было вер­но, когда вершины своего расцвета достиг Pax Britannica. Для английского среднего класса в 1897 году «как они себе это представляли, исто­рия закончилась... И у них имелись все причины, чтобы поздравить себя с постоянным государ­ством благоденствия, которым подобное оконча­ние истории их одарило» [1]. Однако государства, предполагающие, будто для них история закончи­лась, обычно суть те государства, история кото­рых начинает клониться к закату.

Является ли Запад исключением из общей схемы? Мелко удачно сформулировал два ключе­вых вопроса.

Первое: является западная цивилизация 'новым видом цивилизации, единственной в своем роде, несравнимой со всеми прочими цивилизациями, которые когда-либо су­ществовали?

Второе: угрожает ли (или сулит ли) всемирная экспансия исчерпать возможности развития всех прочих цивилиза­ций?[2].

Вполне естественно, что большинство жителей Запада склонно на оба этих вопроса отвечать утвердительно. И, возможно, они правы. Однако в прошлом народы других цивилизаций полагали точно так же, и полагали неверно.

Очевидно, Запад отличается от всех прочих когда-либо существовавших цивилизаций тем, что он имел преоблада­ющее влияние на все другие цивилизации, которые суще­ствовали в мире, начиная с 1500 года. Он также знаме­новал собой процессы модернизации и индустриализации, которые охватили весь мир, и, как следствие этого, государ­ства в иных цивилизациях пытаются нагнать Запад, стать столь же современными и богатыми. Но означают ли подоб­ные характеристики Запада, что развитие западной цивили­зации фундаментально отличается от моделей, которые главенствуют во всех иных цивилизациях? Свидетельства истории и суждения ученых, занимающихся сравнительной историей цивилизаций, заставляют предполагать иное. По сегодняшний день развитие Запада существенно не откло­нялось от эволюционных схем, обычных для цивилизаций на протяжении всей истории. Исламское возрождение и экономический динамизм Азии наглядно демонстрируют, что и другие цивилизации жизнеспособны, активны и, по меньшей мере, потенциально угрожают Западу. Нельзя ска­зать, что большая война с участием Запада и стержневых государств, принадлежащих к другим цивилизациям, явля­ется неизбежной, но она может случиться. В качестве аль­тернативы, постепенный и неравномерный процесс упадка Запада, начавшийся в начале двадцатого века, продолжал­ся бы десятилетия, а возможно, и грядущие столетия. Или же Западу суждено пройти через период возрождения, об­рести свое прежнее влияние на международные отноше­ния, ныне пошедшее на спад, и вновь утвердить положение лидера, за которым следуют другие цивилизации и которо­му они подражают.

Вероятно, наиболее пригодной является периодизация эволюции исторических цивилизаций, в которой Кэрролл Куигли рассматривает общую схему из семи фаз [3]. По ее представлению, западная цивилизация постепенно начала приобретать свой вид между 370 и 750 годами н. э. через смешение элементов классической, семитской, мавританс­кой и варварской культур. За периодом созревания, про­длившимся от середины восьмого века до конца десятого столетия, последовало поведение, необычное для цивилиза­ций, — колебания между фазами экспансии и конфликта. По терминологии Куигли, как и по терминологии ученых-гуманитариев из других цивилизаций, Запад теперь, по-ви­димому, выходит из фазы конфликта. Западная цивилиза­ция становится зоной безопасности; войны внутри Запада, не считая случающихся изредка тресковых войн, практи­чески немыслимы. Запад развивает, как показано в главе 2, свой эквивалент универсальной империи в форме сложной системы конфедераций, федераций, различных режимов и иных разновидностей объединенных институтов, каковые на цивилизационном уровне воплощают его привержен­ность демократической и плюралистической политике. Ко­роче говоря, Запад превратился в зрелое общество, и оно вступает в эпоху, которую будущие поколения, согласно повторяющейся схеме развития цивилизаций, будут вспо­минать как «золотой век», как период мира, являющегося результатом, в терминах Куигли, «отсутствия всяких кон­курирующих единиц в пределах сферы самой цивилизации и отдаленности или даже отсутствия борьбы с другими го­сударствами вне оной». Это период процветания, к которо­му приводит «окончание внутреннего агрессивного уничто­жения, сокращение внутренних торговых барьеров, уста­новление единой системы мер и весов и общей монетной системы и сложная система правительственных расходов, что связано с установлением универсальной империи».

В предшествовавших цивилизациях эта фаза благосло­венного золотого века с его образами бессмертия заверша­лась либо драматично и скоротечно, победой внешнего го­сударства, либо медленно и в равной мере болезненно из-за внутреннего разложения. Происходящее внутри цивилиза­ции жизненно важно как для ее способности противостоять разрушению со стороны внешних источников, так и для способности сдерживать разложение внутри. Цивилизации растут, как утверждала Куигли в 1961 году, потому что у них имеется «инструмент для экспансии», а именно, военная, религиозная, политическая или эконо­мическая организация, которая аккумулирует излишек и вкладывает его в производительную инновацию. Циви­лизации приходят в упадок, когда прекращают «использо­вание избытка для новых способов производства. В сов­ременных терминах мы говорим, что уменьшается темп инвестирования». Это происходит потому, что у контро­лирующих излишек социальных групп имеется привиле­гированная верхушка, которая использует его для «не­производительных, но удовлетворяющих эго целей... ко­торая распределяет излишки для потребления, но не обеспечивает более эффективных методов производ­ства». Люди проживают свой капитал, и цивилизация движется от стадии универсального государства к стадии загнивания. Это период сильной экономической депрес­сии, падения жизненного уровня, гражданских войн меж­ду различными привилегированными классами и нараста­ющей неграмотности. Общество становится все слабее. Предпринимаются тщетные усилия законодательно пре­кратить напрасные траты. Но упадок продолжается. Ре­лигиозные, интеллектуальные, социальные и политичес­кие уровни общества начинают терять поддержку народ­ных масс в больших масштабах. В обществе начинают широко распространяться новые религиозные течения. Наблюдается нарастающее нежелание бороться за госу­дарство или даже поддерживать его посредством уплаты налогов.

Затем разложение приводит к стадии вторжения, «ког­да цивилизация, более не способная защищать себя, пото­му что она более не хочет защищать себя, оказывается без­защитной перед «захватчиками-варварами», которые часто приходят из «другой, более молодой, более сильной циви­лизации» [4].

Однако важнейший урок истории цивилизаций состоит в том, что многие события вероятны, но нет ничего неиз­бежного. Цивилизации могут меняться и на самом деле ме­няются и обновляются. Важнейший вопрос для Запада зак­лючается в том, способен ли он, оставляя в стороне все про­чие внешние вызовы, остановить и обратить вспять внутренние процессы разложения. Может ли Запад обно­виться или будет вынужден претерпевать внутреннее заг­нивание, просто ускоряя конец и/или подчинение другой, экономически и демографически более динамичной циви­лизации?*

В середине 1990-х годов у Запада отмечались многие ха­рактерные черты, определенные Куигли как свойственные зрелой цивилизации на грани разложения. Экономически Запад был намного богаче любой другой цивилизации, но у него также были низкие темпы экономического роста, норма сбережений и темпы прироста капиталовложений, особенно по сравнению со странами Восточной Азии. Лич­ное и совокупное потребление имеет приоритет над созда­нием возможностей для будущей экономической и воен­ной мощи. Естественный прирост населения невысок, осо­бенно по сравнению с тем же показателем в исламских странах. Однако ни одна из этих проблем не влечет неиз­бежно катастрофических последствий. Экономика стран Запада по-прежнему росла; в целом западные народы бога­тели, и Запад по-прежнему оставался лидером в научных исследованиях и технологических новшествах. Маловеро­ятно, чтобы ситуацию с низкой рождаемостью удалось по­править мерами правительств (чьи усилия в этом направ­лении, как правило, еще менее успешны, чем старания уменьшить рост населения). Иммиграция, тем не менее, является потенциальным источником новой энергии и че­ловеческого капитала только при выполнении двух усло­вий: первое, если приоритет отдается способным, квали­фицированным, энергичным людям с талантами и знания­ми, в которых нуждается принимающая сторона; второе, если новые мигранты и их дети ассимилировались в куль­туру конкретной страны и Запада вообще. Соединенные Штаты, по всей видимости, сталкиваются с проблемами при реализации первого условия, а европейские страны — с проблемами, связанными с выполнением второго. Тем не менее, определение политики, выявляющей уровни, источ­ники, особенности иммиграции и ассимиляции иммигран­тов, находится всецело в компетенции западных прави­тельств.

Куда более важными, чем экономика и демография, яв­ляются проблемы падения нравов, культурного суицида и политической разобщенности на Западе. Среди наиболее часто отмечаемых проявлений морального упадка;

1. Рост антисоциального поведения — преступность, употреб­ление наркотиков и насилие вообще;

2. Распад семьи, включая возросший процент разводов, неза­коннорожденных детей, подростковой беременности и не­полных семей;

3. По крайней мере, в США, упадок в «общественном капита­ле», то есть сокращение членства в добровольных объеди­нениях и снижение межличностного доверия, связанное с подобным членством;

4. Общее ослабление «рабочей этики» и рост культа персо­нальных привилегий;

5. Падение интереса к образованию и к интеллектуальной де­ятельности, проявляющееся в США в более низких уров­нях научной работы.

Будущее процветание Запада и его влияние на другие страны зависят в значительной мере от успешного преодо­ления этих тенденций, которые, разумеется, дают повод к притязаниям мусульман и азиатов на моральное превос­ходство.

Западной культуре бросают вызов и группы внутри за­падных обществ. Один из них исходит от тех иммигрантов из других цивилизаций, кто отказывается ассимилировать­ся и продолжает оставаться верен духовным ценностям, обычаям и культуре своих родных стран и передает их из поколения в поколение. Данный феномен наиболее заметен среди мусульман в Европе, где они, однако, составляют не­большое меньшинство. В меньшей степени он также прояв­ляется в США у латиноамериканцев, которые являются значительным меньшинством. Если в этом случае не про­изойдет ассимиляции, то США превратятся в расколотую страну, обладающую всеми потенциальными возможностя­ми для внутренних раздоров, влекущих за собой разобще­ние. В Европе западная цивилизация также может быть расшатана ослаблением своего центрального компонента, христианства. Все меньшую долю составляют те европейцы, которые заявляют о своих религиозных убеждениях, следу­ют религиозной практике и участвуют в религиозной дея­тельности [5]. Эта тенденция отражает не столько враждеб­ное отношение к религии, сколько равнодушие к ней. Хрис­тианские идеи, нравственные ценности и обычаи, тем не менее, пропитывают европейскую цивилизацию «Шведы, пожалуй, самый нерелигиозный народ в Европе, — заметил один из них, — но вы совершенно не поймете эту страну, если только не осознаете, что наши общественные институ­ты, социальные обычаи, семьи, политика и образ жизни зиждутся на фундаменте, сформированном нашим люте­ранским наследием». Американцы, в отличие от европей­цев, в преобладающем большинстве веруют в Бога, считают себя религиозным народом и в массовом порядке посещают церковь. Хотя в середине 1980-х годов было не слишком много свидетельств возрождения религии в Америке, в сле­дующее десятилетие, по-видимому, религиозная актив­ность возросла [6]. Эрозия христианства среди жителей за­падных стран, вероятно, даже в самом худшем случае явля­ется лишь далеко отстоящей по времени угрозой жизнеспособности западной цивилизации.

США оказались перед более непосредственным и опас­ным вызовом. Исторически американская национальная идентичность определялась в культурном отношении тра­дициями западной цивилизации, а политически — принци­пами «американского идеала», с которыми согласно подав­ляющее большинство американцев: свобода, демократия, индивидуализм, равенство перед законом, конституциона­лизм, частная собственность. В конце двадцатого века оба компонента американской идентичности подвергались не­прерывным нападкам мелких, но влиятельных групп интел­лектуалов и публицистов. Во имя мультикультурности они избрали объектом своей критики отождествление США с западной цивилизацией, отрицая существование единой американской культуры, и поддерживают расовые, этни­ческие и другие субнациональные культурные особенности и группировки. Они осуждают, как сказано в одном из их докладов, «систематическое пристрастие к европейской культуре и ее производным» в образовании и «преоблада­ние европейско-американской монокультурной перспекти­вы». Мультикультуралисты являются, как сказал Артур М. Шлезингер-младший, «этноцентрическими сепаратис­тами, которые в наследии Запада видят разве что преступ­ления Запада». Их «отношение — одно из тех, которые ли­шают американцев грешного европейского наследия и от­правляют на поиски искупительного вливания от не-западных культур» [7].

Тенденция к мультикультурности проявилась также в ряде законов, которые были приняты после актов о граж­данских правах в 1960-х годах, и в 1990-х годах админист­рация Клинтона провозгласила поощрение многообразия культур одной из своих целей. Полная противоположность прошлому! Отцы-основатели понимали разнообразие как реальность и как проблему: отсюда и национальный девиз, e pluribus unum, выбранный комитетом Континентального конгресса, состоявшим из Бенджамина Франклина, Томаса Джефферсона и Джона Адамса. Позже политические лиде­ры, которые также испытывали опасения в отношении ра­сового, группового, этнического, экономического и куль­турного многообразия (каковое фактически и вызвало крупнейшую войну века между 1815-м и 1914 годами), ото­звались на призыв «объединиться» и сделали своей важ­нейшей обязанностью сохранение национального един­ства. «Абсолютно надежный способ привести эту нацию к гибели — воспрепятствовать всякой возможности ее суще­ствования как нации вообще, — предостерегал Теодор Руз­вельт, — и он состоит в том, чтобы позволить ей превра­титься в клубок вздорящих народов» [8]. Но в 1990-х годах лидеры Соединенных Штатов не только создали такую воз­можность, но и с настойчивостью утверждали идею много­образия нации, которой они управляют.

Руководители других стран, как мы видели, иногда предпринимали попытки отречься от культурного наследия и изменить идентичность своей страны, перенеся ее из одной цивилизации на другую. До сих пор ни в одном случае успе­ха не наблюдалось, вместо этого получались шизофре­нически разорванные страны. Американские мультикультуралисты сходным образом отказываются от культурного наследия своей страны. Но вместо попытки идентифициро­вать США с другой цивилизацией они желают создать стра­ну из множества цивилизаций, иначе говоря, страну, не принадлежащую ни к какой цивилизации и лишенную куль­турного ядра. История показывает, что ни одна страна, так составленная, не просуществует достаточно долго как связ­ное общество. Полицивилизационные Соединенные Штаты Америки не будут Соединенными Штатами; это будут Объединенные Нации.

Мультикультуралисты также бросают вызов стержне­вому элементу «американского идеала», заменяя права лич­ностей правами групп, определенных в значительной мере в терминах расы, этнической принадлежности, пола и сек­суальной ориентации. Как сказал в 1940-х годах Гуннар Мурдал, подтверждая замечания иностранных наблюдате­лей, начиная с Эктора Сент-Джона де Кревекера и Алексиса де Токвиля, идеал служил «цементом в здании этой великой и не сравнимой ни с кем нации». «Такова наша судьба, — соглашался Ричард Хофштадер, — не иметь идеологии, но быть ею» [9]. Тогда что происходит с США, если от этой иде­ологии отказывается значительная часть ее граждан? Судь­ба Советского Союза, другой великой державы, чье единст­во, даже больше, чем единство США, определялось в идео­логических терминах, должна стать отрезвляющим примером для американцев. «Абсолютная неудача марксиз­ма... и стремительный распад Советского Союза, — выска­зывал предположение японский философ Такеши Умехара, — являются предвестниками краха западного либера­лизма, основного течения современности. Далекий от того, чтобы быть альтернативой марксизму, господствующая идеология конца истории, либерализм станет следующей костяшкой домино, которой суждено упасть» [10]. В эру, когда люди во всем мире определяют себя в терминах куль­туры, каким будет место общества без культурного ядра, об­щества, определяемого только посредством политического кредо? Политические принципы — слишком хлипкое осно­вание, чтобы на нем строить прочное общество. В полицивилизационном мире, где основой является культура, США рискуют стать последним аномальным пережитком угасаю­щего западного мира, где за основу бралась идеология.

Отказ от идеала и от западной цивилизации означает конец тех Соединенных Штатов Америки, которые мы зна­ли. Фактически это означает и конец западной цивилиза­ции. Если США девестернизируются, Запад съежится до размеров Европы и еще нескольких мало населенных евро­пейскими поселенцами заокеанских стран. Без Соединен­ных Штатов Запад превратится в очень маленькую, исчеза­ющую часть мирового населения на небольшом и не имею­щем значения полуострове на оконечности громадного Евразийского континента.

Столкновение между мультикультуралистами и защит­никами западной цивилизации и «американского идеала» является, по выражению Джеймса Курта, «настоящим столкновением» внутри американского сектора западной цивилизации [11]. Американцам не уйти от вопроса: явля­емся ли мы народом Запада или мы — нечто иное? Будущ­ность США и Запада зависит от американцев, которые вновь подтверждают свою приверженность западной цивилиза­ции. Внутри страны это означает отказ от сеющих распри, чарующих призывов к мультикультурности. На междуна­родном уровне это означает отказ от расплывчатых и иллю­зорных призывов отождествить США с Азией. Какие бы эко­номические связи ни существовали между ними, фундамен­тальная культурная брешь между азиатскими и американ­ским обществами препятствует их соединению в общем доме. Американцы в культурном отношении являются час­тью западной семьи; Мультикультуралисты способны нанес­ти ущерб и даже разрушить это родство, но они не смогут заменить его. Когда американцы начинают искать свои куль­турные истоки, То находят они их в Европе.

В середине 1990-х годов прошла новая дискуссия о при­роде Запада и о его будущем, вновь возникло понимание, что таковая реальность существует, и на передний план выдвинулась обеспокоенность тем, что могло бы надолго гарантировать его существование. Отчасти это было вызва­но предугадываемой необходимостью расширить главный западный институт, НАТО, и включить в него западные страны на Востоке и серьезными разногласиями, которые возникли на Западе относительно того, как реагировать на распад Югославии. Также эта проблема отражает вообще тревогу о будущем единстве Запада в отсутствие советской угрозы и в особенности стремление понять, что это означа­ет для обязательств США в отношении Европы. Так как за­падные страны все в большей степени взаимодействуют с наращивающими свою мощь незападными странами, они все более и более осознают свое общее западное культур­ное ядро, которое связует их воедино. Главы стран по обе стороны Атлантики подчеркивают необходимость вдохнуть новую жизнь в атлантическое сообщество. В конце 1994 го­да и в 1995 году немецкий и английский министры оборо­ны, французский и американский министры иностранных дел, Генри Киссинджер и многие другие видные деятели За­пада выступили с поддержкой этой идеи. Высказанные ими соображения в сжатом виде выразил английский министр обороны Малкольм Рифкинд, который в ноябре 1994 года приводил доводы о необходимости создания «Атлантичес­кого сообщества», опирающегося на четыре столпа: оборо­на и безопасность, олицетворенные НАТО; «общая вера в нормы закона и в парламентскую демократию»; «либераль­ный капитализм и свободная торговля» и «общее европейс­кое культурное наследие, восходящее от Греции и Рима че­рез Ренессанс к общим ценностям, убеждениям и цивили­зации нашего собственного века» [12]. В 1995 году Европейская комиссия начала проект, призванный «оживить» трансатлантические взаимоотношения, который при­вел к подписанию важного пакта между Евросоюзом и США. Одновременно многие европейские политические и деловые лидеры одобрили создание трансатлантической зоны свободной торговли. Хотя АФТ—КПП противятся де­ятельности НАФТА и другим мерам по либерализации тор­говли, его глава горячо поддержал соглашение о трансат­лантической зоне свободной торговли, которое не будет уг­рожать американским рабочим местам конкуренцией со стороны низкооплачиваемых стран. Его также поддержали консерваторы, как европейские (Маргарет Тэтчер), так и американские (Ньют Гингрич), а также канадские и анг­лийские политики.

Запад, как было показано в главе 2, миновал первую, европейскую, фазу развития и экспансии, которая длилась несколько столетий, а затем прошел через вторую, амери­канскую, фазу в двадцатом веке. Если Северная Америка и Европа вновь обратятся к «добродетельной жизни», ос­нованной на их культурной общности, и создадут тесные формы экономической и политической интеграции, допол­нив свое сотрудничество во имя безопасности в НАТО, то они способны породить третью, евро-американскую, фазу западного экономического изобилия и политического вли­яния. Содержательная политическая интеграция в какой-то мере уравновесила бы относительное падение доли За­пада в мировом народонаселении, экономической продук­ции и военном потенциале и воскресила бы мощь Запада в глазах лидеров других цивилизаций. «Имея подобное вли­яние на торговлю, — предупреждал Азию премьер-ми­нистр Махатхир, — конфедерация Евросоюза и НАФТА смогла бы диктовать условия остальному миру»[13]. Од­нако объединится ли Запад политически и экономически, в огромной мере зависит от того, подтвердят ли Соединен­ные Штаты свою идентичность как западной нации и зая­вят ли о своей глобальной роли лидера Западной цивили­зации.

В мире, где культурные идентичности — этнические, наци­ональные, религиозные, цивилизационные — занимают главное место, а культурные сходства и различия формиру­ют союзы, антагонизмы и политические линии государств, Западу вообще и Соединенным Штатам в частности следу­ет опираться на три основания в своей политике.

Во-первых, только принимая и понимая реальный мир, государственные деятели способны конструктивно изме­нять его. Складывающаяся ныне политика, основанная на культуре, возвышение и усиление могущества не-западных цивилизаций и растущая культурная уверенность в себе этих стран широко признаны не-западным миром. Европей­ские лидеры указывали на культурные силы, сближающие людей и отдаляющие их друг от друга. Американская же элита, наоборот, чересчур медлит с признанием возникаю­щих реалий. Администрации Клинтона и Буша поддержи­вали единство полицивилизационных Советского Союза, Югославии, Боснии и России, в тщетных усилиях сдержать мощные этнические и культурные силы, подталкивающие эти государства к разделению. Они выступали в поддержку планов полицивилизационой экономической интеграции, которые либо оказывались бессмысленными, как в случае с АПЕК, либо приводили к значительным непредвиденным экономическим и политическим издержкам, как в случае с НАФТА и Мексикой. Они стремились развивать тесные взаимоотношения со стержневыми странами других циви­лизаций в форме «глобального партнерства» с Россией или «конструктивного привлечения» с Китаем, вопреки суще­ствующему между США и вышеупомянутыми странами ес­тественному конфликту интересов. В то же самое время ад­министрации Клинтона не удалось полностью привлечь Россию к поискам мира в Боснии, несмотря на то, что эта война непосредственно затрагивала интересы России как стержневой страны православной цивилизации. Гонясь за химерой полицивилизационного государства, администра­ция Клинтона отвергла самоопределение сербского и хор­ватского меньшинств и помогла создать на Балканах од­нопартийного исламистского партнера Ирана. Сходным об­разом правительство США поддержало подчинение мусульман православному правлению, придерживаясь тезиса, что «Чечня, вне всякого сомнения, является частью Российской Федерации»[14],

Хотя европейцы ясно осознают значимость раздели­тельной линии между западным христианством, с одной стороны, и православием и исламом — с другой, Соединен­ные Штаты Америки, как заявлял их государственный сек­ретарь, «не признают каких бы то ни было фундаменталь­ных рубежей между католической, православной и исламс­кой частями Европы». Однако те, кто не признает важнейших границ, обречен постоянно испытывать разоча­рование. Первоначально администрация Клинтона, по-ви­димому, не обращала внимания на изменение баланса сил между США и восточно-азиатскими странами и в результа­те снова и снова провозглашала цели в области торговли, прав человека, нераспространения ядерного оружия и дру­гих сфер, которых не способны была осуществить. Вообще правительство США исключительно тяжело приспосабли­валось к эпохе, в которой глобальная политика формирует­ся культурными и цивилизационными течениями.

Во-вторых, американское внешнеполитическое мышле­ние страдало от нежелания изменить, а иногда и пересмот­реть политический курс, отвечавший потребностям времен «холодной войны». Некоторым по-прежнему мерещится по­тенциальная угроза возрождения Советского Союза. Обыч­но люди склонны относиться к альянсам времен «холодной войны» и к соглашениям по контролю над вооружениями как к святыне. НАТО должно сохраняться таким, каким оно было в «холодную войну». Японо-американский договор о безопасности — краеугольный камень системы безопаснос­ти Восточной Азии. Договор по ПРО нерушим. Договор об обычных вооружениях в Европе должен соблюдаться. По­нятно, нельзя просто отбросить в сторону ни один из этих договоров, как и другие остатки наследия «холодной вой­ны». Однако интересы США и Запада не требуют того, что­бы все эти договоренности сохранялись неизменными в том же виде, какими они были в эпоху «холодной войны». Реа­лии полицивилизационного мира предполагают, что НАТО следует расширять, включать в себя желающие присоеди­ниться к пакту западные страны. Нужно также признать, что по сути бессмысленно иметь в качестве членов органи­зации два государства, каждое из которых является злей­шим врагом другого, при том, что обоим недостает культур­ного сродства с прочими членами блока. Договор по ПРО, заключенный в эпоху «холодной войны» и призванный га­рантировать взаимную уязвимость советского и американс­кого государств и таким образом не допустить советско-американскую ядерную войну, может серьезно помешать США и другим государствам защитить себя от непредсказу­емой ядерной угрозы или от нападения со стороны террори­стических движений и неблагоразумных диктаторов. Аме­рикано-японский договор о безопасности способствовал сдерживанию советской агрессии против Японии. Каким це­лям он призван служить в эпоху после «холодной войны»? Чтобы сдерживать Китай и внушить ему страх? Задержать процесс приспособления Японии к возвышению Китая? Предотвратить дальнейшую милитаризацию Японии? Все больше и больше возникает сомнений: в Японии — относи­тельно необходимости американского военного присут­ствия в стране, а в США — по поводу целесообразности од­носторонних обязательств по защите Японии. Договор об обычных вооруженных силах в Европе был призван осла­бить конфронтацию, ныне исчезнувшую, между НАТО и Варшавским договором в Центральной Европе. Теперь это соглашение главным образом создает трудности для Рос­сии, когда ей приходится противостоять тому, что, по ее мнению, является угрозой безопасности страны со стороны мусульманских народов на южных границах.

В-третьих, культурные и цивилизационные различия ставят под сомнение западную и в особенности американс­кую веру в универсальную значимость западной культуры. Подобная убежденность выражается как в описательном, так и в нормативном видах. Описательно она основывается на том, что люди всех обществ стремятся воспринять запад­ные ценности, институты и обычаи. Если же оказывается, что у них нет такого желания и что они привержены своим традиционным культурам, то этих людей считают жертва­ми «ложного сознания» — сравнимого с тем, какое маркси­сты обнаруживали у пролетариев, поддерживающих капи­тализм. Нормативно же убежденность западных универса­листов исходит из постулата, что людям во всем мире следует усвоить западные ценности, институты и культуру, потому что те воплощают в себе самое высшее, самое про­свещенное, самое либеральное, самое рациональное, самое современное и самое цивилизованное мышление челове­чества.

В возникающем мире этнических конфликтов и столк­новения цивилизаций западная вера в универсальность за­падной культуры страдает от трех недостатков: она неверна;

она аморальна и она опасна. Ошибочность ее — краеуголь­ная идея этой книги; этот тезис хорошо резюмировал Майкл Говард: «Широко распространенное на Западе представле­ние, что культурное разнообразие — некий исторический курьез, который быстро исчезает в результате экспансии всеобщей, ориентированной на Запад, англофонной миро­вой культуры, который изменяется, воспринимая наши ос­новные ценности... является попросту неверным» [15]. Чи­татель, которого к настоящему моменту не убедили доводы сэра Майкла, живет в мире, совершенно не похожем на тот, какой описывается в этой книге.

Вера в то, что не-западным народам нужно усвоить за­падные ценности, институты и культуру, аморальна, если подумать о том, что необходимо для реализации такой зада­чи. Почти всемирное господство европейской мощи в конце девятнадцатого века и глобальное доминирование США в конце двадцатого века привели к распространению по все­му миру многих элементов западной цивилизации. Однако европейского глобализма более не существует. Американс­кая гегемония отступает, хотя бы потому, что больше нет необходимости защищать США от советской военной угро­зы, как то было в эпоху «холодной войны». Культура, как мы показали, следует за могуществом. Если не-западным государствам суждено еще раз сформироваться под влия­нием западной культуры, то это произойдет только в ре­зультате экспансии, воздействия западного могущества. Империализм является неизбежным логическим следстви­ем универсализма. Помимо того, будучи зрелой цивилиза­цией, Запад более не обладает экономическим или демогра­фическим динамизмом, необходимым для навязывания сво­ей воли другим государствам, а любые попытки добиться этого также противоречат западным ценностям самоопре­деления и демократии. И поскольку азиатская и мусуль­манская цивилизации все громче заявляют об универсаль­ной значимости своих культур, то на Западе все больше на­чинают осознавать значение связи между универсализмом и империализмом.

Западный универсализм опасен для мира, потому что может привести к крупной межцивилизационной войне между стержневыми государствами, и он опасен для Запа­да, потому что может привести к поражению Запада. На За­паде с крушением Советского Союза полагают, что их циви­лизация достигла беспрецедентного господства, в то время как более слабые азиатские, мусульманские и другие стра­ны начинают набирать силу. Таким образом, на Западе мо­гут руководствоваться знакомой и преисполненной силы логикой Брута:

...наши легионы

Здесь в полном сборе; наш успех созрел,

Враг на подъеме, набирает силы;

А нам с вершины под уклон идти.

В делах людей прилив есть и отлив,

С приливом достигаем мы успеха.

Когда ж отлив наступит, лодка жизни.

По отмелям несчастий волочится.

Сейчас еще с приливом мы плывем.

Воспользоваться мы должны теченьем Иль потеряем груз.

У. Шекспир. «Юлий Цезарь». Акт 4, сцена 3. Пер. Мих. Зен­кевича.

Однако такая логика привела к поражению Брута при Филиппах, и благоразумным для Запада курсом была бы не попытка остановить перемены в балансе сил, а понять, как провести корабль через отмели, вытерпеть несчастья, уме­рить груз и охранить свою культуру.

Все цивилизации проходят через сходные процессы возникновения, возвышения и упадка. Запад отличается от прочих цивилизаций не тем, как он развивался, а особен­ным характером своих духовных ценностей и обществен­ных институтов. Среди них наиболее яркими являются за­падное христианство, плюрализм, индивидуализм и верхо­венство закона, что позволило Западу создать современный мир, осуществить мировую экспансию и превратиться в объект зависти других стран. В своем единстве и целостно­сти эти характеристики являются присущими Западу. Ев­ропа, как говорил Артур М. Шлезингер-младший, является «источником — уникальным источником представлений об индивидуальной свободе, политической демократии, господстве закона, правах человека и свободы в культуре... Это — европейские идеи, не азиатские, не африканские, не ближневосточные — за исключением случаев заимствова­ния» [16]. Именно они делают западную цивилизацию уни­кальной, и западная цивилизация ценна не потому, что уни­версальна, а потому, что действительно уникальна. Следо­вательно, главная ответственность западных лидеров состоит вовсе не в том, чтобы пытаться изменять другие ци­вилизации по образу и подобию Запада — что выше его клонящегося к упадку могущества, — но чтобы сохранить, защитить и обновить уникальные качества западной циви­лизации. Поскольку Соединенные Штаты Америки — наи­более могущественная страна Запада, то ответственность за это ложится главным образом именно на них.

Чтобы оберечь западную цивилизацию, вопреки ослаб­лению могущества Запада, в интересах США и европейс­ких стран:

• добиться большей политической, экономической и военной интеграции и координировать свою политику таким обра­зом, чтобы помешать странам, принадлежащим к другим цивилизациям, воспользоваться разногласиями между за­падными странами;

• принять в Европейский Союз и НАТО западные страны Цен­тральной Европы, а именно: страны Вышеградской группы, прибалтийские республики, Словению и Хорватию;

• поддерживать «вестернизацию» Латинской Америки и, на­сколько это возможно, тесное блокирование латиноамери­канских стран с Западом;

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: