Литературные произведения XII—XV вв.

Наиболее ярким произведением русской эпической поэзии яв­ляется «Слово о полку Игореве», посвященное описанию неудачно­го похода 1185 г. на половцев черниговско-северских князей во главе с новгород-северским князем Игорем Святославичем. Дати­ровка этого произведения обусловливается его содержанием. Оно говорит о князьях Ярославе Осмомысле Галицком и Владимире Глебовиче Суздальском, умерших в 1187 г., как о живых. Следова­тельно, «Слово» могло быть создано между 1185— 1187 гг. Палео­графическая проверка времени создания и раннего бытования на Руси «Слова» невозможна, так как единственный рукописный сбор­ник со «Словом», относившийся, по-видимому, к XVI в., исчез во время московского пожара 1812 г. До наших дней дошли только списки конца XVIII в. и печатное издание 1800 г. Эти обстоятель­ства породили сомнения в подлинности «Слова» как произведения в. Однако конкретный анализ исторического содержания «Сло­ва», исследование художественного стиля и языка, сопоставление с произведениями ранней средневековой русской литературы показали, что этот памятник быть создан на Руси в XII в. Особенно плодотворным оказалось сравнение «Слова» с русскими летописиям.

Поход князя Игоря описывается, например, в Ипатьевской лето­писи под 1185 г. Историческое содержание «Слова» во многом сход­но с летописным рассказом. Но при сюжетном сходстве обоих про­изведений интерпретация одних и тех же фактов была не совсем одинаковой. Трудами русских и советских историков и филологов доказано, что отступления «Слова» от Ипатьевской летописи не являются измышлениями позднейшего автора. Так, князь Олег Свя­тославич назван в «Слове» каганом. Ни в каких письменных источ­никах этот титул, характерный для правителей Хазарии, не связы­вается с именем Олега Святославича. На этом основании можно было предположить, что автором «Слова» как позднейшим компи­лятором допущена ошибка. Но в 50-х годах нашего века румын­ским ученым Н. Бэнеску была опубликована греческая надпись на византийской печати, в которой Олег Святославич именовался «ар­хонтом Матрахи, Зихий и всей Хазарии». Таким образом, будучи правителем Хазарии, он мог носить титул кагана.

Характеристики русских князей XI — XII вв., данные автором «Слова», профессиональное описание дружинной стихии (боя, со­колиной охоты), четкое понимание политической обстановки на Ру­си XII в. — все это, облеченное в совершенную художественную форму, говорит о том, что «Слово» было создано поэтом XII в., человеком, близким воинскому окружению русского князя. Опубликованный в 1968 г. В. П. Адриановой-Перетц «Стилистический и лексический комментарий к «Слову о полку Игореве» показал прочную связь стиля и языка «Слова» с другими произведениями древнерусской литературы XI — XII вв.

Доказательством бытования «Слова» в начале XIV в., а следо­вательно, и его раннего происхождения является цитирование от­рывка этого произведения на псковском «Апостоле» 1307 г. Запись-перефраз сделана почерком писца самой рукописи, а поэтому может быть отнесена к 1307 г. Укоряя за раздоры тверского и московского князей, автор записи печалится о родной земле, кото­рой княжеские междоусобицы, как и во время Киевской Руси, гро­зили разорением и гибелью.

«Слово о полку Игореве» — памятник идеологии своего време­ни. Значение его как исторического источника состоит в достовер­ном отражении взаимоотношений сил русских князей XII в. Будучи создано в период феодальной раздробленности Руси, «Слово» страстно призывало к ее государственному единству и сплочению князей в борьбе с внешними врагами. Этот призыв был возможен потому, что, несмотря на политическую разобщенность, русский народ сохранял единство языка и культуры, единство в ощущении и понимании Русской земли. Само «Слово» — лучший показатель этого единства и любви к родной земле. Большое место автор уде­лил описанию феодального быта, предметов военного обихода, ору­жия, одежды. Это ценно для воссоздания колорита эпохи, помогает уточнить определение и датировку вещей, хранящихся в музеях. Наконец, «Слово» служит источником для изучения верований Древней Руси. В нем слабо отразилась официальная церковная идеология (есть единственное упоминание церкви Пирогощей), но языческие представления и обряды (олицетворение сил природы в плаче Ярославны, обращение героев к славянским божествам Ведесу и Даждь-богу) отражены в высказываниях и действиях героев «Слова». По своей идейной направленности и высокому эмоцио­нальному настрою «Слово о полку Игореве» перекликается с дру­гим произведением древнерусской литературы — «Словом о поги­бели Русской земли».

Сюжет «Слова о погибели Русской земли» несложен. Вначале дана поэтическая картина природы Северо-Восточной Руси: «...озер многих, дубрав частых, полей дивных». Рисуются «города великие и села». Далее следует тщательно составленное описание искон­ных границ Русской земли и соседних народов. Вместе с этим опи­санием идет прославление князей из рода Владимира Мономаха: Юрия Долгорукого, Всеволода Большое Гнездо, Ярослава Всево­лодовича, — которым приписывается честь создания огромной рус­ской державы. Здесь же упоминаются дары, якобы присланные гре­ческим царем Владимиру Мономаху, чтобы тот «Царя-города не взял». Величественная панорама могучей Руси омрачается началом рассказа о бывших и настоящих усобицах князей, о набегах ино­земцев. Автор «Слова о погибели» как бы предчувствует, что эти раздоры навлекут на его родную землю новые напасти, новую «по­гибель» от нашествия врагов. Обращаясь к примерам прошлого, он зовет Русь к единству действий.

«Слово о погибели» известно по двум рукописям XV — XVI вв. Оно располагается в них перед «Житием Александра Невского» и поэтому могло бы быть принято за часть «Жития». Однако такой взгляд опровергается сопоставлением дат возникновения обоих про­изведений. Одни исследователи связывают появление «Слова» с 1223 г., т. е. со временем поражения русских на р. Калке (М. Н. Ти­хомиров), другие указывают 1237 г., когда Русь получила первые вести о монголо-татарском нашествии (А. В. Соловьев). Таким об­разом, «Слово о погибели» может считаться памятником кануна грозных для Руси событий середины XIII в. «Житие» же Александ­ра Невского не могло быть составлено ранее 1263 г. — года его смерти. Следовательно, «Слово о погибели» является самостоятель­ным литературным произведением. Поскольку его автор воспевал род Владимира Мономаха, из которого происходил Александр Нев­ский, то составители или переписчики использовали «Слово о поги­бели» в качестве предисловия к тексту житийной повести.

Идейная близость и прямые заимствования связывают «Слово о полку Игореве» с циклом повестей о Куликовской битве 1380 г., в первую очередь с поэтическим «Словом о Куликовской битве Софония Рязанца» (с «Задонщиной») и историческим «Сказанием о Мамаевом побоище». Поэтому несмотря на то что эти памятники сложились в конце XIV — первой четверти XV в. и дополнялись на протяжении XVI — XVII вв., т. е. уже в период образования и укрепления единого Российского государства, они рассматриваются вместе с произведениями древнерусского цикла. Образцом для «Задонщины» послужило «Слово о полку Игореве». Несмотря на разную политическую обстановку, в которой создавались и кото­рую воспроизводили эти произведения (в «Слове» — поражение рус­ских войск, в «Задонщине» — победа над полчищами Мамая), оба они воспевали единство и величие Русской земли. Отсюда возмож­ность не только заимствования отдельных слов и выражений, но и сходство в построении сюжета.

Имя автора «Задонщины» указано в самом произведении: Софо-ний Рязанец, т. е. выходец из Рязани. Некоторые списки «Задон­щины» XVI — XVII вв. называют его иереем, а Кирилло-Белозерский список XV в. — старцем, т. е. монахом. Однако вряд ли автор светской воинской повести был священником и тем более монахом. Против этого свидетельствует тот факт, что, судя по более поздней краткой редакции «Задонщины», Софоний не изменил своего имени в конце жизни, как это обычно делали монахи. Поэтому термин «старец» можно рассматривать в качестве возрастной характери­стики: пожилой человек, старик. Кроме того, в тверской летописи начала XVII в. о Софоний говорится, как о брянском боярине. Мно­гие исследователи подвергают сомнению указание на Брянск как на родину автора «Задонщины». Во-первых, в самой «Задонщине» (а не в более позднем летописном рассказе) Софоний называется рязанцем. Во-вторых, автор «Задонщины» явно проявляет симпатию и сочувствие к Рязанской земле, что тоже может говорить о его рязанском происхождении. В-третьих, в жалованной грамоте рязан­ского князя Олега 1372 г. в числе рязанских бояр назван некий Софоний Алтыкулачевич, которого В. Ф. Ржига отождествляет с автором «Задонщины». Если принять за дату создания «Слова Софония» конец XIV в. (как это сделал М. Н. Тихомиров на основа­нии упоминания в «Слове Софония» столицы Болгарского царства Тырново, которая пала под ударами турок в 1393 г.), то это отож­дествление представляется вполне вероятным.

Как исторический источник поэтическая воинская повесть «За-донщина» важна прежде всего своим идейным содержанием. Ее ав­тор четко выразил мысль, что только единение политических сил Руси привело к победе на Куликовом поле. Он охарактеризовал и резонанс, вызванный в Европе этой битвой: «Шибла слава к Же­лезным вратом, к Риму и к Кафы, по морю и Торнаву, и оттоле к Церюграду на похвалу: Русь великая одолеша Мамая на поле Ку­ликове». В «Задонщине» можно найти и некоторый историко-бытовой материал.

«Сказание о Мамаевом побоище», созданное в Москве в XV в., дошло до нас более чем в 100 списках XVI — XIX вв., из которых 9 иллюстрированы миниатюрами работы русских художников XVI — XVIII вв. Для «Сказания» характерна большая широта ис­торического содержания по сравнению с «Задонщиной», что опре­деляет его значение как исторического источника. «Сказание» под­робно описывает сборы Мамая против Руси и подготовку похода для отражения монголо-татарского нашествия Дмитрием Донским, рисует интересные подробности Куликовской битвы, сообщает названия полков и имена воевод. Ценность представляет описание московского Кремля, московских дорог и перевозов.

При работе с этим памятником следует помнить, что он носит компилятивный характер. В его основу была положена воинская повесть, подвергшаяся затем всесторонней церковной обработке. Кроме того, «Сказание о Мамаевом побоище» дополнялось на протяжении XV — XVI вв. Отсюда пестрота содержания и хроно­логическая сложность этого источника.

Текстологический анализ позволил выделить четыре редакции «Сказания о Мамаевом побоище»: основную, летописную, распро­страненную и киприановскую, — из которых две последние опреде­ляются как вторичные. На основе сравнительного изучения основ­ной и летописной редакций наиболее ранней, а следовательно, бо­лее близкой к авторскому тексту признана основная. Анализ исто­рической обстановки на Руси в конце XIV— 1-й половине XV в. и сопоставление с историческими данными основной редакции самого «Сказания» позволили ряду исследователей датировать его време­нем между 1406 и 1434 гг. Другие же, проводя сопоставление текстов основной редакции «Сказания о Мамаевом побоище» с лето­писной повестью о Куликовской битве 1380 г., считают, что основ­ная редакция «Сказания» базируется на этой повести. Воспринимая датировку повести 40-ми годами XV в., они относят создание «Ска­зания о Мамаевом побоище» к середине XV — началу XVI в.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: