И ПРОЧИЕ СОВЕТСКИЕ НАРОДЫ 2 глава

Куда делись те бравые, рослые ребята, так четко маршировавшие по Норильску? "Алиментарная дистрофия Ш", "Хроническая дизенте­рия" (проще - атрофия слизистой желудка и кишок), все формы туберкулёза!.. И крупные скелеты, обтянутые шелушащейся кожей, перекочевали под Шмитиху - в братские могилы на кладбище у под­ножия горы Шмидта...

Знамя. 1990, № 3, 4.

* * *

С января 1935 по июнь 1941 г. в стране репрессировано 19 840 000 человек, из них казнено - 7 миллионов.

На 22 мая 1939 г. в стране насчитывалось 63 исправительно-трудо­вых лагерей (ИТЛ), 425 исправительно-трудовых колоний (ИТК), свыше 50 колоний для несовершеннолетних.

В День поминовения вдоль железных дорог Литвы горят свечи. Много свечей. В память о 300 тысячах литовцев, вывезенных в сорок первом - пятьдесят втором в Сибирь, Казахстан, на Урал... Литовские свечи горели и в Томской области. 118 человек под эгидой Союза ссыльных Литвы прилетели в Томск специальным авиарейсом. И большинству из них удалось с помощью томичей за полторы недели отыскать и вернуть на родную землю останки родных и близких, оказавшихся в Сибири поневоле.

300 тысяч депортированных за двенадцать лет литовцев - и около 30 тысяч расстрелянных в кровавом тридцать седьмом в одном только Томске, не насчитывавшем тогда и 150 тысяч жителей. Половина Томского населения накануне и после войны состояла из спецпересе­ленцев разных национальностей, в большинстве своем - "раскулачен­ных" российских крестьян, которых и в этом бедственном положении могли приговорить к расстрелу. Двести - триста смертников ежедневно - такова, по данным томского "Мемориала", была норма 1937-го года в Нарымском округе...

Виктор НИЛОВ. Огонек. 1990. № 38.

НЕМЦЫ

УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР

О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья

По достоверным данным, полученным военными властями, среди немецкого населения, проживающего в районах Повол­жья, имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов, которые по сигналу, данному из Германии, должны произвести взрывы в районах, заселенными немцами Поволжья.

О наличии такого большого количества диверсантов и шпио­нов среди немцев Поволжья никто из немцев, проживающих в районах Поволжья, советским властям не сообщал, следователь­но, немецкое население районов Поволжья скрывает в своей среде врагов советского народа и Советской власти.

В случае, если произойдут диверсионные акты, затеянные по указке из Германии, немецкими диверсантами и шпионами в республике немцев Поволжья и прилегающих районах и случится кровопролитие, Советское правительство по законам военного времени вынуждено принять карательные меры против всего немецкого населения Поволжья.

Во избежание таких нежелательных явлений и для предуп­реждения серьезных кровопролитий Президиум Верховного Со­вета СССР признал необходимым переселить все немецкое население, проживающее в районах Поволжья, в другие районы, с тем, чтобы переселяемые были наделены землей и чтобы им была оказана государственная помощь по устройству в новых районах.

Для расселения выделены изобилующие пахотной землей районы Новосибирской, Омской областей, Алтайского края, Ка­захстана и другие соседние местности.

В связи с этим Государственному комитету обороны предпи­сано срочно произвести переселение всех немцев Поволжья и наделить переселяемых немцев Поволжья землей и угодьями в новых районах.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР М.КАЛИНИН

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР А.ГОРКИН

Москва, Кремль. 28 августа 1941 года

----------------------------------------

Указы, постановления и другие государственные документы, не имеющие ссылки на источник, представлены в сборник соответствующими национальными Обществами и публикуются под ответственность редактора-составителя.

* * *

Первыми с территории Северного Кавказа принудительно пересе­лялись советские немцы. С сентября 1941 по январь 1942 г. были переселены:

из Чечено-Ингушской АССР - 819

Краснодарского края - 37 723

Кабардино-Балкарской АССР - 5803

Северо-Осетинской АССР - 2415

Дагестанской АССР - 7306

Калмыцкой АССР - 5843

Орджоникидзевского (Ставропольского) края - около 70 000

Ростовской области - 38 288 человек.

Вопросы истории. 1990. N 7.

* * *

...Уже несколько дней тому назад говорили о поголовном переселении всей республики немцев Поволжья от мала до велика (до 1 млн. человек) в Среднюю Азию или за Алтай. И вдруг это коснулось мос­ковских немцев, вплоть до Риты Вильям, например. Именно в эту страшную дождливую ночь узнали об этом в Переделкине Кайзеры и Эльснеры (живущие у Павленки), чистые, честные, работящие люди. Они завтра должны выселяться в Казахстан, за Ташкент. Всю ночь это меня давило. Сколько горя и зла кругом, какими горами копится человеческое разоренье, сколько счетов, друг друга перекрывающих, прячет за пазуху человеческое злопамятство, сколько десятилетий должно будет уйти в будущем на их обоюдостороннее погашенье.

Из письма Б.Л.ПАСТЕРНАК З.Н.ПАСТЕРНАК

от 12 сент. 1941 г.

Огонек. 1990. N1

* * *

...С 3 по 20 сентября 1941 года только из республики немцев Повол­жья в Сибирь и Казахстан было выселено 376,7 тысячи человек, то есть практически все немецкое население. Всего же на 25 декабря 1941 года из 15 союзных и автономных республик, 26 краев и областей было переселено 894,6 тысячи немцев. В это число не вошли еще многие тысячи советских немцев, отзывавшихся из армии в самый разгар боев и эшелонами перевозимых за Урал...

* * *

Вот проект записки Берии, обнаруженный в материалах ГУЛАГа НКВД СССР.

"Совершенно секретно.

№ 2714/Б

В Государственный Комитет обороны

тов.Сталину И.В.

В Воронежской области проживает 5125 человек немецкого насе­ления, в том числе членов и кандидатов ВКП(б) - 45 человек, членов ВЛКСМ - 143 человека.

На учете как антисоветский и сомнительный элемент состоят 112 человек.

В целях предотвращения антисоветской работы со стороны прожи­вающих в Воронежской области немцев НКВД СССР считает целесо­образным состоящий на учете как антисоветский и сомнительный элемент арестовать, а оставшуюся часть немецкого населения в числе 5013 человек переселить в Новосибирскую область.

Партийно-советские организации Новосибирской области хода­тайствуют о вселении в область немцев.

Представляю при этом проект постановления Государственного Комитета обороны и прошу Вашего разрешения.

Народный комиссар внутренних дел СССР Л. БЕРИЯ

8 октября 1941 г."

* * *

...В январе 1942 года Государственный Комитет обороны обязал НКВД СССР создать из переселенных "рабочие колонны и отряды" (раз уж не получилось создать из них "пятую колонну"), "установить в них дисциплину", "обеспечить высокую производительность труда" и "высокие производственные нормы". Что в переводе с канцелярского языка означало жизнь за колючей проволокой и вышками с охраной, режим и нормы ГУЛАГа. "Трудармия" пополнилась новым, как зна­чилось в официальных бумагах, "контингентом". Места на лесопова­ле, у станков и в шахтах занимали переселенцы...

* * *

На 1 октября 1949 года на так называемом спецпоселении находи­лись 2.134.188 человек, из них немцев - 1.099.758

* * *

О ходе переселения в НКВД СССР ежедневно поступала информа­ция.

Из Сводки N 9 от 12 сентября 1941 года по Алтайскому и Красно­ярскому краям:

" 11 сентября на ст. Барнаул прибыл эшелон N 875 в количестве 2358 человек. В пути следования было 2 случая смерти: умерла больная туберкулезом девочка 16 лет... и ребенок 22 дней... Эшелон на станции Барнаул перегружен на 3 баржи и отправлен водным путем".

"В пути следования эшелонов с немцами-переселенцами в... обла­сти Казахской ССР и Новосибирскую обл. (около 110 тыс. человек): отстало от эшелонов 557 человек, бежало - 8, умерло - 437, родилось -143, были сняты с поезда по болезни - 77".

...Из Сводки N 5 от 5 октября 1941 года по Алтайскому краю:

"Готовых жилых домов имелось 10202 на 34586 человек. Домов, подлежащих ремонту, имеется 3982 на 9365 человек. Выявлено обще­ственных зданий, пригодных для жилья, 189 на 2798 человек. В поряд­ке изъятия освобождено 12747 квартир на 53408 человек. Всего можно разместить по краю около 100 тыс. человек".

Новое время. 1990. N 17.

Александр ДИТЦ

ЖИВАЯ БОЛЬ

Очерк-воспоминание

Мобилизовывали советских немцев в трудармию через военкоматы с 16 до 60 лет (были случаи, когда забирали 14-летних и старше 60) в шесть-восемь приемов. Первыми призвали немцев с Украины: пона­чалу они работали на строительстве оборонительных рубежей, потом попали в трудармию. Второй, третий и четвертый наборы пришлись на ноябрь-декабрь 1941 года и на январь-апрель 1942 года. Тут главным образом мобилизовали немцев Поволжья, выселенных в Сибирь, Ка­захстан, и местных немцев. Мужчин забрали практически всех. А осенью 1942 года и в начале 1943 года принялись за женщин, невзирая на наличие малолетних детей.

География трудармейских лагерей довольно широкая - от Коми АССР до бухты Ванино на Дальнем Востоке, даже на территории Монголии были трудармейские формирования. Я насчитал свыше 200 лагерей и лагпунктов, но их гораздо больше. Назову лишь самые крупные: Соликамск, Котлас, Воркута, Якутия, Архангельская область, Ивдель, Челябинск, Нижний Тагил, Караганда, Уфа, Тула, Копейск, Кемерово, Краснотурьинск, Орск, Киров, Иркутск, Куйбы­шев, Новосибирск, Амурская, Читинская, Ульяновская, Горьковская области, Красноярский, Алтайский, Хабаровский края.

В этих и других местах советские немцы валили лес, строили заво­ды и шахты, буровые вышки и железные дороги, мосты, добывали руду, уголь, нефть и химическое сырье...

Многие советские немцы попали не просто в трудармию, а без суда и следствия оказались в лагерях НКВД со всеми лагерными атрибута­ми: у них брали отпечатки пальцев, записывали особые приметы на теле, в зоне - четырехметровая ограда с колючей проволокой поверху, военизированная охрана, собаки, карцер, бараки с многоярусными нарами, питание и вещевое довольствие по нормам заключенных и 12-14-часовой рабочий день, за который нужно было сделать две нор­мы...

Бериевские чиновники, подбирая руководство лагерей, подходили к этому делу очень "тонко", - они довольно часто во главе лагерей и лагпунктов ставили евреев. А поскольку в те годы "фашист" отождест­влялся с "немцем", да еще К.Симонов и И.Эренбург бросили на весь мир клич "Убей немца!", то даже и у доброго человека невольно воз­никала неприязнь к советским немцам. У чекистов-евреев жалости к трудармейцам-немцам не наблюдалось.

Люди в трудармейских лагерях слабели на глазах, умирали от цинги, дистрофии, дизентерии... В Ивдельлаге, Архангельсклаге и Молотовсклаге было от 10 до 15 тысяч трудмобилизованных немцев, по неточным данным, может и больше, но осталось в живых по 2-3 тысячи человек. "В феврале 1942 года привезли нас, тысячу триста мужиков в лагерь Бубель Молотовской области, - вспоминает А.К.Геннеберг из Барнаула. - До весны дотянули только около трехсот чело­век". "В 1942 году в лагерь Тимшер доставили тысячу немцев", к концу года уцелело нас менее двухсот человек", - вспоминает Г.Г.Эльберг (с.Хабазино Алтайского края). Зарегистрирован случай, когда в трудармии из отряда в 2 тысячи немцев в живых остался один (Артур Герман. Neues Leben. 1990. N 11).

Трудармия для советских немцев во многих местах оказалась чис­тым концлагерем - только без крематория. Зато умерших сбрасывали в общие ямы, как в скотомогильник. Порой мертвых вообще не хоро­нили - складывали в штабеля, потом бульдозером сдвигали в овраги, а весной трупы уносились половодьем. Тому есть живые очевидцы. В лагере Чепец - на лесоповале - остались навеки мой отец, старший брат Готлиб, два двоюродных брата. Недавно мой односельчанин Иван Мерц привез мне поименный список погибших в Чепце - 60 фамилий из одного нашего села.

Вся немецкая интеллигенция попала под Сталинский приказ N 35105 от 8 сентября 1941 года, в котором говорилось: "Изъять из частей, академий, военно-учебных заведений и учреждений Красной Армии как на фронте, так и в тылу военнослужащих рядового и на­чальствующего состава немецкой национальности и послать их во внутренние округа в строительные части". И попали все военнослужа­щие и с ними прочие немцы интеллигентных профессий в те же трудлагеря.

Это - взрослые немцы. А сколько было покалечено и погибло детей! Моя мама тоже была мобилизована в трудармию. Мы втроем - брату Ивану было 13 лет, мне 5 и сестренке 3 года - жили одни в завалюшке. И выжили только благодаря тому, что в соседях оказался добрый русский дед Еремей Турбин. Он в первую мировую войну был солда­том и хорошо знал немцев. Нам повезло - далеко не всем попадались такие добрые деды, просящих милостыню немецких детей не привеча­ли.

Надо ли об этом вспоминать, говорить и писать сегодня?

Надо!

Боль в народе не уляжется до тех пор, пока о нем не скажут правду во весь голос. Всю правду!

Барнаул, 1990

Герхард ВОЛЬТЕР

ТРИ КРУГА ДАНТОВА АДА

Очерк

НЕМЕЦ - ЗНАЧИТ ВИНОВАТ

Огромный, не менее полукилометра длиною состав из товарных вагонов, до отказа набитый людьми, тащился на восток. Вернее, на северо-восток, если брать направление от Ростова на Лиски. Днем станции безбожно бомбили, поэтому ехали только ночью. Двигались осторожно, будто ощупью, с потушенными огнями.

За месяц, пока нас окольными путями везли в Акмолинскую об­ласть, в вагоне сложилось содружество людей, объединенных общей судьбою и заботами. Нам всем на сборы дали два часа, и взять с собой разрешили лишь то, что можно унести в руках. Ехали без мужчин, которых забрали на месяц раньше и увезли неизвестно куда. Началь­ник эшелона и несколько военных с винтовками никому не досаждали и в один голос отрицали, что конвоируют нас. Да и мы так не считали: не преступников же везут!

Невдомек было тогда, каких огромных размеров нас постигла общене-мецкая беда. Почти один миллион советских немцев, тысяча тысяч человек, от грудных младенцев до глубоких стариков, здоровых и больных, в том числе находящихся в больницах и даже в родильных домах, рядовых и руководителей, - от сельского до самого высокого ранга в Немецкой республике и в других столицах, генералов и акаде­миков, бойцов Красной Армии и командиров, крестьян, рабочих, слу­жащих, интеллигенцию - всех густым гигантским гребнем, будто тифозную вошь, тщательно вычесали из общества и оправили в Си­бирь, на Алтай и в Казахстан.

Не приняли мы всерьез изданный тогда, 28 августа 1941 года Указ Верховного Совета о тотальном переселении немцев Поволжья. По­считали, что Украины он не касается: всех врагов народа в немецких селах у нас еще в 1937 году забрали. Потому и удивились: почему и нас выселяют? Да еще всех поголовно?

Только года три назад смог я увидеть большинство изданных по немцам указов - одинаково неуклюже, искусственно состряпанных. Первенство в этом отношении по праву принадлежит, конечно, тому, самому первому государственному акту от 28 августа 1941 года.

В результате 420 тысяч советских немцев из Поволжья и около 500 тысяч из других районов страны были репрессированы по недоказа­тельному обвинению. Исходя из единственного принципа: немец - значит виноват!

"Мудрый" указ этот не был бескорыстен для его создателей. Хотя в нем не упоминается о конфискации имущества переселяемых немцев, но фактически это было неслыханное "узаконенное" ограбление наро­да в пользу государства. Одним росчерком пера почти миллион немцев (а точнее 855.674 чел.) лишился всего, что несколькими поколениями было нажито: жилья, домашней живности, убранства и утвари, собра­ний книг, музыкальных инструментов, многолетних запасов продо­вольствия. Словом, всего, что всегда в достатке водилось в добротном немецком доме. Конфисковано было и все колхозное имущество, до­бытое общим потом и кровью. С собой разрешалось взять только одежду, постели, часть посуды и продукты на дорогу. За этим строго следили специально приставленные к каждому селу военные.

Теперь, почти пятьдесят лет спустя приходится диву даваться, какими же слепыми исполнителями должны были быть подчиненные, чтобы в тех экстремальных условиях начавшейся войны безгласно выполнять повеление Вождя, оскорбленного вероломством Гитлера. В то крайне тяжелое для страны время, когда истекала кровью отступа­ющая армия, в ожидании эвакуации умирали раненые, не хватало вагонов для подвоза свежих сил, боеприпасов и продовольствия, не на чем было отправлять на восток демонтированное оборудование и спе­циалистов с заводов и фабрик, эвакуировать миллионы беженцев, 20 тысяч (двадцать тысяч!) вагонов на три-четыре недели были использованы для того, чтобы вывезти на восток ставших ненавистными советских немцев. Право же, напрашивается вопрос: какие же немцы были для Сталина опаснее в тот момент: те, что вооружен-ные до зубов, шли на нашу страну, или эти - ставшие "козлами отпущения"?

Их вне всякой очереди сажали в вагоны, чтобы отправить "в новые районы", по пять-десять семей распределить в глубинных колхозах, по щепотке рассеять на огромной территории Азии и Сибири, начиная с Красноярского края на востоке, Семипалатинской и Акмолинской областей на юге, Омской области на западе. Чтобы затерялись они, как былинки, в инонациональной среде.

Советские немцы должны исчезнуть с лица земли! Так решил наш Великий Вождь и распорядился.

О том, как осуществлялись его великие предначертания я могу рассказать, опираясь не только на свои, но и на воспоминания своих сверстников, которые помогли мне составить правдивую панораму народных бедствий.

- По-разному встретили немцев в тех самых "новых" местах, -
вспоминала Фрида Вольтер. - К прибытию нашего эшелона на стан­цию
Алейская съехались из разных колхозов председатели с санным обозом. Будто на невольничьем рынке выкрикивали: "Кузнецы есть? Кто кузнецы - подходи! Плотники, плотники нужны! Трактористы, механизаторы - давай сюда! Бухгалтер или счетовод нужен! А агроно­ма или зоотехника нет?"

Одинокие женщины, да еще и с детьми, старики и интеллигенты шли "третьим сортом". Им суждено было попасть в самые отдаленные и бедные колхозы, где многие пропали с голоду. Погрузили они на сани свои нищенские пожитки, и сами вслед за ними пешком побрели в бескрайнюю заснеженную степь. В такой колхоз попала с матерью и Фрида.

- Нас с Украины везли больше месяца, - продолжала она свой
рассказ. - Как раз под ноябрьские праздники на место прибыли. А там
уже снег выпал глубокий. Мы все легко одеты были, многие в одних
только туфельках, или галошах, пальто осеннее. Что за два часа сооб­ра-
зишь? Из одежды схватили, что под руки попало: нам сказали, на две недели эвакуируют. "Не берите с собой много вещей и продуктов, там вам все дадут!" - настаивали пришедшие за нами военные. Так что пришлось в туфельках по снегу идти. А холод и ветер - зима, Сибирь. Многие сразу же обморозились. Жуть, что было! Рассказать - никто не поверит! Спасибо, местные пожалели, баньку истопили, согрели, накормили с дороги. Не было еще тогда, в начале войны такого зверского отношения к немцам. Это потом, когда похоронки косяком пошли, они на нас злобу и обиду вымещали.

С просьбой поделиться воспоминаниями об августе 1941 года я обратился к старым своим собеседникам Виктору Вернеровичу Штирцу и Ивану Александровичу Герберу. Они были тогда подростками, могли многое не понимать из происходящего, но остро, по-юношески должны были чувствовать.

- Знаете, - начал более впечатлительный и нетерпеливый Иван Александрович, - все это напоминало библейский апокалипсис: по всей деревне плач стоял, суета неимоверная - тысяча дел незакончен­ных у всех оказалось. Еще больше - связанных с приготовлением к отъезду. Из дворов доносился визг забиваемых свиней, несло запахом смоленой щетины, перемешанным с ароматом жареного мяса, которое заливали жиром, чтобы взять с собою в дорогу. Хозяйки в поте лица перемешивали тесто, чтобы успеть испечь хлебы: вряд ли удастся по дороге что-то купить. Такая кутерьма вызвала бы у детей неслыхан­ное веселье, но теперь они притихли, понимая, что все это неспроста, впрямь нагрянула какая-то неотвратимая, большая беда.

- В моей памяти эти дни связаны, прежде всего, с переживаниями матери, - включается в беседу Виктор Вернерович. - Ее волновало не только то, что все немалое хозяйство останется - заходи, живи на всем готовом! Мучили вопросы, кто за всем присмотрит, кто накормит, напоит, подоит корову любимую, кто приютит собаку дворовую, к чьей ноге приласкается кошка, привыкшая к домашнему теплу и уюту. Она плакала и тихонько причитала: придется ли когда-нибудь родной Карлсхутор увидеть, пройтись по его знакомым улицам, уви­деть это небо голубое, сады зеленые? Сердцем чуяла: нет, не придется! И, конечно, не ошиблась. Из домов уходили под жалобный вой собак, блеяние непоенных коз, мычание коров, которых уже в тот день неко­му было выгнать на пастбище. Животные будто чувствовали: в селе происходит нечто необычное, тревожное.

- Особенно тяжело было от родного дома трогаться, с деревней прощаться, - продолжал свой рассказ Иван Александрович. - Женщи­ны заголосили, как только телеги с места тронулись. Глядя на них, заревели дети. Не стесняясь плакали мужчины: вместе с домом, с селом, половину жизни своей оставляли. Возница, занаряженный районным руководством из соседнего русского колхоза, сидел на своем месте, низко опустив голову. Бесконечный обоз из сотен подвод дви­гался в сторону Энгельса. В русских деревнях люди выходили на ули­цу, вопросительно смотрели на проезжающие мимо подводы с детьми, стариками, сидящими на мизерном скарбе, горестно кивали головами, совали нам в руки яблоки, помидоры, стараясь хоть этим выразить свое сочувствие. А навстречу на таких же телегах везли измученных беженцев с детьми, стариками и еще меньшим количеством вещей. Они радовались спасенным жизням и близкому приюту. Им, наспех вывезенным из Ленинграда и других городов, суждено было поселить­ся в наших домах, пользоваться оставленным хозяйством, теплом еще не остывших очагов. Перед концом войны многие уехали. Вместо них привезли завербованных на постоянное жительство, и все окончатель­но пошло прахом.

- А вывозили по железной дороге? - вставил я вопрос.

- Да, грузились мы в Энгельсе. Туда добрались только под утро. Извозчики стали кормить лошадей, домой не уезжали. То ли дожида­лись, пока нас погрузят в эшелоны, то ли им велено было везти эваку­ированных в оставленные нами села. Через полмесяца, протащив через всю Среднюю Азию, нас привезли в Рубцовск. Там как на не­вольничьем рынке шла "покупка" специалистов, разбирали по пять-шесть семей в одну деревню, - закончил свой невеселый рассказ Иван Александрович.

- А какую дорогу в Сибирь проделали ваши односельчане, Виктор Вернерович? - спросил я.

- Немцев горной части республики и прилегающих районов Сара­товской области вывозили по железной дороге, которая упирается в волжский город Камышин. На телегах мы доехали до станции Крас­ный Яр, там в набитых, как бочки с селедкой, товарных вагонах нас привезли в Камышин. В конце августа и сентябре там находились одновременно десятки тысяч свезенных отовсюду советских немцев, которые ждали баржи, чтобы продолжить путь по Волге. Ждали и мы там двое суток. Сидели под открытым небом невдалеке от пристани, благо погода была хорошая. Женщины готовили на кострах еду, баю­кали маленьких детей. И ждали... Особенно врезалась мне в память первая наша ночь: море людей, костры освещают кучки прижавшихся друг к другу мужчин, женщин, детей. Рядом широченная, величест­венная Волга. Не спится взрослым, тревога теснит грудь, тяжелые предчувствия давят на сердце. И звучат песни. Немецкие, народные. Песни грустные, мелодичные, созвучные настроениям и чувствам этих людей. Никогда не забуду, как пел этот тысячный хор популяр­ную тогда грузинскую песню "Сулико"...

- На немецком языке? - спросил я.

- На немецком. Другого языка в общении между собою тогда немцы не знали, - ответил Виктор Вернерович и продолжал. - Знаете, это было что-то потрясающее, оставившее память на всю жизнь. Ничего подобного мне никогда видеть и слышать не приходилось.

- И что же было дальше?

- Двое суток спустя мы опять, как сельди в бочке, но теперь уже на барже, тащились вниз по течению Волги до Астрахани. Там снова, в который уж раз, перетаскивали свой скарб, теперь в танкер для пере­возки нефти. В глубоких вонючих трюмах с кое-как отмытыми от масляной массы стенками были устроены трехэтажные нары. Вот туда нас и загнали, чтобы доставить в Красноводск.

- Это, наверное, было что-то совсем ужасное?

- Да, в двух словах не передашь. Никогда не видевшие моря жен­щины причитали молитвы, католики суеверно осеняли себя крестом. И все безропотно, послушно, как и подобает дисциплинированным, российским немцам, опускались в эту зловонную могилу. За трое суток невыносимой вони, духоты и скученности, пока шли морем до Красноводска, половина людей, особенно женщины и дети заболели. В Красноводске зарыли первые жертвы депортации. И не только из нашего этапа. Весь путь от Камышина, через Астрахань, Красноводск, а затем по среднеазиатской железной дороге отмечен многочисленны­ми могильными холмиками, которые оставляли после себя этапы не­мецких переселенцев.

- А в Красноводске?

- Там мы снова перетаскивали наш скарб в телячьи вагоны, и, набитые по 50-60 человек в каждом, тащились на восток. Пока, нако­нец, не приехали в Семипалатинскую область, в небольшую деревню Песчаное.

- Знаете, - включился в разговор Иван Александрович, вспоминая то трагическое время, - я не перестаю удивляться тому, как стойко переносили наши матери навалившееся на нас горе. Они не растеря­лись, не потеряли голову. В момент сборов из вещей надо было ото­брать самое нужное, без чего не обойтись в будущем хозяйстве. Надо было помнить о том, что завтра и каждый день у нее будут просить есть, нужен будет ночлег, что кто-то может заболеть. Что надо поза­ботиться о стариках - родителях, поддержать тех, кто пал духом. Даже если это был наш всегда уверенный в себе отец. И все это делали наши женщины - матери, бабушки...

- Вы тысячу раз правы, Иван Александрович! В долгой нашей дороге я видел, как экономно мама делила продукты, которых остава­лось с каждым днем все меньше. И самый последний маленький кусо­чек всегда брала себе. Как вместе с отцом торопилась она на остановках развести костер, чтобы сварить для нас что-нибудь горя­чее. И нередко бывало так, что эшелон трогался и удавалось спасти только закопченную кастрюлю.

Вот одна из многих беседа, два из десятков подобных рассказов. Я уверен, настанет время, и всенародная эпопея 1941 года предстанет перед людьми в литературных произведениях и научных изысканиях, на музейных стендах, в книгах горьких воспоминаний очевидцев и жертв неслыханного произвола. Написанное здесь - только одна стра­ница этой драматической истории.

В немецкой эпопее был еще один существенный момент, мало изве­стный литературе. Речь идет о судьбе тех наших немцев - фашисты называли их "фольксдойче", - которые попали в оккупацию, были вывезены в Германию, а затем возвращены в Советский Союз. Таких немцев было, оказывается, немало - 208.388 человек, если следовать данным еженедельника "Аргументы и факты" (N 39 за 1988 год).

Следует при этом отметить, что возвратились они на Родину по своей воле, предпочли хваленой Германии свое село, свой колхоз, свою советскую власть и свою Родину - Советский Союз. Сами того не сознавая, они тем самым убедительнейшим образом доказали лояль­ность советских немцев к социалистической Родине, выразили непри­ятие фашистских порядков третьего рейха.

Возвращение их показало, чего в действительности стоили утвер­ждения сталинских властей о "тысячах и десятках тысяч шпионов и диверсантов", якобы скрывавшихся среди советских немцев. По-ново­му встал вопрос, нужно ли было снимать с фронта дисциплинирован­ных и умелых бойцов немецкой национальности, помещать за колючую проволоку и морить голодом сотни тысяч мужчин, отнимать у детей матерей? Надо ли было уже после войны, после возвращения российских немцев из поверженной Германии накладывать на 1.224.931 человек, в том числе и на репатриантов, проявивших истин­ный патриотизм, позорное клеймо спецпоселенцев? Где тут логика и здравый смысл? Нельзя обойти молчанием и то, каким безнравствен­ным способом обставлялось возвращение советских немцев на Родину.

Впервые я узнал об этом в конце 50-х годов, когда обнаружилось, что мой дядя по отцу - Константин Александрович с семьей, живший до войны в Запорожской области и пропавшей для нас без вести, вдруг объявился в Таджикистане, на Исфаринских угольных шахтах.

Тогда, в 1941 году их не успели вывезти в Сибирь, и они оказались в оккупации. Гитлеровцы депортировали их в Германию, а после войны уже по воле Сталина семья очутилась в Таджикистане. Все это узналось, когда мы увиделись после двенадцатилетней разлуки!

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: