ГДЕ РОДИНА? ЧТО ЗАЩИЩАЛИ?

Пришел солдат с фронта...

В окопе, на госпитальной койке, в яростной ли атаке, в горячем ли бреду - всегда видел отчий дом, свое село, родных. Их защищал от фашистского нашествия.

И - вот... Нерадостным получилось возвращение с фронта.

Старшину Зию Алиева - не пустили даже на территорию района, где родился и вырос, где был дом, построенный еще прадедом.

Понятно, когда "враги сожгли родную хату, сгубили всю его семью". Так то ж враги, а тут свои - СВОИ! - разорили отчий дом, изгнали в неизвестность родных.

"За Родину! За Сталина!" - кричал он вместе с другими, штурмуя фашистские укрепления. Но Родины, оказывается, у него нет, ее от­няла у него и его семьи бумага, подписанная Сталиным.

Пятеро братьев Алиевых уходили в 41-м из одного двора. Мурат-хан, Бейшет, Шафкет, Атабаша погибли. Он, Зия, остался жив. Двое старших уже были женаты, двое младших не успели. Зия жалел, что и он не был убит, всего лишь ранен. Зачем? Уходя на фронт, оставил мать, жену, годовалого сына, младшую любимую сестричку, - все умерли, от голода и холода, когда везли их в фанерных товарных вагонах в неизвестную даль. Зачем только выжил старшина Зия Али­ев?

Сегодня Зия Батырханович вспоминает, как шел от Сталинграда до Берлина. Показывает орден Красной Звезды, Отечественной войны 1-й и П-й степени, полтора десятка медалей. За каждой наградой - подвиг.

Поулеглась ли боль?

Нет, с каждым годом все больнее.

Разве можно забыть, что 30 процентов курдов, в одночасье, в хо­лодном ноябре 44-го года были сорваны с места, загружены в товарные, насквозь продуваемые вагоны, погибли в дороге. Это плюс к тем, кто не вернулся с поля брани, их тоже не одна тысяча, но кто помнит об их подвигах, об их заслугах перед страной?

И то не выбросишь из памяти, как на новом месте поселения под Алма-Атой по весне курды ели траву, как умирали от холода в ту лютую зиму, - ниже сорока градусов опускался ртутный столбик тер­мометра. Курды и подумать не могли, что возможен такой мороз. Раздетые, голодные, бездомные, ютились они по конюшням, сараям, закутываясь в подручное тряпье. Страшно вспомнить!

"Казахи помогали. Спасибо им!" - говорят они, вспоминая ту страшную зиму. Их трое, моих собеседников, - хозяин дома Зия Батырханович Алиев, его соседи (и в прошлом, и в настоящем) Азылхан Мустафаевич Мустафаев, Айдан Суло-оглы Алиев. Их трое, а судьба - одна. Трагическая судьба! Разнится лишь в деталях.

Скажем, Мустафаев. Воевал с 41-го. На Курской дуге получил ранение в ноги. Через два месяца стал в строй. Под Харьковым, в боях у станции Лихачевской вновь ранение - на сей раз в левую руку. Снова госпиталь - 6 месяцев и затем домой, долечиваться. Поехал в родное село Ахгид. Радости не было предела. Не стал откладывать до победы - женился на любимой девушке, грузинке Марии. Осенью 44-го кон­чился отпуск, засобирался на фронт, да не тут-то было. Нежданно-не­гаданно на улицах появились солдаты. "С какой винтовкой воевали, стакой и нас переселяли", - печально вспоминает сегодня Азылхан-ага.

Родственники отговаривали его молодую жену, просили остаться, но Мария была тверда: "Куда мужа повезут, туда и я, он умрет, умру и я!"

О женах декабристов всем известно, о них поэмы сложены. А о них, о наших матерях, которые так незадачливо полюбили представителей выбракованных правительством наций, но не отказались от мужей, пошли с ними на все муки, - кто о них сложит достойные песни?

Только через 38 лет Мария увиделась с отцом и матерью. Хотя тогда, в 44-м, когда их везли и куда привезли, не чаяла, что встреча вообще состоится. В дороге умирали один за другим, их выбрасывали из вагонов прямо под откос, как мусор. Вспомнить страшно, и не понятно, как после подобного можно было жить и не сойти с ума. Правда, иные сходили с ума...

Она боялась умереть - боялась быть выброшенной под откос, как ненужный хлам. А умереть было легче легкого - от жажды, когда язык сухой колодой заполнял рот, от голода, когда темнело в глазах и подламывались ноги, от всепроника­ющего леденящего холода, когда перестаешь чувствовать и тело и душу. Отклика на призыв о помощи ниоткуда не было. Стражники не обращали внимания, лишь грозили в ответ: "Заткнись, пристрелю!" и клацали затворами винтовок...

Айдан Алиев развернул тряпицу и высыпал на стол кучу своих наград - медали "За отвагу", "За боевые заслуги", отложил орден Славы. На лацкане пиджака у него Гвардейский значок и орден Оте­чественной войны. С 1941-го воевал, после Победы был отправлен в Сталинград восстанавливать город, носящий имя "отца народов". Зна­чит, отца и его народа, всех курдов, которых вполне "по-отечески" вышвырнули из родных домов в горах на пустынные земли Голодной степи. Потерял Айдан всех родных, тосковал. Потом попросил одного русского солдата помочь ему разыскать родителей, сестру, братишку. Куда только они не писали! Наконец, получили ответ из Аспинского райисполкома: совет обратиться в бюро переселенцев Средней Азии и Казахстана. Читал Айдан письмо и вспоминал 225 кошмарных дней на Малой земле, потом бои за Киев, Житомир, в Карпатах, где он был тяжело ранен. Будущий инвалид Великой Отечественной лежал в глубоком снегу, истекая кровью, и ведать не ведал, что его семью уже везут в ссылку. Ни за что ни про что. Не знал, что горе пришло к курдам, бессрочное горе, но ведь не ради наград бился с врагом солдат из горного курдского села Ахчия...

Потом не раз они думали, что на фронте им было не в пример легче, чем их родным в тылу. Потом, на месте нового поселения и они полной чашей испили горечь унижений бесправного существования. Труд с утра до ночи и нескончаемый голод. Два пуда хлеба за все про все. А переедешь дорогу от села к городу, да вдруг еще пойдешь в город, - задержат тебя, и тут же окажешься в заключении. А надумаешь в райцентр податься - схлопочешь все 25 лет каторги. Как-то Айдан забылся, пошел на зеленной базар купить сито, еще кое-какую ме­лочь, задержали его - внешность выдала, - посадили на полмесяца. Он и сейчас считает, - повезло ему тогда, что не на 25 лет загремел. Видно, на месте работники требовались.

Они не бегали от работы: пахали; сеяли, прокладывали каналы. Азылхан-ага не мог левой, раненой рукой удерживать носилки с землей, приноровился подвязывать их к плечу арканом, - что значит солдатская смекалка! Увечье левой руки и сейчас заметно, но в 55-м году у него отобрали удостоверение инвалида Великой Отечественной. Просто забрали, и все: без объяснений, без обоснований, без медкомис­сии. К бесправному своему положению им не привыкать - лишь бы не протянуть ноги, поднять детей, внуков, тех, что не умерли, пережили ту варварскую акцию. И они выжили, выдюжили всем смертям и врагам назло…

Я слушаю стариков и тихо изумляюсь их душевной силе. Выгово­рившись, они стали вспоминать в том мрачном прошлом смешное.

Айдан-ага рассказал, как на Малой земле приспособились перевозить боеприпасы на ослах. А осел - животное строптивое, бывает, упирается

и в полный голос, дурень, кричит, демаскирует. Издали приказ коман­диры - убрать ослов, а то, мол, противник решит, что так солдаты вопят.

Сидевшая молча до рассказа об ослах жена Зии-аги Гулистан-апа, одернула шутника, включилась в разговор. Хлебнули они сверх вся­кой меры - и ту горькую чашу, похоже, по сей день не испили. Испытания продолжаются. На родную землю не пускают, да и пустят, - отчего дома там не найдешь.

"Да, ладно, дома развалили, скот отобрали и сгубили, - разве срав­нить, сколько скота - и какого - было и сколько сейчас, но не в том дело. Зачем они срыли могилы наших предков, самый след наш на земле убрали? Бульдозером по могилам прошлись и на месте кладбища, на костях наших отцов, дедов, прадедов больницу построили... Как толь­ко лежат-лечатся в той больнице?"

Да, нигде в мире такого не увидишь! Издревле и поныне общество бережет могилы предков, а у нас... Снесли наши отеческие гробы, сравняли с землей память о нас на нашей древней земле. Азылхан-ага, прощаясь, с горечью сказал: "Воробей, когда его гоняет коршун, в расщелине скалы прячется. А нам куда бежать, где нам приют и защиту найти?!"

Тяжело это слышать - не только о стариках думаешь, о детях, о внуках своих. О подрастающем поколении курдов, которым нет места в родной стране. Землю у них отняли, отнимают последнее - родной язык, национальное чувство, право быть наравне с другими народа­ми...

За что такая судьба курдам? В чем мы провинились перед людь­ми? Когда кончится столь бесчеловечное и несправедливое к нам отношение? Когда вспомнят о том, что и мы имеем право на полноцен­ную уважаемую жизнь?

Вопросы, вопросы...

Сколько лет мы тщетно ждем на них ответа.

Алма-Ата, 1991

КАЖДЫЙ НАРОД ИМЕЕТ СВОЮ ОСОБЕННОСТЬ, И ЭТА ОСОБЕННОСТЬ ЗАКЛЮЧЕНА В КУЛЬТУРЕ НАРОДА.

НАДО БЕ­РЕЧЬ РОДНОЙ ЯЗЫК, СВОЮ МУЗЫКУ, СВОЮ НАЦИОНАЛЬ­НУЮ ОБЩНОСТЬ, ВСЕ, ЧТО ОТЛИЧАЕТ ОДНОГО ОТ ДРУГОГО, ОДИН НАРОД ОТ ДРУГОГО, ВСЕ, ЧТО ПРИДАЕТ РАЗНООБРА­ЗИЕ, РАЗНОЦВЕТНОСТЬ И КРАСОТУ МИРУ, В КОТОРОМ МЫ ЖИВЕМ.

Г. СВИРИДОВ

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: