|
|
И ПРОЧИЕ СОВЕТСКИЕ НАРОДЫ
* * * День 24 января 1919 года вошел в историю российского казачества как начало кровавого геноцида, в результате которого погибли 1.250.000 казаков разного пола и возраста. Сигналом к их массовому истреблению послужило печально знаменитое письмо оргбюро ЦК, подписанное Я.Свердловым... Кровавые репрессии, начатые директивой Я.Свердлова, были продолжены во время коллективизации Л.Кагановичем… Известия. 1991. 28 янв. * * * 17 апреля 1921 года 70 тысяч казаков обоего пола и всех возрастов насильственно депортированы с Северного Кавказа в Казахстан и за Урал. Всего за годы гражданской войны было уничтожено 1 250 000 казаков, не считая женщин и детей, не считая павших в сражениях, как белых, так и красных. Независимая газета. М., 1991. 12 мая * * * …Кубанское дело. 1932-1933 годы. Кубань - зажиточный край, с особенно сильным кулацким сопротивлением. Размеры выселенных - два миллиона человек. Репрессировано, умерло в тюрьмах и расстреляно - приблизительно одна четверть. Например, станица Александровская, в ней было две тысячи жителей, а стало - двести. Из архива Гувера. США Публикация Натана ЭЙДЕЛЬМАНА Огонек. 1990. № 28. С. 19 * * * В 1918-1920 годы, которые приходятся на существование Азербайджанской Демократической Республики и до объявления Арменией войны Азербайджану, из Армении было депортировано более 200 000 азербайджанцев, в основном, из Ереванской и Зангезурской областей. Из архива газеты "Азербайджан" (Баку) Публикация В.РЗАЕВА
Олег ВОЛКОВ
АЗЕРБАЙДЖАНЦЫ
В то время [1928 год] в Бутырке их было около трехсот, ссылаемых на Соловки членов партии мусаватистов. Цвет тюркской - по-позднейшему, азербайджанской - интеллигенции... Мне открылся мир неведомый и своеобразный. Мир небольшого народа, отчаянно отстаивающего свою самостоятельность. Свои традиционные воззрения и обычаи дедов. Когда потом пришлось жить бок о бок с мусаватистами на Соловках, я видел, каким сыновьим уважением окружены у них седоголовые, как заботливо следят старшие, чтобы никто не был обделен за братской трапезой, как внимательны к тем, кто ищет уединения для молитвы… По ним я мог судить, насколько далеко зашло за минувшее десятилетие одичание русского общества. Как ожесточились характеры по сравнению с окраинным народом, куда позднее проникли и где на первых порах осторожнее внедрялись заповеди новой морали. Смуглый, почти черный на белизне постели, Махмуд сидит, скрестив по-восточному ноги. Он рассказывает о своем крае. Хотя Махмуд был учителем в районном городке, в нем так очевидна слитность с природой. И чудятся мне в его певучих интонациях приглушенные звуки пастушьего табора, разносящиеся над горными пастбищами и пустынными ущельями его родного Карабаха. События захлестнувшей Россию революции разливались по Заказказью, наслаиваясь на местные соперничества и национальную рознь. Обстановка эта развязывала руки для сведения счетов между кланами и общинами, для расплаты по старым обидам. Махмуд видел в преследовании мусаватистов кровавую расправу с личными врагами ставленника Москвы Багирова, тогдашнего азербайджанского проконсула. Скупо рассказывал Махмуд об убийствах в бакинских застенках, о сопровождавших дознания избиениях и пытках. Следы их - темными пятнами, шрамами - были на всем теле Махмуда. Тогда эти наглядные свидетельства возвращения к приемам средневековья еще не укладывались в сознании, казались отражением нравов жестокого Востока. Какой-то тамерлановщиной, немыслимой в новой, Советской России. Впоследствии пришлось достаточно насмотреться и на примитивно зверские, и на изощренные приемы выколачивания "показаний" на следствиях, да и самому пройти через достаточно мучительные искусы… Но тогда, в Бутырской тюрьме, мне даже трудно было поверить, чтобы говоривший со мной спокойный и так дружелюбно относящийся к нам человек испытал дыбу и недосчитывался зубов, выбитых сапогами. …Обширное сводчатое помещение, где формировали этап, походило на восточный базар. Из камер пригоняли сюда смуглых людей в смушковых папахах, обутых в мягкие кавказские ноговицы, нагруженных перинами и ковровыми сумками. Было тесно и шумно. Приветственные возгласы обнимающихся однодельцев с непривычки звучали оглушительно. Я успел выучить несколько фраз на тюркском языке, мог по складам читать арабские слова. На мои "салам алейкум" приветливо отвечали обступившие меня земляки Махмуда, крепко жали мне руку и сочувственно жестикулировали, давая понять, что друг их друга и им дорог и близок. Разделенные языковым барьером, мы тем не менее ухитрялись выразить радость по поводу конца тюремного сидения, наивно надеясь на лучшее будущее в лагерях. Мусаватисты твердо верили в обещанный им режим политических. Сильные своей спаянностью, они были готовы за него бороться. Среди них были европейски образованные, знающие историю революционного движения политические деятели, испытавшие гонения в царское время. Они ждали чего-то вроде поднадзорной жизни прежних ссыльных… …На первых порах все мусаватисты были поселены вместе - в один из старых монастырских корпусов, переименованных в роты, - и оставлены в покое. Но такое положение слишком противоречило целям лагеря и настроениям начальства: именно в этот период на смену "кустарничеству" приходила заново разработанная крупномасштабная карательная политика. И мусаватистов попробовали застать врасплох: вывели на двор как бы на поверку и... передали нарядчикам. Произошли свалки и соблазнительные для всей прочей серой скотинки сцены... От лобового наскока пришлось отказаться. В некую ночь оперативники и мобилизованная военизированная охрана, включая самых главных начальников, переарестовали всех мусаватистов и развезли их… кого куда. И там стали выволакивать на работу. Мусаватистам удалось потаенно снестись. И в один день и час они объявили голодовку по всему лагерю. Около пятидесяти мусаватистов были оставлены в кремле. На одиннадцатый или двенадцатый день голодовки всех их перевели в палаты бывшего монастырского госпиталя, освобожденные от больных. Врачей обязали следить, чтобы голодающие тайно не принимали пищу; приставили караул, подсылали уговаривать, нащупывали - не найдутся ли раскольники… В общем, начальство тянуло, ожидая указаний из Москвы - как поступить с тремя сотнями бунтарей… …Они лежали молчаливые, сосредоточенные, в каком-то напряженном покое. Я пробирался меж коек к моему Махмуду, всем существом чувствуя на себе пристальность провожающих меня с подушек взглядов - строгих и отчужденных. Большинство мусаватистов было настроено стоять до конца. Махмуд был все так же приветлив и улыбался, словно и не было гибельного поединка и на душе его - мир и покой. На мои встревоженные вопросы он отвечал лишь неопределенным, типично восточным жестом приподнятой руки. Избегая прямого ответа, говорил чуть шутливо: "Все в руках Аллаха", - и решительно отклонял мои передаваемые шепотом предложения спрятать под подушку кулек наколотого сахара. В борьбе с бесчестным противником допустимо пользоваться любыми средствами защиты - с этим Махмуд был согласен. Но нельзя не делить общей участи, не быть честным по отношению к товарищам. Пожалуй, по лихорадочному блеску глаз и потрескавшимся губам можно было угадать, что эти так тихо и спокойно лежащие люди про себя борются с искушением отодвинуть вставший вплотную призрак конца. Многим из голодающих, жестоко пострадавших в бакинских застенках, приходилось тяжко - их, изнуренных, покрытых холодным потом, уже крепко прихватила чахотка. Некоторые бредили… Их все-таки сломили. Обещали - приходил к ним сам начальник лагеря Эйхманс - дать работу по желанию и вновь поселить всех вместе. Тут же принесли еду - горячее молоко, рис. Само собой – обманули… Знали, что у человека, ощутившего счастье перехода на рельсы жизни после трехнедельного соскальзывания в тупик смерти, уже не хватит духа вновь с них сойти. Не поддались лишь староста мусаватистов и несколько его ближайших друзей. Мы с Георгием пытались их уговорить. - Я решил умереть, - твердо сказал нам староста. - Не потому, что Напоследок он пошутил: - Я потребовал перевода с острова… в солнечную Шемаху! Случится мимо ехать - поклонитесь милым моим садам, кипарисам, веселым виноградникам… Прощайте, друзья: таких русских, как вы, мы любим. Я не помню имени этого героя азербайджанского народа, хотя и не забыл его черты: высокий, смуглый красавец с открытым лбом над густыми бровями и умным внимательным взглядом. Знаю, что был он европейски образован, живал в Париже и Вене. Вскоре после прекращения общей голодовки его и трех оставшихся с ним товарищей увезли в бывший Анзерский скит, обращенный в штрафное отделение. Все они там один за другим умерли - староста на пятьдесят третий день голодовки. Говорили, будто их пытались кормить искусственно и кто-то из них вскрыл себе вены… Остальные мусаватисты быстро рассосались, потонули во все растущей массе заключенных. О них не стало слышно. Спустя несколько месяцев дал знать о себе Махмуд. Я ходил к нему в Севватьево, где какие-то доброхоты устроили его на молочную ферму учетчиком. В последний раз, что я его навестил, он, словно предчувствуя, что больше встретиться нам не суждено, проводил меня довольно далеко. Мы шли по укатанной лесной дороге, над головой плыли низкие грузные тучи, то и дело сыпавшие колючей снежной крупой, тут же таявшей на земле, - стояли ненастные октябрьские дни. Махмуд вспоминал теплую карабахскую осень, просвечивающие на солнце грозди винограда, соседок, собравшихся в его доме перед праздником, чтобы помочь перебрать рис для плова… Он крепился, поддакивал высказываемым мною надеждам: "Не может быть, чтобы не пересмотрели приговор, так долго продолжаться не может!" - и зябко засовывал руки поглубже в рукава овчинной шубенки. Шел Махмуд медленно, чтобы не задохнуться. Мы на прощание обнялись, и я ощутил под руками птичью хрупкость его истощенного тела. Оглядываюсь на мою длинную жизнь - я это вписываю в 1986 году - и вспоминаю случаи, когда чувствовал свою вину русского, из-за принадлежности к могучему народу - покорителю и завоевателю, перед которым приходилось смиряться и поступаться национальным. Так было и в некоторые минуты общения с паном Феликсом, и много спустя - при знакомстве с венгерским студентом. Но особенно - когда развернулась перед глазами трагическая эпопея мусаватистов: словно и я был участником насилия над слабейшим!.. Отрывок из повести "Погружение во тьму" Роман-газета, 1990. № 6. С. 16, 27-28 Хасан МУСТАФАЕВ СКВОЗЬ БЕДЫ, ТРАГЕДИИ И СТРАХ Очерк-воспоминание
Азербайджанцы в Киргизии. Их, по данным последней переписи, в городе Фрунзе около 3-х, в республике - 17 тысяч. С детских лет мне было известно, что все мои соплеменники, проживающие в горном крае, - враги народа, которым нет и не может быть пощады. Нас в любую минуту могли выслать в другой регион страны, посадить в тюрьму, расстрелять. Страх этот над нашей семьей висел до 1959 года - года поступления старшего брата в Иркутское высшее военно-авиационное училище. Факт, сам по себе обыденный, стал для нашей семьи (и не только для нее) равноценным реабилитации. Раз внука врага народа приняли в военное училище, значит, мы уже не враги. Но страх, проклятый страх, был и до сих пор остается в душах наших аксакалов. Феликс Светов писал, что "самой страшной, разрушительной нашей бедой, трагедией является страх - чуть ли не мистический, закодированный в сознании, страх панический, нерассуждающий, парализующий мысль, волю, всякий здравый смысл, - ужас" (Литературная газета. 1990. 23 мая). И свидетелем этого "ужаса" мне часто приходилось быть в детстве, когда отец лебезил перед страховым агентом: угощал его водкой, делал небольшие подарки, чтобы он не донес на нас, что в подворье имеется шесть овец. Иной из них, изрядно выпив, принимал воинственный вид и пускался в рассуждения - дескать, бывшие кулаки вновь ожили, обзавелись скотом. И он об этом обязательно заявит. Дескать, не положено содержать шесть голов овец, положено всего пять. Отец становился на колени, молил пьяного всесильного страхового агента, чтобы он никуда не сообщал, и объяснял, что до его прихода у нас было, как и положено, пять, но накануне одна матка неожиданно принесла двойню. В конце концов агент уходил от нас, заполучив еще 25 рублей. Они были последние - назавтра, чтобы купить хлеб (в семье девять детей). Спасибо дяде Ермашу, он часто выручал отца, занимал деньги, оказывал другую помощь, поддерживал в трудные минуты, которых было немало. Позже я узнал, что дядя Ермаш тоже из переселенных - с Украины. Царство ему небесное, умер недавно, умерла и его жена, тетя Поля, доброжелательная, хозяйственная женщина. Внутренне я укорял отца за то, что он так унижался перед страховым агентом. Я уж не говорю о представителях правоохранительных органов. Да что там милиция! Сотрудник пожарной охраны для нас был страшнее пожара. Только теперь сознаю, что унижался отец ради нас, детей, ради защиты семьи, ее хрупкого благополучия. Ведь мы были врагами народа, сам об этом читал в школьном учебнике и слышал в школе на уроках, слетах, собраниях. Всяк волен был распорядиться нашей судьбой. Никто из нас, правда, не понимал, за что мы несем наказание, почему нас считают людьми второго сорта - по сей день, ведь мои соплеменники, обвиненные без вины и высланные с родины, пока не реабилитированы, хотя в целом политика 30-40-х годов как будто бы осуждена. Говорю это не понаслышке. Мне нередко приходилось, как и всем гражданам страны, писать автобиографию - при поступлении в комсомол и в партию, в вуз и на работу. И всегда я указывал, что являюсь внуком кулака. И всегда меня из добрых побуждений заставляли переписывать биографию, не указывая происхождения. Говорили, что так будет лучше. А почему - не объясняли. Теперь вот не могу вразумительно объяснить своим детям, почему, каким образом, мы, азербайджанцы, оказались в Киргизии. А мои земляки-киргизы не могут понять, каким образом и зачем люди киргизской национальности - свыше трех тысяч - оказались в 30-е годы в различных районах Украины. В поисках ответа читаю различного рода справочные и научные труды, в том числе и солидное 3-томное издание "Истории Азербайджана". "Крестьяне Азербайджана, - читаю на 377-ой странице, - по собственной инициативе, явочным порядком, стали сгонять кулаков с земли, отбирать у них скот, сельскохозяйственный инвентарь, требовать от советских органов выселения кулацких семей. Раскулачивание, проводившееся в отдельных случаях в Азербайджане, как и по всей стране, являлось вынужденной мерой, вызванной бешеным сопротивлением кулачества колхозному строительству". Иду к свидетелям того времени Нариману Бахишеву, Тофику Халилову, Якубу Мустафаеву с просьбой рассказать, как они "оказывали бешеное сопротивление". В ответ старики улыбаются, а потом хмуро и безнадежно машут руками: мол, все это вранье чистейшей воды. Просто родители этих людей не были бедняками, хотя и богатыми их нельзя было назвать, так как они не пользовались наемным трудом, не владели обширными земельными угодьями. Брали землю в аренду, обрабатывали ее всей семьей, а десятую часть урожая отдавали землевладельцу. Собранный урожай зерна, хлопка сдавали по договорным ценам в хлебопекарни, фабрикантам. Да и что греха таить, наверняка, мужчины не очень-то хотели расстаться с привычным укладом и потому в колхоз не бежали, да, быть может, кое-кого и отговаривали вступать в него. Но вот чего я никак не могу понять, так это, как мог оказать "бешеное сопротивление" колхозному движению шестимесячный первенец моих родителей, или 5-7-летние Синейвар и Кагараман. Непонятно мне и участие в антисоветской деятельности женщин. Ведь они в деревне не занимались политической деятельностью, за что их-то выслали?! Правда, есть примеры другого характера. Истории известно, что в Кубинском округе кулаки организовали специальный фонд для борьбы против колхозного строя, иногда убивали активистов колхозного движения. Так был убит секретарь партчейки селения Салахлы Казахского района Шахвелед Калаев, зверски расправились над председателями колхозов селений Каракенд и Эдилли Нагорного Карабаха. В начале 1930 года в Уджарском районе были убиты пять колхозников и один комсомолец. Эти факты широко известны, и, по свидетельству очевидцев, истинные организаторы антиколхозного движения были расстреляны в местных тюрьмах в те же годы. Правда, очевидцев с каждым годом становится все меньше. Одна надежда на оперархивы, куда путь нам заказан. Вот почему каждый раз встречаясь с аксакалами, я интересуюсь тем, как они оказались на земле киргизской. Гостеприимной земле, где потомки "классовых крагов" обрели свою вторую родину. Как известно, раскулачивание крестьянства проводилось в два этапа: 1929-1930 годы - частичное и в 1932-1933 - массовое. На первом этапе крестьянских семей пострадало немного. Сужу об этом по свидетельству очевидцев. Один из них Джангир Рафибеков, кандидат медицинских наук, заместитель декана лечебного факультета Киргизского медицинского института. Его деда, Рафибекова Джангира Багир-оглы, уроженца города Гянджа вместе с другими семьями, около 200, выслали в Киргизию в 1929 году. Род Рафибековых в Азербайджане был довольно известным. Как просветитель вошел в историю Азербайджана Алекпер Рафибеков, в 1889-1919 годы работавший в Гяндже. Он оказывал материальную помощь одаренным детям бедняков в получении образования, был одним из инициаторов открытия турецкой школы в этом городе. Пользовался среди гянджинцев исключительным уважением и авторитетом. Умер в 1919 году. Сын Алекпера Худатбек Рафибеков родился в 1878 году, окончил медицинский факультет Харьковского университета. Возвратившись в Гянджу, он не ограничился врачеванием, а повел большую работу в области культуры. По его инициативе создается общество по изучению наследия азербайджанского поэта Низами (1141-1209), он сам ведет исследовательскую работу, много пишет, например, очерк о Х.Агаеве (1875-1920) в тбилисском ежегоднике (Кавказский календарь, 1916). Когда в 1918 году образовалась Демократическая Республика Азербайджан, X.Рафибеков занял пост министра здравоохранения, но трагически погиб при невыясненных обстоятельствах в 1920. Его дочь, Нигяр Рафибейли (1913-1981) стала известной поэтессой, ее сын, внук Худатбека Анар - видный азербайджанский писатель и общественный деятель. Среди других потомков Худатбека - Акиф Рафиев, зам.министра МВД Азербайджана… Но вернемся в Киргизию, где Джангира приютили в селе Дмитриевка, а его родного брата Акифа в Чалдоваре. Только в 1935 году им разрешили встретиться. Незадолго до войны Акиф Рафибеков с матерью вернулись в Гянджу (видимо, тайно), поскольку в 42-ом их вторично выслали, но уже в Казахстан. Однако Джангира Багир оглы не тронули, и он умер у себя на родине в 1940 году, вдова его умерла во Фрунзе в 1961. В 1937 году Селим Рафибеков поступил в медучилище (г.Фрунзе) и успешно закончил его в 1939, после чего начал работать фельдшером в Чаткальском районе, затем зав.здравотделом. В 40-м поступил в мединститут и в 44-ом уже в качестве военврача отправился на 3-й Белорусский фронт. Участвовал в штурме Кенигсберга. Сына классового врага Селима Рафибекова за проявленное мужество в годы войны наградили орденом "Красная Звезда", многими медалями. Демобилизовался Селим Рафибеков в 1946 году, вернулся в Киргизию уже добровольно и многие годы работал главным врачом Таласского областного кожвендиспансера, главврачом Ошского облкожвендиспансера, зав.отделом Джалал-Абадского облздравотдела, а с 1959 по 1979 год - главным врачом республиканской клинической больницы Минздрава Киргизской ССР. Кандидат медицинских наук, заслуженный врач Киргизской ССР, он награжден орденами Ленина, Трудового Красного Знамени, медалями. Автор двух монографий и множества научный статей. Казалось бы, судьба потомков Рафибекова Алекпера сложилась благополучно. Но далеко не всех. Газанфар Рафибеков служил в армии, участвовал в боях, был ранен. И вот в госпитале как-то проронил, что у немцев техника лучше, они действуют более грамотно и организованно, потому у них и потерь меньше. Из госпиталя Газанфара отправили в Сибирь. Освободившись, он закончил мединститут, женился на русской, родил сына, жил и работал в Чите, теперь пенсионер. Фаик Рафибеков живет в Киеве, главный модельер обувной фабрики. И еще один из рода Рафибекова живет и работает в Выборге. Джангир Селимович Рафибеков, со слов которого я описал историю этой фамилии, представитель третьего поколения, если вести счет с момента выселения, с 1929 года. Живут, трудятся на земле огромной страны потомки азербайджанцев, высланных с родины, не потерялись они, не посрамили родной национальности и на земле Киргизии. "Киргизские" азербайджанцы считают, что им повезло, что они попали именно в Киргизию. Их сразу расселили по домам, в лютую зиму они имели крышу над головой. Никто из них, опять же по свидетельствам очевидцев, не умер от голода, не погиб от холода. А попали в Киргизию в конце 20-х и начале 30-х выселенцы из Агдамского, Геокчайского, Евлахского, Кюрдамирского, Казахского районов Азербайждана; из Нахичеванской автономной области прибыли позже всех - около 10 тысяч человек. В 30-е годы выселялись уже крестьяне - женщины, старики, дети, привыкшие трудиться в поте лица. Вот дословный рассказ моего отца Мустафаева Якуба Агасы оглы, 1911 года рождения, уроженца села Шакели Агдамского района. В отличие от других очевидцев и свидетелей выселения он отличается немногословием. Почти никогда не рассказывал он нам, детям, о выселении, раскулачивании, предшествующем насильственной депортации. Дед мой, Агасыбек одним из первых подал заявление в колхоз. Однако ему отказали как кулаку и обложили непосильным налогом в надежде на то, что он не сможет выплатить налог, и тогда его можно будет арестовать. Читаю в "Истории Азербайджана" (том 3, страница 360): "Большую роль в деле ограничения и вытеснения кулачества играла налоговая политика Советского государства, в основу который был положен классовый принцип обложения… Советское правительство усилило в то же время налоговое обложение кулаков. Так, в 1929 году в Азербайджане кулаки платили 32,7 % всей суммы сельхозналога". Вспоминаю слова Островнова из "Поднятой целины": "Так житья же нам нету!.. Налогами подушили, худобу забирают, нету единоличной жизни…" В лето 1931 года дед со своими сыновьями работал день и ночь, чтобы получить хороший урожай хлопка и пшеницы. Труды их оправдались: собрали, сдали продналог, да и себе осталось столько, чтобы прокормиться всей семье до нового урожая. Тем не менее повод расправиться с ними был найден: Агасыбека обвинили в том, что он якобы снабжает хлебом гачагов (беглецов, скрывающихся от советской власти). И в один из майских дней 1932 года семью деда и семьи ему подобных в считанные часы погрузили в товарные вагоны и отправили на север Казахстана в село Шортанды. Не дали собрать в дорогу ни одежды, ни еды. То же самое проделали с семьями покойных Искандера Абасова, Джабраила Зарбалиева, Машталгули Кулиева, Бахрама Султанова, Оруджкули Дунималиева, Мамеда Агаева, еще здравствующих Наримана Бахишева, Тофика Халилова, Матлаба Султанова, Гульяра Мустафаева, Гулу Кулиева, Юсуфа Новрузова, Ибрагима Тагиева, которые рассказывали не только о себе, а и о многих других, ехавших с ними вместе, разделивших беды и страдания ссылки, обживания на новых местах поселения. В конце мая они прибыли на станцию Шортанды, откуда их вывезли еще дальше на север, в степь, и предложили самим строить из наличного материала, на голом месте жилье. К сентябрю построили баню, комендатуру, столовую. Жилье - длинные бараки, разделенные на клетки, в каждой из которых размещалась семья, - осталось на зиму недостроенным. Успели лишь поставить стены и крышу, как ударили труднопереносимые для них, южан, морозы. Люди начали болеть, голодать, умирать. На сутки каждому выдавали по 400 г мерзлого черного хлеба, который приходилось разрубать топором. Ели мерзлую картошку. Те, что были попроворнее, караулили у комендатуры, дожидаясь, когда охранники будут выбрасывать картофельную кожуру. Добыть ее было нелегко, и доставалась она более сильному. Первыми умирали старики. В ту страшную зиму умер и мой дед Агасыбек. Затем начался массовый мор. Смерть уносила женщин, детей, подростков. Покойников не могли похоронить по обычаю: земля промерзла, сил продолбить в ней яму не было. Мертвецов складывали в одной могиле. За зиму тела примерзли друг к другу, пришлось орудовать ломами. Из "домов"-клетушек покойников выносили не сразу: им, как живым, выдавалась пайка хлеба, и умершие несколько дней "кормили" еще живых. Но обманывать власть удалось недолго. Очень скоро комендант лично проверял все помещения, выявляя покойников, и худо приходилось тому, кто пытался утаить умершего. Это была страшная зима. В тот трагический год от мороза, голода и болезней погибло 7000 человек… Оставшихся в живых переселили в городок Кара-Балта, а оттуда в 1934 году часть моих соплеменников переехала в город Кант, да так до сих пор здесь и проживает. Война унесла многие жизни, пали на полях сражений азербайджанцы, призванные из Киргизии. Удивительно - классовым врагам вручали оружие, а домой в Азербайджан не пускали. Только в колхозе "Новый путь" Кантского района и поныне живет около 300 фронтовиков, воинская доблесть которых отмечена орденами и медалями, но… Уже после войны, в 1952 году, во время очередной чистки исключили из партии фронтовика Мамеда Агаева, обвинив его в разглашении некоей партийной и государственной тайны. Он имел 17 ранений, награжден за боевые заслуги двумя орденами Боевого Красного Знамени, многими медалями, прошел боевой путь от рядового до старшего лейтенанта. Вернувшись в родной колхоз, работал простым поливальщиком. До сих пор весь колхоз гадает, какую-такую тайну мог рассекретить Мамед Агаев? Трудолюбием, честностью и добросовестностью азербайджанцы в Киргизии старались одолеть официальную подозрительность, свою, заданную властями "второсортность". Не всегда это удавалось… Вернемся, однако, к появлению азербайджанцев в Киргизии. Третий по счету этап ссыльных азербайджанцев относится к 37-ому году. Новые сотни тысяч судеб были сломлены в это время. Вот что рассказывает, например, преподаватель Фрунзенского пединститута русского языка и литературы, кандидат философских наук Имран Меликов. Отца Имрана Мелика Балага-оглы (1882 года рождения, уроженца селения Кызыл-Агач Масаллинского района Азербайджанской ССР) вместе с женой и тремя детьми, как и другие семьи, выслали в 1937 году в село Эмгекши Казахского района. Состав переселенцев формировался из Талышского, Физулинского, Зангеланского, Агдашского, Сальянского, Ленкоранского районов - всего свыше 1,5 тысячи человек. Мелика Балага-оглы обвинили в том, что он якобы вел антисоветскую пропаганду. На самом же деле он был просто образованным человеком (владел несколькими языками, в том числе и русским), хорошо разбирался в текущей политике, и по всей видимости, его оценки происходящего расходились с официальными. Из Эмгекши их привезли в упомянутый выше колхоз "Новый путь". Он в те годы имел всего одну улицу, на которой проживали ссыльные, раскулаченные украинцы, латыши, эстонцы, литовцы, русские. Они-то и помогли вновь прибывшим построить барак длиной в 100, шириной в 35 метров - до наступления морозов. А весной началось строительство добротных домов. Тот самый барак стоит до сих пор. В разное время в нем держали лошадей, свиней. Одно время превратили в кошару. Сейчас используют под склад. Неподалеку от села протекает река Чу, которую тоскующие по земле предков люди назвали Аразом. По сей день часть реки Чу, протекающую по территории колхоза "Новый путь", называют Аразом. Только в 1957 году спецпереселенцам, или спецпоселенцам, начали выдавать паспорта и разрешили передвигаться по стране. Желающие могли бы вернуться на родину. Но ни одна семья не вернулась в Азербайджан. Чеченцы, народы Прибалтики, Северного Кавказа, украинцы, русские потянулись в родные места, а мои соплеменники остались. Их здесь сегодня - только в колхозе "Новый путь" - около 7 тысяч. Прижились. Устроили жизнь по-своему. Колхозные села благоустроены, улицы заасфальтированы, сформирована на современном уровне средняя школа, имеется хороший клуб, развита сеть торговых точек, свой медпункт… Словом, колхоз-миллионер. Главные специалисты - азербайджанцы, начиная от председателя колхоза. Имран Меликов после окончания Киргизского государственного университета преподает эстетику, историю отечественной культуры и теорию литературы во Фрунзенском пединституте русского языка и литературы. Фарадж Валимамедов работает следователем по особо важным делам при МВД Киргизской ССР, Азизага Алиев - прокурор Октябрьского района г. Фрунзе… Список этот можно продолжить, но облегченно, с удовлетворением вздохнуть не удается. Как-то не ощущаешь душевного спокойствия и морального удовлетворения. И вот почему. Мои соплеменники до сих пор считаются изгоями, никто нас не реабилитировал, никто из Азербайджана не проявил к нам внимания и интереса. Ходят слухи, что Президент Азербайджана издал Указ о реабилитации граждан, высланных в свое время по разным обвинениям из республики, но видеть этот Указ не приходилось, вполне возможно, что слухи порождены народной мечтой о таком Указе. Два года назад Имран Меликов обратился в Прокуратуру Азербайджана с заявлением о реабилитации родителей. И вот какой ответ (за № 13/4339 от 20 января 1989 г.) он получил: "Сообщаю, что решение о выселении Вашей матери Меликовой Т.А., ее родителей и других членов их семьи, как противоречащие закону, 14 января 1989 г. отменено, то есть они реабилитированы. Начальник отдела по надзору за следствием в органах госбезопасности старший советник юстиции В.А.Чудин". А вот выдержка из второго ответа (от 6 марта 1989 г., № 13/11343 за той же подписью): "В связи с Вашим заявлением о реабилитации отца сообщаю, что постановление оперативника НКВД Азерб.ССР от 1937 г. о выселении в административном порядке гр-на Меликова Мелика Балага оглы, 1882 г.рожд., уроженца с.Кызыл-Агач Масалинского района Азерб.ССР вместе с семьей в составе жены и 3-х детей в Казахскую ССР, как противоречащее закону, решением МВД Азерб.ССР от 23.02.89 г. отменено, и дело производством прекращено, т.е. по данному делу он реабилитирован". Вот и все. Реабилитирована всего лишь одна семья. А как быть с остальными семьями, которые проживают в двух республиках - Киргизии и Казахстане? По неполным данным, в этом регионе живет около 200 тысяч азербайджанцев. Я не скажу, что всех нас душит обида. Отнюдь. Киргизский и казахский народы с пониманием отнеслись к нашей трагедии, на чужбине мы обрели вторую родину. Пишу это не ради красного словца, объективности ради. Да и факты об этом свидетельствуют. В последние два десятилетия из Азербайджана в Киргизию уже по доброй воле переехали многие мои соплеменники. Семьи братьев Ахмета и Сархана Агаевых относятся к ним. Здесь братья женились, обрели работу. У Сархана восемь детей. Старший сын Сардар окончил военное училище. Эльхан - железнодорожное училище, стал машинистом. Эльшан плотничает, остальные учатся в школе. Недавно Сархан женил одного из сыновей - Эльхана. Свадьбу сыграли, как положено, по азербайджанским обычаям. Звучала наша музыка, и музыканты были свои - потомки спецпоселенцев… Семья Камарли. В 1956 году старший брат Закира Пашаевича Камарли, Ариф окончил в Москве аспирантуру. Министерство сельского хозяйства Киргизской ССР пригласило Арифа Пашаевича в нашу республику, и он работал заведующим лабораторией КирНИИ животноводства и ветеринарии. Затем - замдиректора этого же института. В 1970 году защитил докторскую диссертацию, в 1982 начал заведовать кафедрой Киргизского сельскохозяйственного института. Вместе со старшим братом во Фрунзе приехал и Закир Пашаевич. После окончания мединститута поступил на работу в Киргизский НИИ онкологии и радиологии, став с 1986 года директором этого института. Доктор медицинских наук, исследователь в области онкологической помощи населению, хирург-онколог. Гариф Искандеров и Гюльоглан Рзаев работают на цементно-шиферном комбинате. Шофер, плотник, рабочий, машинист, торговый работник, строитель, слесарь, преподаватель, врач, служащий, чабан, художник, пекарь, швея, электрик - далеко не полный перечень специальностей, которыми владеют мои соплеменники, высланные в разные годы из Азербайджана. Они пригодились киргизской земле. Как не считать ее родиной? Она и стала родиной, но мы остаемся азербайджанцами, помним о том, что мы азербайджанцы, и хотя в Киргизии чувствуем себя хорошо, но мы не дома, мы почти дома, мы в гостях у добросердечного, гостеприимного народа. А можно ли бесконечно жить в гостях? Не случилось ли так, что мы обречены на бездомность? Если не мы лично, то наши дети, внуки? Каково им придется через десять-двадцать лет? Кем они будут - азербайджанцами, киргизами, казахами? Наступает время ответа… Фрунзе, 1990
* * * Период насильственной коллективизации 1931-1932 гг. в Казахстане привел к ломке вековых традиций кочевников, резкому разорению народных масс, значительному сокращению поголовья скота, который был главным источником существования. Там, где русские и украинцы перебивались затирухой и лебедой, казахи просто не выдерживали, - организм скотоводов не был приспособлен к растительной пище. Смерть косила их целыми семьями. От голода погибло 2,5 миллиона казахов; чтобы выжить, казахские семьи из последних сил откочевывали в Китай… Известия. 1991. 11 июня
* * * Еще одна операция. Считается, что после дела Кирова "чистили" только Ленинград. На самом деле, существовало кодовое название всей операции - "Шесть городов": Москва, Ленинград, Киев, Харьков, Ростов, Одесса, в результате чего на выселение было отправлено около полумиллиона человек. Из архива Гувера. США Публикация Натана ЭЙДЕЛЬМAHA Огонек. 1990. № 28.
* * * …В середине 20-х были ликвидированы польские национальные районы в Белоруссии. Через десять лет, в апреле 1936 года, Совет Народных Комиссаров принял секретное постановление № 776-120 сс "О переселении, как политически неблагонадежных, поляков из Украинской ССР в Казахскую ССР". В декабре 1939 года с бывшей польской территории - из западных областей Украины и Белоруссии - офицеров польской армии, полицейских, служащих польской системы управления выселили в Поволжье, Сибирь, Коми АССР и т.д. – около 400 тысяч бывших польских граждан. Публикация Николая БУГАЯ Московские новости. 1991. 30 июня КОРЕЙЦЫ Борис ПАК
ПОТОМКИ СТРАНЫ БЕЛЫХ АИСТОВ Очерк
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.
|