ОСМАНСКАЯ ИМПЕРИЯ, КРЫМ И СТРАНЫ ВОСТОЧНОЙ И ЦЕНТРАЛЬНОЙ ЕВРОПЫ В ПЕРВОЙ ЧЕТВЕРТИ XVI в.

Трудности международного положения польско-литовского государства в конце XV — начале XVI в. определялись не только неудачным исходом его конфликта с Турцией, Крымом и Молдавией в 1497 г., но и важными переменами в тогдашней политической жизни Европы в целом.

Дело в том, что на рубеже XV — XVI вв. рядом с обширными децентрализованными государственными образованиями «универсалистского» типа, освященными средневековыми традициями и санкциями Римской курии, стали набирать силу государства централизовашше, формировавшиеся либо на «национальной», либо на «многонациональной» основе (в последнем случае часто с сохранением ведущего «национального ядра»). Если политическое развитие Франции, Испании, Англии, Московской Руси происходило в рамках формирования «национальных» государств с той или иной их централизацией, то историческая жизнь Германской империи, а также династического объединения Ягеллонов в этих новых условиях, хотя и была ознаменована отказом от ряда изживавших себя средневековых традиций, от слепого послушания- Римской курии, все же во многом еще сохраняла элементы децентрализации, «полицентризма», острых противоречий между автономными политическими организмами, входившими в состав этих государственных образований 1.

Весьма характерно, что присущие этим двум государственным системам стремления к приобретению новых территорий, в частности параллельные планы императора Максимилиана и Ягеллонов закрепить за собой короны Чехии и Венгрии, на рубеже XV—XVI вв. привели к резкому обострению их отношений друг с другом 2.

В этих условиях идея польско-чешско-венгерской унии под эгидой Ягеллонов, естественно, находила поддержку среди тех венгерских и чешских феодалов, которые по тем или иным причинам не хотели сближения с империей Габсбургов. Польско-литовское государство в их глазах становилось надежной опорой в деятельности Владислава Ягеллона, короля Венгрии и Чехии 3. Вместе с тем в Венгрии была значительная группировка феодалов, считавшая, что в намечавшейся венгеро-польско-чешской унии именно Буда должна стать ведущей политической силой, главным застрельщиком в борьбе против императора Максимилиана и султана Баязида 4.

Об этом свидетельствовали, например, такие факты, как предпринятая летом 1501 г. в связи со смертью Яна Ольбрахта попытка венгерско-чешского короля Владислава стать обладателем польского престола, а также сделанное в 1504 г. венгерской стороной предложение королю Александру выделить для Сигизмунда Ягел-лона особый «королевский удел» либо в Литве, либо в Мазовии, либо, наконец, в самой королевской Пруссии 5. Оба эти проекта были нацелены, если не на прямое перемещение центра будущего межгосударственного объединения из Кракова в Буду, то хотя бы на создание для этого благоприятных политических предпосылок. Эти предпосылки должны были появиться в результате усиления реальной власти венгерского короля в Центральной и Восточной Европе, а также в результате ослабления позиций польского короля в самом Польско-литовском государстве.

Не удивительно, что верхи феодального класса Польши отвергли оба эти проекта. Имея свой «пропольский» вариант унии, они сделали ставку не на Владислава, который мог превратить Польшу в придаток феодальной Венгрии и ослабить их связи с Литвой, где оставался бы в этом случае свой влиятельный правитель, а на литовского князя Александра, способного надежно обеспечить им доминирующее положение в Польско-литовском государстве, а вместе с тем дать шанс на превращение Венгерского королевства из «ведущей» в «ведомую» составную часть будущего межгосударственного объединения 6. Понятно, почему в дальнейшем были отвергнуты все попытки венгерской стороны сузить сферу влияния нового польского короля Александра за счет обособления Литвы, Мазовки или Королевской Пруссии.

Но обороняясь от ухищрений венгерской дипломатии, правящие круги Польши не отказывались и сами от предоставлявшихся им возможностей ослабить «удельный вес» короля Владислава, а вместе с тем и усилить свое влияние в Центральной Европе. Так, весьма показательной в этом смысле представляется предпринятая в 1505 г. попытка короля Александра передать власть над Чехией из рук короля Владислава в руки «губернатора» чешских земель, реального ее правителя, которым должен был стать тот же Сигизмунд Ягеллон 7. Но учитывая факт скрытого соперничества между Будой и Краковом за лидерство в будущем объединении, мы все же должны признать реальность самой тенденции формирования такого объединения, реальность ряда совместных политических акций Польши и Венгрии на международной арене в течение ряда лет после Буковинской кампании.

Напуганные тесным сотрудничеством Порты, Крыма и Молдавского княжества, а также обеспокоенные растущими претензиями Габсбургов на Венгрию и Чехию, братья Ягеллоны снова стали действовать согласованно в своих отношениях с европейскими державами.

Внешняя политика Ягеллонов в эти годы характеризовалась не только соперничеством с Габсбургами и напряженными отношениями с Москвой, но и закономерным сближением с Францией, которая вела тогда борьбу против империи за сферы влияния в Центральной Европе и на Апеннинском полуострове 8.

Видимо, не случайно летом 1500 г. в Буде был заключен политический союз Ягеллонов с Людовиком XII Валуа (1498—1515), подкрепленный соглашениями о женитьбе венгерского короля Владислава и польского короля Яна Ольбрахта на племянницах французской королевы, а также о выдаче замуж Елизаветы Ягеллон за одного из принцев французского правящего дома 9.

Однако наметившееся сближение с Францией еще не означало, что Ягеллоны встали тогда на путь разрыва с императором и курфюрстами. Учитывая вновь ставшую актуальной проблему антиосманской коалиции, а также имея в виду наметившееся сближение империи с Москвой, Ягеллоны действовали объединенными усилиями в переговорах со многими европейскими династами, в частности и с Габсбургами 10, подчеркивая тем самым живучесть планов польско-венгерско-чешской унии. Исходя из того, что, по расчетам Максимилиана I и римского папы Александра VI, Польша и Венгрия должны были играть важную роль в создавшейся тогда антиосманской коалиции, Ягеллоны направили общее посольство на имперский съезд во Фрайбург (1498), снабдив венгерских и польских дипломатов едиными инструкциями, в которых предусматривалось обращение к участникам съезда с просьбой оказать помощь Венгрии и Польше в намечавшемся их совместном выступлении против Османской империи 11.

Но если Ягеллоны и поддерживали тогда дипломатические отношения с империей, если они и были готовы слушать советы Габсбургов по поводу участия Польши и Венгрии в антиосманской коалиции, то реальный ход политической жизни региона все же определялся отнюдь не этими дипломатическими контактами Польши с Габсбургами.

Считая Ягеллонов своими главными конкурентами в борьбе за гегемонию в Центральной Европе, Габсбурги видели свою задачу прежде всего в том, чтобы ослабить межгосударственное объединение, возглавленное Ягеллонской династией.

Хорошо зная о напряженных отношениях Польши и Венгрии с Османской империей, Крымом, а также с Московским государством, имперские дипломаты не только стремились форсировать вступление Ягеллонов в вооруженную борьбу с ними, но и старались подорвать позиции Польши в системе государств, объединенных Ягеллонским правящим домом, в частности путем поощрения «сепаратистских» настроений правителей Ордена, Литвы, Мазовии, наконец, Венгрии и Чехии. Так, Максимилиан I, а вместе с ним и зависимые от империи римские папы Александр VI (1492—1503) и Юлий II (1503—1513) стали открыто поддерживать неповиновение польскому королю нового магистра Ордена Фридриха Саксонского (1498—1510), одобрять его политические и территориальные претензии к Польше, санкционировать планы пересмотра Орденом Торуньского мира 1466 г. 12

Предпринятые польской дипломатией в 1502—1505 гг. попытки исправить положение соответствующими демаршами в Риме не давали сколько-нибудь заметных результатов. Эти демарши оказывались мало эффектными даже в тех случаях, когда польским дипломатам все же удавалось исхлопотать у Римской курии моральное осуждение позиции Ордена (например, бреве папы Юлия II 1505 г. с рекомендацией магистру Фридриху уважать Торуньский мир было отменено тем же папой в 1509 г.) 13 Антипольская, «проорденская» позиция Апостольского престола была весьма устойчивой на протяжении всей первой четверти XVI в. и обусловливалась, разумеется, не личными антипатиями римских пап к Польше и к польскому правящему дому, как иногда утверждается в историографии 14, а тем обстоятельством, что политика Римской курии в этот период находилась под прямым и непосредственным воздействием Габсбургов, стремившихся ослабить Польшу, для того чтобы легче разорвать ее связи с Венгрией и Чехией.

Вполне понятно поэтому было стабильно негативное отношение Рима в указанный период к попыткам правящих верхов Польши вернуть Орден к статусу Торуньского мирного договора; отсюда и поддержка Римом тогдашней «независимой» политики магистра Фридриха Саксонского (1498—1510), а потом и Альбрехта Бранденбургского (1510—1525), не желавших присягать польскому королю, а тем более принимать его предложения о переброске Ордена из Пруссии в Северное Причерноморье. Таким образом, развитие польско-орденских отношений доставляло много хлопот как королю Александру, так и королю Сигизмунду I (в первые годы его правления) 15.

Но влияние габсбургской дипломатии сказывалось в начале XVI в. не только на внешнеполитическом курсе Ордена: оно все в большей мере обнаруживало себя в поведении венгерско-чешского короля Владислава и стоявших за его спиной определенных группировок венгерского правящего класса, видевших теперь в набиравших силу Габсбургах более надежного политического партнера, чем в слабеющих Ягеллонах. Тот факт, что Ягеллоны не смогли обеспечить Венгрии ведущую роль в венгеро-польско-чешском межгосударственном объединении и оказать ей финансовую и военную помощь, видимо, также сокращал ряды приверженцев польско-венгерской унии, а вместе с тем увеличивал число сторонников империи среди венгерских феодалов, все чаще заставлял венгерского короля Владислава Ягеллона вести политику, независимую от Польско-литовского государства. Весьма показательным в этом смысле был договор 1507 г., заключенный королем Владиславом с императором Максимилианом по поводу будущих браков их детей и внуков. Так, дочь короля Владислава и его супруги-француженки — княжна Анна должна была в дальнейшем вступить в брачный союз с внуком Максимилиана (Фердинандом или Карлом), а сын венгерского короля Людовик должен был жениться на одной из внучек Максимилиана. Достигнутое соглашение, таким образом, намечало перспективу усиления позиций Габсбургов в политической жизни феодальной Венгрии. Слабый здоровьем Людовик Ягеллон должен был, по расчетам Вены, в конце концов уступить венгерскую корону будущему мужу Анны — Фердинанду или Карлу Габсбургу 16.

Еще более важное значение в соперничестве Габсбургов с правителями Польско-литовского государства за влияние на феодальную элиту Венгерского королевства имел съезд представителей имперского польского и венгерского дворов, прошедший в конце 1510 г. в Познани. Хотя поводом для съезда стал вопрос внутриполитической жизни Польско-литовского государства — об отношениях короля Сигизмунда с его вассалом магистром Ордена, сам факт его обсуждения на таком высоком межгосударственном уровне превращал его в проблему международного масштаба 17. Габсбурги, выступавшие в роли «арбитров» в споре между Сигизмундом и Орденом, естественно, встали на защиту антипольской политики нового магистра — Альбрзхта Бранденбургского и тем самым содействовали ослаблению позиции Ягеллонов как в Европе вообще, так и в Венгрии в частности.

В этих условиях усилившегося наступления империи, Рима и Ордена на государства Ягеллонов стали все большую роль играть внутренние силы феодальной Венгрии, особенно активизировался глава магнатского рода Запольяи, не скрывавшего уже тогда своих претензий на венгерскую корону (они должны были реализоваться в случае смерти бездетного наследника Владислава — Людовика).

Не случайно Янош Запольяи выдвигал в то время планы своей женитьбы на сестре Людовика Анне, не случайно и сам Сигизмунд женился в 1512 г. на сестре Яноша Запольяи — Барбаре, обнаруживая тем самым свою готовность противодействовать расчетам Габсбургов на венгерский престол 18.

Попытки Ягеллонов использовать внутренние силы феодальной Венгрии для отпора претензиям Габсбургов на корону св. Стефана привели к тому, что Максимилиан стал усиливать свою поддержку магистра Ордена Альбрехта Бранденбургского, а также добиваться более тесного сотрудничества с тогдашними противниками Польско-литовского государства на международной арене, в частности с Москвой, Данией, Ливонским орденом.

Однако рост влияния Яноша Запольяи в самой Венгрии, а также за ее пределами, особенно устанавливавшиеся его связи с королем Сигизмундом и с самим турецким султаном, заставили Габсбургов применять более энергичные меры по обеспечению своих интересов в Центральной Европе, заставили их согласиться на новый съезд трех монархов, который собрался весной 1515 г. в Братиславе, а летом того же года завершился в Вене подписанием ряда документов, закрепивших выгодную для империи расстановку сил в данной части европейского континента. Речь шла о прекращении тесного сотрудничества империи с Московским государством, а вместе с тем и о сближении Габсбургов с Ягеллонами, что проявилось не только в отказе от поддержки антипольской политики Ордена, но и в «усыновлении» Максимилианом наследника венгерского престола Людовика, сына Владислава и племянника Сигизмунда, в назначении Людовика «генеральным викарием Священной Римской империи» и даже в объявлении его преемником самого «римского короля» Максимилиана. Речь, кроме того, шла о выдаче замуж сестры Людовика — Анны за представителя дома Габсбургов, наконец, просто о заключении договора о мире и дружбе между императором и польским королем19.

Таким образом, планам польско-венгерско-чешской унии был нанесен еще один удар: фактически Сигизмунд санкционировал утверждение сильного влияния Габсбургов в Венгерском королевстве, содействуя вместе с тем и ослаблению внутриполитических и международных позиций венгерского магната Яноша Запольяи 20.

Но сколь ни авторитетны были рекомендации Венского съезда трех монархов 1515 г., радикальным образом изменить уже наметившиеся ранее тенденции международной жизни региона они все же не могли.

Когда 13 марта 1516 г. умер Владислав Ягеллон, Максимилиан и Сигизмунд попытались установить свою опеку над новым королем — юным и болезненным Людовиком. Этому намерению воспротивилась сильная группировка венгерских феодалов Яноша Запольяи; она выдвинула идею подчинения юного короля Людовика регентскому совету, который должен был действовать под опекой венгерского сейма 21.

Таким образом, перед феодальной Венгрией вырисовывались две перспективы: либо торжество группировки Яна Запольяи, и тогда заметное усиление Венгерского королевства как такового, либо утверждение Габсбургов на венгерских землях и тогда создание мощного политического объединения в составе империи с ее курфюрстами, Венгрии и Чехии.

Ни тот, ни другой вариант развития событий, видимо, не устраивал Османскую империю. В середине второго десятилетия в Стамбуле уже хорошо знали о том, что Ягеллоны значительно ослабили свои позиции в Венгрии и что Польско-литовское государство потеряло в 1514 г. Смоленск — важный стратегический центр на восточных его рубежах. Все это, с одной стороны, содействовало дальнейшему сближению султана Селима с королем Сигизмундом, а с другой — предопределяло подготовку Порты к вооруженной борьбе как против усилившихся Габсбургов и Венгрии, так и против окрепшего Московского государства.

Получив от Сигизмунда обещание нейтралитета и даже сотрудничества (в 1516 и в 1520 г. были заключены союзы с Крымом, в 1519 г.— договор о мире и дружбе с Портой), Османская империя стала вести вместе с крымским ханом Мухаммед-Гиреем прямые атаки на русские территории, а потом приступила к операциям по овладению Венгрией.

В этих условиях снова возник план создания широкой антитурецкой коалиции, в которой должны были участвовать прежде всего Габсбурги и Ягеллоны, предусматривавший и оборону Венгрии, и отвоевание Килии, Белгорода, а потом захват Адрианополя и Стамбула. Успеху задуманных операций должна была содействовать и сформированная Максимилианом наемная армия 22.

Однако плану складывания антиосманской коалиции и на этот раз не суждено было осуществиться. Хотя папа Леон X многое делал для того, чтобы толкнуть Польшу и Венгрию на борьбу с Портой (в марте 1517 г. королю Сигизмунду было направлено особое послание по этому поводу, а весной 1518 г. в этом направлении энергично действовал в Буде римский эмиссар Николай Шенберг) 23, тем не менее реальной помощи эти государства не получили ни от римского престола, ни от других государств Европы, в том числе и Габсбургов. Более того, несмотря на решения Венского съезда 1515 г., наметившие тесное сотрудничество Габсбургов с Ягелло-нами в венгерском и турецком вопросах, отношения между империей и Польско-литовским государством становились все более напряженными. Максимилиан продолжал игнорировать жизненные интересы Польши и Литвы на международной арене, не прекращал сотрудничество с Орденом и с Москвой, содействовал их сближению 23а.

В результате венгерский король Людовик, последовав совету своего дяди — польского короля, заключил в марте 1519 г. трехлетнее перемирие с Османской империей. Тем не менее данный договор все же не изменил радикальным образом наметившихся тенденций международной жизни региона, не избавил Венгрию от дальнейших попыток Порты изолировать ее от Польско-литовского государства и распространить на нее турецкое влияние, тем более не избавил он и польский правящий дом от соперничества с Габсбургами за обладание венгерской короной.

Тогдашняя активность Габсбургов на международной арене была связана еще и с тем обстоятельством, что в тот период значительно усилился их западный противник — французский король Франциск I (1515—1547), с которым приходилось соперничать не только на Рейне, но и в Италии. Одержав важную победу в 1515 г., Франциск I обеспечил себе контроль над Северной Италией, в частности над Миланским княжеством24. Однако уже в 1516 г. Габсбурги взяли реванш в Испании, где королем стал Карл, один из внуков Максимилиана. Но главный спор между империей и Францией был впереди — спор за то, кто станет преемником стареющего Максимилиана. Франциск I объявил себя претендентом на «римскую» корону, Габсбурги стали выдвигать своих кандидатов (им был прежде всего испанский король Карл). Смерть самого Максимилиана (12.1 1519 г.) придала борьбе за императорский престол еще большую остроту. Поскольку на Аугсбургском сейме обе враждующие группировки имели равное число сторонников, особое значение приобрел голос чешского короля Людовика Ягеллона 26.

Франциск I сделал все, чтобы перетянуть на свою сторону и Людовика и Сигизмунда, пытаясь использовать как польско-имперские трения, так и договор, заключенный еще в 1500 г. между Францией, Польшей и Венгрией. Несомненно, в данном случае играли роль и политические связи, установившиеся тогда между Францией и Османской империей, уже сотрудничавшей, как мы знаем, в этот период с Польшей26.

Но одновременно с французским королем усиленно добивались расположения у короля Сигизмунда и Габсбурги, а также перешедший на их сторону папа Леон X (1513—1521). Им удалось добиться взаимопонимания с чешскими феодалами и с чешско-венгерским королем Людовиком Ягеллоном, который обещал поддерживать их кандидатуру при избрании императора.

Что касалось Венгрии, то часть ее феодалов старалась в этом споре занимать все более самостоятельную позицию, пытаясь даже выдвинуть кандидатом на имперский престол все того же Людовика 27.

Наконец, 25 июня 1519 г., несмотря на выжидательную позицию польской дипломатии, преемником Максимилиана все же стал его внук — испанский король Карл. Было очевидным резкое усиление Габсбургов на международной арене; разумеется, оно ощущалось и в Польско-литовском государстве, поскольку их союзниками оставались Орден, Московская Русь, а также влиятельные группировки феодальной Венгрии 28.

Сложность внешнеполитического положения Польши и Литвы состояла еще и в том, что, несмотря на мир с Османской империей, им приходилось время от времени иметь дело с набегами Крыма, напоминавшими прежде всего о необходимости регулярной выплаты дани (15 тыс. золотых ежегодно). Но в данном случае Мухаммед-Гирей, заинтересованный в сохранении «благоприятных» политических условий для продолжения крымских атак на Москву, а следовательно, и в затягивании московско-литовской войны, заботился о том, чтобы польско-литовские войска в борьбе с Москвой не добивались значительного перевеса, чтобы их чрезмерные достижения не склонили Василия Ш к поискам мира с Сигизмундом. Не удивительно поэтому, что после военных успехов польско-литовского оружия в 1518 г. Мухаммед-Гирей организовал летом 1519 г. большой набег на киевские, волынские и даже люблинские земли29, несколько ослабив таким путем Польско-литовское государство и поддержав вместе с тем веру московского правительства в возможность успешного продолжения войны.

Между тем атака Крыма на Польшу в 1519 г. не ломала тогдашней стратегической линии Османской империи в Восточной Европе. Она создавала лишь благоприятные условия для последующего развертывания военно-политической активности Порты и Крыма в главных направлениях — в направлении Московского государства и Венгрии. И, видимо, не случайно уже в 1520 г. хан просил у Сигизмунда прощения за «необдуманный» набег крымцев, в то же время напоминал о необходимости своевременной выплаты «упоминок», а также выдвигал идею заключения нового союза с Польским государством, которая вскоре была реализована посольством Остафия Горностая в Бахчисарае 30.

В результате восстановленного крымско-польского сотрудничества были достигнуты значительные военно-политические успехи Крыма и Порты уже в 1521 г.: в Казани утвердился Сахиб-Гирей, а войска Мухаммед-Гирея вместе с польско-литовскими отрядами Дашкевича в этом же году нанесли серьезное поражение московским силам. На 1522 г. намечалось новое совместное выступление крымских и польско-литовских войск против Русского государства.

Все эти события открыли путь к мирным переговорам между Василием III и Сигизмундом, предопределили и само заключение мирного договора в конце 1522г., по которому Московской Руси удалось закрепить за собой не только рубежи 1508 г., но и Смоленскую землю.

Заключение этого договора означало возникновение новой ситуации в международной жизни региона и нового этапа во внешней политике как Москвы, так и Кракова.

Василий III оказался перед необходимостью сосредоточить все свои усилия на противодействии натиску Крыма, Казани и Османской империи. А Сигизмунд, хотя и находился в мирных отношениях с Портой, тем не менее также вынужден был думать об угрозе интересам Польши и всей его династии со стороны Габсбургов, не скрывавших теперь своих претензий на приобретение венгерского и чешского престолов, своих намерений сохранять постоянную политическую напряженность между Орденом и Польшей.

Видимо, не случайно еще в 1521 г. под нажимом Габсбургов польский король вынужден был заключить с Орденом особый договор (так называемый Торуньский компромисс), по которому все спорные проблемы взаимоотношений Польши с крестоносцами, в частности вопрос об окончательном признании Торуньского мира в 1466 г., должны были рассматриваться не польским королем, а международным «арбитражем», в котором решающий голос должен был принадлежать Габсбургам 31.

При этом следует иметь в виду, что происходившая тогда борьба между Габсбургами и Ягеллонами за влияние на политику Ордена, Венгрии и Чехии оказалась весьма удобным обстоятельством для развертывания дипломатического и военного наступления Порты в Юго-Восточной и Центральной Европе, для реализации давно готовившихся завоевательных планов Османской империи в Среднем Подунавье, для осуществления давно назревшего ее намерения ликвидировать польско-венгерско-чешское династическое объединение.

Утверждению такой политики Порты способствовал и тот факт, что еще в 1520 г. в Стамбуле к власти пришел весьма энергичный правитель — султан Сулейман, ряд лет проведший в Каффе в качестве представителя султана и поэтому хорошо знакомый с расстановкой сил в регионе, со всеми аспектами международной жизни Юго-Восточной и Центральной Европы 32.

Так, уже в 1521 г., собрав хорошо подготовленное войско, Сулейман бросил его на захват важного в стратегическом отношении города Белграда, в 1522 г. он направил османские силы на о-в Родос, занятый тогда рыцарями-иоаннитами и представлявший в связи с этим угрозу для плавания турецкого флота в восточном Средиземноморье, летом 1523 г. он предпринял еще одну наступательную операцию у берегов р. Савы 33. И хотя эта последняя операция обернулась для Порты поражением, тем не менее само направление осуществлявшейся тогда османской экспансии не могло не встревожить правителей европейских государств.

Не случайно именно в этот период снова стали возрождаться планы крестового похода против Османской империи, снова римская курия стала призывать почти все европейские страны к участию в антиосманской коалиции. И это несмотря на то, что тогда же, в 1521 г., началась война между Францией и империей, между Франциском I (1515—1547) и Карлом V (1519—1556), война, которая быстро превратилась из локального спора за сферы влияния на Апеннинском полуострове в большой конфликт за гегемонЕЮ на всем европейском континенте (борьба между двумя группировками государств протекала с переменным успехом) 34.

Тем не менее этот конфликт не позволял Габсбургам направлять значительные силы на борьбу с османским натиском, исключал возможность их активного участия в антитурецкой коалиции. Возможно, именно поэтому римско-габсбургская дипломатия делала все, чтобы переложить задачу сдерживания османской экспансии на Венгрию и Польшу, чтобы создать боеспособный антитурецкий союз в составе этих государств. Под прямым впечатлением военно-политической активности Порты в Среднем Подунавье был созван уже в марте 1522 г. имперский съезд в Нюрнберге, который должен был обсудить проблему противодействия османскому натиску, наметить основной круг участников создаваемого антиосманского фронта. На этом съезде венгерские дипломаты не скрывали того, что Венгрия ждет с нетерпением помощи от Европы, и прежде всего от Габсбургов; и польского короля Сигизмунда. Однако испрашиваемой помощи Нюрнбергский съезд не обеспечил Венгерскому королевству. Рассмотрение данной проблемы было перенесено на следующую встречу дипломатов ведущих стран региона, которая должна была состояться летом 1522 г. в Вене. Однако и здесь не было принято нужных решений.

В марте 1523 г. Рим опять обратился к ряду европейских стран: с предложением сформировать боеспособную антиосманскую лигу ради того, чтобы предотвратить появление турецких войск на собственно венгерских землях, а также, чтобы не допустить их высадки на юге Италии — на Апулийском полуострове. Большие надежды тогда возлагались и на съезд правителей ряда государств Европы, который должен был состояться осенью 1523 г. в Винер-Нейштадте 35.

Однако ни воззвания папы Адриана VI, ни сам упомянутый съезд не изменили политическую конъюнктуру в Среднем Подунавье, становившуюся все более грозной для Венгрии. Дело в том, что на съезде обнаружились серьезные разногласия между различными его участниками. Если представители Рима и Габсбургов предлагали свою военную и финансовую помощь Людовику в весьма скромных размерах (да и то в случае затухания борьбы с Францией) и в то же время настаивали на широкомасштабном выступлении венгерских и польских войск против османских сил, то польские дипломаты не только сами отказались от открытой вооруженной борьбы против Порты (ссылаясь, в частности, на возможность крымских набегов на южные земли Польско-литовского государства), но и выдвинули идею параллельного примирения с Сулейманом как Польши, так и Венгрии 36.

Однако такой поворот событий не устраивал, видимо, ни римско-габсбургскую дипломатию, ни самого султана Сулеймана. Если Рим и Габсбурги в совместном польско-венгерском предложении мира Османской империи видели прямую угрозу не только планам создания широкой антиосманской коалиции, но и надеждам на возможность «перехвата» у Ягеллонов венгерской короны, то султан Сулейман в этом совместном выступлении Польши и Венгрии на международной арене усматривал еще одно препятствие на пути реализации намеченных им завоевательных планов в Среднем Подунавье, еще один вариант консолидации антиосманских сил, способный не только помешать реализации этих планов, но и продлить существование крайне нежелательного Порте польско-венгерского династического союза.

Весьма показательно, что Османская империя осудила идею такого сотрудничества на дипломатическом уровне (предложив Сигизмунду перезаключить мирный договор с Портой без участия Людовика), вместе с тем она прибегла к военным мерам, имея в виду сделать практически нереальным политическое партнерство Польши и Венгрии. Так, именно летом 1524 г. Порта санкционировала большой поход крымских и турецких войск на окраины Польско-литовского государства (в кампании участвовало 13 тыс. турок и 40 тыс. татар) 37. Тем самым Стамбул не только исключил даже теоретическую возможность оказания военной помощи венгерскому королю со стороны Польши, но и указал Сигизмунду на два условия сохранения турецко-польского мира: первым условием было перезаключение мирного договора только с Польшей (без участия Венгрии); вторым — своевременное внесение в турецко-крымскую казну польско-литовских «упоминок».

Так, умело пользуясь польско-габсбургскими спорами за влияние в Центральной Европе, стараясь всемерно противодействовать как австро-венгерскому, так и польско-венгерскому сотрудничеству, Османская империя обеспечивала таким путем внешнеполитическую изоляцию Венгерского королевства, а вместе с тем и благоприятные условия для давно запланированного появления своих войск на территории Среднего Подунавья.

Разумеется, все эти акции Порты не оставались тогда незамеченными в Европе. Активно действовала против планов Османской империи в Юго-Восточной части европейского континента римская дипломатия. Кардиналы Дж. Бургио и Лоренцо Кампеджио стремились сблизить империю, Венгрию и Польшу и создать на этой основе боеспособную антитурецкую коалицию (при этом они указывали на якобы возникавшую тогда перспективу примирения Франциска I с Карлом V) 38.

Выполняя их рекомендации, польский король направил в Буду своего посла Кжицкого, надеясь на возможность восстановить сотрудничество с прогабсбургскими, проримскими элементами венгерской правящей элиты (с примасом Салкаи, а также с женой короля Людовика — Марией Габсбург). Однако итоги миссии Кжицкого оказались весьма скромными 39.

В результате Сигизмуяд, желая «спасти» Венгрию от надвигавшегося вторжения османов, а вместе с тем «спасти» и польско-венгерскую династическую унию, предпринял две важные дипломатические акции, основанные на старой идее параллельного примирения Польши и Венгрии с Османской империей.

В мае-июне 1525 г. в Буду был направлен польский посол Карнковский, который должен был склонить правящие круги Венгрии к примирению с Портой (главной его надеждой в этом плане был Ян Запольяи). Однако миссия Карнковского кончилась неудачей — примас Шалкай дал ему отрицательный ответ 40.

Другим важным шагом короля Сигизмунда в этой области было посольство Одровонжа, направленное в августе 1525 г. к турецкому султану в Адрианополь. Здесь были рады продлить перемирие с Польско-литовским государством, но совершенно исключали при этом возможность присоединения к данному договору Венгерского королевства. В результате в ноябре 1525 г. был подписан договор о трехлетнем перемирии Турции с Польско-литовским государством. Попытка Одровонжа оказать Венгрии дипломатическую поддержку в форме подключения ее к достигнутому тогда соглашению завершилась полной неудачей 41. Другим важным обстоятельством, содействовавшим внешнеполитической изоляции Венгерского королевства, было создание антигабсбургской коалиции в Западной Европе в составе Франции, Венеции и даже римского папы Климента VII. Тогда сформировалась так называемая «Коньякская лига» (22.V 1526 г.), которая, несомненно, осложнила положение Габсбургов в Европе, лишила их возможности оказать Венгрии даже ту символическую поддержку, которую они ей обещали 42.

Так выглядела политическая обстановка в Центральной Европе, когда летом 1526 г. 100-тысячная турецкая армия под командованием визиря Ибрагима двинулась в направлении Венгрии, оборонявшейся всего лишь четырехтысячным отрядом короля Людовика. 29 августа 1526 г. при Мохаче Венгерское войско было сокрушено. Эта победа надолго определила судьбу страны 43.

Теперь стала в полной мере очевидной близорукость политики Габсбургов и Ягеллонов в Центральной и Юго-Восточной Европе. Ведя напряженную борьбу за короны Венгрии и Чехии, перекладывая задачу сдерживания османского натиска друг на друга, Габсбурги и Ягеллоны, в сущности, содействовали утверждению позиций Османской империи на Среднем Дунае.

* * *

Если на протяжении первой четверти XVI в. правители Польши, несмотря на многие сложности, все же продолжали так или иначе сотрудничать с чешско-венгерским королем Владиславом, а потом и с его преемником Людовиком, то совсем иначе складывались в этот период отношения Польско-литовского государства с Московской Русью, ставшие на рубеже XV—XVI вв. крайне напряженными.

Здесь играли роль многие обстоятельства: растущие взаимные претензии территориального характера, активизация попыток наступления польско-католических сил и Римской курии на православное население Великого княжества Литовского, а также стремление Москвы и самого православного населения Литвы противодействовать этим попыткам, по-разному ориентированные позиции Московской Руси и Польско-литовского государства на международной арене.

Происходившие в 1499—1500 гг. сложные дипломатические переговоры между Москвой и Вильно не давали сколько-нибудь заметных результатов 44. Показателем крайней напряженности взаимоотношений были переходы на сторону Ивана III ряда западнорусских феодалов, что, видимо, ускорило решение московского правительства начать вооруженную борьбу с Польско-литовским государством. Дело было, разумеется, не в защите «вотчин» князей-перебежчиков, а в изменении общего соотношения сил между Русским государством и Великим княжеством Литовским, в реализации программы собирания русских земель вокруг Москвы.

Успехи московских войск в 1500 г., поражение литовской армии К. Острожского у р. Ведроша произвели, видимо, мало благоприятное впечатление на крымского хана. Несмотря на то что Иван III отказался зимой 1500—1501 гг. от похода на Смоленск, Менгли-Гирей все же прекратил вооруженную поддержку московского войска, а кроме того, стал форсировать дипломатические переговоры с Краковом и Вильно 45. Весьма показательными были попытки литовского посла — киевского воеводы кн. Дм. Путятича напугать Менгли-Гирея военными успехами Москвы, перспективой приближения границ Московской державы к самому Крыму и в то же время попытки предложить хану антимосковский союз, регулярную выплату дани и т. д. Эти демарша, видимо, были рассчитаны на полную переориентацию политики Крыма; однако они не оказывали еще большого воздействия на Менгли-Гирея: он хорошо знал им реальную цену.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: