ПРОБЛЕМЫ ОСВОБОДИТЕЛЬНОЙ БОРЬБЫ ПРОТИВ ОСМАНСКОЙ ЭКСПАНСИИ В ЛИТЕРАТУРЕ И ПУБЛИЦИСТИКЕ СЛАВЯНСКИХ НАРОДОВ

(конец ХV-ХVI в.)

Вполне естественно, что в культуре славянских народов, подвергшихся османскому нашествию, в их самосознании нашли отражение последствия опустошительного бедствия, какими не могли не восприниматься ликвидация самостоятельных государств, разрушение городов, гибель множества людей. Такова была первая непосредственная реакция. Именно она характерна для произведений Григория Цамблака(«Похвальное слово Евфимию Тырновскому», прибавление к «Житию» Параскевы-Петки), Иоасафа Видинского, посетившего Тырнов в 1394 г. («Похвальное слово Филофее»), Владислава Грамматика («О перенесении мощей Иоанна Рыльского»), как и для известий об аналогичных явлениях Сербской летописи (в известиях второй половины XIV в.), рассказа монаха Исайи 1371 г., цикла сочинений (жития, похвалы, слова) о Косовской битве, в особенности житие Стефана Лазаревича, написанное Константином Философом в 1431 г.,— все эти произведения преисполнены горькой боли об утраченном величии и свободе.

И болгарские и сербские писатели воспринимали происшедшую трагедию в полном соответствии со средневековыми провиденциа-листскими воззрениями. Вместе с тем — и это характерно прежде всего для сербских авторов — в этих произведениях прославлялся героизм тех, кто сражался против завоевателей, не устрашившись намного превосходящих сил. Народ сохранял веру, что он способен на героизм, на сопротивление захватчикам.

Этот важный мотив нашел свое преломление в самых разнообразных формах. В болгарской письменности XV—XVI вв. повествуется прежде всего о сопротивлении исламизации, лишавшей народ языка, традиций, связи с прошлым, надежды на самостоятельное будущее. Такова тема сочинений попа Пейо и Матфея Грамматика.

Поп Пейо создал цикл произведений, посвященный Георгию Новому, пострадавшему от османских властей в Софии 11 февраля 1515 г. за отказ перейти в ислам 1. Сам Пейо был не только современником, но даже участником описываемых событий. Для Пейо подвиг Георгия — это образец лучшего подражания христианским мученикам. Пейо прославляет Георгия, а вместе с тем и борьбу за сохранение болгарской народности. Все его многочисленные изобличения — это прежде всего осуждение насилия, протест против османского режима в Болгарии и вообще на Балканах.

Особенно лирична, приподнято-эмоциональна составленная попом Пейо служба «Георгию Новому». Основные идем службы те же, что и жития. Ее более доступная для простых людей форма сделала ее известной широким кругам южных славян (она известна и в сербских списках).

Произведения попа Пейо оказали заметное влияние на Матфея Грамматика, произведения которого (также житие и служба) относятся ко второй половине XVI в. Они посвящены Николаю Новому, забитому османами камнями в Софии в 1555 г.2 Николай отказался изменить своей вере и народу. Николай любит свою родину, любит Софию, и Матфей Грамматик дает описание Софии, не скрывая своего восторга перед «дивным, прекрасным городом», прославленным в истории.

Судьба сербского народа, подвергшегося османской экспансии, нашла живейший отклик в сербской литературе. Как известно, Сербия дольше Болгарии более чем на полстолетия сохраняла, хотя и в территориально ограниченных пределах и на условиях вассальной подчиненности, свою независимость. Эти особенности сербо-османских отношений наложили свой отпечаток и на «турецкую тему» в сербской литературе и общественной мысли конца XV—XVI в. Особенно четко они прослеживаются в памятниках сербского эпоса 3. В нем обособленную группу составляют песни, в которых прославляется королевич Марко, сын Вукашина. Он самоотверженно борется с врагами «царя Сулеймана», хотя и осуждает своеволие и деспотизм местных османских властей. Наряду с этими песнями в XV— XVI вв. возникает цикл произведений народного сербского творчества ярко выраженной антиосманской направленности. Эта настроенность неизменно сочетается с провенгерскими симпатиями, с прославлением таких сербских героев, как Якшичи, и воспеванием венгерских полководцев, например Янкула (Яноша Хуньяди) и др. В XVI в. продолжает развиваться и Косовский цикл сербского эпоса.

Из жанров сербской письменной литературы XVI в. наиболее ощутимо тема османской экспансии нашла отражение в сербских летописях и хронографах. По сравнению с русскими летописями их известия выглядят чрезвычайно краткими, подчас это просто скудные заметки хрониста. Тем не менее они могут служить свидетельством того, как сербское общество реагировало на происходящие события, чему уделяло особое внимание 4. Типичными для сербских летописей являются сообщения такого характера: «1503 г. Браше аничаре по вьсехь земляхь, и тогда бысть и прикладно» (2-я белградская летопись, список XVI в.). Эта запись отражает нечто постоянное, установившееся под османским игом.

Сербские летописи аккуратно фиксируют все походы султанов, уделяя особое внимание походам на христианские, и прежде всего сопредельные с Сербией, народы. Подавляющее большинство летописей XVI в. в своих оценках вполне солидаризируется со второй, провенгерской группой сербских исторических песен. Едва ли можно сомневаться поэтому, что основная часть сербских летописей сложилась в эпоху Бранковичей. Вот почему такие сербские летописи, как Руваричева II и Белопольская, с большим вниманием следят за вен-геро-османскими отношениями, а чуть ли не все сербские летописцы живо откликнулись на битву при Мохаче (1526). Дальнейшие завоевания османов в Венгрии вызывают острую тревогу у сербских летописцев. Так, захват Сигетвара (1566) потряс составлявшего Цетинский кодекс летописца. Отдавая должное султану как «строителю воинства», летописец называет его «зверолютым», «вторым Артаксерксом». В сербских летописях отмечены также и другие завоевательные акции османов на Балканах и вне их.

С особой радостью летописец отмечал неудачи завоевателей. Таковы известия о нападениях на Албанию и Кипр в 1570 г., когда летописец восклицает: «Не успеше ничто же!». Особенно подробно почти во всех летописях говорится о захвате османами Белграда (1521).

Столь развитые в предыдущие столетия агиографический и гим-нографический жанры в сербской литературе XVI в. явно затухают. Последние произведения в этом жанре относятся к рубежу XV и XVI вв. и связаны со Сремом и монастырем Крушедол. Это жития и службы канонизированным правителям из рода Бранковичей. Такова «Служба святому и праведному деспоту Стефану Новому», написанная между 1486 и 1491 гг. В ней доминирует мысль о том, что внутренние распри не уступают по своим последствиям османским опустошениям 5.

Особенно богато фактическим материалом, живо передающим сербо-османские отношения, написанное в начале XVI в. житие архиепископа Максима (Георгия Бранковича), сына деспота Стефана. Житие это скорее напоминает историческую хронику с элементами светской повести и чуть ли не рыцарского романа. Главным достоинством человека автор жития считает мужество, проявленное в борьбе с османами 6.

Начало XVI в. для Хорватии и Далмации, как и для Венгрии, было временем особо напряженной борьбы с османской экспансией. С каждым годом ситуация становилась все более угрожающей. Фольклор этого времени насыщен героическими сюжетами. Особенно популярным героем народного творчества был бан Бериславич, сложивший свою голову в бою с османами 7.

В хорватской литературе отклики на османскую опасность находим еще в середине XV в. в стихотворении Юрая Шижгорича «Элегия на опустошения Шибеника», написанном по-латыни. О страдании от «басурманских рук» писал знаменитый своими морализаторскими трактатами Марио Марулич (1450—1524) в «Молитве против турок» 8. Под таким же названием и явно под влиянием Марулича опубликовал свое антиосманское сочинение и младший современник и последователь Марулича Фран Транквил (1490—1571), предупреждавший все европейские страны, «даже британцев и край предельный», о неминуемой опасности. В 1518 г. на имперском съезде в Аугсбурге, выступая в качестве посла хорвато-далматинского бана, он говорил о том же 9.

Хорватские публицисты настойчиво проводили идею о всеевропейской опасности, пользуясь любым удобным случаем. Так, в 1530 г. хорват граф Бук Франколан снова обратился к императору, продолжая развивать идеи Транквила. В самых трагических тонах описывал он действия османов на Балканах, предупреждая, что то же ожидает и всю Европу 10.

Призывы хорватских публицистов звучали тем убедительнее, что многие из них были живыми свидетелями того, о чем писали. Так, Транквил сам побывал в Стамбуле. Долгое время в османском плену был и другой широко известный в Европе хорватский писатель и публицист Бартоломей Джурджевич, или Георгиевич (1506—1566) 11. Он воевал в турецких войсках и посетил различные области Османской империи. Поэтому его трактаты об османах, их обычаях, религии, государственном устройстве ценились как достовернейшая информация. Эти сочинения печатались с 1544 г. в Антверпене, Риме, Вене, Базеле, Париже, Праге, Кракове. Джурджевич писал и об угнетенных османами народах. Таков его трактат «О скорбной участи как пленников, так и христиан, живущих под турецкой властью» (1544).

Большой интерес вызывали сочинения хорватов — непосредственных участников битв с османами. К их числу относится книга канцлера венгеро-хорватского королевства Степана Бродарича (ок. 1480—1539), участника битвы под Мохачем, описавшего ее в книге «О столкновении с турками под Мохачем». Внутренние раздоры, своеволие магнатов — вот, по мнению Бродарича, причины постигшего королевство несчастья 12. Популярен был и другой хорватский автор, прославлявший борьбу с османами, Брно Карнарутич (1520—1573), многие годы сражавшийся на стороне Венеции с турками. Большой драматической выразительностью отличалась его поэма «Взятие Сигета» (1584)13.

Особое место среди южнославянских земель в XVI в. занимала Дубровницкая республика. Дубровник так и не был завоеван османами, хотя и попал в вассальную зависимость от них. Он даже извлекал немалые выгоды из торговли на землях Османской империи. XVI век в Дубровнике — это бурный расцвет культуры, развивавшейся на гуманистических ренессансных основах 14. В дубровницкой литературе и публицистике османская тема находит отражение в творчестве знаменитого поэта первой половины XVI в. Мав-ро Ветрановича (1482—1576), прежде всего в его сатирах. В них Ветранович упрекает Венецию в эгоизме и полном равнодушии к угнетенным османами народам15.

Проблемами современности интересовались и ученые-гуманисты Дубровника. Историк Церва-Туберон (ум. 1526) написал трактат «Происхождение турок». Стараясь объяснить причины успехов османов, он отмечал многое положительное в Османской империи, в частности в магометанстве. Вместе с тем Туберон воспел героизм народов, сопротивлявшихся османским завоевателям, прославлял мужество сербов, сражавшихся на Косовом поле (во многом эта часть его труда была навеяна сербским историческим эпосом). Труды Туберона не увидели свет при его жизни и были напечатаны лишь в 90-е годы XVI в., когда в связи с австро-турецкой войной османский вопрос приобрел особую остроту. Изданием их занялся дубровницкий ученый Франческо Сердонати (1537—1615), сам живо интересовавшийся этой проблематикой и написавший труд «Обычаи турок и как следует с турками воевать» 16.

В русской публицистике и общественной мысли османская экспансия, несмотря на территориальную отдаленность России от происходивших событий, нашла отражение очень быстро. Теснейшие исторические, культурные, церковные, а с южными славянами — и языковые контакты связывали Россию с балканскими народами. События, происходившие на Балканах, воспринимались в России с величайшим сочувствием и состраданием.

В грамоте митрополита Ионы 1454 г. Дмитрию Греку сообщается о падении Константинополя от «безбожных турок» 17. Вскоре записи об этом событии, как и о других этапах османского завоевания на Балканах, появляются в русских летописях (московских, новгородских, тверской и др.). Еще до 1468 г. возник древнерусский перевод «Рыдания Иоанна Евгеника», где оплакивалось падение Византийскои столицы 18.

Столь же горестно звучит и замечание одного из безымянных современников трагических событий о гибели не только Византии, но и других государств, покоренных османами, на страницах Воскресенской летописи под 1480 г.19 В словах летописца слышится упрек в том, что народы не проявили мужества в сопротивлении врагу. Воспринимать и понимать эти слова надо в контексте летописи. Ведь 1480 год — это год стояния на Угре, когда на Руси широко звучал призыв проявить стойкость в борьбе с врагом.

Все приведенные выше памятники были, однако, лишь отдельными откликами либо переводами.

К концу XV в. в России создается значительное сочинение на тему о падении Кинетантинополя, которое в следующем столетии обрастает другими сочинениями о Царьграде, образуя целый цикл памятников, посвященных Второму Риму. Мы имеем в виду повесть Нестора Искандера 20. Споры об ее авторе не прекращаются до сих пор: был ли им обращенный в магометанство русский или эта повесть написана в России, а послесловие к ней, которое позволяет сделать первое предположение, добавлено для придачи повести большей ценности. Наиболее вероятной представляется точка зрения М. Н. Сперанского, что подлинные записи очевидца событий попали в руки московского книжника, который на их основе и создал повесть, особенности которой характерны для русских исторических повестей XV-XVI вв.21

Воздействие повести Нестора Искандера на читателя достигается прежде всего яркостью и подробностью изложения событий. В то же время использование автором повести столь знакомых читателям того времени сочинений пророка Даниила, Мефодия Патарского (особенно популярного в ХV в.) и Льва Премудрого, отрывками из которых завершается сочинение, создавало впечатление, что описываемые в нем события знаменовали особый, исключительный по значению рубеж мировой истории. В повести имеется характерное завершение, как бы пророчество: «Руссии же род... измаилита победят и седмахолмаго приимут с преждезаконными сего...» Если эти слова и являются добавлением к основному авторскому тексту повести (они есть и в самых ранних ее списках начала XVI в.), то это не меняет сути дела.

Повесть стала ядром целого комплекса сочинений о Царьграде. Состав таких сборников не всегда был устойчив. Наиболее часто с «Повестью о взятии Царьграда» соединялось «Сказание о его начале и построении», в котором также содержались пророчества и предречения о его судьбе. Тем самым еще более подчеркивалась идея, выраженная в повести. Существовали и такие сборники, в которых названные сочинения дополнялись «сказанием о царях турецких», содержащим рассказы о жизни турецких султанов. Это сказание было включено и в «Степенную книгу царского родословия».

Одновременно или вскоре после возникновения указанного комплекса сочинений в официальных кругах России создается «Плач о падении Царьграда», дошедший до нас в виде 208-й (последней) главы Хронографа 1512 г. Падение столицы Византии традиционно рассматривается в нем как наказание за грехи. Но вместе с тем утверждается мысль, что царства могут гибнуть, но могут и возрождаться, меняя свое место 22. Эту мысль несколько позже развил старец Филофей в своем послании к Мисюрю Мунехину. Он считал, что Русское царство — не просто растущее и преуспевающее, оно является наследником всех православных царств 23.

В русской официальной публицистике утверждалась мысль о том, что Россия является естественным покровителем и защитником православных народов, оказавшихся под османским игом. Представители этих народов обращались к России с призывами о помощи. Показательно обращение Максима Грека к Василию III по случаю завершения перевода Толковой Псалтыри (что и было поводом для приезда знаменитого ученого в Москву) 24.

Оставшись, хотя и не добровольно, в России, Максим Грек в своем публицистическом творчестве выразил насущные проблемы, занимавшие русское общество в первой половине XVI в. Он оказался втянутым в ожесточеннейшую общественно-политическую борьбу, жертвой которой и оказался. На судебных процессах 1525 и 1531 гг. его обвиняли среди прочего в шпионаже в пользу Порты. Новейшие изыскания, и в особенности находка Сибирского списка следственного дела, показали всю голословность этих обвинений 25. Для нас существенно, что османская тема фигурировала в это время во внутренней жизни России.

С большой силой сочувствие к славянским народам, оказавшимся данниками султана, прозвучало в творчестве выдающегося русского публициста второй половины XVI в. Ивана Пересветова 26.

Для сочинений Пересветова характерно противоречивое отношение к Османской империи. С одной стороны, он говорит о турках как о глумителях и поработителях. Пересветов знает и понимает, что греки и сербы уповают на то, что освобождение придет от Руси, и он явно сочувствует этим единоверным народам.

Пересветов, как и другие русские писатели, со скорбью вспоминает о падении Царьграда, хотя вовсе не склонен объяснять это событие наказанием за грехи. Положив в основу своего сочинения о Царьграде повесть Нестора Искандера, Иван Пересветов по-своему осмысливает излагаемые им события. Главную причину падения Царьграда он видел в ослаблении власти императора и измене его вельмож. Подобного рода воззрения более чем соответствовали программе действий Ивана Грозного. Только в этом ключе мы сможем понять и другую сторону отношения Пересветова к Турции.

Здесь имеется в виду, что нигде в русской публицистике мы не найдем столько восхищений Османской державой, восторгов ее устройством, обычаями и порядками, как в «Большой челобитной», «Сказании о Магмет-султане» и «Сказании о книгах греческих» Ивана Пересветова. Особенно Пересветов выделял правление и реформы Мехмеда II, т. е. как раз завоевателя Константинополя. По мнению Пересветова, этот султан «великую правду во царство свое ввел». И с тех пор в Османской империи, как утверждал русский публицист, стал царить идеальный и образцовый порядок.

Достоинства этого порядка заключались прежде всего в том, что посты в системе управления люди занимали не по происхождению, а по своим заслугам. «Кто мне верно служит и отважно сражается против врага, тот и будет у меня лучшим»,— якобы провозгласил Мехмед II, положив этот принцип в основу системы османского правления. Мехмед II провел, по словам Пересветова, целую систему реформ в государстве и войске. Им была учреждена система кормления наместников по областям, проведена судебная реформа. Особенно султан заботился о «воинниках», видя в них основу силы государства. Личная охрана (40 тыс. янычар, «гораздых челцов») была предметом особого попечения султана. Все эти действия Мехмеда II, как и его преемников, сопровождались «грозою мудрою» и проводились с беспощадной твердостью.

Обрисованные Пересветовым реформы Мехмеда II далеки от исторической действительности Турции XV в. и реальных действий этого султана. Но зато они вполне соответствовали той программе реформ, которая назревала в России в середине XVI в. и была реализована правительством Ивана Грозного. Приписывание же таких реформ султану, как и воспевание идеального правления по османскому образцу, являлись чисто публицистическим приемом. И все же то обстоятельство, что именно Турция избирается Пересветовым в качестве образца, могло иметь место только в обстановке стабилизации отношений между государствами. Такая ситуация действительно имела место в системе международных отношений в середине XVI в. Поэтому не случайно в сочинениях Пересветова мы нигде не найдем призывов к войне с Портой или обращений к Ивану IV в какой бы то ни было форме вмешаться в отношения османов, греков и южных славян 27.

В Польше XVI в. османский вопрос являлся одним из насущных внешнеполитических вопросов, и это не могло не найти живейшего отклика в ее публицистике, общественной мысли, исторической литературе. Постоянная, непосредственная угроза со стороны Османской империи существовала в течение всего столетия. Уже к концу XV в. значительно усилившееся Польско-литовское государство начинает претендовать на роль форпоста, защищающего «христианский мир» от османской угрозы. В памяти народа остался неудачно кончившийся героический поход Владислава Варненчика на Балканы. Имена поляков — участников походов Венгрии против османов были увековечены в 1431 г. в знаменитой эпитафии королевского нотария Адама Свинки. Большое внимание Османской империи стали уделять польские историки XV в., такие, как Ян Длугош.

Матвей Меховский — замечательный польский ученый эпохи Возрождения, исторические труды которого относятся уже к началу XVI в. (первое издание его хроники вышло в 1519 г.). В его сочинениях есть описания столкновений поляков с османами. Меховский создал специальный очерк, посвященный истории Турции, включив его в состав своего «Трактата о двух Сарматиях» (вышел в 1517 г.). Очерк этот краток и содержит только фактическую канву истории османов и их завоеваний 28.

Сходен с ним по характеру и раздел «О султанах и обычаях турок» в «Хронике всего света» Мартина Бельского (Краков, 1551; переработанные издания 1551, 1553, 1564 гг.). В третьем издании Бельский обогатил «Хронику» включением в нее «Повести о Скандербеге». Для написания своей повести он использовал известную книгу итальянца Марина Бартелия «История жизни и деяний Скандер-бега» (первое издание ок. 1510 г. Рим, множество переизданий в течение XVI в. в различных странах Западной Европы). Бельский дополнил его сведения сочинениями других западных авторов, а также материалами какой-то неизвестной нам «венгерской хроники». Возможно, он использовал также так называемую южнославянскую Повесть о Скандербеге, восходящую, в свою очередь, к книге Бартелия. Уже в 70-е годы третье издание сочинения Бельского было переведено на русский язык и с тех пор, особенно в XVII в., получило распространение в России под названием «Повесть о Скандербеге княжати албанском. Возложено с полския хроники на руское с Мартинова писма Белскаго» 29.

Острый, ярко публицистический характер имеет книга другого знаменитого польского историка второй половины XVI в. Мацея Стрыйковского «О вольности Короны польской и Великого княжества Литовского и о тяжелой неволе других королевств под тиранским турецким ярмом, о мятеже нынешнего турецкого султана Амурата и всех королей оттоманского дома краткое, но полезное рассуждение» (Краков, 1575). Свою книгу Стрыйковский написал после большого путешествия в составе польского посольства в Стамбул. По дороге на Балканах он осматривал древние стены, надгробные памятники, места сражений, слушал сербские исторические песни и предания, в Стамбуле читал турецкую хронику, трудился над составлением карт Османской империи. В результате им была создана книга, весьма ценная по содержащемуся в ней материалу, проникнутая горячим сочувствием к угнетенным славянским народам. Книга Стрыйковского полна горьких упреков в адрес соседних с Турцией государств, которые остались глухими к стонам угнетенных. Он сетует на отсутствие единодушия в позиции свободных стран.

Эти же мысли Стрыйковский проводил и в своей знаменитой «Хронике Польской, Литовской, Жмудской и всей Руси» (1582), хотя в ней хрониста занимали по преимуществу другие вопросы 30.

Если в польской исторической литературе турецкая тема затрагивалась чаще всего (за иключением Стрыйковского) в рамках общей или отечественной истории, то одновременно с этим в польской общественной мысли существовали и произведения, специально посвященные османской опасности и ее предотвращению. Ярким примером такого сочинения может служить труд Константина Михайловича из Островицы, известный под заглавием «Записки янычара» 31 (рубеж XV—XVI вв.). Его автор был по происхождению серб, участвовавший на стороне османов во вспомогательных сербских войсках при взятии Константинополя, через два года взятый в янычары. В конце концов он оказался в султанской артиллерии, участвовал в многочисленных походах османских войск от Трапезунда до Боснии, а затем за свои заслуги был поставлен во главе турецкого гарнизона в боснийском городе Звечай. В 1463 г. после длительного сопротивления он сдал его венграм. В Венгрии, однако, Константин не ужился и, судя по всему, оказался в Польско-литовском государстве, видимо, в Великом княжестве Литовском, население которого поддерживало традиционные культурные связи с Сербией. Есть сведения, что первоначально записки были написаны кириллицей, родной для Константина, что вполне соответствует и предположению о его окончательном местожительстве.

Распространение свое записки получили главным образом на польском языке, известно несколько списков на чешском языке. Именно они и были положены в основу первого издания памятника, вышедшего в Литомышле в 1569 г. в составе сборника, содержавшего и другие материалы об османах.

По своему жанру и составу «Записки янычара» сложны и необычны. Это историческая хроника и записка о состоянии и устройстве Османского государства, это одновременно памфлет и пламенный призыв. В исторической части труда Константин сосредоточивает внимание на событиях, происходивших в Турции и Сербии, причем сведения его основаны почти всегда на устных преданиях, памятниках фольклора, воспоминаниях. И если «Записки» дают мало нового с фактической стороны, а нередко и просто неточны, то они весьма ценны как источник, из которого мы узнаем о преломлении тех или иных событий в народной памяти. Особенно это относится к периоду османского завоевания Балканского полуострова, чему Константин уделил преимущественное внимание.

Страницы «Записок янычара» пронизаны горькими упреками к тем, кто забыл о святом долге помощи угнетенным османами народам. Венгерский король, по мнению Константина, большинство средств тратит на войну с христианами, а не мусульманами. Император («Римский король») пирует с рыцарями в своих землях, и турки не боятся его. Бесстрастное спокойствие сохраняет и папа в Риме. По мнению Константина, только польский король способен возглавить борьбу христианского мира с османами 32.

Свое сочинение Константин рассматривал как своеобразный меморандум и вместе с тем как пособие для участников предстоящего крестового похода. Их он призывает знать османов, но не бояться, не преувеличивать османского могущества. Отсюда столь детальное описание турецкой армии и артиллерии, административного устройства, финансовой системы, верований и обычаев. Все это основано на великолепных личных знаниях автора. Очень часто Константин дает прямые советы, как вести войну с османами (задерживать пехоту в поле, удерживать города), какое лучше выбирать оружие и т. д. Не случайно «Записки янычара» в XVI—XVII вв. охотно переписывались, комментировались и дополнялись аналогичными материалами. Из них делали выписки как из ценного справочника.

И все же настоящим основоположником «турецкой» темы в польской публицистике и общественной мысли конца XV—XVI в. принято считать ученого и публициста, академика Филиппа Буонакорси-Каллимаха (1437—1496) 33. Будучи замешанным в заговоре против папы, Каллимах бежал в Турцию, а оттуда в Польшу. Здесь он был любезно принят Казимиром IV, стал воспитателем наследника престола Яна Ольбрахта. Неоднократно ему поручались ответственнейшие дипломатические миссии. Во время одной из них в 1490 г. он произнес папе Иннокентию VIII от лица польского короля программную речь по османскому вопросу. В переработанном виде она была издана в Италии через два года, а в Кракове — в 1523 г. В этой речи Каллимах (и в этом он перекликается с автором «Записок янычара») предупреждает об опасности преувеличения силы османов. Причины их побед, по мнению ученого, не в их силе, а в хитрости и главным образом в тех неблагоприятных обстоятельствах, в которых находились государства, подвергшиеся нападению османов. Вот почему, по мнению Каллимаха, нет необходимости ждать объединения всего христианского мира для борьбы с османами. Достаточно объединения тех сил, которые быстрее могут выйти на поле брани. Возглавить же эти силы Каллимах считал достойной только Польшу, местоположение которой наиболее отвечало стратегическим условиям антиосманской коалиции.

В биографии короля Владислава (издана только в 1592 г. под заглавием «О деяниях Владислава, короля Польши и Венгрии») Каллимах наглядно показывает, в чем заключались ошибки в борьбе с османами (Владислав потерпел поражение под Варной). Вместе с тем эта биография полна прославления Владислава как героя борьбы с османской угрозой.

Каллимах был убежден, что со своей «священной миссией» Польское королевство справится, только укрепив себя, положив конец как своеволию светских феодалов, так и вмешательству пап в государственные дела Польши. Эти идеи нашли свое отражение в знаменитых «Советах Каллимаха», написанных в духе идей Макиавелли.

Каллимах слыл в Европе за особо осведомленного специалиста по восточным вопросам, особенно по османскому. В самой Польше его труды во многом дали толчок широкому интересу к османской проблематике.

Успехи османов в Венгрии, и в особенности взятие ими Буды, (1525) вызвали целую серию выступлений в польской литературе. Поэт Ян Дантшнек откликнулся на эти события поэмой «О бедствиях нашего времени» (издана в 1529 г.), где он призывал христианский мир к стойкости в борьбе против османов и возлагал все надежды в этом на Ягеллонов. Клеменс Яницкий (1516—1543) в первой из своих «Тристий» (изданы в 1542 г.), используя форму плача, горестно обращался к Дунаю, взывал о мщении к королю Матьяшу Корзину 34.

Проникла тема сострадания к венграм и в польскую музыку. От того времени до нас дошла песня «Кантилена», в которой оплакивалась горькая судьба венгерской земли, покоренной османами 35.

В 40-е годы XVI в., когда усилилась угроза вторжения и в Польше один за другим были организованы походы против османов, появились новые публицистические выступления, посвященные османской теме. Не все они равноценны. Если в сочинениях Я. Пшилуского (ум. в 1554 г.) и Я. Любельчика больше эмоций и лозунгов, бахвальства и недооценки османской силы, то в произведениях С. Ожеховского (1513—1566), К. Варшевицкого (1543—1603), Д. Кшиштофа и В. Папроцкого (1543—1614) при всей их взволнованности налицо конкретный анализ ситуации, стремление понять истоки происходящих событий и конкретные пути разрешения стоящих задач36. Для всех названных авторов характерно осознание единства с угнетенными османами народами, чувства долга перед ними. Именно в это время в Польше получает распространение сарматская теория, согласно которой предками как поляков, так и всех других славян был один народ — сарматы. Идеями славянской солидарности пронизаны «Книги выступлений Польской земли против турок» (Краков, 1543), в особенности книга «Верноподданный». Эти идеи звучали в прославленных «Турциках» К. Варшевицкого, содержащих 14 «турецких речей» (Краков, 1595), предназначенных для сейма 1596 г. С горечью Варшевицкий констатирует, что османы используют против славян детей славян, туркизирован-ных и обученных в школах янычар. Столь острое чувство славянского единства характерно именно для польской литературы XVI в. Варшевицкий требовал без промедления начать войну против Порты (особенно в поэме-хронике «Венеция» 1575 г. и прозаическом сочинении «Парадокс» 1601 г., посвященном истории османских завоеваний). Такой же призыв к войне и упрек в бездействии и равнодушии поляков к другим угнетенным славянам содержится в сочинении В. Папроцкого «Призыв против язычников ко всем христианским народам» (1595). Интересно, что в качестве примера борьбы с «язычниками» Папроцкий выставляет действия русских против Крымской орды. У них, по его мнению, могут и должны учиться поляки.

Такими же примерами героического прошлого хотел побудить к мужественной борьбе с османами и Крымской ордой и великий поэт польского Возрождения Ян Кохановский (1530—1584). Особенно он призывал не забывать битву при Варне, память о которой должна объединить всех славян. А единство их — это то, в чем, по мнению поэта, они прежде всего нуждаются 37.

Эти мысли поддерживал Д. Кшиштоф, хорошо знавший Османскую империю (он был там в плену). В своей «Лиге послов» (1596) он иносказательно говорит, что Порту могут победить только Польша в союзе с Россией, приписывая эти слова завещанию султана Сулеймана Великолепного.

Этот пассаж в «Лиге послов» далеко не случаен. В польской публицистике второй половины XVI в. широко обсуждался вопрос о возможных союзниках Польши в предстоящей войне с Портой. Идея о совместных действиях России и Польши против Османской империи особенно часто возникала в периоды междуцарствия (1572— 1573, 1574—1576 и 1587), когда выдвигалась русская кандидатура на престол Речи Посполитой38. Особенно развернуто эти проблемы дебатировались в 1573 г., когда Европа была окрылена победой при Лепанто (1571). В это время вышло несколько брошюр на тему об избрании русского царя, что рассматривалось как гарантия победы над османами. Таковы анонимные памфлеты «Мнение об избрании нового короля» и «Суждение об избрании нового короля из князей московитов»39. Особый интерес представляет сочинение П. Мычельского «Предостережение с указанием невыгодности избрания государя из своей среды». П. Мычельский вслед за В. Папроцким считает, что только русский царь способен победить османов, и при этом ссылается на умение русских вести борьбу с Казанским и Крымским ханствами и особенно на созданную в России разветвленную систему обороны от них.

Особое обилие брошюр, посвященных Османской империи, относится к самому концу XVI в. Несомненно, это было связано с выдвинутым папой Климентом VIII и императором Рудольфом II проектом совместной борьбы европейцев с османской угрозой, реализованным, как известно, лишь частично.

События, происходившие на Балканском полуострове, нашли отражение и в публицистике Чехии. В Чехии, как и во всех странах Центральной Европы, видели и понимали османскую опасность, но Чехия не испытывала нападений турок, хотя на границах Моравии после взятия Буды османами и возникла угроза их вторжения. В 1444 г. в Чехии распространяется песня о Варненской битве — «Песнь о короле Владиславе» 40. В ней король, обращаясь к современникам, призывает помнить, что защита от османов — дело чести каждого христианина.

Одним из первых откликов на османское нашествие было сочинение гуманиста-чашника Шимона из Сланого «Об истории королевства Богемии» (1461), в котором он призывал христианские народы объединиться против османской угрозы. Ему вторил Ян из Рабштейна, который в «Диалоге» (1469) говорил об османах как об опасных врагах всего славянства. К активному участию в борьбе с османской агрессией призывал чехов Тума Пржелоучский в «Повести о происхождении братской общины и о плохих людях» (1502) 41.

В Чехии в XVI в. продолжали петь песни об османском нашествии и его постоянной угрозе. В песнях оплакивался король Людовик Ягеллон, возглавивший чешско-венгерское войско под Мохачем (1526) и погибший в битве 42.

В XVI в., когда Чехия оказывается связанной с Венгрией личной унией, а затем становится частью империи Габсбургов, чехи в объединенных войсках часто сражаются с турками. В этих условиях интерес к османской проблеме резко возрастает43. Прага становится посредником в передаче известий об османах на запад. Информация шла в Прагу из Стамбула, Венеции, Испании, Львова и других мест. В 90-е годы XVI в. новости о взаимоотношениях с османами стали систематически печатать, только о военных действиях в Венгрии за эти годы было опубликовано свыше 100 известий на чешском и немецком языках. Это значительно превосходило всю печатную периодику на данную тему любого европейского центра 44.

С призывом вступить в борьбу против османов обращался в своих стихах к правителям европейских стран поэт Богуслав Лобковиц из Гассенштейна (1461—1510). Римского папу, как и венецианского дожа, он смело обвинял в равнодушии. Их, по мнению поэта, более заботит война с другими христианами, нежели османская угроза 45. Широкую известность приобрела книга Братислава из Митровиц (1576—1635), где описываются пребывание автора в османском плену и перенесенные им страдания 46.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: