Только за три года, с 2006-го по 2009-й, в России закрыто 3696 школ.

Закрыто! Вы только вдумайтесь, вникните: закрыто – закрыто!!! – 3696 школ. Школ!! И… И как бы ничего такого особенного не происходит. И наши демократически-рыночные СМИ этак спокойненько, даже как бы с удовлетворением, без тени тревоги «благовествуют», что, дескать, просто-напросто «идет оптимизация» (во словечко-то!) – «малоперспективных малокомплектных школ».

А наряду с тем «оптимизируются» – закрываются, уничтожаются!! – прекращают свое существование многочисленные в недавнем советском прошлом Дома творчества юных, музыкальные и спортивные школы, творческие студии, секции и кружки по интересам. А им на смену…

Что – им на смену? А вот что:

«Сегодня Россия вышла на первое место в мире по детской и подростковой преступности…»

А Церковь что же? Храмов больше, священства больше и…

И преступности больше?!

«Оптимизация!..»

По мнению главы близкого Президенту Института современного развития (ИнСоРа) Игоря Юргенса, главное препятствие – (препятствие!) развитию страны – русский народ: «архаичный, отсталый, иждивенец, в который европейский менталитет удастся втемяшить (втемяшить!) не ранее 2025 года». Но…

Но при сегодняшней смертности, продолжительности жизни русского человека за 15 лет в мир иной уйдут все, кому сегодня около 50 лет. Уйдут… миллионов 25—30 человек. И вот тогда, значит, меньше останется тех, кто мешает победоносному шествию демократически-рыночной, в том числе и «сексуальной» ельцинско-путинско-медведевской р-революции.

Уря! Уря! Полный восторг!

А злые языки пока что не ушедших в мир иной «старых» и «полустарых» русских с печальной усмешкой трезвонят о том, что фактически идет «зачистка-очистка» территории России от титульного, стержневого, государствообразующего русского народа.

А поля? Миллионы гектаров плодородных земель чертополох заполонил. В одно распрекрасное время забугорно-заокеанский Запад откажет в продаже нам продуктов питания, что, как медведь в берлоге зимой, лапу сосать будем, да? Или: будьте как птицы небесные, «они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш небесный питает их» (Мф. 6. 26)?

Исторические параллели, говорят, опасны, но тут вдруг вот что приходит на ум. Известный европейский путешественник Адам Олеарий, побывав на Руси в начале XVII века, описал случай, свидетелем которого ему довелось стать во время пожара в одной русской деревне:

«Некий русский крестьянин, когда загорелась изба, вынес икону Святого Николы и, держа ее в руках, встал против огня в надежде, что она поможет погасить пожар. Но пожар не утихал, наоборот, разгорался все сильнее. И тогда бедняк, в отчаянье, швырнув икону в огонь, с досадой вскричал:

– Не хочешь нам помочь – помоги Себе Сам!»

Сказка – ложь, да в ней – намек. И как тут не озадачиться: а по той ли дороге, к тому ли храму, к тому ли Богу мы опять пошли? И как тут вслед Розанову не воззвать:

– Ты где, почто молчишь, Христос?

«”Или, или, лама савахфани?” То есть: “Боже Мой! Боже мой! Для чего Ты Мена оставил?”» (Мф. 27. 46).

Сам же учил:

«…Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» (Мф. 7. 12).

Или к Тебе это не относится? Или, достигнув по воскресении Своем Царствия Небесного, о наших земных горестях и думать напрочь забыл? Сытый голодного не разумеет, да? Или Ты внемлешь лишь просьбам избранных и обласканных Тобой Борисов Олигарховичей? Или у русского народа такая уж изначально роковая судьба – уповать лишь на самого себя?

– Ты где, почто молчишь, Христос?

Молчишь. И, право, как тут вслед Розанову не вздохнуть:

– Уж не Тень ли Ты? Таинственная Тень…

А тут еще эпизод из времен второй мировой войны. Работая над книгой «Атомная трагедия», я выписал для эпиграфа к одной из глав молитву капеллана американских ВВС, сымпровизированную им для экипажа «летающей крепости» перед вылетом на атомную бомбардировку японских городов Хиросимы и Нагасаки.

«Всемогущий Боже, Отец милосердный, мы молим Тебя быть добрым к тем, кто летит в эту ночь. Охрани и защити тех, кто отважился взлететь в черноту Твоего неба. Удержи их на Твоих крыльях. Спаси их тело и душу и верни их нам. Дай нам всем нужную силу в те часы, когда они летят; воздай им по заслугам…»

Впечатляющая молитва, не правда ли? Трогательно-проникновенная. Душещипательная. Ну, а итог?

Длительное время работавший в Японии писатель Всеволод Овчинников свидетельствует:

«Обезглавленный каменный Христос и доныне стоит там среди развалин, опровергая собственную проповедь о том, будто в мольбах можно обрести спасение».

А ведь если вникнуть, молитва (мольба) капеллана о благословении и благодати Божией летящим на атомную бомбардировку, это же, по существу, просьба, призыв к Богу стать сообщником, соучастником жесточайшего и величайшего в мире кровавого преступления. И Он, Всемилостивый и Милосердный, таким соучастником стал!

Хотя чего ж удивляться, если Он был соучастником и растянувшейся на века церковно-христианской инквизиции! Называя вещи своими именами, инквизиция – это растянувшийся на века беспощадный массовый церковно-христианский террор. И поскольку всякое действие вызывает равнозначное противодействие, то беспощадный массовый большевистско-ленинский кроваво-красный террор – явление вполне закономерное.

И, несомненно, предостерегающее.

И обезглавленный при атомной бомбардировке каменный Иисус Христос – не символическое ли предупреждение христианству о неотвратимости исторического возмездия?!

Ибо соучастник – это же и соумышленник.

В данном контексте – злоумышленник.

Впрочем, живя в эпоху начала освоения космоса и ядерной энергии, не пора ли повнимательнее взглянуть и на такие, похожие на сказку, евангельские тексты, как вифлеемская звезда с востока (Мф. 2. 2), «глас с небес» (Мф. 3. 17), явившиеся к Иисусу Христу для беседы Моисей и Илия (Мф. 17. 2, 3), «глас из облака» (Мф. 17. 5), а особенно – вот это:

«И вот, сделалось великое землетрясение; ибо Ангел Господень, сошедший с небес, приступив, отвалил камень от двери гроба и сидел на нем.

Вид его был, как молния, и одежда его бела, как снег.

Устрашившись его, стерегущие пришли в трепет и стали, как мертвые» (Мф. 28. 2—4).

Картина достаточно красноречивая, чтобы предположить молнию и землю содрогающий грохот некоего летательного аппарата и сверкающий скафандр на невесть откуда появившемся Ангеле. Не похоже ли на то, что Иисус Христос, говоря современной терминологией, был либо контактером, общающимся с космическими пришельцами, либо был таковым и Сам?

Веков сомнений

«Ум человеческий не пророк, но – угадчик».

Это – Пушкин.

«Нет величия там, где нет простоты, добра и правды».

А это – Лев Толстой.

Прочтя Евангелия под таким углом зрения, немалую испытываешь скорбь. Истинно за двухтысячелетней давностью мы можем лишь предположительно угадывать, что и как там было в те ветхозаветные времена. А простоты, добра и правды в святых благовествованиях – увы, увы, ой, как недостает.

Вот то-то и оно. И какое уж тут в таком разе божественное величие? И я вновь и вновь в силу своего сермяжного писчебумажного опыта возвращаюсь к мысли о том, что перед нами один из древних письменных источников в жанре трагедии, где в типизированном образе Иисуса Христа совмещены черты и деяния многих и многих странствующих в те времена проповедников и пророков.

Что, собственно, признает и Сам Иисус, называя таковых лжехристами. Небезосновательны, можно предположить, и упоминания о «спускавшихся» к Нему с небес Моисея, Илии и Ангела, не исключено – инопланетян.

Так ли, иначе ли, повторю, мои раздумья над текстами Евангелий – всего лишь догадки, и я, разумеется, ни в коем разе не хочу выставлять их истиной в последней инстанции. Но мне претит, что молчалинское «Не должно сметь свое суждение иметь» диктуется церковными ортодоксами. Да еще с опорой на такого вот рода Святые писания:

«Даже и в мыслях твоих не злословь царя, и в спальной комнате твоей не злословь богатого; потому что птица небесная может перенесть слово твое, и крылатая – пересказать речь твою» (Екк. 10. 20).

А тут еще и такое:

«Итак, какое преимущество быть Иудеем, или какая польза от обрезания? Великое преимущество во всех отношениях, а наипаче в том, что им вверено слово Божие» (Рим. 3.1, 2).

Даже и комментировать противно, ибо мне, необрезанному, слово Божие, видите ли, не вверено, и вообще лучше помалкивать в тряпочку даже и в спальне своей, ибо:

«Да и все почти по закону очищается кровью; и без пролития крови не бывает прощения» (Евр. 9. 22).

Зато им, «богоизбранным», вот какая лафа:

«Кто побеждает и соблюдает дела Мои до конца, тому дам власть над язычниками, и будет пасти их жезлом железным; как сосуды глиняные, они сокрушатся, как и Я получил власть от Отца Моего» (Откр. 2. 26, 27).

И кто же это получает власть надо мной, язычником, и кто будет пасти меня «жезлом железным»?

«Верующий в Него не судится, а неверующий уже осужден, потому что не уверовал во имя Единородного Сына Божия» (Ин. 3. 18).

Но если мне, необрезанному славяно-русскому язычнику, грозят и Страшным Судом и «жезлом железным»» от имени Бога Сына и Бога Отца, которые едины в христианской Троице как Господь Бог Израилев (см. Мк. 12. 29), то бишь едины во плоти как израильтяне, то вы уж извините, господа «богоизбранные», но мое национальное чувство глубоко уязвлено и оскорблено. И не надо мне затыкать рот ярлыком антисемита. И чем больше вы меня стращаете, чем больше запугиваете, тем с большей силой протестуют против вашего ловко замаскированного насилия генетически унаследованный от предков мой русский дух и моя русская мысль.

Или, как любил говаривать мой доблестный комдив Михаил Андреевич Живолуп, законы физики на самом резвом скакуне не объедешь. То бишь, всякое действие вызывает противодействие, и мне, вопреки всем святым благовествованиям Иисуса Христа, думается по-своему. И думается мне в силу моего славяно-русского язычества вот о чем. Мы, русские, живем в цикле истории, начавшемся в язычестве, и в согласии с методикой исторического развития по классическому закону «Все возвращается на круги своя» (сиречь – закону всемирного круговращения) движемся опять же к язычеству, только, пожалуй, в его более совершенном виде.

А путь, предуказанный великим иудейским авантюристом Иисусом Христом, это путь в неведомое воображаемое. Это, прямо скажем, путь в никуда. Он в силу невероятно раздутого в Себе тщеславия и честолюбия, во имя личного величия, самозвано ринулся вести внимающих Ему в некое потустороннее Царствие Небесное, то есть – в никуда. Он взялся вести туда, где ни Он Сам и никто другой никогда не был, и по неведомой дороге, как слепой слепых.

К чему это приведет, Сам же и предугадал. Беда же прежде всего в том, что как Его самого распяли на кресте физически, так рано или поздно может оказаться идейно морально распятым и Его Христианство. Ибо, что ни говори, Он был, по существу, первым сектантом в иудаизме, да затем и после Него христианство долго еще оставалось одной из иудейских сект. И хотя оно позже отделилось от иудаизма, но во многом сохранило в себе его наследственные черты, его законы. А иудаистские Священные книги целиком вошли в христианскую Библию.

Посмотрим правде в глаза в нашей сегодняшней постсоветской России. Никто так не осквернил идею коммунизма, как назвавшие себя коммунистами и дорвавшиеся в 1917 году до власти иудеи-большевики, все эти «пламенные революционеры» и «железные наркомы» с разветвленной системой комиссаров и комиссарчиков в низах. И никто так людей не отвращает от Бога, как называющие себя священниками преосвященные святейшества, владыки и прочие пастыри-батюшки. Они сегодня, комиссары на ограбленной, оскорбленной и униженной Святой Руси. В них теперь видят свою главную опору так называемые «новые русские». Но…

Но опора-то, сколь ты ее не подновляй, давно и крепко обветшавшая и потому ох как весьма не надежная. Как и сама власть дьявола – Золотого тельца, на которую уповают олигархи с длинной еврейской фамилией. И вопрос на сей раз стоит еще круче, еще острее: либо – либо. Либо и в самом деле в великом пока еще Русском народе будет окончательно уничтожен самый гордый и самый непокорный Русский дух, либо…

Как там на сей счет говорят в народе? Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты.

А еще – русская народная пословица:

«Злой с лукавым водились, да оба в яму свалились».

В 60-е годы минувшего века и во Франции, казалось, что восторжествует коммунистическая идея. Однако этого не произошло. Почему? А – церковь не допустила. Сотни священников отправила не в храмы, а на заводы, в низы рядовых тружеников. Они сняли рясы и встали в спецовках у станков. Они вкалывали, пахали вместе со всеми, а в перерыве, в раздевалке да столовке, то есть в доверительном общении на равных вели беседы о заводских и житейских проблемах, находя на фактах подтверждение своим евангельским проповедям.

А у нас? Недавно мне довелось поприсутствовать на встрече главы Гдовского района с сельскими батюшками. Они с вполне понятным беспокойством сетовали на то, что прихожан становится все меньше и меньше, поскольку старики умирают, а молодежь не идет. Один из присутствовавших, кстати, директор средней школы, заметил, что процент посещаемости богослужений и по всей стране весьма низок – не превышает 3—4 процентов от количества населения.

В чем я не раз имел возможность удостовериться лично. Прихожу как-то зимой на вечернее богослужение – в Гдовском храме в полумраке стоят всего лишь пять старушек, и отец Михаил читает им проповедь. Стоит ли гадать о том, какое у него было настроение.

И чего ж такому удивляться! Прямо скажем: идут в храм скорбеть, печалиться, ныть, а нередко и лицемерно прибедняться. Едва входят – и сразу на лицах этакое, видите ли, постное благопристойное благочестие, а так и кажется, что лица окаменело озабоченные. Лишь для вида подобострастные, ибо у всех какие-то прямо-таки испуганно устремленные в никуда, пустые глаза. Право, глаза человека, тупо покорного судьбе, и даже у детей младшего школьного возраста, которых приводят с собой бабушки, во взгляде вдруг появляется такая обреченность, глубина которой измеряется поистине сотнями лет. Не думаю, что после одного такого стояния на молебне их опять повлечет в храм.

Да то же самое можно сказать и о сегодняшних взрослых. Число заново отстроенных и новых храмов растет, а в частных беседах мне все чаще доводится слышать известные печальной усмешливостью слова Эвгениуша Иваницкого: «Я бы, может, и уверовал в Бога, да смущает толпа посредников». У народа ведь, как говорится, тысячи глаз, и народ, пожалуй, не менее всевидящ, чем Сам Господь, и народ при нашем большевистско-советском религиозном опыте не может не задаваться вопросом: а куда они, эти новоявленные пастыри, опять взялись нас вести? Было же, было, что поп Гапон к батюшке царю повел, а куда привел? Было же, было, с 988 по 1917 год все православные попы слаженным хором истово славили Иисуса Христа и пылко возносили молитвы о добром здравии и благоденствии князей, царей и всему 300-летнему Дому Романовых, а итог?

Если отстраняясь посмотреть на так называемый Закон Божий, то к чему сводились все Святые благовествования, все назидания велеречивого проповедника Иисуса Христа? Да, в общем, к высокомерному самовозвеличению:

– Ах вы, люди-людишки! Вы все не так живете. Вы не знаете, как надо жить, а Я знаю, и Я вас научу. Только поверьте, что Я – Сын Божий и Я ваш Бог.

А не так ли и все христианство? Все учит, учит, учит, больше двух тысяч лет учит, а чему научило? И почему ничему так и не научило? Не потому ли, что и само высокопарно говорит одно, а делает другое?

А потом с той же ухваткой и теми же методами принялись учить – воодушевлять «темные массы» и большевики – интернационалисты, в подавляющем верхушечном большинстве все почему-то как на подбор с ярко выраженными иудейскими фамилиями под масками псевдонимов. Правда, как и с благими обещаниями учредить рай на земле, так и в неистовой борьбе с «церковно-поповским мракобесием» забежали далеко вперед, перескочив некие объективно неизбежные фазы развития человеческого общества. И как всемирную коммуну ринулись строить жесточайшими насильственными методами, так же насильственно вознамерились подавить в человечестве религиозное – на уровне инстинкта – генетическое подсознание.

На чем, собственно, столь же пламенно и скоропостижно и погорели. Ибо, как ни крути и как ни верти, все религии, без какого-либо исключения, вытекли из недр человеческой души, и посему не должны быть уничтожаемы насильно извне.

Размышляя об этом, Вольтер пришел к выводу, что если бы Бога не было, то Его следовало бы выдумать. Лев Толстой пытался каким-то образом существующего Бога улучшить. Максим Горький занялся было поисками нового Бога, за что был нещадно высмеян безбожником Лениным…

Список этот можно продолжить. За редким исключением, людям в их подавляющем большинстве нужен Бог. Почему? Зачем?

Думается по сему поводу так. Все мы, люди-человеки, выходим из нашего детства и в глубине души до конца жизни так и остаемся детьми. А детям нужны родители. Нужен отец и мать, нужны их ласка, утешение, забота и опека. А затем вот эта пожизненно сохраняющаяся и вполне понятная естественная потребность подсознательно переплетается с подсознательным ощущением того, что рядом с нами, рядом с нашей жизнью, существует еще и какая-то иная, неведомая нам жизнь. И что существуют некие, еще не познанные наукой сверхъестественные силы. Да плюс к сему непостижимая загадка неизбежного ухода в мир иной, в небытие, а хотелось бы верить – в инобытие. Вот вам и наше так называемое религиозное чувство, и вера (скорее – надежда) в загробное царство. Помещенное однако же не в землю, не под землю, а – на влекущие наше воображение небеса.

Туда, на небеса, якобы и улетел, вознесся, воспарил якобы воскресший Иисус Христос.

Еще бы! А куда же еще? Если бы под Землю провалился, сочли бы дьяволом в согласии со своими верованиями, а главное – начали бы искать, землю рыть, чтобы найти, а вот на небо…

Небо – вон оно какое, беспредельное, до неведомых звезд простирающееся, попробуй там найди! Словом, улетел туда – незнамо куда, поставил тем самым покинутое стадо овец в такой тупик, в коем даже и размышлять грешно и бесполезно, куда же Его ангелы-архангелы вознесли. Но…

Но тут такой еретический вопросец сам собой напрашивается. Ладно, мол, нам не дано знать, куда он улетел, да только вот не дает покоя грустно-печальная мыслишка: а зачем улетел? Зачем?!

Ну, в самом-то деле, при самом доверчиво-наивном отношении к такому происшествию непонятно это Его воскресение – вознесение. Не логично. Алогично. Ведь явившись-объявившись после своей смерти на кресте живым, целехоньким и невредимым не только перед своими учениками, но и перед не поверившими Ему иудеями, и перед судившим Его синедрионом, и вообще перед всем народом, он тем самым воочию доказал бы и правоту Своих проповедей, и Свое божественное происхождение. Чем, несомненно, с маху поверг бы к Своим Божественным Стопам всех и вся, и полностью исключил бы наималейшее Себе противодействие. А Он…

– Я судить потом, попозже приду.

– Когда—попозже?

– А – не знаю, когда. Когда-нибудь…

Вечность – от слова «век». А тут уже вон сколько – 20 веков, двадцать вечностей минуло, а Его все нет как нет. Улизнул куда-то неизвестно зачем, и след Его простыл, и бросил на произвол судьбы уверовавшее в Него стадо овец Христовых. И это после того, как Сам уверял, что Он – «пастырь добрый», и что Он и Его стадо – одно…

Во брехло, а?!

Да это тоже еще и полбеды. Беда, причем – страшная, непоправимая, в том, что Своим исчезновением, по существу, трусливым и даже преступным бегством в неведомый иной мир, «туда, незнамо куда», Он поставил под сомнение не только Свое личное возвращение к жизни, но и вообще веру в возможность воскреснуть после смерти. А отсюда – прямой шаг к полному разочарованию и во всех Его проповедях, и вообще в некое Царство Небесное с его вечной райской жизнью, и в существование Самого Господа Бога. И растянулся этот шаг на 20 веков!

Даже если несмотря ни на что не поддаваться сомнениям, то все равно, исходя из евангельских проповедей, идеал христианства – некая потусторонняя, загробная жизнь, которая начнется лишь после смерти. Прямо говоря, идеал христианства – смерть. Вот умрешь, тогда все и получишь, а тут… Тут можно и не жить, а просто кое-как прозябать. Даже выгоднее, чтобы ты тут, на земле, как можно хуже жизнь прожил, зато тебе там и Бог щедрее воздаст. Мучайся, раб Божий, и не ропщи на господ.

Не знаю, не берусь судить, кому как, а меня такой идеал не привлекает. На мой еретический взгляд, идеал язычества правдивее и человечнее, ибо идеал язычества – жизнь. Нормальная, в полном согласии с благородными, объективными законами нашего высшего языческого Божества – Матушки-Природы.

Хотя тут же, размышляя так, ловлю себя на другом. А некий надмирный, что ли, неведомый Бог – он где? Над миром, над Природой, что ли? Иже еси на небесех? А небеса, в том ряду и космос, разве не Природа? А коли так, то можно ли, правомерно ли разделять Природу и Бога? Материю и Разум?

Исследователями установлено, что некоторые древние культуры, в частности, наша ранне-славянская, были «обоерукими». То есть славянорусы могли одинаково владеть и левой и правой рукой, и оба полушария мозга играли у них одинаково важную роль, а вместе с тем и интуиция, и разум – то и другое равно служили прапрародителям в жизни и в познании бесконечно непостижимого мира. Проще говоря, были равно связаны и с материей – Природой, и с Природой духовной – Разумом. Тогда, надо думать, и сотворен был человек не отдельно кем-то одним – Природой или Разумом, Материей и Духом.

Известный наш ученый, доктор наук, физик и математик О.В.Тупицын первым из отечественных исследователей математически доказал, что вся Вселенная, а вместе с ней и человек, сотворены Разумом, неизмеримо более могущественным, чем человеческий. То есть, можно сказать, Богом. Но что при этом интересно. В своих «тетрадях» О.В.Тупицын пишет, что жизнь – это строго упорядоченный процесс движения материи, а смерть – это, напротив, хаос, беспорядок, разрушение, гибель. О какой же потусторонней жизни, о каком воскресении – вознесении – оживлении тут можно вести речь?

И еще вот о чем. Так называемая «теория эволюции», разработанная в XIX столетии Чарльзом Дарвином, не выдерживая потока новых открытий, сегодня трещит по всем швам. Современной науке неизвестно ни одного существа, о котором можно было бы сказать, что оно развилось на основании другого, развилось, сформировалось из другого. То есть, грубо говоря, у каждого были свои отец и мать. Не отсюда ли и языческое многобожие? А если учесть, что Бог – это Тайна, то и Тайна эта у каждого своя.

Вспоминается древнее, как мир, мудрое, жизнью, опытом проверенное народное речение: чужим умом жить не будешь, надо свой иметь.

Не то ли самое следует сказать и о некоем непостижимом Сверхразуме? Чужим и Сверхразумом жить не станешь, надо все-таки свой, родной, иметь!

И свою Троицу, где Бог Отец – Ярило, Божья Матерь – Матушка Природа, Бог Дух Святой – Русский Дух.

Кто может вместить, да вместит!

Истины, разумеется, банальные. Но, увы, извечные и, похоже, вечные. Иное дело, что, скажем, вместо всех этих культов Христа, Иеговы, Будды, Магомета, Вишну и Шивы было бы правомернее исповедовать культ Разума. Но ребенку, как известно, до всего нужно дорасти. Не так ли и человечеству? А что касается красиво-загадочного евангельского «Слово было у Бога и слово Было Бог», то, как сказал Федор Тютчев,

Нам не дано предугадать,

Как слово наше отзовется…

И каким может оказаться «возвращение на круги своя». Жизнь-матушка, что ни говори, шутница та еще. Иной раз такую закавыку подсуропит—пальчики оближешь! Человек предполагает, а жизнь располагает…

А религия, церковь…

Лев Толстой, размышляя об этом, пришёл к выводу: «Всё живое независимо от церкви».

Воскресение

Помните и то,

что всему бывает конец;

даже скалы гранитные

выветриваются, подмываются;

даже исполинские тела небесные гибнут.

Константин Леонтьев

Ибо не имеем здесь существующего града,

но грядущего взыскуем.

Евр. 13. 14

Культ карго

Да вот, скажем, нечто вроде анекдота времен второй мировой бойни. Впрочем, нет, это никакой не анекдот, а самая что ни на есть взаправдашняя быль. Даже, пожалуй, жанр от современного фольклора. Соответственно и название – культ карго.

Любопытно? Да уж, что бы это такое под столь загадочным наименованием подразумевается? Культ – это ведь почитание, молитвенное поклонение, обожание, вплоть до обожествления. Как, к примеру, культ Иисуса Христа. Или, допустим, культ Сталина. А тут – культ карго. А что такое – карго?

Первое, что приходит на ум по созвучию, это наше русское – карга. То бишь – старуха. Так чаще всего и употребляется: старая карга. И подразумевается старуха дряхлая, вся в глубоких морщинах, с крючковатым носом, в три погибели сгорбленная, и непременно – с клюкой. Ну, наподобие Бабы Яги. Так что же, культ карго – обожание такой вот красавицы?

Ха-ха, чепуха! А завезли ее к нам, эту чепуху, американские летчики. Причем не из Америки, а из почти неведомой для нас Океании. То есть из Новой Гвинеи, Новой Зеландии и с других Океанических островов, рассыпанных по Тихому океану вблизи Австралии. Там у них после трагедии Перл-Харбора было понастроено много военно-морских и авиационных баз для налетов на Японию. Снабжение этих баз союзники наладили не только морским путем, но и межконтинентальными рейсами своей транспортной авиации с промежуточными посадками на наших аэродромах.

И вот сядут у нас, приземлятся, значит, эти янки от дяди Сэма – высокомерные такие, надменные, самодовольные: о кей, Иван, сэнк ю вери мач! А что, им и война не война, а вроде как увлекательные прогулки по небу из одного полушария да в другое, поскольку летали на такой высоте, какой тогдашние японские истребители ни в жизнь достичь не могли. И пока им наши аэродромщики бензобаки дозаправляли, все чего-то со смешками промеж собой га-га-га да гы-гы-гы. А поди разбери, если мы по-ихнему ни гу-гу.

– Чего это они, как застоявшиеся жеребцы, ржут? – у переводчика интересуемся. Дескать, уж не над нашими ли русскими порядками?

А тот то ли толком не вник, то ли мы его недопоняли, лишь этак снисходительно похехекал.

– Да нет, – поморщился, – не насмехаются, а выпендриваются. Знают, что мы безбожники, так свою религиозность перед нами взапуски выпячивают. Чего ни коснись, все Бог да Бог. И хлеб – Бог, и даже ящик виски, и вообще любой груз, все у них – Бог.

– А может, просто зубоскальничают, – помолчав, вслух кто-то предположил. – Поскольку грузы возят, то отсюда и культ такой. Карго с английского – груз. Культ груза, значит…

Нас это не очень-то и удивило. Нет, просто позабавило, и мы этак понимающе поулыбались.

А чего тут не понимать, время было такое – эра авиации, эра покорения пятого, воздушного, то есть, самого великого океана. Мы и сами-то и в шутку, и всерьез числили себя романтиками неба, и на все, что было связано с небом, смотрели чуть ли не с обожанием. Вполне можно было самолетопоклонниками назвать. Да и во всем мире культ авиации процветал.

Тут тоже в развитии наглядно своя последовательность прослеживается: культ Солнца – культ Огня – культ Перуна – культ родоначальника племени – культ вождя – культ Сталина. Не так давно «новые русские» вознамерились было еще и культ Бориса Ельцина подраздуть – не получилось. Ну, да, мы не о том, мы о культе авиации. Было? Было. Я же по себе отчетливо помню, что когда над нашей лесной Кургановкой начали первые самолеты пролетать, так мы же всей деревней, разинув рты, на них дивились. А старики да перепуганные старухи – так те трясущимися руками крестным знамением себя осеняли:

– Свят, свят, свят… Господи, помилуй! Господи помилуй!..

Знающие, бывалые мужики важно объясняли:

– Аэропланы… Железные птицы…

Там, высоко вверху, аж под самыми облаками, они напоминали собой громко жужжащих стрекоз. И когда одна из этих стрекоз, эта железная птица опустилась и села вдруг за околицей на лужайку – так это же и не передать, что творилось! Народ, как оглашенный, со всех сторон туда толпами ринулся. Не только из нашей – из всех окрестных деревень, и стар и мал сломя голову мчались. И не только для нас, малышни, для всех – полный восторг: чудо! Сказка!.. Дух захватывало…

А на летчика как пялились? Ну-у, это же и вообще! Бог – не бог, ангел – не ангел, а что-то около того.

Да и потом, позже, когда я и сам уже военным летчиком стал, долго еще наша профессия, прямо скажем, культовой оставалась. Что нам, конечно же, весьма и весьма льстило. Мы ведь тоже простые смертные, как и все люди-человеки. Так почему бы иной раз и не подзадрать нос?!

– Короли воздуха!

– Покорители воздушной стихии!

– Небожители!

– Люди-птицы!

Не забудем, что космонавтов тогда еще не было.

А Бог?..

Про Бога, как такового, и упоминать-то считалось верхом старорежимного невежества. Поэтому у нас в авиации еще и такая побасенка была:

– Кто из птиц выше всех?

– Орел.

– А кто выше орла?

– Летчик.

– А кто выше летчика?

– Никого.

– Значит, кто летчик?

– Бог!

Вот так-то! Знай наших!

В таком свете восприняли мы по-первости и упоминание о культе карго. Как очередную, теперь уже международную, авиационную потешку. Как обыкновенный летчицкий треп в жанре забавных полуфольклорных баек наподобие охотничьих рассказов, где правда сдобрена доброй порцией веселого вымысла.

И в общем-то было близко к тому. Тем не менее речь шла действительно о новом религиозном культе. Вернее, о рождении такового. И даже не одного, а нескольких, объединенных позже под таким общим названием.

А первопричиной и явились эти вот грузы, перевозимые американскими летчиками в Океанию для обеспечения их расположенных там военно-морских и авиационных баз. Не на всех островах, где находились войска, были оборудованы взлетно-посадочные полосы для приема тяжелых транспортных самолетов, и грузы сбрасывались туда на парашютах. Вполне понятно, что изрядная доля их доставалась туземцам. И не трудно представить, как воспринимались эти «дары неба» людьми, ведущими образ жизни первобытно-общинного строя.

Отсюда и началось.

Впрочем, тоже не без предыстории.

Хохоток вулкана

О чем первым делом вспоминаешь при мысли об Океании? Наверно, надо бы про Магеллана, но у меня тотчас всплывает в памяти имя Джеймса Кука. Это ведь там его в 1779 году туземцы съели. Почему да как, об этом в общем-то и не думаешь. Ну, съели и съели. Дикари потому что. Людоеды. А меж тем наш Миклухо-Маклай среди них в хижине поболе двух лет жил, и ничего, никто его и пальцем не тронул. Это как объяснить, а?

Тут, пожалуй, уместно нашего первого рюриковича – князя Игоря вспомнить. Я имею в виду его бесславный поход на древлян. Те ведь не воинственными вроде были, дань платить не отказывались, и он со своей дружиной преспокойно все, что полагалось, собрал. Да только вот маловато ему показалось, он сразу взял и на второй заход поворотил. То есть сдуру не сдуру, а жадность дурака обуяла. На чем тут же и погорел.

– Повадится волк овец из стада таскать – не успокоится, пока всех не перетаскает, – рассудили, озлясь, древляне.

И – за шкирку, и одну ногу – к вершине одной березы, другую – к другой, и – р-раз! – отпустили – и надвое, пополам! Вот так-то, князюшка, чтобы и другим неповадно было.

А с Куком разве не тот же грех? Это сегодня он для надменных бриттов и овеянный легендами отважный морской волк, и первооткрыватель, и все такое. А для тамошних аборигенов Океании, да и по сути, такой же хапуга и бандит, как и сотни последовавших за ним его белых сородичей.

Потому и съели, чего уж там. Да и не его одного. Так ведь не потому, что человечина приятнее да ароматнее какой-нибудь тамошней говядины-буйволятины. Нет, причина тут несколько иная.

Был в жизни англичан период, который историки назвали «океаническим психозом». Это когда на здешние острова, прослышав про их сказочные богатства, британские психи наперегонки поперли. Отпетые сорвиголовы, безоглядные отчаюги, прожженные авантюристы, беглые каторжники, явные и тайные душегубы – тот еще подбор кадров, закачаешься! И – по морям, по волнам, нынче – здесь, завтра – там, команда за командой, шхуна за шхуной, флотилия за флотилией. Правь, Британия, владычица морей, наводи повсеместно свои цивилизованные порядки!

А следом, не опоздать бы, в самом-то деле, не отстать! – испанские, португальские, французские да германские многомачтовые парусные армады – вперед! Тореадор, смелее в бой! Даешь тропические да субтропические яства-лакомства, явайский ром, гавайские сигары, жгуче-страстных туземок и прочие заморские специи-пряности!

А что? Вон их сколько в этой Океании Океанических островов. Не один и не два, а, оказывается, что-то около десяти тысяч. И разбросаны они по всему необъятному ареалу на таких расстояниях один от другого, что население одного и слыхом не слыхивало о населенности другого. И проживает там, на этих островах, сотни и сотни различных народов, народностей и нацменьшинств. И говорят они на более чем трех десятках разных языков. И верования у них до смешного наивные, первобытные. Словом, глушь, дикость, полная оторванность от цивилизованного мира, надо же их объевропеить, да заодно и к истинному единому Богу привести!

И началась там экспансизация-цивилизация. И куда эти непрошеные цивилизаторы ни нагрянут – грабеж, разбой-мордобой да огнестрельные штучки-дрючки против допотопных каменных топоров, первобытных стрел да деревянных дедовских рогатин. А потом еще оскорблено обижались, что эти голопузые аборигены – надо же! – не брезговали их, таких культурных, употреблять в пищу.

Неистовее всех ярились христианские миссионеры, католики, протестанты, а в особенности – иезуиты. По разумению туземцев – белые колдуны. Такого добра у них и у самих – навалом, но свои – это все же свои. Они тоже, если не угодишь, и злых духов на тебя напустить могли, и амулета не продать, но если не скупясь ублажишь богатыми дарами, то и смилостивятся, и помогут. А эти…

Нет, этим иноязычным жадюгам сколько чего ни дай – все мало. Да и бесполезно. Глядишь, и в колдовстве разбирается, как свинья в апельсинах, и вообще. Ни злые, ни добрые духи им явно не повинуются, а уж хвастаются да выпендриваются – ну, куда! Одно только и привлекает – огненной водой угощают, да и то незадаром.

Истинно – психи. И одеты-то как – дурней не придумаешь. Тут жарища – без одежки-то невмоготу, а на них – балахоны какие-то безразмерные, одна только голова да пятки торчат, а все остальное от света под грубый холст спрятано. И как они только в таких обретаются! Ночью, может, еще и ничего, а днем? А на солнцепеке? Да тут же от духоты враз дуба дашь!

Или их амулет от всех бед оберегает? Вишь, на показ на груди вывесили! По-ихнему – крест. Блескучий такой, яркий – аж глазам больно. А увидят, что пялишься, его тебе – под нос:

– Целуй, раб Божий! Целуй, прозелит несчастный, коли Царствие Небесное узреть возжелал!

И еще руку к губам сунет: лобызай! И не дернись отстраниться – еще и в зубы тычка схлопочешь.

Тьфу!

Нет, свои какие-никакие, все же свои. Они пусть и не добрые, но, пожалуй, понятнее. А с белыми – одна докука. По-нашему-то ни бельмеса, так о какой-то там благой вести по занятным картинкам изо дня в день одно и то же блажат:

– Вот это, – пальцем тычут, – Господь Иисус Христос. А вот это Его подлюги-жидюги на кресте мученической смерти предали. А здесь Он воскрес. Ожил, проще говоря, и вознесся на небеса. Зачем? Как зачем? А чтобы оттуда, сверху, все видеть. Что

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: