Интуитивно подсознательно 26 глава

И это ведь про Псковскую русскую землю сказал великий Пушкин:

Там русский дух, там Русью пахнет…

Через пень-колоду

А Изборск… Вот уж где мыслей, вот где самых неожиданных раздумий! Не скажу, что у меня дух захватило от патриотического восторга, нет. Конечно, картина впечатляющая. Могучие крепостные стены, высоченные с многочисленными бойницами многоярусные башни. Купол православного храма. А поле… Славянское поле… Точнее, словенское… Какая ширь! Какая бескрайняя даль! Но город… Где же город?..

Согласно летописи, Изборск – это «Избореск на Словенских ключах», основание которого приписывают брату Рюрика – Трувору, когда «еще бе граду Пскова не сущее, но бяше тогда начальный град во стране той, зовомый Избореск…» Читаешь – душа радуется: «Рюрик седе в Новгороде, Синеус на Белоозере, а третий сядесте Трувор в Изборске».

На какой-то момент дыхание стеснилось в груди: Господи, Изборск! Здравствуй, Изборск! Низкий русский поклон тебе, наша древнейшая сторожевая застава! Крепость… Но… Но где же все-таки город? Нет города. Осталось лишь городище, где когда-то стоял Изборск, и зовется оно Труворовым, и все же, вот главное подтверждение тому – древний, массивный каменный Труворов крест. Но…

Постойте-ка, постойте! Датой основания города, по Нестору, считается 862 год, когда якобы пришел сюда Трувор, а христианство на Руси было принято более века спустя – в 988 году. Значит, Трувор был язычником! А мы, наивные, простодушные, доверчивые русские олухи все принимаем за чистую монету. Вон возле креста какая толпа туристов – очередь желающих сфотографироваться, запечатлеть свою благочестивую персону на фоне древнейшей христианской святыни. Вот так и творятся, и утверждаются красивые, якобы исторические басни, которыми, говоря по-русски, не кормят даже соловьев. Начиная с самого имени Трувор, которое появилось благодаря забавному языковому недоразумению. Фразу древнескандинавского предания «Рорик со своим домом и верною дружиною», которая в записи выглядит так: «Рорик син хьюз тру варинг», летописец перевел как «Рюрик, Синеус и Трувор». А остальное дорисовала, не знаю уж, народная или антинародная фантазия.

Тем не менее город Изборск был городом-крепостью, защищавшим подступы к Пскову с Запада, откуда постоянно накатывались волна за волной полчища иноземных захватчиков. Его называли еще Ключ-город, потому что владевший им получал в свои руки ключ к широко распахнувшейся за ним Русью. А сегодня… Сегодня Изборск – заурядная деревня, где число жителей немногим более пятисот человек. Услышав об этом, я аж вздрогнул. Отсюда «пошла земля Русская», а к чему пришла? И если вспомнить знаменитое древнекитайское, что по одной деревне можно судить обо всем государстве, то…

Нет, нет, не хотелось так думать, но ведь и наш Гдов в нынешних официальных административных документах называют уже не городом, а всего лишь городским поселением. И весь Гдовский район – не районом, а муниципальным образованием. Не знаю, кому как, а мне – горько и противно. Что еще за фиговина с морковиной? Словцо-то не русское, чужеродное. Заглядываю в словарь, оказывается, от латинского «муниция» – шуточное прозвище внутренней стражи, кислая муниция, гарнизонная крыса. Насмешка, короче говоря, издевка, глумление над русскими «муниципалами». Смиренные, покорные любой власти, поскольку власть – от Бога, овцы стада Христова все схавают…

На обратном пути все задумчиво молчали. Даже, пожалуй, вернее будет сказать – печально молчали, грустно. Да и картины, проплывающие за окнами автобуса, были не из радостных. Особенно удручал вид полупустых, полузаброшенных деревень. Ветхие бревенчатые избушки, во многих заколочены досками окна и двери, вдоль пустынных улиц покосившиеся заборы. Наше общее молчание очень не понравилось одному из ехавших с нами молодому пареньку, его, видимо, переполняли впечатления, и он, озоруя, чтобы подбодрить, встряхнуть нас, вдруг с вызовом запел нечто частушечное:

Деревушка на опушке,

Комары зажарили.

Не мешало ли подраться –

Кулаки заржавели…

На него недоуменно, с осуждением оглянулись, кто-то по-свойски одернул, не надо, мол, не шуми, и он смущенно утих. Сидевший с ним рядом его приятель, чтобы совсем уж не впасть в уныние, включил висевший у него на груди приемничек, но оттуда выплеснулось нечто такое не русское, кажется, латиноамериканское, что он сам испуганно переключил настройку. Но и там полилось для меня убийственно-мерзкое, якобы современно-молодежное:

Маленькая страна…

Маленькая страна…

Кто мне ответит, кто подскажет,

Где она, где она?

И мелодия, и голос – это же сплошное занудство, нытье, плач страдающего по этой какой-то там маленькой стране, без которой блеящей певичке ну вот так и дня не прожить. Да разве это про Россию? Про великую, бескрайнюю и своими просторами, и щедрой, широкой русской душой. Этой слезливо-мечтательной мерзостью явно навязывают русской молодежи мысль о том, что некая маленькая страна лучше той, про какую еще недавно торжественно и победно гремело:

Широка страна моя родная,

Много в ней лесов, полей и рек…

Скоро нам, наверно, начнут петь о том, как прекрасна жизнь американских индейцев в их маленьких резервациях. У меня с языка готовы были сорваться самые нелестные слова в адрес безусого любителя песенной пошлости, но меня вдруг опередил распорядитель нашей поездки – отец Михаил:

– Слушай, будь любезен, выключи, – попросил. И в ответ получил самое неожиданное:

– Но мы же не в церкви…

Общему возмущению не было предела, но протоиерей не вспылил. Спокойно, миролюбиво предложил:

– Давай лучше подремлем пока. Видишь, люди устали…

Нельзя было не отдать должное его выдержке и корректности, и все же он потом всю дорогу угрюмо молчал. Место рядом с ним было незанятым, все как-то словно стеснялись беспокоить его, а получалось – словно бы отстранялись, отгораживались, и я, видя это, подсел к нему, попытался разговорить:

– С чего взгрустнулось, отец Михаил? Или из-за этих мальчишек?

– Да нет, просто устал, – сухо обронил он, давая понять, что к разговору не склонен. Так молча и ехали. И лишь в Гдове, когда автобус остановился на перекрестке улиц Карла Маркса и Ленина, и все стали выходить, он вдруг сказал:

– А вы правы были, когда напечатали в «Гдовской заре» статью «Будет ли праздник на нашей улице?» Пока мы не уберем этот черный крест, достойной жизни у нас не будет…

А мне-то казалось, что я догадывался, о чем он так угрюмо молчит. Нет, не зря говорят, что каждый видит то, что хочет видеть, и слышит то, что ему хочется слышать. Вот и мы с ним. Смотрим на одно и то же, слышим одно и то же, а воспринимаем каждый по-своему. Но если уж налаживается хотя бы некое подобие взаимопонимания, то стоит ли его без конца разрушать? И я лишь с грустной иронией усмехнулся:

– Оказывается, кое в чем и мы можем сговориться? Ну, дай-то Бог!..

– Надо же Русь из греха вытаскивать! – строго отозвался он.

И при всей нашей разности нельзя было не оценить его неуемности и последовательности. Впрочем, ларчик его возросшей активности открывался довольно просто. Разговор о возвращении гдовским улицам их исторических наименований шел уже давно. В том числе и в публикациях районной газеты.

Но раньше пост главы района занимали бывшие коммунисты, и они, хотя, вроде, были и не против, изворотливо спустили вопрос на тормозах. Не так давно главой района был избран Николай Михайлович Миронов, которого отец Михаил крестил. На его поддержку он теперь и рассчитывал. Тем более, что тот в компартии не состоял и в партийной номенклатуре не числился. Так что я уже и не удивился, когда через некоторое время протоиерей пришел ко мне с письмом-обращением его церковного прихода к администрации района о возвращении улице Карла Маркса ее исторического названия – Петербургский проспект.

– Вот! Уже более ста человек подписали. Подпишете?

Ну что ты ему скажешь! Мне мечталось, что если уж затевать дело, то присвоить центральной улице Гдова имя Александра Невского, но отец Михаил так вот и горел нетерпением. Он с жаром принялся убеждать меня, что возвратить старое наименование проще, чем дать новое. Не хотелось охлаждать его бурный порыв, его страстную патриотическую настроенность:

– Ладно. Хорошо. Давайте…

Так постепенно через пень-колоду, через рытвины и ухабы бесконечного российского бездорожья, в спорах и размолвках налаживались наши взаимоотношения, разрешался наш странный церковно-атеистический поединок. Что же все-таки побуждало нас идти друг к другу, что тянуло-притягивало? Бог? Нет. Без лишних разглагольствований сразу прямо повторю: наша русскость. И не побоюсь громкости этих слов – русская душа тянулась к прусской душе, русская душа откликалась русской душе.

Внемлите и разумейте!

Русским народом давно подмечено: с кем поведешься, от того и наберешься. Правильно подмечено, мудро. Правда, в наши разудалые демократически-рыночно-капиталистические дни с их формулой «однова живем» и посему «бери от жизни все, что можешь урвать» расплодившиеся, как поганая мошкара в дурную погоду, алкаши переиначили эту пословицу на свой лад: «С кем поведешься, с тем и наберешься». Но я-то не пил, я давно установил для себя сухой закон и такого рода друзьям без обиняков говорил, что ни с ними набираться ни от них чего-то набираться не хочу и не буду, а пусть они от меня. И отец Михаил, зная это, тоже никогда мне распространенного «давай выпьем» не навязывал. Но чего-то иного мы, согласно пословице, друг от друга набирались. Чего?

Да, что ни говори, исподволь, где вольно, где невольно, он в чем-то влиял на меня, а я в чем-то – на него. А споры, разногласия… Ну, что ж, в спорах, как известно, и рождается истина. А роды – они ведь не безболезненны.

По роду моего, к сожалению, растянувшегося на долгие годы участия в общественно-патриотическом движении за учреждение Поля ратной славы на месте Ледового побоища мне доводилось общаться с многими священнослужителями. Конечно же, от каждой встречи оставались какие-то впечатления, и зачастую я не испытывал от этих встреч удовлетворения. Очень понравился настоятель воинского храма славного 96-го Омского полка – храма Святого благоверного великого русского князя Александра Невского в Пскове. С ним мы общались во время поездки на Бородинское поле и поле Куликово, а также на место Ледового побоища в деревню Кобылье Городище. Нельзя было не подивиться тому, с каким усердием, как ревностно проводил он богослужения, с каким вдохновением читал проповеди. Думалось: побольше бы нам таких батюшек! Так ведь не все такие, не все…

Говоря такое, естественно запинаюсь: а имею ли я право критически судить о священнослужителях? Но я и не обсуждаю и не осуждаю, а просто хочу сказать о, вроде бы, частных, сугубо личных моих впечатлениях. Еще в апреле 2002 года, когда отмечалось 760-летие победы Александра Невского в сражении на Чудском озере, участники Торжественного молебна в храме Михаила Архангела в деревне Кобылье Городище и Торжественного митинга-церемониала доверили мне написать текст обращения к Президенту. А туда как раз приехал архиепископ Псковский и Великолукский (ныне митрополит) Евсевий. И вот он идет со всей свитой, а я к нему. Так, дескать, и так, прошу вашего благословения нашему обращению. А он…

А он даже не приостановился. Как важно, с сознанием своего высокого достоинства шествовал, так и пошагал дальше, словно меня и не видел, и не слышал. Растерянно посторонившись, я кинулся следом:

– Так когда мне подойти к вам разрешите? За благословением подойти…

– Считайте, что я уже благословил, – этак небрежно, свысока обронил он и даже не оглянулся…

Уж как хотите, а чувство у меня в душе шелохнулось не из благодарных.

Нечто близкое к тому произошло и в Петербурге, в Александро-Невской Лавре. Видя, что решение вопроса об учреждении Поля ратной славы Отечества на месте легендарного и исторически судьбоносного для России Ледового побоища непозволительно, на мой взгляд, затягивается и, чего доброго, будет предано забвению, я написал и издал книгу «Князь всея Руси. Русская идея Александра Невского». Книга получила поддержку и была издана повторно при содействии общественного регионального движения «Патриоты Псковского края». В это повторное издание включено «Обращение к гражданам России, русским людям в ближнем и дальнем зарубежье», принятое участниками митинга в деревне Кобылье Городище в честь 765-летия Ледового побоища 18 апреля 2007 года. В тексте выражалась надежда, что свое слово в поддержку скажет и Александро-Невская Лавра. Естественно, я счел своим долгом передать книгу наместнику Александро-Невской Лавры архимандриту Назарию. Ответа, однако, не последовало.

Впрочем, спустя год книга была удостоена Всероссийской православной литературной премии имени Святого благоверного князя Александра Невского. Премия вручалась в Александро-Невской Лавре архимандритом Назарием. Пользуясь случаем, я обратился к нему с просьбой принять меня для более обстоятельного разговора по теме книги в любое назначенное им, удобное для него время. От такой встречи досточтимый архимандрит, прямо скажу, уклонился. На мои телефонные звонки в его приемную мне ответили, что Гдовский район Псковской области – это не наша епархия. А я-то, видите ли, по своей провинциальной наивности полагал, что учреждение Поля ратной славы на месте Ледового побоища нужно не только Гдовскому району и не только Псковской области, а – всей России, всему русскому народу.

Архиепископу Псковскому и Великолукскому Евсевию свою книгу «Князь всея Руси» я посылал еще в рукописи. Надеялся, что поможет издать, поскольку при храме Святого благоверного князя Александра Невского есть свое издательство. Ездил с этим вопросом и непосредственно к настоятелю храма отцу Олегу. Увы, увы, рукопись слишком объемна, для их типографии неподъемна. Ладно, когда книгу удалось издать, я тотчас передал ее архиепископу Евсевию, для гарантии получения – через отца Михаила, так сказать, из рук в руки. В ответ – молчание. Когда вышло второе издание – передал второй экземпляр через отца Олега Тэора, с убедительным наказом выразить его Высокопреосвященству мою настоятельную просьбу вникнуть в значимость вопроса. Воз, увы, и ныне там.

Что ж, понимаю, не сразу Москва строилась. Как там в Благой вести? «Ищите и обрящете, стучите – и вам отворят…» И если Александр Невский канонизирован Русской Православной Церковью, то в какие же ворота прежде всего и толкаться, если не в церковные? К чему обнадеживающе побудило и такое знаменательное событие, как проходившая в конце 2008 года Всероссийская программа центрального телевидения «Имя – Россия», где большинством голосов первенство было присуждено имени Александра Невского. Представлял Великого русского князя, выдающегося полководца, государственного, политического деятеля и дипломата Александра Невского митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл. Я обрадовано обратился к нему письмом с просьбой содействовать учреждению Поля ратной славы Отечества на месте Ледового побоища и послал ему свою книгу «Князь всея Руси». Ответа тоже не получил.

В дальнейшем опять случай. Осенью 2010 года местное областное телевидение сообщило, что 29 сентября Патриарх Московский и Всея Руси Кирилл посетит Спасо-Елеазаровский монастырь. Глава Гдовского района Николай Михайлович Миронов и его заместитель Александр Николаевич Панов – ко мне. Вот, дескать, возможность поговорить о нашем наболевшем вопросе лично. Поедете? Конечно же, я не просто поехал – на крыльях полетел. И что же? А – ничего. Милиционеров и омоновцев, охраняющих высокого гостя, было больше, чем собравшихся местных жителей. От въездной арки и до входа в храм дорожка была устелена коврами и усыпана живыми цветами. Когда Святейший пошел по ней со своим патриаршим посохом, украшенным драгоценными камнями, одна из женщин в притихшей толпе полушепотом сказала:

– Царь… Бабушка рассказывала, что вот так до революции царя встречали…

Меня, разумеется, к Святейшему Патриарху и близко не подпустили. Куда ни сунусь, милиционеры цепью локтем к локтю: «Нельзя!..» Вторая цепь – омоновцы. Стою, руки безнадежно опустились, и мысленно вопрошаю: «Что же ты мне не помог, Александр Невский?» И вдруг… Ну не чудо ли! – подходит красивая молодая послушница:

– Настоятельница приглашает вас на трапезу…

– Да я не ради того сюда приехал, – с обидой говорю и, показывая свою книгу «Князь всея Руси», объясняю, что меня привело. Благодаря ей, меня провели в трапезную, но поговорить со Святейшим так и не удалось, а книгу от меня принял его, не знаю уж, как по-церковному правильно назвать, порученец. Для убедительности я от руки написал, о чем хлопочу, и еще один экземпляр вручил порученцу. И так стало мне грустно, так не по себе, что от трапезы в сердцах с раздражением отмахнулся:

– Не ради того я сюда приехал…

Ну, и… Да опять – пустые хлопоты. Прямо говоря, как горохом об стенку. Несмотря на то, что она – церковная… Впрочем, пожалуй, следует сказать: слишком для меня, некоего безвестного мирянина, высокая, а каждый сверчок, известное дело, должен знать свой шесток. А мой шесток – храм, где настоятелем отец Михаил. Вот с ним, значит, и решай свои провинциальные причуды. И смиренно, как подобает овце стада Христова, благодари Всевышнего, что хоть здесь протоиерея не отгораживают от тебя цепями ОМОНа и милиции…

Иронизирую? Да уж как хотите, так и понимайте. А чтобы от грустных мыслей отвлечься, не лишне, пожалуй, еще и такой, появившийся в последние «бесцензурные» годы, юморной анекдотик привести:

«Не думай!

А если все-таки думаешь – не говори!

А если думаешь и говоришь – не пиши!

А если думаешь, говоришь и пишешь – не подписывайся!

А если все-таки думаешь, говоришь, пишешь и подписываешься – не удивляйся!»

Ибо, как говаривал мой дедушка, моряк-потемкинец, русский крестьянин Кондрат Антонович, Царство Ему Небесное, до царя далеко, до Бога высоко, и не лезь со своим сермяжным рылом в калашный ряд.

А еще он говорил:

– Слушай всех, а думай – сам.

Пытаюсь. Тем более, что слишком уж их много, желающих учить да поучать меня. А поглядишь на них – сами-то далеко, мягко говоря, небезупречны, эти навязывающиеся мне в наставники так называемые духовные пастыри. Ну, тот же, скажу попросту, нынешний митрополит Псковский и Великолукский Евсевий. Даже во внешнем облике сколько гонору, надменности, высокомерия. Ему со мной и разговаривать-то не захотелось. Он же – Высокопреосвященство, владыка, так положено его величать, так к нему обращаться, низко при этом кланяясь и подобострастно лобзая ему руку. Он же вон на какой высокой ступени начальственной лестницы, что ведет в Царствие Небесное к Самому Господу Богу, а я – кто…

Поскольку он областной церковный начальник, его, значит, следует приравнивать к главе области, к губернатору. А если по нашим армейским меркам судить, то – генерал? Ну, словом, большой начальник. Но право, мой комдив, Герой Советского Союза генерал Живолуп был куда проще и доступнее. И не без юмора. Я же понимаю, что он в шутку меня поучал: «Я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак» А тут…

Какие тут шутки-прибаутки, тут уже один внешний облик чего стоит! Поглядишь – как от солнечного света радужное сияние ослепляет. На голове сверкающая бисером, каменьями, узорным шитьем и иконами митра, знаменующая особую праведность, на плечах – омофор, означающий уподобление Христу, белый подризник, символизирующий чистоту души, на груди – в ювелирном обрамлении панагия с изображением Божией Матери, на талии знаменующий Божественную силу пояс, у бедра – палица, символ меча, символ власти. Все это, конечно, должно, если не сразить наповал, то привести взирающего в благоговейный священный трепет, склониться в подобающем подобострастном поклоне. Внемлите и разумейте!..

Сам-то я, признаться, никакого такого трепета не испытываю. Если Царствие Божие именуется Небесным, стало быть, оно где-то там, на небесах, в космосе, и мне иногда взбредает в башку, что, может, не мешало бы вот такими изготавливать высотные костюмы взмывающих выше тропосферы военных летчиков или скафандры космонавтов, но таковые, право, куда скромнее. Ну, и потом русские люди искони заметили: по одежке встречают, а по уму провожают. Не мое еретически-атеистическое дело судить-рядить о познаниях высокопоставленных церковников, но они и сами нередко судят друг о друге злее иных еретиков. Ну, вот уже упоминавшийся мной псковский священник иерей Павел Адельгейм в своей книге «Догмат о Церкви» пишет:

«Проезжая через Москву, я зашел в Патриархию и написал жалобу на правящего архиерея. Помнится, я писал: “Он проедет, как танк, и даже не обернется взглянуть, кого раздавил…”»

И мне живо вспомнилась та моя попытка поговорить с архиепископом Псковским и Великолукским Евсевием в деревне Кобылье Городище. Вот ведь верно подмечено, что о человеке можно судить даже по одному его поступку. Но читаем дальше:

«Говорят, Святейший Патриарх написал епископу увещание. Письму Патриарха я обязан тем, что до сих пор не изгнан, не запрещен, не отлучен».

Это, можно сказать, частный факт, единичный, но далее на основании других и, по всей видимости, более весомых, иерей Павел Адельгейм с вполне понятной горечью итожит:

«Беда наша в разобщении епископа с клиром и народом Божиим, которое нынче происходит в результате сращения церковной власти с областной номенклатурой и бизнесменами. Уровень благосостояния, бытовой комфорт, коммерческие интересы и политические амбиции объединяют их кругом общения, в который не допущены клир и миряне. Мы живем теперь в двух разных мирах».

А в заключение – и того горше:

«У меня немного надежды быть услышанным. К свидетелям бывает разное отношение. Изредка им внимают. Чаще убивают, как пел когда-то В. Высоцкий: «Провидцев, как и очевидцев, во все века сжигали на кострах»[3].

Тут мне несколько понятнее стало, почему отец Михаил всегда каменно умолкал, когда я заводил с ним разговор о той моей встрече в Кобыльем Городище или при его поездках в канцелярию Псковской епархии взять меня с собой для встречи с архиепископом. Он опасался сделать неосторожный шаг, сказать лишнее слово, а я мог запросто ляпнуть такое, что не поздоровилось бы и ему. Но Господи, Господи! Сказано же: «Не хлебом единым жив человек!» Разве какой-то корысти ради ездил я и на митинги в честь победы Александра Невского на месте Ледового побоища, и на встречу со Святейшим Патриархом в Спасо-Елеазаровский монастырь? Ведь не ради же трапезы, а ради пищи духовной. Увы, на Руси давно говорят: «Сытый голодного не разумеет…» Видимо, это относится не только к хлебу насущному…

Вспомнилось: 31 декабря 2002 года президент Путин поздравлял с наступающим Новым годом Святейшего Патриарха Алексия II в его апартаментах. Да-а, подумалось, покои царские. И мебель, и убранство – комфорт, богатство, изысканность. Два царя встретились – довольные, сытые, улыбающиеся, жизнерадостные. И это – на фоне едва ли не повального обнищания так называемого верноподданного простого народа!

Сытый голодного не разумеет…

У Лермонтова в свое время вырвалось:

Но есть и Божий суд, наперсники разврата,

Есть грозный Судия, он ждет,

Он неподкупен звону злата…

Подумалось про наших нынешних царей, поскольку всякая власть от Бога, чему, значит, и подтверждение – любовное лобзание Патриарха с Президентом: а вспоминают ли они о Божьем суде?!

И вдруг – бородатый безбожник-основоположник, низвергнутый ныне кумир коммунистов:

«Нет такого преступления, на которое не пошел бы капитал, когда прибыль 300 процентов…»

А что сказал бы он сегодня, когда у наших нынешних царей, министров-капиталистов и миллиардеров-олигархов прибыль превышает 1000 процентов?!

Какая уж тут совесть!..

Впрочем, я же не о том, я – о пище духовной. Ее-то сегодня, можно сказать, в переизбытке. Русской Православной Церкви возвращаются ранее принадлежавшие ей строения, строятся и открываются все новые и новые храмы и монастыри, растут ряды духовенства, и повсюду торжественно гремит:

– Скорее верблюд пройдет сквозь игольные уши, нежели богатый в Царствие Небесное. Внемлите и радуйтесь, рабы Божие, молитесь смиренно, не ропщите на власть, ибо она от Бога, терпите, ибо Христос терпел, и нам велел. Славьте Спасителя нашего и не копите себе богатств земных, ни серебра, ни злата, но помните: блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.

Что и говорит, впечатляет! Берет за душу. Очень уж все красиво, не зря овцы стада Христова уже более двух тысяч лет умильно блеют, жадно внимая таким проповедям. И хочется верить, очень хочется… И все же мне, махровому атеисту, еще и последователь бородатого основоположника антихрист Ленин вдруг вспоминается:

«Религия есть опиум народа. Религия – род духовной сивухи, в которой рабы капитала топят свой человеческий образ, свои требования на сколько-нибудь достойную человека жизнь; «народное» понятие о боженьке и божецком есть «народная» тупость, забитость, темнота, совершенно такая же, как народное представление о царе, о лешем, о таскании жен за волосы…»

Ну, а я? Что же при всем этом мне о себе сказать? Поскольку уж влез в чтение да перечитывание всех этих аж четырех Евангелий, на такой лад вдруг и рассуждаю: «царствие, разделившееся в себе, не устоит… и дом, разделившийся в себе, не устоит…» А – человек, разделившийся в себе? Тоже, стало быть, не устоит…» Вопрос теперь, значит, лишь в том, куда склонится? Склонится или и вовсе рухнет, вот ведь как может всё обернуться…

Пытаюсь, как учил дед-потемкинец Кондрат Антонович, думать сам. Почему Христос говорил, что блаженны нищие духом, ибо, дескать, только они будут приняты в Царствие Небесное? Нищие духом – это же, по Ленину, да и по самому элементарному здравому рассуждению, тупые, забитые, затюканные, темные. Неужто Господь Бог только таких и любит, только таких и примет в свое Царствие? Неужто, прости Господи, в том Царстве Твоем одни только дураки да полудурки? Похоже, что так, поскольку Христос еще со страницы на страницу своей Благой вести всячески клеймит книжников и фарисеев. Не знаю уж, кого Он там имел в виду, но я ведь тоже люблю книги читать, тоже, значит, книжник. И то, что наша страна до «демокрадии» была самой читающей в мире – великий грех? А то, что стала теперь мало читающей – великое благо?

И Ленина я прежде, хотя и обязан был штудировать-изучать, да, похоже, не всегда вдумчиво читал. Вот это его: «Религия – опиум народа». Я-то воспринимал этот опиум как обезболивающее лекарство, а это же наркотик. А если наркотик, то и я, склоняясь к религии, становлюсь наркоманом? Ну – духовным наркоманом, разумеется. Но это разве менее страшно, нежели наркоман, так сказать, обыкновенный, физический?! Не та ли в итоге погибель? Господи, Господи, нет, не хочу, не могу я молиться: «Да будет воля Твоя, да приидет Царствие Твое…» Что-то здесь не то, явно не то… А то ведь получается, что мой теперь уже вроде бы добрый приятель отец Михаил либо уже неизлечимый наркоман, либо хитрющий наркоторговец! Во закавыка какая…

Ну, думаю, погоди, поп! Ты хитрый-хитрющий, а я, вроде, тоже не лыком шит, мы еще посмотрим, кто от кого и чего наберется. И когда осенью пресс-секретарь Псковского областного собрания депутатов Марина Геннадьевна Густова позвонила мне, что меня приглашают в составе Псковской делегации побывать в Курске, на Прохоровском поле боевой славы и в районе знаменитых боев на Курской дуге, я упросил пригласить вместе со мной еще и нашего гдовского священника – отца Михаила. Пусть, думаю, настоящего нашего русского духа наберется. Патриотического!..

Звоню ему, а он вдруг, к моему удивлению, заколебался.

– Да вы понимаете, – мнется, – вы знаете, у меня же служба… Да еще старенькой маме нездоровится, матушке Марине с ней одной трудно… И потом…

У них там был параллельный телефон, и матушка Марина с решением не замедлила:

– Ничего, управлюсь. Пусть едет. Такая возможность не часто предоставляется. Поедет…

– Да, но мне же еще надо испросить разрешения у архиепископа. Не могу же я без его ведома…

– Поедет, поедет, – повысила голос его благоверная попадья.

И мы поехали. И мне представилась возможность в течение нескольких дней провести с ним, так сказать, разведывательно-душеспасительные беседы, и его послушать, и понаблюдать за ним, как за человеком. Конечно, при этом я не мог не сравнивать его мысленно с протоиереем Олегом Тэором, и тут отец Михаил явно проигрывал. Не было у него навыков участия в такого рода массовых патриотических десантах, и он осторожничал в разговорах, не навязывал своих предложений, больше молчал. И оказалось, что он еще и весьма скромен, даже в общении с незнакомыми людьми застенчив. Когда на ночлег в гостинице нас с ним определили в одну двухместную палату, он вдруг тихонько попросил:

– Мне бы, знаете… Мне ведь молиться надо… Мне бы отдельно номерок…

А сам обратиться к администрации с этой, как бы не весьма скромной, просьбой застеснялся. И я с удовлетворением испытал к нему самое дружеское чувство: истинно наш русский нрав – не навязчивый, без претензий, без падкости на личные блага.

Похоже из этой вот своей, неожиданной для меня стеснительности он все больше молчал, а когда вслед за экскурсоводом мы бродили по знаменитому полю битвы на Курской дуге, все так же молча, без лишних вопросов жадно внимал пояснениям, чувствовалось, впитывал, запоминал каждое слово. Долго, внимательно рассматривал высоченный 59-метровый архитектурный памятник «Звонница», возведенный по проекту нашего замечательного русского ваятеля Вячеслава Клыкова, символизирующий зажженную свечу, где каждые двадцать минут на всю округу звучит колокол. Приотстав от группы, задумчиво останавливаемся перед бюстами трем великим нашим русским полководцам – Дмитрию Донскому, Михаилу Кутузову и Георгию Константиновичу Жукову. И я видел, как он вдруг даже вздрогнул, когда один из выступавших перед нами ветеранов сказал:

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: