Интуитивно подсознательно 30 глава

И если вспомнить коронное евангельское «возлюби ближнего твоего, как самого себя», то усмехнуться, ну, ей-ей, не грешно. Известно же: всё человечество любить легче, чем одного конкретного человека.

Зато уж самого себя…

Ну кто же себя не любит! И Он – не исключение, хотя и Божий Сын. Даже наоборот, в силу этого Он настолько самовлюблен, что просто – ах! И на каждом шагу этим своим божественным происхождением изо всех сил бравирует, тычет нам в нос: знайте, почитайте, преклоняйтесь, веруйте! А не то…

И здесь столько возникает недоуменных вопросов, что подчас и не знаешь, то ли хохотать, то ли за голову хвататься. Ну, вот, скажем, Он этак важно скромничает:

«Не принимаю славы от человеков» (Ин. 5.41).

А я хмыкаю:

– Ой ли? А зачем же тогда всё «Я» да «Я»? Где? Да сплошь. Вот, пожалуйста:

«Я есмь хлеб жизни» (Ин. 6.48).

«Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира» (Ин. 6.51).

Смешно? Бр-р, не очень. Но что головоломно, таки-да! А далее, видимо, для того, чтобы я не умер со смеху, и того серьезнее:

«Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную; и Я воскрешу его в последний день» (Ин. 6.54).

Смеяться, право, не грешно, но тут нечто такое-этакое. Либо за дурака меня, простофилю, держат, либо я и впрямь круглый дурак. Евангелие же все-таки, святая Благая весть. Закон Божий. Не для забавы же писано, не для зубоскальства. А что же тут Божественного?

Что, некая недоступная моему скудоумию иносказательность? Зачем? Уместно ли в доверительном разговоре собеседника в тупик ставить, бравируя своей великой мудростью? Ведь вольно или невольно меня выставляют неким алчным каннибалом и кровососом. Примитивно мыслю? Так поговори со мной проще, не ломай комедию. А то ведь мне вспоминается подтвержденное многими исследователями «обонятельное и осязательное пристрастие евреев к христианской крови». А тут еще, как на грех, Иисус Христос – еврей. Так не на свой ли аршин Он и меня мерит? Или не прививает ли всем нам, русским, да и всем прочим эллинам это прирожденное сугубо еврейское свойство? «Пиющий кровь…»

Смешно? Обхохочешься!

А Он, как влюбленный глухарь на току, – своё:

«Он сказал им: вы от нижних, Я от вышних; вы от мира сего, Я не от сего мира. Потому я и сказал вам, что вы умрете во грехах ваших; ибо если не уверуете, что это Я, то умрете во грехах ваших» (Ин. 8. 23, 24).

Уразумели? Внемли и нишкни перед Ним, Всемогущим Сыном Божиим, безоговорочно уверуй в Его Божественное превосходство над всеми, кто «от нижних». Не уверуешь – умрешь в грехах своих.

А меня и тут усмешка блазнит:

– Не от мира сего? Это в нашей захолустной Кургановке про деревенского дурачка так говорили. Однако и тому было ведомо, что ячество – плохое качество, а Этому словно и невдомек, знай якает-вякает, да еще и на, якобы противной Ему, языческой подоснове:

«Доколе Я в мире, Я свет миру» (Ин. 9. 5).

Солнце, что ли? Ярило?

«Я есмь пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец» (Ин. 10. 11).

Истинно языческое единение с Природой! Он и овцы – одно? Жизнь Свою за овец отдаст, если надо? Нет, смотри, вроде как возражает:

«Я и Отец – одно». (Ин. 10. 30).

А-а, понимаю: Отец – это Его Бог Отец. Но богами своих праотцев считали и язычники. Зачем же их обращать в какую-то иную веру, вынуждать любить какого-то иного, чужого Бога? Да и притом даже не Бога Отца, а именно Его Самого – Иисуса Христа, самозвано именующего Себя Божьим Сыном?! И как только Самому не надоест без конца якать? Да еще не стыдясь и упрашивать поверить Ему, уверовать в Него, с обещаниями щедро за то отблагодарить:

«Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек. Веришь ли сему?» (Ин. 11. 25, 26).

Даже как-то неловко за Него. То уверяет, кричит, орет, что Он – Сын Бога, что Он и Сам – Бог, то вдруг с испугом спрашивает, верят ли Ему, и начинает упрашивать, буквально умолять, чтобы признали, чтобы поверили. Места себе не находит, видя, что сомневаются. То сюда кинется, то туда, то к одному, то к другому, и от волнения, от растерянности нечаянно проговаривается, что не такой уж Он и Всемогущий, каким Себя только что выставлял, и за спину Отца прячется:

«Кто Мне служит, Мне да последует, и где Я, там и слуга Мой будет. И кто Мне служит, того почтит Отец Мой» (Ин. 12. 26).

Это и совсем уж по-детски. Как, к примеру, избалованный сынок богача упрашивает не желающих водиться с ним сверстников. Дескать, не отталкивайте меня, исполняйте мои прихоти, и мой папаша щедро вознаградит вас.

И еще большая щедрость в посулах:

«Если чего попросите во имя Мое, Я то сделаю» (Ин. 14. 14).

И в том же роде не смешная ли для взрослого, серьезного вроде бы мужика промашка:

«Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди. И Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек» (Ин. 14. 15,16).

То есть невольное признание полной своей беспомощности, полной несостоятельности. Да тут же любой, к кому ты обращаешься, если даже вслух из деликатности не скажет, то про себя в душе лишь с пренебрежением ухмыльнется:

– И это – Божий Сын? Тоже, как Он уверяет, – Бог?! Ничего не может сам сделать, ничегошеньки. Да при этом еще высокомерно выпендривается: «вы от нижних, Я от вышних».

Явно спохватясь, что опростоволосился, Бог Сын поспешно изворачивается:

«Не оставлю вас сиротами; приду к вам» (Ин. 14. 18).

А чтобы не осмелели да, чего доброго, совсем уж не отвернулись от Него, еще и припугнуть норовит:

«Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего. Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают» (Ин. 15. 5, 6).

Эк раздухарился страху нагнать, а я, олух такой-этакий, опять ухмыляюсь:

– Но ведь как-то и до Тебя, Всемогущий, до Твоего, то бишь прихода, люди что-то же да делали, и неплохо, вроде бы, делали. Вон и дома, и дворцы, и города, и синагоги, и храмы строили, и хлеб сеяли, и урожаи собирали. И ты уж прости-извини, Господи, и детей делали. А Ты? Тебе уж на четвертый десяток перевалило, а у тебя ни кола, ни двора. А Ты еще лезешь меня учить уму-разуму!

Конечно, Твои слуги-прислужники могут возразить, что тут, как и в иных Твоих поучениях-назиданиях, нечто вроде иносказания, загадки-перифраза, что не каждому дано понять. Что ж, ладно, напрягаю до скрипа свой скудоумный мозг, пытаюсь хоть что-то в этой божественной премудрости уразуметь. А-а, кажется, что-то начинаю кумекать! То, что «пребывает во Мне и приносит много плода», это…

Ты уж извини, Господи, первое, что мне, дурню деревенскому, на ум взбрело, это… это семя деторождения! Но Ты-то таковым быть не можешь, у Тебя-то у Самого дитяти ни единого, увы, нет?!

Тогда, знаешь что? Тогда, пытаясь рассуждать более возвышенно, предполагаю, что это – мысль. А что еще, пребывая во мне, может приносить много плода? Одна мысль рождает другую, другая – третью, и так далее – много мыслей, а мысли, множась, рождают истину, идеи. А к ним я могу воспринимать мысли еще и от других людей – извне. Отсюда – метафора: «кто во Мне, и Я в нем». Только зачем же так витиевато, так заковыристо?

Стыдно, конечно, что при моей провинциальной серости многое, ну, никак не укладывается в моей тупой башке, да тут уж ничего не попишешь. Терплю, смиренно морщу лоб в потугах дойти до сути. Итак, Ты – Истина во Плоти. Ага, Бог! Но ведь истина – это правда, это идеал добра и справедливости. И если эта Истина – Сам Бог, то, значит, Истина Самая Истинная, Абсолютная, и в таком разе она должна быть проста и понятна всем людям без исключения, независимо от уровня их образования. Не зря же сказано, что все гениальное – просто.

И вообще, не все же такие умные-благоразумные, чтобы Твой краснобайский выпендреж с полуслова на лету постигать. Ну, так и снизойди, объясни, растолкуй, если Ты и вправду желаешь нам добра и хочешь, чтобы мы в Тебя уверовали. А Ты…

«И, приступив, ученики сказали Ему: для чего притчами говоришь им? Он сказал им в ответ: для того, что вам дано знать тайны Царствия Небесного, а им не дано. Ибо кто имеет, тому дано будет и приумножится; а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет» (Мф. 13. 10-12).

Ха-ха?

Ты уж как хочешь гневайся, наш Высокомудрый, Благонравный, Праведный и Милосердный, но это же, по моему захолустному разумению, чистое наплевательство и глум над «нижними». Дескать, коли им не дано ума-разума, чтобы Мое ораторское краснобайство понимать, то и чихать Я хотел на них с высоты Моего Царствия Небесного, ибо у них от этого и последний умишко отнимется.

И еще после этого обижаешься, что Тебя не понимают. Да еще и всякими разными карами грозишь и непотребными словами обзываешь:

«Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что строите гробницы пророкам и украшаете памятники праведников» (Мф. 23. 29)

Разрази меня громом небесным, не понимаю, за что такой гнев.

А далее – и того злее:

«Змии, порождения ехиднины! Как убежите вы от осуждения в геенну?» (Мф. 23.33).

Нет, улыбаться, как заметил В.Розанов, Иисус Христос не намерен. И невольно вздохнешь:

– Господи! И это – святое благовествование?!

На халяву в рай

И опять невольно усмехнешься. Может, смотреть надо иначе? Может, суть в том, что слово «благой» имеет двойной смысл, выражает два противоположных качества: хороший, добрый, благовоспитанный, благоразумный, доброжелательный, и обратное – взбалмошный, суетливый, крикливый, полоумный, упрямый, злой. А если взять существительное, от коего образовано это прилагательное, то есть слово «блажь», то тут и того веселее: дурь, дурость, притворная дурь, вздор, временное помешательство. Отсюда же «блаженный» – уродливый, юродивый, малоумный, дурачок.

По В.Далю, «благовествовать» – возвещать радость, сообщать людям радостные вести. А что радостного сообщает нам Святое благовествование Иисуса Христа?

– Да ничего! – испуганно рвется из глубины души. – Ничего!

Но не будем спешить. Семь раз отмерь, один раз отрежь. Вновь и вновь листаю, пытливо всматриваюсь в знакомый текст, вчитываюсь.

Достоевский, отбывая ссылку, имел возможность читать там одну-единственную книгу – Евангелие. Так он в итоге содержание наизусть знал, а все равно всю жизнь сомневался в существовании Бога. Примерно то же самое говорил и Лев Толстой: «Что я верю в какого-то Бога, это я чувствую, но в какого – это для меня темно».

А ведь Святое благовествование Иисуса Христа – это лишь одна на все лады варьируемая и бесконечно повторяемая весть: Я – Сын Божий, Отец и Я – одно, стало быть, кто Я? Я – Бог! То Он в Галилею идет, то в Иудею, то в Самарию, то в землю Геннисаретскую, и везде и всюду, в селениях и на берегу моря, на городских площадях перед толпами народа и в синагогах – все одно и то же твердит. И как гневается, как негодует, если не верят, – до истерики:

«Горе тебе, Хоразин! Горе тебе, Вифсаида!» (Мф. 11. 21).

«И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься…» (Мф. 11. 23).

А особенно не взлюбил почему-то иудеев, первосвященников и книжников. Почему? Я, скажем, сам числю себя большим любителем книг, тоже, значит, книжник, и рассуждаю на свой лад так. Почему бы, думаю, именно с книжниками и не поговорить более обстоятельно, как с людьми сведущими? Да, впрочем, и со всеми. Если ты такой умный, тебе ли не знать, что кому больше дано, на том прежде всего и ответственность, с того больше и спросится. А Ты?

«Иисус отвечал им: много добрых дел показал Я вам от Отца Моего; за которое из них хотите побить Меня камнями?» (Ин. 10. 32).

За все время долгой, затянувшейся распри первый, заметим, вроде бы спокойный, по-деловому важный, даже, скажем так, важнейший для Самого Иисуса Христа вопрос. И разговор, кажется, наконец-то завязывается взаимоуважительный, корректный.

«Иудеи сказали Ему в ответ: не за доброе дело хотим побить Тебя камнями, но за богохульство и за то, что Ты, будучи человек, делаешь Себя Богом» (Ин. 10. 33).

Что называется, истинно – в точку. Четко, напрямую, без обиняков. И здесь, как мы видим, самый острый момент, кульминация Его непримиримого противоборства с евреями.

«Иисус отвечал им: не написано ли в законе вашем: «Я сказал: вы боги»…» (Ин. 10. 34).

Судя по тому, что после этих слов иудеи ринулись на Него, чтобы учинить над Ним расправу, Он сказал нечто для них более всего возмутительное, даже, наверно, оскорбительное, но Он, благодаря своему особому дару «уклонился от рук их». Вот это-то и непонятно. Если Ты обладаешь даром такого всемогущества, чтобы быть неприкосновенным, сделай так, чтобы довести разговор до конца, до полного выяснения вопроса. А Он ведь, по существу, от этого опять уклонился. И мне (очевидно, потому, что я не еврей) совершенно непонятно, в чем же тут суть.

Странно. Казалось бы, если Он – Сын Бога и, по Его словам, Сам – Бог, то должен превосходить книжников и всех прочих иудеев не только физической силой, но и благовоспитанностью, и высшей степенью благодати. Увы, о таком говорить не приходится. В проповедях, спорах Он позволяет себе прибегать и к грубостям, и даже к высокомерному хамству, как, например, с женщиной хананеянкой (Мф. 15. 26), и даже к рукоприкладству, как при изгнании совершенно вроде бы мирных торговцев голубями и менял из храма (Мф. 21. 12).

А после этого как мечтать о любви к Тебе? Известно же: как аукнется, так и откликнется. А если иметь в виду хулиганство, то можно сказать и так: посеешь ветер – пожнешь бурю. И пусть в цепи других Его деяний это были всего лишь единичные поступки, известно и то, что одна ложка дегтя портит всю бочку меда.

Не говорю уж о том, что принуждением, а тем паче угрозами или обещаниями щедро заплатить уважения к себе не добьешься. Искренней любви не купишь ни за какие деньги, и насильно мил не будешь. А Ему и это словно бы невдомек. Он, похоже, настолько самовлюблен, что лишь растерянно недоумевает: как же так, Я такой хороший, такой замечательный, а Меня не любят и уверовать в Меня не хотят!

Как тут в очередной раз не хмыкнуть: и это – Сын Бога?! И это – Бог?!

Вообще при самом беглом прочтении Святого благовествования нельзя не подивиться тому, как в проповедях Иисуса Христа противоречиво переплетаются взлеты духа, взлеты мысли к вершинам человеческой мудрости с нравственными срывами до глубин человеческой низости и коварства. Ведь Он, то ли Сам не замечая того, то ли преднамеренно, постоянно норовит ошарашивать внимающих Ему парадоксами таких суждений, где многое попросту не вяжется с элементарным житейски-здравым смыслом. Начиная с того, что если с тебя сняли верхнюю одежду, то отдай грабителю и последнюю рубаху, и кончая призывом не утруждать себя заботами о завтрашнем дне.

Сколь ни отмахивайся, в сознании все больше и больше закрадывается подозрение в том, что Он то ли блаженный, в смысле – юродивый истинно, то ли юродствует с умыслом, чтобы запутать, сбить внимающих с толку, одурачить, и тем самым заставить уверовать в Его божественное над всеми превосходство. А это, так или иначе, рано или поздно ведет к полной утрате доверия.

Изо всех своих неуемных сил порываясь доказать, что Он – Сын Бога и Сам – Бог, Иисус Христос особо подчеркивает иудеям, что он совершил много добрых дел. Действительно, в Евангелии таковых перечислено с преизбытком. Да еще каких потрясающе невероятных, которые иначе как чудесами и не назовешь. Так, скажем, в Кане Галилейской на свадьбе превратил воду в вино. В пустыне возле моря Галилейского семью хлебами и несколькими рыбками накормил четыре тысячи человек. В окрестности Тиверды пятью хлебами и двумя рыбками – уже и все пять тысяч «насытил», как подчеркнуто в Евангелии, «кроме женщин и детей» (Мф. 14. 21). То есть, если мужиков-едоков кто-то там догадался, на всякий случай, видимо, для истории, подсчитать, то на учет всяких там баб с оравой сопливой ребятни нечего и время тратить.

Что тут скажешь – восхитительно! От удивления дух захватывает. Из чудес чудо. Вот бы нечто в природе такое сотворить, чтобы люди и вообще никогда в пище недостатка не имели. Но далее такой вдруг разочаровывающий казус:

«Поутру же, возвращаясь в город, взалкал. И, увидев при дороге одну смоковницу, подошел к ней и, ничего не найдя на ней, кроме одних листьев, говорит ей: да не будет же впредь от тебя плода вовек. И смоковница тотчас засохла» (Мф. 21. 18).

Что стряслось? Что такое? Евангелист Марк уточняет:

«…Ибо еще не время было собирания смокв» (Мк.11. 13).

А он что же, такой божественно мудрый, не знал этого? Или, крепко проголодавшись, от неуемной злости рассудок потерял? Зачем бы, спрашивается, ни в чем не повинное дерево губить? Если уж Ты такой всемогущий, то почему бы и смоковницу, инжирное дерево, то бишь, живительными соками не напоить, чтобы плоды на нем сразу в изобилии дозрели?

Между тем ни Ему, ни шедшим с Ним ученикам никаких таких вопросов и в голову не пришло. Наоборот, и ученики сотворенному чуду восхитились, и Он пуще прежнего Собой возгордился.

«Иисус же сказал им в ответ: истинно говорю вам: если будете иметь веру и не усомнитесь, не только сделаете то, что сделано со смоковницею, но, если и горе сей скажете: «поднимись и ввергнись в море», – будет» (Мф. 21. 21).

И как на такие трали-вали смотреть? Ахать от изумления? В восторге закатывать глаза и падать пред Тобой на колени: истинно – Бог?! Брось, знаем, слышали-читали: «По моему хотенью, по щучьему веленью». Но если Ты истинно столь сказочно могуч и доброжелателен, то почему бы не помыслить об ином? Ну, к примеру, об орошении засушливых земель. Р-раз! – единым махом гору поперек реки, и зацвели в пустыне сады, и заколосились урожайные хлеба. А?

А получается, Ты и сам чураешься праведного труда, и Апостолов, и всех иных последователей Твоих от такого отвращаешь.

Что, не так? А куда Ты, спрашивается, их за собой повлек? Некоторые рыбачили, да и другие, надо полагать, не баклуши били, мужики-то все вон какие – дюжие, что называется, в самом соку, в цвете лет. Вот и сколотить бы из них промысловую рыболовецкую бригаду. Или, поскольку Ты сын плотника и с плотницким ремеслом, надо думать, с детства знаком, то, скажем, строительную артель. А Ты?!

О! Ты их числом 12 Своими Апостолами назначил. Попросту говоря, вменил им в обязанность помогать Тебе проповедничать. А еще проще говоря – добрым людям мозги пудрить да лапшу на уши вешать, убеждая всех в том, что Ты – Сын Божий, что Ты – Мессия. То есть не просто Иисус, сын плотника Иосифа, а Иисус Христос.

И чем их на сей великий подвиг подвигнул? А вот как:

«Проходя же близ моря Галилейского, Он увидел двух братьев, Симона, называемого Петром, и Андрея, брата его, закидывающих сети в море; ибо они были рыболовы. И говорит им: идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков» (Мф. 4. 18, 19).

Занятно, а? Хм, конечно. То рыбку ловили, а тут – человеков ловить!

«И они тотчас, бросивши сети, последовали за ним» (Мф. 4. 21).

– Айда! Без лишних разговоров. «Что нам стоит дом построить, нарисуем – будем жить». Без всяких этих – наплевать на них! – надоевших рыбацких сетей. И даже мысли ни у кого не возникло, а годятся ли они в проповедники при их-то, с позволения сказать, рыбацко-сермяжной образованности. Бог не выдаст – свинья не съест.

И посему не только какие-то там дырявые сети – и дома, и семьи, всяких там поднадоевших жен, прожорливых детишек-ребятишек да престарелых родителей – всё по боку, всё к чертям собачьим, и – вперед! Еще бы! Дело-то вон какое – Божье!

В дальнейшем таким же манером Он и того больше желающих в охотку лясы точить себе в помощники навербует. Как? А вот так:

«После сего избрал Господь и других семьдесят учеников, и послал их по два перед лицем Своим во всякий город и место, куда Сам хотел идти» (Лк. 10. 1).

И вот как ничтоже сумняшеся с высоты Своего Божьего величия благопристойности научил:

«Не берите ни мешка, ни сумы, ни обуви, и никого в дороге не приветствуйте» (Лк. 10. 4).

Понятно? Что вам какие-то там люди-человеки! Вперед! – и никаких гвоздей, чихать на всяких прочих.

Да, но в дальних странствиях-путешествиях надо же как-то жить да быть, питаться-одеваться, на ночлег устраиваться. Как?

А так:

«Не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои, ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха. Ибо трудящийся достоин пропитания» (Мф. 10. 9, 10).

Что, загадочно? Туманно? Может, как евреям, путешествующим в пустыне 40 лет, манна небесная да перепела жареные сами будут в рот валиться? Нет, при всей своей благожелательности да благосклонности на такое роскошество Он почему-то не раскошелился. Зачем, если, так сказать, можно и на халяву:

«В какой дом войдете… ешьте и пейте, что у них есть…» (Лк. 10. 5, 7).

Ну, а если… Не у всех же у самих хлеб-соль в достатке?

«Если же придете в какой город, и не примут вас, то выйдя на улицу, скажите: «И прах, прилипший к нам от вашего города, отрясаем вам; однако же знайте, что приблизилось к вам Царствие Божие». Сказываю вам, что Содому в день оный будет отраднее, нежели городу тому» (Лк. 10. 10-12).

Ни фига себе, а? Приперлись откуда-то двое здоровенных идиотов и давай на улицах и в синагогах глотки драть. Мы, мол, вам благую весть принесли: следом за нами Мессия грядет. Сам Иисус Христос сын Давидов. Собственной персоной. Так что готовьте Ему соответствующий прием. Пышный. Божественно-царский. А нам…

Ну, и нам, естественно. А как же? Само собой. Какую-нито кормежку-одежку да обувку на дальнейшую путь-дорожку. Что-о? Не хотите? Ну-у, тогда пеняйте на себя, скупердяи-жадюги этакие-разэтакие! За непочтение к нам, Его благовестникам, весь ваш город – дотла! Как некогда Содом и Гоморру!..

Смотрят старейшины, первосвященники да всякие прочие фарисеи-ротозеи, глазки раскоряча, патлатые затылки скребут. Телефонов-то провести к ним тогда еще не догадались, радио да телевидения не изобрели, этих, как их, сотовых мобильников из-за моря-окияна не завезли, а тут – такая информация. Истинно – благая, так ее перетак. Может, и правда, хрен ее маму знает. Давай лучше ублажим. Ну, от греха подале. Мало ли что…

И ублажали. В смысле поили-кормили, лучшими яствами потчевали, да еще и на дорожку с собой давали. И, видать, не скупились, если у Иуды вскоре даже ящик появился, в коем он носил общие для Апостолов деньги.

Такие вот пышки-коврижки за благие делишки. Работать не работали, а ничего, неплохо устроились. Некоторые книжники, правда, долдонят, что Святым Духом сыт не будешь. Дескать, Господь Бог определил всем и каждому в поте лица хлеб насущный себе добывать, и кто не работает, да не ест. Но что с них возьмешь, догматиков. Зазубрили прописные истины, а надо ко всему подходить творчески. Так-то!

Или вон еще саддукеи и прочие сомневающиеся. Они же никому и ни во что не верят, пока собственными глазами не увидят и собственными руками не пощупают. А сами первыми же навстречу Иисусу Христу кидаются. Валом валят. Тысячами. Чтобы узреть. Чтобы хоть издали подивиться. А повезет – так и дотронуться, коснуться. Хотя бы края одежд Его коснуться, поскольку якобы уже одно прикосновение к Нему чудодейственно от любых болезней исцеляет.

В Евангелии неоднократно о том сообщается:

«При захождении же солнца все, имевшие больных различными болезнями, приводили их к Нему; и Он, возлагая на каждого из них руки, исцелял их» (Лк. 4. 40).

Или еще:

«Се, даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражью; и ничто не повредит вам» (Лк. 10. 19).

Что ж, в моей глубинно-захолустной лесной Кургановке я не раз собственными глазами видел, как некоторые знахарки заговорами излечивали от укуса змей. Ходили-то мы там по тогдашним временам до самых заморозков босиком, и такое случалось нередко. А еще были так называемые шептухи, которые, шепотком набарматывая что-то, излечивали от различных недугов тяжело заболевших людей и домашних животных. Этих называли ведьмами, так это все оттого, что они знали, ведали нечто такое, что не дано знать другим.

Налагая руки – одну на голову, другую на ноги – лечил больных широко известный своим целительством Порфирий Корнеевич Иванов. О популярности болгарки Ванги, сирийки Джуны Давиташвили или допущенного демократами-ельцинистами до телевидения колдуна Кашпировского много говорить не приходится, их имена общеизвестны. Но ведь ни они о себе, ни мы о них не говорим, что они – боги. А тут – Мессия, Сын Божий и Сам – Бог!

Его заступники несомненно ринутся с пеной у рта уверять, что Он же и не такие чудеса мог творить. Он же якобы и слепым зрение возвращал, и немым дар речи, и каких-то там злых духов из одержимых таковыми целыми легионами изгонял, и умерших воскрешал, и даже самого сатану в поединке с ним одолел. А что народу от самых невозможных болезней излечил, так тому и счета нет: тысячи и тысячи по всем городам и весям, где бы ни появлялся.

Да Он и сам при всей Его достохвальной скромности не стесняется благовествовать о том:

«И сказал им Иисус в ответ: пойдите и скажите Иоанну, что слышите и видите: Слепые прозревают и хромые ходят, прокаженные очищаются и глухие слышат, мертвые воскресают и нищие благовествуют» (Мф. 11. 4, 5).

Поначалу-то у Него замыслы были не такие уж и глобальные.

«…Я послан только к погибшим овцам дома Израилева» (Мф. 15. 24).

Но постепенно ободрился, вошел во вкус:

«Перейдя оттуда, пришел Иисус к морю Галилейскому и, взойдя на гору, сел там. И приступило к Нему множество народа, имея с собою хромых, слепых, немых, увечных и иных многих, и повергли их к ногам Иисусовым; и Он исцелил их; так что народ дивился, видя немых говорящими, увечных здоровыми, хромых ходящими и слепых видящими; и прославлял Бога Израилева» (Мф. 15. 29-31).

Видите? Сперва – к овцам Израилевым от Бога Израилева, а потом Его странствия распространились вон на какой взором неохватный регион: Галилея, Иудея, Сирия, Самария, страны Гергесинская и Гадаринская, землю Геннисаретскую, побережье моря Галилейского, окрестности Иорданские, Десятиградие, пределы Тирские, Сидонские, Завулоновы, Наффалимовы – и все это пешочком, пешочком на Своих резвых ножках. И на горы высокие, то на одну, то на другую, даже по морю – везде и всюду пешком.

И повсюду такие же, как и вышеописанная, массовые сцены массовых чудодейственных исцелений.

Надо полагать, евангелисты еще и не обо всех Его путях-дорогах и благовествуют. Ведь сочиняли-то они свои Святые книги что-то около столетия спустя после распятия Христа. Наверно, что-то и упустили. Да и то сказать, ну-ка собери устно распространявшиеся слухи. Очевидно, тут было уже немало и преувеличенных домыслов, которые с переизбытком поражают воображение. Мыслимое ли дело? Возможное ли? И все это за каких-то три года?! Ой ли! Уж слишком запросто.

Теперь-то, за давностью времени, что там да как, гадать, конечно, затруднительно. Но тогда-то, тогда иудеи, фарисеи и всякие прочие саддукеи, надо думать, все собственными глазами видели. А чего не видели, по свежим следам проверить могли. Казалось бы, такого целителя да врачевателя дороже золота, как зеницу ока, ценить да беречь надо, а они…

Странно. Уж на что коммунистические партайгеноссе остервенелыми атеистами были, но ведь не гнушались и к той же Ванге, и к Джуне Давиташвили на поклон пойти. Как говорится, припрет к заднице – пойдешь. А эти? Или все они искони были такими здоровяками, что никто из них отродясь не болел? Или вообще издревле все там сплошь мизантропы такие, что не только всему роду человеческому, но и самим себе извечно враги?

Да нет же, конечно, нет, и у них, как и у всех смертных, тоже всяко было. И болели они, и от увечий страдали, и прежде времени умирали, и к Иисусу Христу за помощью обращались. Да только вот ведь незадача какая – не получалось у него в родном краю. Где-то там вдалеке, за лесами, за горами, за реками, озерами да за морем Галилейским – там запросто, а вот дома… Ни в Назарете, где воспитан был, ни для первосвященников, старейшин да книжников – ничего такого убедительно-доказательного явить не мог. Ну, те и взъярились.

– Э-э, сучий сын, что же Ты нам очки втираешь?!

Я не Я

А в довершение к тому и еще катавасия. Иудеи с древнейших времен славились редкостным чувством религиозности. К своему еврейскому Богу им положено было относиться с таким священным трепетом, что даже имя Его ни вслух произносить, ни тем паче писать полностью всеми звуками-буквами не дозволялось. Применительно к русскому «Бог» надлежало писать, к примеру, так: «Бг». А тут вдруг объявляется какой-то самовлюбленный хлюст и…

«…Будучи человек, делаешь Себя Богом» (Ин. 10. 33).

Ну, не наглец ли, а? Не мерзавец ли?

Убить мало!

И порывались в гневе уже не раз. Из Назарета, в котором был воспитан, взашей вытолкали (см. Лк. 4. 29), по Иудее вскоре и вообще Ему ходить стало опасно, поскольку до того обозлил народ, что «Иудеи искали убить Его» (Ин. 7. 1), и во многих других местах порывались побить камнями, но Он как-то беспрепятственно уходил. По-видимому, обладал даром гипноза.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: