БЕССОННИЦ ГОРЕСТНЫЕ ВСХОДЫ.

В дорогу жизни провожая

Своих сынов, безумцев, нас,

Снов золотых судьба благая

Дает известный нам запас.

(Е.Баратынский).

ОПЛАЧЕННЫЕ ПРОГОНЫ

И снами теми, золотыми,

Прогоны жизни платим мы..

(Е.Баратынский).

В душу пахнуло как будто весною, а за окном-то уже осень, «унылая пора, очей очарование». А что там дальше? Иней на висках – это когда «осень серая ждет зиму белую». Ну, а когда осенним цветом (или, того хуже – зимним цветом) полна уже вся голова? Тогда что? «Да, известно, что! То, что обычно и следует за этим» - но, это я так подумал про себя, а вслух произнес:

- «И даже пень в весенний день березкой снова стать мечтает»…

Это, вдруг, мне припомнилась наша последняя, уже успевшая стать давней, встреча с Владимиром Васильевичем, и я теперь, как бы дублируя сказанное тогда ему, нарочито бодрым тоном произнес:

- «Как видишь, жив курилка, однако, и даже настроение весеннее».

Фраза, сказанная мною, адресовалась исключительно Григорию, в ответ на его, обычный в подобной ситуации, вопрос о здоровье и о моих планах на ближайший период, но она была встречена улыбкой и всеми остальными. Я только что выписался из больницы. Вырвался. И поэтому пребывал в несколько приподнятом настроении. А это, как известно, повод и для шутливого разговора. По дороге домой, уже в машине, я развернул вчетверо сложенный листок той справки, которую только что получил при выписке. Там черным по белому сказано, что некто, Горьковатый В.В., вдобавок к прежнему диагнозу, отмеченному при поступлении, обрел еще один, и довольно серьезный. Там же предложен для него и ряд рекомендаций, включая снижение физических и психических нагрузок.

«Что это за документ, который ты так внимательно разглядываешь?» поинтересовался Гриша.

«Свидетельство о браке. Только не то, что вручает ЗАГС, а то, что выдает медицинское учреждение. Это, как браковочный лист заводского ОТК, дающий право на списание изделия в утиль»

«Э-э эко загнул. Да из тебя еще веревки вить можно».

«Не скажи. Это, в довершение нашего с тобой давешнего разговора, – лишнее доказательство того, что пенсионер, даже если он кремень, он – фигура не вполне надежная в сфере производства. И – точка!»

И я тут же поведал своим спутникам о только что прослушанной беседе врача с теми из нас, кто подлежал выписке, на предмет изменения их образа жизни и исключения вредных привычек после медицинской реабилитации. Что-то вроде веселого диспута. Между собой, разумеется, для себя, мужики нашей палаты решило так: «менять, конечно, что-то надо, но резко обрывать – не только не полезно, а даже опасно».

«Ну вот, к примеру, мы с тобой сейчас, по приезде домой, примем по «граммулечке» перед обедом, чтобы наладить режим».

«Ну, как же, конечно» - подтвердила жена – «по полстакана молока на брата, как ты думаешь, будет довольно?».

Это, не очень значительное (с точки зрения вечности) событие в моей жизни, после зафиксированного у меня прединфарктного состояния, произошло в преддверии нового тысячелетия, когда я, подобно многим в то время людям, забыв и про возраст и про текущий исторический момент, желал вступить в новый век обновленным человеком. Начать свою жизнь, что называется, с чистого листа. В своей стране мы любим начинать все с чистого листа, особенно в поворотные моменты истории, имея проблемы по части сохранения предшествующих традиций. Важно разрушить до основания, а затем… Затем посмотрим, как вести себя дальше.

В 90-е годы, после падения советской власти и развала империи по имени Советский Союз, началось неудержимое и быстрое расслоение общества по каким-то микротрещинам, доселе скрытым в его толще. Следствием чего и явились те требования победившей диктатуры, которые «не оставляют камня на камне» от наследия другой, диктатуры поверженной. Так это было в начале века, в 1917 году от Рождества Христова, так это было и в конце его. Я, вдруг обратил внимание на одну деталь: в осуждение прежнего режима, каждый раз в качестве основного зла, учиненного предшественниками, называют террор (наверно, это и правильно), только в одном случае говорят исключительно про «белый», а в другом – исключительно про «красный». Теперь, по прошествии многих лет, становится ясным, что, независимо от цвета, один террор стоит другого: оба привнесли в жизнь страны неисчислимые страдания и жертвы. Особняком стоит вопрос о репрессиях, начало которым было положено в 1937 году. При этом едва ли ни всех, кроме пострадавших, обвиняют в проявлении беспамятства и безразличия к тому, что происходило. И это у меня вызывает недоумение.

Здесь следовало бы говорить не о безразличии, а о недостаточной осведомленности основной массы населения. Что уж тут говорить о простолюдинах, если даже отдельные маститые личности, из состава интеллигенции, не могли себе представить масштабов происходящего. Достоверной информацией располагали, главным образом, исполнители и пострадавшие, но и те и другие, по известным причинам молчали. О враждебной деятельности, так называемых, врагов народа и об антигосударственных заговорах население, безусловно, информировалось и знало из официальных источников. Проводились открытые судебные процессы по делам изменников Родины, подробные материалы этих процессов становились достоянием прессы и широкой общественности. Факты, признаваемые самими осужденными, вызывали общественный резонанс, но не в пользу обвиняемых.

Я, будучи еще мальчишкой, был свидетелем того, как население нашей многочисленной коммунальной квартиры, вечерами собиралось на кухне, временно превращаемой в своеобразный клуб, в котором, за неимением нормальных окон, единственным окном в мир являлся световой фонарь на потолке плюс газетные страницы. Читали газетные сообщения и стенограммы судопроизводства по этим процессам. И, вообще, что-то не припоминаю случаев, вызывающих чье-либо сочувствие по отношению к обвиняемым, после оглашения их чудовищных преступлений.

И что-то уж вовсе не верится в нынешние утверждения тех, кто и не жил-то в то время, о том, что все общество было задавлено страхом, только и мечтало о том, как бы вырваться из этого ада. Это теперь мы многое знаем о тех репрессиях и вынуждены верить фактам и историкам, которые, наконец-то, начали приходить к единому взгляду на эти, задокументированные факты, опираясь на подлинные архивные данные, и осознаем ранее происходившее, пробуждаясь от неведения. А посему, были основания верить в высокие идеалы, проявляя энтузиазм, даже переживая нехватку во всем, но нехватку почти одинаковую для всех, и мы гордились своей страной. Помню как нам, комсомольцам, импонировали стихи о советском паспорте Маяковского:

Я достаю

из широких штанин

дубликатом

бесценного груза.

Читайте,

завидуйте!

Я – гражданин

Советского Союза.

Одним из источников советского патриотизма являлся просто сам факт наличия враждебного капиталистического окружения нашего государства, вознамерившегося построить социализм в одной, отдельно взятой, стране. Эту враждебность советский народ ощутил на собственной шкуре, еще со времен интервенции. Тогда 14 иностранных государств (четырнадцать!), почти одновременно вторглись на российскую территорию, сея смерть и разрушения. Главная цель – «выкорчевать коммунистическую заразу». Хотя, если вдуматься, главную роль в разрушении государства, уже в наше время, сыграла-таки «пятая колонна». Это – так, к слову.

Все это всплыло в памяти только потому, что в период моей болезни, вдруг, накатился очередной всплеск осуждения сталинизма, а вместе ним и всей предшествующей идеологии. Когда кругом, в основном, только об этом и толковали, вспоминали о преследовании инакомыслящих и деклассированных. Это – больная тема, а в больничной палате, среди тех, кого это коснулось лично, она особенно болезненна. Кстати, в результате массовых репрессий, и в самой партии была почти полностью истреблена та ее часть, которая являлась носительницей демократических и интеллектуальных традиций. Изменился и климат внутрипартийной жизни, который после Сталина стал даже еще жестче. Царило недоверие и скрытость. Помнится, когда мне нужно было ознакомиться с решением своего парткома (находившегося на правах райкома), тогда даже не разрешалось делать какие-либо выписки, как будто это были документы особой важности. Экс-президент, Михаил Горбачев (он же и генсек), в одном из своих интервью сделал любопытное признание, сказав буквально следующее: «в какой-то момент времени, я вдруг понял, что главным препятствием на пути намечаемых мною реформ является партия». Это, видимо, и предопределило дальнейшую судьбу КПСС.

А, вообще-то, и все эти словопрения не имеют отношения к тому, что меня беспокоило тогда, когда я, как говорится, «оклемался», и чем-то уже мог бы и должен был бы заняться. Эти рассуждения, скорее, просто как литературный прием, как лирическое отступление от темы (хотя лирикой тут и не пахнет). Однако все это, до некоторой степени, характеризует и обстановку, и время, в которые мне, вдруг, захотелось что-то начинать с чистого листа. В то время как я человек-то уже взрослый, вкусивший нечто от жизни, а не цыпленок, только что вылупившийся из яйца, для которого все в мире – загадка. Пора и думать и анализировать, сознавая, что ты уже не молод, а к тому же еще, имеешь проблемы со здоровьем.

И так, я оказался как витязь на распутье: куда ни кинь, все – клин. Но, кое-какие силы, вроде бы, еще остались, требовалась только точка приложения.

Я с детства люблю свой город. И, более того, сызмала был уверен, что другого города, лучше Ленинграда, в мире просто и быть не может. Живя не так уж далеко от исторического центра, несмотря на его огромную площадь (а в детстве, вообще, все кажется преувеличенно большим), он был мною буквально исхожен собственными ногами. Некоторые места там для меня всегда оставались (да и по-прежнему остаются) особенно любимы. Одно из них – улица Пролеткульта, связанная с постоянным местом работы моего отца, начиная с 1933 года, которая почему-то, с первого взгляда, произвела на меня неизгладимое впечатление. И это очарование со временем только усиливалось, когда я пытался что-то осмыслить. Короткая улица, начало которой стыкуется с архитектурным ансамблем манежной площади, другим концом выходит на Невский проспект и площадь Островского. И далее, как бы упирается в величественный классический портик Александрийского театра, увенчанный скульптурной группой в виде колесницы Аполлона с четверкой вздыбленных коней. А чуть ближе, перед театром – потрясающий памятник императрице Екатерине в окружении ее, прямо-таки живых, приближенных. По обеим сторонам площади, в нишах строгих старинных зданий и павильонов, также скульптуры: справа – древних поэтов, ученых и философов, слева – древних витязей во всем их снаряжении. Но, меня, мальчишку, больше впечатляло более современное здание на углу Невского, где размещаются Елисеевский магазин и театр комедии, с его огромными витражами и скульптурами. Короче говоря, здесь, на этом перекрестке, сошлась череда эпох, культур и стилей, в которых мне трудно было разобраться, но все это и привлекало трудно постижимым смыслом.

От Покровской площади до Невского всего десять кварталов, что составляет не более двух километров по живописной Садовой улице с ее мостовой. Надо отметить, что в то время все центральные улицы, за малым исключением, были замощены булыжником, на фоне которых мостовая из брусчатки, выложенной веером, придавала ей вполне современный вид. Скругленный угол Публичной библиотеки плавно выводит правую сторону Садовой на главный проспект города, открывая панораму, где первым, что бросается в глаза, является здание Елисеевского магазина. И уже только потом, за поворотом, выстраивается перспектива, где на фоне кариатид дворца Белосельских-Белозерских видны скульптурные группы Аничкова моста и, правее, здание самого Аничкова дворца. Я никак не мог взять в толк сочетание названия «улица Пролеткульта», написанного на табличке под одной из скульптур, судя по виду, рабочего в окружении предметов труда, и самого этого здания, сильно контрастирующего своей современностью по стилю со зданиями античной архитектуры напротив. Но, в то же время, и не настолько современного, чтобы относить его к постройке советского периода, когда пролетариат стал гегемоном. Что-то тут не вязалось. И только став старше, узнал, что этот торговый дом Елисеева – памятник модерна, и построен он на заре ХХ века. Следовательно, ничего общего с пролетарской культурой советского времени не имеет. Натуралистически трактованные детали. Скульптуры, украшающие его фасад, означают «Промышленность», «Торговлю», «Искусство» и «Науку». И уж никак не символизируют, как мне тогда казалось, культуру пролетариев.

Позднее, будучи уже главным специалистом, я неожиданно для себя узнал, что известному в прошлом теплотехнику Шухову, именем которого даже назван тип промышленных паровых котлов, приписывают то, что он являлся одним из организаторов «Пролеткульта», добровольной организации пролетарской самодеятельности в различных областях искусства. Но вот принципиальные установки этой организации с таким названием оказались ошибочными. Ну, например, тут никакой преемственностью и не пахнет: они провозглашали независимость от предшествующего художественного развития, делая попытку выдумать свою культуру. Кроме того, отвергали партийное руководство (и это, к тому же, еще в 30-е годы!), а такая самодеятельность чревата как для самой организации, так и для ее руководителей.

Кто теперь хотя бы помнит улицу с таким названием «улица Пролеткульта»? А я точно помню, даже мысленно вижу эту табличку с такой надписью, белым по синему. Не помню только, когда ее сменили.

Другие мои маршруты, еще с довоенной поры, вели меня в другие палестины. Например, путь в то место, которое и по характеру, и по духу не похоже на первое, был несколько короче, но не менее впечатляющим. И проходил он по проспекту Маклина до набережной реки Мойки. Затем вдоль нее и Адмиралтейского канала – до Невы. Эти водные протоки и Нева омывают Ново-Адмиралтейский остров, являющийся частью территории верфей, которые впоследствии, на долгие годы, стали моим вторым домом. А по правую руку, на пути следования, сперва дворцовые покои великого князя Алексея Алексеевича, а затем – запущенный особняк тайного сына императрицы Елизаветы с необычной оградой, украшенной бюстами каких-то, видимо важных, персон. И – вот оно! Набережная Невы перед первым мостом, напротив Васильевского острова. Знаменитый невский плёс перед «окном в Европу» (или, как кто-то из шутников его окрестил «форточкой»), с видом на море, в окружении эллингов, стапелей, портальных кранов. Это место, откуда начинается город – место проведения морских парадов в дни государственных праздников. Именно здесь швартуется флагманский корабль, когда корабли заходят в Неву. Отсюда, если пройти направо к мосту, хорошо просматривается основная панорама города с его классическими архитектурными ансамблями и отдельными зданиями, которые удачно сочетаются с равнинным ландшафтом, открытым всем ветрам. От моста я обычно возвращался через площадь Труда, вдоль Крюкова канала. Иногда в моих целевых прогулках меня сопровождал такой же, как я любознательный шалопай, приятель из 11-го номера – Вова Шмаков. Незадолго до начала войны он с родителями переехал из нашего дома на Лермонтовский проспект, но по прежнему проводил свой досуг с ребятами нашего двора. Вовка большой оригинал, и мне с ним всегда было интересно.

Таким образом, с определенной степенью достоверности, наверно можно сказать, что у меня, наряду с тягой к изобразительному искусству, с ранних лет проклюнулся интерес к архитектуре и истории своего города. «Может быть, это как раз и есть та область интересов и, та самая, точка приложения сил для нынешнего моего досуга?» - подумалось мне, теперь уже старику, когда я философствовал, сидя за обеденным столом дома, по выходе из больницы.

Заниматься профессионально вопросами краеведения, историей, архитектурой и живописью, в моем положении и при моем-то возрасте, просто смешно и, более того, невозможно. В дискуссии со специалистами дилетант выглядит ломовой лошадью на скачках. Я имел в виду просто попытку выразить свое отношение к предмету. А почему бы и нет?

Не денег ради (есть пенсия, которой теперь хватает на жизнь, поскольку я скупее стал в своих желаниях), а токмо ради того, чтобы занять свою душу и тело, ибо душа, как известно, обязана трудиться и день и ночь, а телу нужен постоянный тренинг, чтобы находиться в спортивной форме. Короче говоря, не хлебом единым жив человек. Ни на анциферовскую премию, ни на персональную выставку претендовать не собираюсь, а просто, от случая к случаю, мог бы излагать свое корявое мнение на этот счет, прикасаясь к культурным ценностям музеев и выставок. Благо большим подспорьем в подобных занятиях теперь являются новейшие электронные средства информации и персональный компьютер – достижения нового века, до которых дожил и я. Надолго ли? Вопрос не праздный, поскольку мои перемещения в пространстве уже ограничены: мы с женой становимся домоседами, а по нашим с ней субъективным данным, она уже давно стала таковой, причем буквально. В таком разе, вся эта затея с краеведением (или что-то в этом роде) – пустопорожняя писанина без творческой жилки, вроде записок сумасшедшего.

Мечты, мечты, где ваша сладость?

Чуть раньше, эти благие порывы прокомментировал Николай Антонович, примерно так:

- «Намерения у тебя как у Наполеона, а возможности как у прикованного к скале Прометея».

Гриша, напротив, их одобрил. Однако, выразил сомнения в искренности моих намерений, при этом заявив, что слишком долго раскачиваюсь, будто у меня вся жизнь еще впереди, дав тем самым повод Любе процитировать сатирическую частушку на эту тему.

- «Большинство людей в твоем возрасте подвержено склерозу сосудов головного мозга, сиречь болезни с частичной потерей памяти» сказал он, добавив – «Говорят, что эта болезнь начинается с проявления подозрительности, недоверия и жадности. Ты за собой этого не приметил?»

- «А вот и врешь, Жадность и скупость с возрастом проявляется у всех. Еще в давние годы Байрон писал: «честолюбие, лесть и скупость нас, как на птичий клей, на деньги и хвалы манят на склоне дней»».

- «Повальная болезнь» заметила Лара – «Видимо потому, что люди начали рано стареть».

Лет тридцать тому назад по телику показали фрагмент выступления перед своими телезрителями президента Франции, с фужером в руках, где вместо вина было налито молоко. Франция в тот период считалась лидером по количеству выпиваемого вина. Президент, таким образом, призывал своих сограждан отказаться от традиционных возлияний во избежание вырождения нации. А совсем недавно геронтологи провели опросы и проанализировали статистику на предмет выявления страны, где население стареет медленнее, чем в других странах. И вот парадокс: таким государством оказалась опять же Франция. Нашлись и объяснения этому феномену. Средний француз выпивает ежесуточно, в среднем, один бокал красного вина, в котором (как уверяют) содержатся органические вещества, замедляющие старение организма. Этого количества хватает на видимый результат. Правда, ничего не говорится про увеличение дозы этого эликсира молодости. Что касается удивительных свойств красного вина, то я, с некоторых пор, почему-то этому верю.

В 1975 году в Москве, в гостинице «Россия», мне довелось в течение трех дней проживать в одном номере с делегатом Всесоюзного съезда архитекторов, бывшим директором винзавода. И даже принять участие в дегустации вина, которое он привез с собой из Молдавии. Чудесное красное марочное вино «каберне» и «саперави», предназначенное исключительно для важных приемов на уровне государственных. И тут мой сосед поведал собравшимся, что Германия закупает у молдаван в огромном количестве вино «каберне», вывозя его танкерами, как нефть. Как оказалось, эта марка красного вина способна выводить из организма радиоактивный Стронций-90. Вот так-то.

- «И все равно» упорствовала Лариса – «Вино есть вино, даже такое, которому приписывают особые свойства. Алкогольная зависимость – бедствие для человека. Старение, видите ли, задерживает! Да просто люди не доживают до старости»

- «И ведь в чем, в чем, а уж в логике-то тебе не откажешь».

- «Не так уж часто услышишь о себе положительный отзыв».

- «А ты сама о себе всегда говори только хорошее. Источник забудется, а слух останется».

Еще немного дней, и куранты известят об окончании еще одного года. Уже десятого по счету года нового тысячелетия. Да и весь этот период от начала нового века промелькнул, как железнодорожная платформа в окне скорого поезда. Не успел оглянуться, а она уже скрывается, как будто растворяясь в далеком мареве: поезд-то спешит к конечной станции, где конечный пункт каждого пассажира им самим заранее не известен, по жребию. Прожитый период, хотя и быстротечный, но полон событий, которые далеко не всегда радуют, большей частью тая в себе горькое разочарование, от которого опускаются руки. Особенно преуспел в этом год уходящий (кое-кто связывает это еще с тем, что закончилось десятилетие нового века). Это касается, прежде всего, моих близких, моей семьи, их настоящего и будущего, ибо не все складывается так, как должно, как хотелось бы видеть в преддверии вечного. Что-то сулит год наступающий?

Человек предполагает, а Бог располагает. За последние годы мною почти ничего из намеченного не сделано. Хотя, впрочем, как сказать!

Еще тогда, после болезни, в реабилитационном центре, судьба меня свела с человеком, если не с издателем, то с лицом весьма влиятельным в тех кругах. Тут сыграли свою роль и байки, которые, время от времени, рождаются у меня в голове. Однажды, заинтересовавшись моей отсебятиной, он предложил мне попробовать изложить на бумаге то, что я ему только что заливал. Сначала я воспринял это как шутку, но совет сей застрял в мозгу как заноза. Короче, мои робкие попытки, в конце концов, привели к тому, что у меня вдруг проявились писательский зуд и, как у Хлестакова, «легкость в мыслях необычайная». Странное дело, однако! Не сразу, но после многочисленных прикидок из-под моего пера, наконец, что-то вышло стоящее. И получилось это, как бы, само собою. Правда, не совсем так, как было задумано. Кстати, еще основательница Теософского Общества, Е.Блаватская, а вслед за нею и поэтесса А.Ахматова, совершенно серьезно высказывали убеждение, что в процессе письма иногда слышится подсказка текста. Неведомо кем и откуда.

Но мое творение, однако, чем-то приглянулось и моему протеже. Мне даже довелось подержать в руках сигнальный экземпляр для очередного выпуска журнала. Рассказ с неброским названием, подписанный автором с незвучной фамилией «Горьковатый».

На этой мажорной ноте, на фоне отнюдь не бравурной мелодии, мы и закончим это собрание моих приключений. Собирался сказать что-то главное, но забрел явно не туда. И чем дальше в лес, тем больше дров.

Однако, чувство незавершенности никуда не делось, поскольку понимаешь, что ты упустил и не досказал что-то важное тогда, когда это было необходимо, а вот что именно, и как это сказать теперь, сам еще толком не знаю. Так, какие-то мысли, вроде обрывков тех дорожных снов, которые навеваются стремительным движением по дороге жизни… в неизведанную даль…да еще – по самому, по краю, вдоль обрыва. Естественно, убегая и скрываясь от тоски и от забот, от повседневной текучки. Даже от самого себя. И мне уже безразлично, в каком направлении ехать, и сколько это будет стоить: прогоны-то уже оплачены заранее. Дорогу осилит не столько идущий, сколько едущий (если есть чем расплатиться).

Мне всё время кажется, что мой лимит «снов золотых» исчерпан, иначе откуда еще взяться этой хронической бессоннице, которая основательно взяла меня в оборот? Процесс безрадостный, даже болезненный поначалу, нарушивший нормальный режим, которому старался придерживаться почти всю сознательную жизнь. А за последние годы я к бессоннице даже вроде как привык. Есть о чем подумать, когда сердце не на месте, а в голову лезут дурные мысли. Иногда, правда приходят и свежие, позволяющие принимать удачные решения, которых могло бы и не быть в другое время. Более того, ночь без сна в горизонтальном положении становится для меня новой полнокровной жизнью, которой так не хватает днем человеку, обремененному заботами, к тому же глуховатому, слеповатому старцу, отгороженному от реальной жизни. Эти ночные бдения, при которых мыслительный процесс (когда он заслоняет собою всё) реалий не прибавляет, наверно, можно назвать «синдромом старого Форсайта». Это сравнение из «саги о Форсайтах», прочитанной когда-то очень и очень давно, пришло на память не случайно. Феномен, когда старик, ограниченный в общении с окружающей действительностью, проживает свою жизнь виртуально ночами, спокойно, ни на что не реагируя, не отвлекаясь в своих мыслях, становится ближе и понятнее.

Однако, ночи без сна, как известно, здоровья не добавляют, и с этими нарушениями режима нужно было бы что-то делать. Но понимаю и другое. Что теперь уже никто из смертных не в состоянии «сны золотые навевать» на мои шелковые ресницы. А где-то в сознании, несколько необычным, но узнаваемым голосом Алисы Фрейндлих, звучит рефреном строфа:

Отзвуки душевной непогоды,

В сердце одиночества печать,

И бессонниц горестные всходы

Надо благодарно принимать.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: