В ЖИЗНИ ВСЕМУ УДЕЛЯЕТСЯ МЕСТО.

ПОДВИЖНОЕ – В ПОДВИЖНОМ.

Пусть наша жизнь –

Не течение плавное…

(из песни)

А он, мятежный, ищет бури,

Как будто в бурях есть покой.

(Ю.Л.)

На привокзальной площади Симферополя, когда мы туда вышли, оставив душный вагон, радио вдруг хрипло известило:

«Увага, увага. Говорить Кыив. Девьять годын, пятнадцать хвилын».
Не сразу сообразил, что территория, где мы находимся, отныне принадлежит Украине с подачи Хрущева. Отличный подарок соседней республике, однако.

«Теперь отсюда до побережья – рукой подать: до Алушты, через Ангорский перевал, на троллейбусе» - сказал наш спутник.

«На троллейбусе?» - удивился я, поскольку помню по рассказам отца, что путь к морю – довольно утомителен.

«Да, с некоторых пор туда – прямая и широкая дорога. И не только до Алушты. Вдоль побережья до самой Ялты».

Чудеса. С точки зрения экологии, разумно. Но к самому троллейбусу я в то время испытывал некоторое недоверие: удобный, и даже комфортный транспорт, он в Питере вел себя не слишком надежно. Его рога на стыках и стрелках, то и дело, срывались с проводов, иногда теряя токосъемные ролики. Этот медленный и немного неповоротливый транспорт в городе, как-то он поведет себя на междугородних маршрутах? Но мои сомнения рассеялись, когда я увидел, что на токосъемниках ролики вообще отсутствуют. Первое, что пришло на ум: «а, кстати, почему бы и нам не попытаться использовать этот опыт для портальных кранов?». Так что случай натолкнул на мысль позаимствовать «Know how». И, вообще, эта короткая поездка на троллейбусе, на участке от Симферополя до Алушты, доставила нам, в этом первом дальнем семейном путешествии к морю, неизъяснимое удовольствие. На перевале стало вроде как пасмурно, видимо из-за появившейся облачности, затем открылась панорама, и почудилось, что вся перспектива как бы опустилась и пошло заметное снижение дороги. Остановка, перевал. Ровное плато, на котором какой-то мемориал из гранита. Надпись извещает, что здесь, в такой-то день такого-то года, был ранен фельдмаршал Кутузов, в результате чего потерял глаз. Вот с той поры для наших современников образ Кутузова, как и образ адмирала Нельсона, не мыслится без черной повязки на лице.

Пока рассказываю сынишке в доступной форме про Кутузова, сам рассматриваю впереди поднявшуюся над горизонтом, наподобие стены, серую тучу, верх которой – идеально ровная горизонтальная линия, и только на повороте начинаю понимать, что это не туча, а море. Отсюда, с высоты, горизонт как бы приподнялся над уровнем суши, расширяя кругозор, и море видится не узкой полосой, а широким запредельным простором, который не может быть виден с низкого берега.

В конечном пункте нашего маршрута погода идеальная: солнечно и тепло. Возле остановки толпится народ. Нас почти выхватывают из толпы какие-то женщины, предлагая дешевое, удобное жилье рядом с городским пляжем. Не искушенные в такого рода делах, мы вместе с нашей молодой спутницей и землячкой Женечкой, которая попросила нас не оставлять ее одну, двинулись вслед за нашей потенциальной хозяйкой. Что верно, то верно: пляж почти через дорогу. А все остальное как-то обескураживает: почти в центре города – древний аул крымских татар времен Льва Николаевича Толстого. Этот небольшой по размерам аул (вернее его остатки), действительно древний, потому что рядом с ним, в непосредственной близости, находятся руины некой средневековой башни, о чем свидетельствует памятная доска. И вот мы во внутреннем дворике, в окружении низких глинобитных строений. В центре двора – огромное, по сравнению с жилищем, тутовое дерево с густой кроной и сочными плодами, напоминающими очень крупную малину. Короче говоря, мы оказались в самой настоящей сакле из лермонтовской «Тамани». Как случилось, что мы остались там, не припомню. Зато вспомнил любимую поговорку Лары: «сбылась мечта идиота»…

В соседней с нами сакле оказалась славная еврейская семья из Ленинграда: Фрида и Иосиф, которого Сашенька сразу же стал называть «дядя Ёся». Они немного старше, чем мы с Ларой, бездетные, но при ни них – маленькая, сухонькая старушка. Иосиф смеется:

«Да, это не Рио-де-Жанейро. Это намного хуже, но жить можно. Кроме того, мы же не привязаны».

А ведь верно, не привязаны.

Жить только работой, да еще и работой без меры, будучи погруженным в нее по уши, человек просто не может. Ему позарез необходимы передышка и возможность расслабиться. Полноценный отдых – это ведь не только сон и питание для компенсации затрат энергии, но и эмоциональная разрядка, особенно при том бешеном ритме, в котором нам приходится жить. Смена обстановки – это своего рода панацея. Для людей, которые окружали меня в те поры, возможность провести свой отпуск на Черном море – верх блаженства и показатель причастности к чему-то труднодоступному. Когда мы с Ларой поженились, одно из пожеланий ее тетушки, Нины Павловны, звучало примерно так:

«Желаю вам скопить деньжат и поехать отдохнуть куда-нибудь к Черному морю. Вот мы с Сережей так и не собрались, потом война, а теперь, когда его нет, об этом даже и мечтать не приходится».

Оно и теперь, когда подобные желания становятся все более доступными, люди стремятся отдыхать на море, и ни где-нибудь, а в местах, название которых произносятся с придыханием. А в те поры подобный отдых был возможен, главным образом, только для избранных. Так что, по большей части, выходит, что отпуск, проведенный на море – это не роскошь, а средство для выживания.

Мое желание побывать в Крыму родилось не вдруг, не в погоне за модой, и не ради престижа. Отец бывал трижды в Крымских санаториях: вАлупке, в Гурзуфе, в Ливадии. Первый раз, в 1937 году, перейдя на работу в Ленгорздравотдел, он получил бесплатную путевку, а затем, после Финской и Великой отечественной войн, два раза был там на лечении заболеваний, являющихся следствием ранений и контузии. Фотографии, открытки, образцы живой природы – все это с детства запечатлелось в сознании. Экзотика, дворцы, купола, мраморные ступени и стены, расписанные арабской вязью. И море…

Лара тоже помнила с детских лет открытки и фотографии, полученные от дяди Сафо из Крыма.

Начиная с 1960 года, в течение 25 лет, во время своих очередных отпусков, нам с женой довелось объехать почти все Черноморское побережье, входящее в состав Советского союза, включая северо-западную часть, от Одессы до Южно-Бугско – Днепровских лиманов, обживая отдельные места. За Крымом последовал Кавказ, от Джемете (предместье Анапы) до Поти. Не обошлось и без форсирования Керченского пролива на железнодорожном пароме. Все это потребовало и средств, при отсутствии их избытка, и сил, и беготни. Но, жизни присуще движение, а поэтому, как говорится, хочешь жить – умей вертеться. Под лежачий камень вода не течет, а неподвижность засасывает, как трясина.

“Mobilis in mobile” («Подвижный в подвижном») – главный девиз капитана Немо, героя одного из романов Жюля Верна. Этой фантастикой я зачитывался в 12-летнем возрасте. Девиз чем-то мне понравился, и я его запомнил, не особенно вдаваясь в смысл сказанного. Это, видимо, надо понимать так: невероятно подвижный корабль находится в подвижной среде, обеспечивающей ему эту невероятную маневренность. Эта среда – океан, который символизирует собою вечное движение. Мне, наверно, скорее бы подошел другой девиз: «малоподвижный в подвижном». Я обладаю, если можно так выразиться, большой «инерционной массой»: медленно раскачиваюсь, зато не сразу и с трудом остановишь. Процесс перехода от одного состояния к другому для меня может стать мучительным. Скорее семь раз отмерь, а потом отрежь, чем сначала отрежь, а потом подумай, как приспособить. Конечно, полностью без скоропалительных решений – не получается, но мое сознание обычно в таком случае противится. Скорее всего, моя относительная, если не инертность, то эта самая инерцонность, способствовала тому, что наше личное знакомство с Причерноморьем так растянулось во времени.

Первое впечатление, как обычно, самое сильное: почудилось, будто ты оказался в другом, необычном для тебя мире. Прежде всего, здесь иной ландшафт; иная, даже скудная, по сравнению с нашей средней полосой, растительность: блеклая, мелколистая, редкая и колючая, на фоне, выгоревшей на солнце, травы. Но эта суровая красота на фоне гор, перекрывающих одна другую, действительно впечатляет. К северу от города, и как бы выше его, возвышается необычной формы гора под названием Северная Демерджи, вид которой невольно приковывает к себе твой взгляд: устремленная ввысь отвесная скала с плоским верхом, по низу имеет красивые осыпи в виде застывшего водопада.

Но самое главное – это, конечно же, море, беспредельное, теплое южное море с его притягательной силой, влекущее к себе людей из самых отдаленных уголков страны. Во всяком случае, людей моего поколения, воспитанных на романах и новеллах Стивенсона и того же Жюля Верна, Новикова-Прибоя и Станюковича, Джека Лондона и Каверина. А еще позднее, очарованных живыми описаниями моря, выполненными рукой Тура Хейердала и Виктора Конецкого.

Черное море – это тебе не Финский залив, или, как его еще называют, «Маркизова лужа»: где идешь-идешь, а все – по колено. Откуда взялось такое название, я узнал, прочитав роман Соболева «Капитальный ремонт»: оказывается, был в России главным морским начальником некий титулованный маркиз, давший строжайший запрет кораблям выходить, без особой на то надобности, за пределы залива в его мелководной части. Хотя, уже значительно позднее, находясь в районе Кургапольского заказника, в Вистино и в Усть- Луге, входящих в то время в сферу интересов нашего предприятия, мне довелось наблюдать в заливе шторм до 9 баллов. Вид этих огромных пенистых валов заставил меня по-новому, как-то более уважительно, относиться к этой части Балтики. Тем не менее, в ту пору, поголовное большинство граждан предпочитало отдыху, скажем, в Паланге, времяпрепровождение где-нибудь в Абхазии.

Тот первый день в Алуште оставил в душе, кроме разочарований, кое-что и поучительное. Сохранились некоторые подробности, в том числе, и один, забавный случай. В нашем дворике снимал комнатенку студент, всю свою жизнь проживший где-то в степной полосе, и не видивший вживую гор. Вид Демерджи его прямо-таки потряс, и он тут же выпалил:

«Ну вот, объект исследования уже наметился. Завтра же с утра и совершу свое первое восхождение»,- чем развеселил Иосифа.

«Во-первых, это далеко» - сказал он – «во- вторых, нужна соответствующая экипировка, да и подготовка тоже. Только что в местной газете написали, что четверо ребят возле «Артека» забрались на Аю-Даг, а спуститься не сумели, и лишь через двое суток их случайно заметили. Так что, бери больше сухарей». Я тоже внес свою лепту в эти уговоры:

«Здесь у местного населения бытует пословица: «умный в гору не пойдет, умный гору обойдет».

«Нет» - сказал Шурик решительно – «я себе этого никогда не прощу, если упущу такую возможность».

Чуть свет наш студент в кедах и с рюкзачком рванул на штурм вершины, а вечером, с улыбкой и взахлеб, повествовал о своей победе.

У самого подножья горы сразу понял: о том, что бы штурмом «в лоб, и до самой вершины» - и речи быть не может. Для восхождения был выбран участок скромнее, если не самый скромный. Сказать что не западали в душу сомнения, он не мог, особенно на высоте, когда появилась вредная мыслишка: «вряд ли здесь спустишься», но он старался гнать от себя эту мысль, отыскивая глазами пологие выступы и следы первопроходцев, недостатка в которых, в общем-то не было. Человеческих скелетов тоже не наблюдалось: это означало, что все скалолазы каким-то образом оказывались внизу. Другое дело – в каком состоянии они там оказывались. Однако, всему когда-то наступает конец: вот уже над головой последний выступ и можно взглянуть на плоскую вершинку. Сначала недоумение, а затем – улыбка у рта: ровное плато, на котором видны люди, а пройдя чуть дальше и выше, заметил туристский автобус, за ним – еще…

Когда, уже в Питере, я рассказывал об этом Разживину, Кирик хмыкнул, помолчал, а потом выдавил из себя:

«Вспомнил свое первое пребывание на турбазе, будучи уже немолодым, когда увязался с ребятами в поход на водопад по пересеченной, гористой местности».
Я мысленно представил себе этот поход. Группа, одетая по-походному, с огромными рюкзачищами, а рядом в костюмчике, чуть ли ни с галстуком, в полуботинках, налегке – солидный мужчина, решивший прогуляться до водопада. Как он выглядел, когда они добрались до места, да еще прихваченные грозой, можно не рассказывать. Лара звонко смеялась, припомнив и наше с ней скалолазание в Головинке, сформулировав преамбулу в духе бравого солдата Швейка:

«Аналогичный случай был в городе Саратове: баня сгорела».
Хотя тогда ей, явно, было не до смеха.

Освоению, если можно так выразиться, побережья сопутствовало и освоение акватории (интересно же взглянуть на берега со стороны), а так же тесное знакомство с самой морской средой, по - тюленьи (ради чего рвались сюда «с милого севера»).

Ласковое теплое море, при случае может проявить свой грозный нрав, даже если находишься просто рядом с ним, что и показала нам первая же штормовая погода, впервые увиденная нами. Длинные и высоченные пенистые волны накатывались на пляжный берег, почти до самой стенки, вынося из глубин моря галечник, и намывая из него целые сугробы, а затем, откатываясь назад, тянули за собою всю мелочь и песок, оставляя и разглаживая его по береговой кромке. Некоторые отдыхающие на пляже, интереса ради, выскакивали на эту мягкую и ровную полосу вслед за стекающей водой, а завидев очередную волну, не дожидаясь ее, отбегали на безопасное место. Крики чаек, шум и грохот, клочья пены и сверкающие на солнце брызги соленой морской воды в нагретом воздухе – все это привлекало не только детвору, но и молодежь. Сашенька, с горящими от нетерпения глазами, дергал меня за руку, умоляя подойти ближе. Уступая его просьбе, подошли поближе к береговой кромке.

Сперва, мы наблюдали за тем, как к нашим ногам накатывается пенная прибойная вода, которая, после отката остается некоторое время на поверхности, образуя лужицы. Потом решились походить по этим лужицам, присматриваясь и к тому, как в море стеной вырастает очередная волна. Неожиданно для себя я увидел как одна из волн, замедлив свое движение, вдруг поднялась выше, чем надо, засасывая под себя прибрежную воду. Не успев ничего сообразить, я, заметив перед собой огромную массу воды, и крепко сжав ручонку сына, ринулся назад, но было уже поздно. Эта тяжелая, довольно прохладная масса сбила нас с ног, даже немного протащив на берег. К своему ужасу, похолодев, я вдруг почувствовал, что выпустил из рук сынишку. Слава Богу, его не отнесло. Я это увидел не сразу, а только после того как разлепил мокрые глаза, и как-то туманно, потому что очков на носу не оказалось. Картина, достойная кисти великого Айвазовского!

Кстати, здесь неподалеку, в Рабочем Уголке, есть дом-музей Айвазовского, где, среди прочих экспонатов, выставлена копия его шедевра «Девятый вал». Есть некоторая аналогия с картиной, которую мы только что наблюдали. А если серьезно, то там и тут – аномальное явление: появление волны, несоизмеримой со всеми остальными. То, что изобразил художник-маринист – явление, по его мнению, вовсе не аномальное, а закономерное: согласно поверью, именно 9-й вал готов всей своей массой накрыть и поглотить несчастных мореплавателей. А вот Тур Хейердал, вместе со своими спутниками пересекший океан на бальсовом плоту, свидетельствует нечто иное. Возникновение таких, несоизмеримых с другими, несинхронных волн – явление крайне редкое, связанное с какими-то катаклизмами, скорее всего, в земной коре. Плоты и легкие маломерные суденышки, подобно щепке, скользят по поверхности, и каждый раз выносятся на гребень волны, не зарываясь в нее.

Короче говоря, после того крещения, которое мы с Сашей получили во время шторма, я твердо уверовал в то, что со стихией шутки плохи. Особенно, если тут замешаны дети. Тем не менее, именно на море, в тот самый период, Саша и научился плавать и, вообще, чувствовать себя в этой среде, как рыба в воде. Больше того, морские прогулки и круиз по Черному морю, который мы проделали на следующий год, для будущего капитан-лейтенанта запаса явились, в какой-то мере, плавательной практикой.

Первую морскую прогулку мы совершили по инициативе наших милых соседей. Иосиф и Фрида объявили, что они решили доставить удовольствие своей бабуле: совершить культпоход в Ялту на прогулочном теплоходе, и предложили нам принять участие. Утром у причала выяснилось, что испортившаяся за ночь погода может изменить наши планы, женщины, однако, решили никаких коррективов не вносить. Приличное волнение моря вскоре все расставило по своим местам: самым слабым звеном при такой качке оказались малый и старый, хотя и другие из нашей шестерки особой стойкости не проявляли. Несмотря ни на что, вскоре состоялась еще одна прогулка по морю до Никитского ботанического сада, уже без соседей, когда шторм вновь застал нас в пути. И оба раза члены нашей группы проявили удивительную выдержку, добираясь до конца маршрута, правда, несколько бледноватые. А на берег сходили чуть-чуть вразвалочку, как заправские моряки. Но вот что еще примечательно: когда первый раз возвращались в Алушту на такси по старой верхней дороге, Сашу укачало. Оно, в общем-то, не удивительно: дорога, как серпантин петляет между уступами и ущельями, карабкаясь вверх, или скатываясь вниз, к тому же, машина двигалась на приличной скорости.

Тот, кто подвержен морской болезни, может испытывать такие же симптомы и на земном транспорте, совершающем крутые виражи, и на небольшом самолете, летящем низко над землей. Последнее могу лично засвидетельствовать, когда мне в 1953 году довелось стать пассажиром маломестного тихоходного самолета, летевшего в предгрозовую погоду на высоте 300 метров через озерный край, где каждый водоем для летящего самолета – воздушная яма. Но, наверное, все эти страхи – для новичка. Слышал, что некоторые будущие «морские волки», прежде чем стать таковыми, тоже страдали от морской болезни.

К тому круизу, который мы собирались проделать в один из следующих своих отпусков, мы готовились исподволь, но все решилось экспромтом на следующий год. И настолько быстро, что, едва собрав вещички, не успели даже получить по аккредитиву деньги, поэтому в пути до Ялты испытывали некоторые финансовые затруднения: раньше получить не удалось – не рабочее время. Наш белый теплоход готовился к отплытию: заканчивались погрузка и посадка пассажиров. Звучат последние команды, убирают трап, гремит музыка. Откуда-то сверху, голосом Эдуарда Хиля, разносятся слова модной песенки:

Морские, медленные воды –

Не то, что рельсы в два ряда.

И провожают пароходы

Совсем не так, как поезда.

Но вот, внезапно, все звуки будто утонули: их покрыл мощный, низкий, слегка вибрирующий гудок. Теплоход отвалил от причала, снизу от бортов доносился плеск воды. Мы выходили в открытое море.

В 1950-е – 60-е годы регулярные рейсы по маршруту Одесса – Евпатория – Ялта – Новороссийск – Сочи – Сухуми – Батуми обеспечивали два лайнера. Один из них, теплоход «Россия», обрел свое название после Великой Отечественной войны, а до того он принадлежал поверженной Германии, и являлся личным теплоходом Гитлера. Поскольку теперь принято называть личные спортивные и прогулочные суда яхтами, независимо от размеров, наверно, и это тоже было для кого-то – яхта? Водоизмещения и других размеров этого лайнера я не помню, а вот небольшой плавательный бассейн, постоянно забитый телами купающихся, в кормовой части судна действительно имеется. Насколько комфортабельны каюты 1-го и 2-го класса – мне неведомо, ибо наш имущественный ценз нам не позволял размещаться ниже верхней палубы. Наши апартаменты – палубные места. Но в наши молодые годы частичное отсутствие некоторых удобств, в течение этого, не слишком длительного вояжа, нас нисколько не смущало. К тому же, в жаркую погоду находиться в тени на открытом воздухе, когда тебя обдувает ласковый, теплый морской ветерок – одно удовольствие. Мы абонировали три шезлонга под тентом, обустроив свое место, как временную обитель. Прямо отсюда можно наблюдать по утрам восходы, а по вечерам – закаты, глядя на то, как солнце медленно погружается в морскую пучину, пытаясь заметить последний луч пурпурного заката. Кто-то уверял, что этот луч – зеленый. А ночное звездное небо! Луна над морем адресует твои мысли прямо к Тютчеву:

Как хорошо ты, о, море ночное:

Тут лучезарно, там – сизо-темно,

В лунном сиянии, словно живое…

На жесткой скамье со спинкой, удобно соседствовал с нами одинокий пожилой мужчина. Сосед наш – очень интересный человек, и не менее интересный собеседник. Возраст – около 80-ти, но довольно импозантная внешность. Одет в летний, легкий светлый костюм (чесуча или коломянка – я в этом плохо разбираюсь), на голове соломенная шляпа. Аккуратно подстриженные седые борода и усы – все это отдаленно напоминало кого-то. А вот кого? – сразу и не сообразишь, возможно, старого петербургского интеллигента, каким мы этот персонаж обычно представляем?

Но он, как оказалось, вовсе не петербуржец. Уроженец и старожил города Симбирска, позднее получившего название город Ульяновск. Более того, наш спутник – бывший соученик по гимназии Дмитрия Ульянова, младшего брата вождя мирового пролетариата. Был знаком с семьей Ульяновых, и даже бывал в их доме. А вот подлинное его имя-отчество я запамятовал. Меня заинтересовало то, что сосед (буду так его называть), по моим меркам, старый человек, совершенно не пользуется очками, даже читая напечатанное мелким шрифтом.

«А Вы не страдали близорукостью в молодости?» - спросил я – «наш участковый врач-окулист мне пророчествует, что я, имея в настоящее время оптику на носу, в старости избавлюсь от близорукости».
(Забегая вперед, скажу, что ее пророчество почти сбылось, но совершенно по иной причине: мне имплантирован искусственный хрусталик. Что же касается возможности естественного самоисправления такого дефекта, то здесь я, почему-то, опутан сомнениями).

«Так оно и есть. В молодые, и сравнительно молодые, годы я носил пенсне. Но однажды, при поездке в Ленинград, забыл его в вагоне поезда. Почти решился на покупку нового, да закрутился, а потом опять было некогда. С той поры, вообще, очков не ношу».

Мысленно представил своего собеседника в пенсне. Так вот кого он напоминал мне своею внешностью: вылитый Антон Павлович Чехов! Только седой и старый. Что ищет он в стране далекой? Быть может, поездка носит творческий характер, как это свойственно пишущим людям? Причины, побудившие его в одиночку стать участником рейса, он изложил сам, не дожидаясь расспросов:

«Меня разыскал родственник из Грузии, о котором ничего не было слышно с довоенной поры, и предложил перебраться к нему насовсем, либо просто немного пожить там. А идею совместить поездку с круизом подал старый приятель-одессит, с которым мы поддерживаем связь. Это, к тому же, давало мне возможность побывать в Одессе».
Долго задумчиво глядел вдаль; затем, улыбнувшись с хитринкой, произнес:

«Я, по-моему, не прогадал, приняв оба предложения, и того и другого».

А ведь, действительно! Вздумай он ознакомиться с югом нашей страны, с его прославленными городами, людьми, природой, обычным способом, насколько бы это оказалось для него хлопотным, утомительным, да и не дешевым удовольствием. Проблемы с переездами, с размещением, с питанием, с затратами и прочее – все это, явно, не для него. А здесь? Любуйся красотами со стороны моря, а при заходах в портовые города, да еще при стоянках по нескольку часов, знакомься с ними, с некоторыми их достопримечательностями. Такая мобильность, и все это – без особой суеты, без особого напряжения и почти не отрываясь от палубы теплохода, мимоходом. Да еще – тебя и проводят, и встретят и помогут. Нет, дед, ты, явно, не прогадал!

На траверсе Анапы посвежело, поднялся ветер, усилилось волнение, но качка, разумеется, воспринималась не так болезненно, как на прогулочных судах. Мне не было дано предугадать, что ровно через год, как раз на этом месте, в долине Сукко, нам преподнесет природа новый сюрприз.

Туристская база Сукко. Конец нашего пребывания на базе. Мы с Сашей, проводив свою маму в Питер, решили задержаться с отъездом на недельку, и побывать в Анапе. А пока слонялись без дела, ожидая начала сеанса в импровизированном летнем кинотеатре. Показ фильма, то и дело, прерывался, а затем, из-за отсутствия электроэнергии, перерыв затянулся, и мы с сынишкой вознамерились пойти спать. Ступив на дорожку, ведущую вдоль домиков по крутому морскому берегу, остановились и прислушались. Стояла какая-то необыкновенная, звенящая тишина: я только потом сообразил, что это умолкли и цикады. Ввиду полнолуния, видимость была отличная. Дорожка, на которой мы стояли, была замощенной базальтовой брусчаткой, которая скрывалась под слоем засохшей грязи. Внезапно, где-то очень далеко, прокатился низкий глухой гул, и затих. Сашенька, с широко раскрытыми глазенками, крепко сжав мою руку, спросил:

«Папа, что это такое?»

«Наверное, где-то очень далеко в горах, произошел какой-нибудь обвал» - неуверенно произнес я, но тут же покачнулся от резкого толчка, и под ногами что-то зашевелилось. Ощущение было такое, будто ты находишься в быстро идущим трамвае, который резко затормозил, а ты на кого-то наступил. Возникло даже желание мысленно ухватиться за поручень, или еще за что-нибудь, но держаться было не за что, кроме ручонки сына. По дорожке, как в кино, стрелой пробежало что-то как живое, и на ней вырисовался каждый камень по отдельности. Ближайший деревянный домик затрясло, как в лихорадке, с крыши посыпались камешки и какие-то мелкие предметы; дерево поблизости зашумело, как в бурю, все сухие листья, и засохшие сучки вмиг оказались на земле. Я даже не заметил - в какой момент раздался грохот и треск. Полураздетые люди высыпали на улицу, какая-то женщина билась в истерике.

Сразу же, как только страсти понемногу утихли, одна из Лариных знакомых предложила мне оставить Сашу на ночь у них. Она со своим сыном размещалась неподалеку, в домике, и у них пустовало одно место, и это было, как нельзя более, кстати, и меня вполне устраивало. Я спустился с кручи вниз, на самую береговую кромку, в свою палатку, где провел остаток ночи один на раскладушке, не раздеваясь и почти без сна. Высказывались разные предположения в части о возможности повторных толчков, не исключая и цунами, если эпицентр окажется в районе морской акватории. В этом случае высокий вал обязательно накроет и затопит устье долины, где расположена наша турбаза. Но, слава Богу, продолжения не последовало, и на другой день стало известно, что эпицентр землетрясения силою в 5,5 баллов находился совсем близко, в районе Геленджика, но на значительной глубине.

А пока, минуя прославленную со времен Великой Отечественной, и приобревшую особое звучание теперь, при Брежневе, «Малую землю», наш белый морской теплоход «РОССИЯ», разворачиваясь, входил в Цемесскую бухту, чтобы ошвартоваться у одного из причалов порта города НОВОРОССИЙСК. Над бухтой и далее – едва заметная дымка. Причалы, строения, береговой ландшафт – все тонуло в каком-то мареве, скрывая очертания. А при подходе, со стороны причала, все виделось, как бы, через солнцезащитные очки при недостаточном освещении, что придавало общей картине своеобразную призрачность. Солнечные блики и отблески воды – тусклые, как на поверхности расплавленного олова. И вода, и берега, и даже воздух, имели серо-зеленоватый окрас, как на старинных открытках. Позднее, бывая в Новороссийске, никогда ничего подобного не наблюдал, но вот именно таким, он мне и запомнился.

Здесь – как раз половина пути для нашего лайнера, а для нас, поскольку наш пункт назначения – Сочи, оставался всего один перегон. Мысленно я был уже там, перенастроился: впору подумать о том, как будем добираться до Дагомыса, куда от сочинского морвокзала ходят прогулочные теплоходы местных линий.

Погода, однако, внесла в наши планы некоторые коррективы, Сдав багаж в камеру хранения морвокзала, мы налегке отправились к месту нашего отдыха электричкой, решив, что я поутру смотаюсь за чемоданами один, на катере, что и проделал весьма благополучно. За исключением одного: в связи с сильным волнением моря, обратный рейс отменялся, и пассажиров не брали. Удалось договориться, чтобы захватили меня, я решил в очередной раз испытать свою выдержку в штормовом морском просторе. Наше суденышко, ныряя, буквально, зарывалось в волнах. Вода накатывалась на палубу, и приходилось подбирать ноги, чтобы их не замочить. Что-то подкатывалось к горлу, и я радовался тому, что мои домочадцы не сопровождают меня, мысленно решив отмежевываться от подобных испытаний в будущем. Но, как известно, человек предполагает, а обстоятельства могут иметь другую направленность, что вскоре и подтвердилось, как только мы перебрались чуть дальше, в Лоо, к Маркосу – местному лейтенанту милиции, с которым познакомились на железнодорожной станции. Они с Дашей, его женой, имели там приличный двухэтажный домик, с просторным двориком. А главное – дом почти безлюдный, не набитый отдыхающими, как большинство соседних фазенд. На втором этаже, кроме нас, в комнатке напротив, находилась женщина наших лет с дочуркой Наташей, которой не было и 3-х лет, девочкой удивительно спокойной и не капризной. Сама мама Тося, с необычной фамилией Юрчик, жительница далекого города Оха-на-Сахалине, оказалась очень непоседливой натурой. Вот она-то и соблазнила нас съездить денька на два – на три в Сухуми – красивый приморский город, центр абхазской автономии в составе Грузинской республики, которая, говорят, якобы притесняет этот субъект федерации (позднее мне пришлось быть случайным свидетелем взаимных претензий между аборигенами).

Город, действительно, примечателен. В те поры даже железнодорожная насыпь, пересекающая город, по верху того и другого склонов, имела круглые газоны (или вазоны) с пампасной травой, значительно выше человеческого роста, что напоминает своеобразную аллею диковинных деревьев соломенного цвета. На равнинах и солнечных склонах холмов – фруктовые сады с экзотическими, как в Италии, плодами, что особенно заинтересовало наших ребятишек. Саша тут же пересказал Наташе песенку из известной сказки:

Я веселый Чипполино,

Вырос я в Италии,

Там, где зреют апельсины,

И лимоны и маслины,

Фиги, и так далее.

Это только добавило причин для их неудержимого веселия. Для взрослой части нашей группы примечательным событием явилась дегустация всемирно известного десертного вина «Букет Абхазии», которое там называется «Букет Апсны».

Следующий день мы провели в Сочи, где, в частности, посетили дендрарий с его удивительной коллекцией деревьев, а вечером, после короткого отдыха, взяли курс в направлении своего временного жилища. И вот тут моим женщинам пришла в голову шальная мысль: проделать остаток пути, повторив мой, не очень давний маршрут, когда я возвращался с чемоданами. Сказано – сделано.

Описывать это плавание я не берусь, тем более, что обстановка была схожей с той, прежней. Экипаж нашего судна, проявив сочувствие, дал возможность нам высадиться на берег у первого попавшегося пирса. Платформа станции была близко, но последняя электричка уже показала нам хвост. По шпалам далеко не уйдешь, да если еще впереди находился охраняемый железнодорожный туннель.

«Да, малый каботаж на подобных пароходах – не для нас» - сказал я – «Вы обратили внимание, сколько мук и волнений, и прежде всего, волнений самого моря, сопровождают нас? Ни разу, чтобы не штормило».
Пускаться в путь ночью с детьми – рисковано. Тося попыталась пошутить:

«Если ночлега нигде не найдем, может быть, купим какой-нибудь дом?»

«Мы не в Чикаго, моя дорогая» - ответил я ей в тон, мысленно добавив, что и я не мистер Твистер. Ночлег мы все же нашли. На самой круче, как раз над входом в тот туннель, который преграждал нам путь. В доме звенела посуда во время прохождения товарняков.

Так закончилась эта местная одиссея, а с нею и дальнейшие наши попытки совершить прогулку по морю, и не только до конца отпуска.

Наша новая встреча с дамами по фамилии Юрчик произошла совершенно неожиданно на пляже в Гаграх, ровно 20 лет спустя. И их было уже трое: бабушка, дочка и внучка – девочка, которой еще не было и трех лет. На этот раз, из всех событий нашего совместного времяпрепровождения, почему-то, в память врезалось только одно. Как я сопровождал в центр старой Гагры, на просмотр нашумевшего фильма, эффектную блондинку – красавицу Натали, на зависть местным ловеласам.

Вскоре Наташа вышла замуж за американца, и уехала с дочкой в Штаты. Тося, будучи там у нее в гостях, сообщила об этом Ларе в письме, отправленном из курортного города Дейтон -Бич. А через год, в другом письме, Тося (теперь уже в новом амплуа, миссис Антонина Юрчик, как указано в адресе отправителя, а точнее: Mrs Urchic), поведала о том, что вслед за Наташей, сама перебралась туда же, во Флориду, где даже собирается начать новую жизнь. Вспомнила бабушка, как девушкой была.

На оба письма ответа, разумеется, не последовало, ибо в середине 80-х, несмотря на то, что жена уже давно находилась на пенсии, давлели привычные стереотипы. Мы всегда в сведениях о себе указывали: «родственников за границей не имею», «с лицами, проживающими за границей, в переписке не состою».

На одной из присланных открыток, с высоты птичьего полета, изображена многомильная береговая кромка полуострова Флорида с чередой набегающих крутых волн Атлантического Океана, где ныне осела миссис Юрчик с ее непоседливой натурой, наша бывшая знакомая с острова Сахалин, омываемого водами Тихого Океана. Миссис, не задумываясь, сменила свой остров на чужой полуостров.

Мы с женой тоже осели и довольно прочно, но мы остаемся с тобою, родная моя сторона, не нужен нам берег турецкий…

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: