Авторские «Заметки на полях».

Ностальгия по старине прочно отпечаталась на художественном творчестве и на тематике произведений Глазунова. Он сам об этом заявляет открыто и с большой смелостью, исповедуя не изжившую себя значимость наследственной родовитости. Помнится, кто-то выразился, что История и Россия у него представлены элитой, а народ, в лучшем случае, патриархальным мужиком или пасторальным пастушком Лелем. Он ориентирован на старый уклад жизни, основанный на триаде «Православие. Самодержавие, Народность.»

Глазунов зациклился на монархизме, как я, похоже, зациклился на нём.

Как угораздило Станислава Юрьевича поместить свои заметки, с высказыванием В.Кожинова о последних работах Ильи Сергеевича? Да еще накануне продолжения публикования его книги?! А, может быть, с умыслом?

Спровоцировать на ответный ход.

В.В.П.

«Однако, вернемся к нашим баранам. К роли Рюрика и других варягов» сказал Василий - «В 90-м году, когда я попал в больницу, от нечего делать, проштудировал отдельные разделы последнего учебника по Истории СССР. Там, точно, не отрицается роль викингов в создании нашего государства. Дескать, теперь на западе господствует неонорманизм, который допускает наличие в этом процессе и внутренних факторов».

«Ты о ком?» поинтересовался сын – «О каких других варягах?»

«В Новгородской летописи называются три имени: Рюрик, Синеус и Трувор. Скорее всего, двух последних может и не быть вовсе из-за неверного прочтения. Кое-кто считает, что читать следует «сине хус трувор», что означает «с домом и дружиной». Значит, они такие же вымышленные личности, как Козьма Прутков, которого мы все цитируем (ведь К.Прутков – просто псевдоним поэтов, братьев Жемчужниковых и Алексея Толстого). Я как-то даже видел в Русском музее, в корпусе Бенуа, рисунок с изображением шведских князей Синеуса и Трувора».

Василий Васильевич понимал, что в официальных кругах всегда найдутся оправдательные контрдоводы и для всех остальных фальсифицированных моментов Истории. Не понимал он одного: почему на эту ошибочность обратили внимание не специалисты-историки, а те, кто к ней, казалось бы, не имеет прямого отношения: математик, тополог, шахматист, художник и иже с ними. Хотя, в общем-то, понять тоже можно. Умолчания и даже «ложь во спасение» вызваны, в известной мере, научной корпоративностью, наличием школ, а также диссертациями, публикациями. Кому нужно опровергать общепринятые идеи, идти против официоза, устоявшихся традиций, обычаев. Тут требуются гражданское мужество и смелость ученого. А традиции тут – не главное, традиции хороши в обрядах, но не в науке, как выразился кто-то из ниспровергателей.

Свою последнюю вылазку за город (последнюю в том смысле, что вряд ли они решаться на подобный шаг еще) Горьковатые совершили, по старой привычке, на дачу к Борисовым. Нина Ивановна, давно уже пребывая в одиночестве, и здесь, в основном, управлялась одна. Стояла сухая, теплая погода, глаз радовала свежая, но уже густая зелень. Едва уловимый аромат чего-то цветущего кружил голову. Накануне проводов белых ночей, сумерки наступали поздно, а поэтому после долгого городского затворничества в четырех стенах, эти посиделки к концу дня на открытом воздухе, им казались прямо-таки идиллией. На этот раз они здесь, по случаю какого-то семейного торжества, находились не одни. Среди присутствующих была и Валентина Сергеевна. Она держалась просто, ничем особенно не выделяясь, но создавала праздничную атмосферу, и ее саму, казалось, отмечал какой-то ореол благонравия. Глядя на нее, Василию Васильевичу пришли на ум строки из Пушкина:

Она была нетороплива,

Не суетна, не говорлива,

Без взора наглого для всех,

Без притязаний на успех…

Все тихо, просто было в ней,

Она казалась верный снимок

Du comme il faut… (Шишков, прости:

Не знаю, как перевести).

Фраза о благопристойности, сказанная по-французски, и в данном случае выглядела к месту. И когда Валентина ненадолго присела рядом, он и выдал ей, шутки ради, то, о чем только что подумал.

«Айдиел ор айдл? Проще говоря, что здесь имеется в виду: «идеал» или «идол»?» переспросила Валентина – «Кстати, кто такой Шишков?».

«Скорее, первое, чем второе…».

«В таком случае, это не обо мне» вставила она, перебивая Василия, а он, обескураженный вопросом и репликой, будто не замечая, пробурчал:

«Шишков тут, действительно, ни при чем» И кое-как пояснил, к кому и почему здесь адресуется автор, припомнив вычитанную где-то интересную информацию о российском обществе любителей словесности начала Х1Х столетия. Руководил этим обществом адмирал в отставке, некто Шишков. Как и нынешние противники засорения русского языка иностранными словами, члены общества требовали вернуться к прежним названиям. Даже был составлен перечень таких названий, иногда забавных по современному звучанию. Например, «гульбище» (бульвар), «позорище» (театр), «толковище» (дискуссия). Или «мокроступы», вместо ныне используемого слова «калоши». Пушкин не мог этого не знать, что и явилось, скорее всего, поводом для иронии.

Всё смешалось в доме Облонских. Отставной адмирал вторгается в лингвистику; академик, он же – тополог и математик, выявляет ошибки в исторической науке. Валентина тут же дополнила этот тезис собственным мнением, дескать, вот и историк – академик М.Б.Пиотровский, являясь членом Совета Федерации, показывает себя неплохим политиком и дипломатом. Валя – частый гость в ЦВЗ Манежа, где ее подруга, Мария Федоровна, по-прежнему работает. Совсем недавно, Мария, получив приглашение в Эрмитаж, не то на вернисаж, не то на какую-то встречу, взяла с собой и ее. Там-то она и услышала, что сказал Пиотровский по поводу бесконечной разноголосицы о роли варягов.

«История – поле для дискуссий. Без политических аспектов никуда не деться. Надо найти способ с ними спокойно разобраться», сказал он, считая, что нет ничего страшного в признании участия иностранцев в создании отечественной государственности. – «Надо спокойно признать, что иностранный элемент сыграл роль в ее становлении, а дальше она пошла своим путем». При этом, он сослался на принятое Решение отмечать 1150-летие российской государственности, пояснив, что данное Решение поставило точку в давнем научном споре. Яснее не скажешь.

По данной проблеме, кажется, победила традиционная точка зрения. Быть может, зря ломают копья и по остальным спорным вопросам истории, поскольку, раньше или позже, они будут решены так же и в таком же аспекте. А и верно, насколько привычнее, удобнее то, с чем почти сроднились, ибо «привычка свыше нам дана, замена счастию она» (только вот как же, в этом случае, следует относиться к дурным привычкам?). Старое привычнее вновь навязанного.

Василий, еще в молодости, читая поэтический сборник Алексея Толстого, обнаружил там портрет псевдо автора афоризмов, Козьмы Пруткова, а позднее познакомился с человеком, с которым был связан по работе, внешне напоминающим рисунок. Он настолько свыкся с тем, что здесь одно и то же лицо, что, услышав имя Пруткова, или какой-либо из его афоризмов, он мысленно видел перед собою Дмитрия Павловича (своего сослуживца), его взгляд, его мимику, жесты, слышал его голос. Козьма обрел реальность. Такова сила привычки.

Не только наша, но и мировая история, полны мифов, с которыми в большинстве случаев просто примирились. А в Греции, где древняя история – сплошная мифология, ими даже гордятся.

Некий заслуженный преподаватель истории с экрана телевизора сетует на возникшие теперь сложности в преподавании этого предмета, говоря, насколько было проще в советское время, когда существовал один учебник с одной идеологией. Вроде как радуясь тому, что уже пишется такой новый учебник. И тут же, отмечая идеологическое многообразие, высказывается за то, чтобы дать возможность учащимся самим разобраться в этом многообразии.

«Примерно так же рассуждает и Пиотровский» вставила Валя, он говорит – «а надо ли писать единый учебник, навязывать схему? Надо сделать историю полем для размышлений».

«Разумно. Только вот, нынешний состав учеников школы – это не вундеркинды, а в большинстве своем, середняки. При таком раскладе, вместо будущих «собственных платонов и быстрых разумом невтонов», патриотов (что тоже немаловажно), можно наплодить и «иванов, не помнящих своего родства» - проворчал Василий.

Между тем, день приближался к концу. Солнечный диск, еще далеко не дойдя до горизонта, уже потускнел, дневной свет померк, уступая еще не ясным сумеркам и вечерней прохладе. Ветерок, все время до этого шевелящий листву, стих и наступила звенящая тишина, в которой, вдруг откуда-то издалека, отчетливо послышался гудок электрички, которому, буквально через секунду, начал подпевать свисток закипевшего на кухне чайника. Валентина Сергеевна поднялась, приглашая последовать ее примеру:

«Пойдемте пить чай, да надо собираться. Завтра дел – невпроворот»

Василию и Ларисе спешить было некуда: они оставались здесь до утра, благо места в доме достаточно, так как все разъезжались. На веранде позвякивала чайная посуда: женщины накрывали стол для вечернего чаепития.

Похоже на то, что опять, как в веке шестнадцатом, кто-то там собирается переписывать историю, манипулируя мифами. «Но мы истории не пишем; а вот как в баснях говорят» о дилетантах, пытающихся ввязаться в спор:

- «Ты, братец, сер, а я, приятель, сед»…

- «Чем кумушек считать, трудиться, не лучше ль на себя, кума, оборотиться»…

Стоило бы прислушаться и не мудрствовать лукаво, считая: уж в чем, в чем, а в истории-то мы разбираемся, конечно, ежели отбросить научную подоплеку. К примеру, не разгадывать закономерности, не вдаваться в логику развития событий, не анализировать причины и следствия. Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны, к тому же наивно полагая, что мы все (а не только великие) по истечении срока, как руины, принадлежим истории, становимся ее частью. Может быть, в качестве фона, причем, на молекулярном уровне?

Не «может быть», а наверняка, так оно и есть. Однако, кое-что из того, чему люди сумели за свою жизнь стать свидетелями, иногда становится чем-то, вроде археологической находки. «Удачная аналогия – я и древняя развалина» подумал про себя Василий Васильевич, а вслух спросил жену:

«Похож я на древнюю развалину?»

«Ага. На Пафенон без крыши. Крыша давно поехала. Уж не метишь ли ты попасть в историю?»

«В историю не каждому дано войти, а вот влипнуть в какую-нибудь историю можно запросто». И помолчав, Василий как-то задумчиво произнес – «А знаешь, где-то, чуть ли ни в детстве, я даже мечтал заниматься историей». Затем поёрничал: «А – вдруг! Может быть здесь мое призвание?»

«Из тебя такой же историк, как из меня дегустатор вин».

«Как знать, как знать…». И он припомнил один давний разговор с Антоном Кирилловичем, когда тот посетовал на то, что жизнь редко складывается, так, как хотелось бы. Было ясно, что сказанное в полной мере могло относиться к нему самому, ибо воплощение его собственных устремлений он смог узреть только в своих потомках. Но он обратился к другому примеру, достав из ящика письменного стола складень, по типу небольшой иконки, и когда раскрыл створки этого триптиха, предстала удивительная картинка, вернее фотоснимок, состоящий из трех частей. На главном, центральном, снимке изображена сценическая площадка капеллы, где академический хор в два ряда: впереди женщины в белых вечерних платья, выше за ними, мужчины в черных смокингах, а перед ними, спиной к зрителям – дирижер в черном фраке. На переднем плане первые ряды кресел. А в раскрытом виде, вместе с боковыми снимками, этот триптих представляет собою панораму, где изображен концертный зал ленинградской капеллы, заполненный зрителями, с видом, как бы из центра зала, на сцену и знаменитый орган, в качестве фона. Яркое освещение создает впечатление, будто бы здесь – апофеоз прославляемому коллективу исполнителей. Антон, указав на фигуру руководителя, коротко бросил: «отец».

Отец Антона Кирилловича до самого выхода на пенсию, по роду своей профессиональной занятости, был далек от деятельности в области культуры. Но, оказавшись на заслуженном отдыхе, имея музыкальное образование, полученное еще в молодые годы, целиком и полностью отдался любимому занятию, став руководителем хора, при Дворце культуры своего родного города. Того самого города, из которого его сын – Антон, сразу же после войны, уехал завоевывать Питер. Коллектив, которым руководил отец, достиг больших успехов, став лауреатом какого-то престижного международного конкурса, разъезжал по городам и весям, бывал на гастролях за рубежом, а сам отец получил звание заслуженного деятеля. И вот, уже на финише, якобы признался, что всю свою жизнь в недавнем прошлом он занимался не тем.

Вот так-то.

Сравнивая себя с исторической развалиной, Василий Васильевич был не так уж далек от истины. Они оба, и человек, перешагнувший определенный возрастной рубеж, и подверженный тлену, разрушающийся архитектурный памятник старины – раритеты, носители исторической информации, только масштабы разные. Масштабы этих персоналий определяются единственно отведенной им продолжительностью их существования: одним – века, другим – не более одного столетия. Одни имеют наслоения времени, другие – человеческую память.

Тут еще имеет место фактор реального времени. За последние два столетия процесс исторического развития, в связи с успехами в области науки и техники, и внедрением новых технологий, происходит лавинообразно. Чем дальше, тем интенсивнее. Так что Василий Васильевич, как современный и вполне сформировавшийся старец, как историческая веха – бесценен: В его памяти хорошо сохранилось то, что нынче уже архаика, и чему он сам является живым свидетелем. «Он знает химию земли и небосвода», и он же имел возможность воочию видеть исторические изменения в жизни любимого города. Например, наблюдать за развитием городского транспорта, чуть ли ни с начала прошлого века до наших дней, той самой структурной составляющей городского хозяйства, которая и сегодня – одна из самых проблемных.

К началу ХХ века, когда трамвай в Питере вытеснил конку (вагон на рельсах с конной тягой), гужевой транспорт все еще оказывал серьезную конкуренцию автомобильному транспорту. В ту пору, в черте города лошадь в упряжке – привычное явление, такое же, как скажем, велосипед в наши дни. Все рынки оборудованы коновязями с деревянными брусьями, возле которых все пространство заставлено, зимой санями, в остальное время года – телегами. Навоз и клочки сена на торговых площадях – обычная картина. Это, в основном то, что касается приезжих, но и само городское транспортное хозяйство, не считая парков пассажирских и прогулочных экипажей, обладало конными дворами для грузоперевозок почти в каждом микрорайоне. Вот тут-то в 30-х годах и водились эти удивительные красавцы, тяжеловозы-богатыри, которых тогда называли першеронами, видимо, на французский манер. Один из таких першеронов был прикомандирован местной типографии, или вернее, артели инвалидов, которая размещалась во дворе дома, где и жил Вася. Экипировка и кузовная часть упряжки для этой лошади тоже, соответственно, были иными: в отличие от крестьянской телеги, ровная грузовая платформа имела рессоры и автомобильные колеса с надувными шинами. Для Ленинградских булыжных мостовых такой экипаж – невиданная роскошь: почти плавное, без грохота и дребезжания, движение давало и самому извозчику определенные привилегии. По городской не официальной терминологии название «извозчик» сохранилось лишь для пассажироперевозчиков, ломовиков же обычно называли как-то вульгарно «гужбан». Здесь случай не тот. Вася это понял сразу, поскольку водителем этой кобылы оказался никто иной, как его дальний родственник, дядя Митя. К нему это грубое слово не подходило не только из-за першерона, но и по другим статьям. В нерабочее время Дмитрий Михайлович не выглядел простолюдином и не только по одежде, чему он так же уделял внимание. Василию почему-то запомнилось, что в разговоре он никогда не употреблял, как тогда было принято, выражений типа «честное слово», «ей Богу», а говорил «клянусь честью». Семья дяди Мити, состоящая из четырех человек, проживала в отдельной двухкомнатной квартире, обставленной, даже по нынешним меркам, со вкусом. Запомнилось и смакуется все это еще и по тому, что Вася, выросший вместе с младшим членом дорогой ему семьи, там всегда воспринимался как свой человек.

После войны, в 1946 году, по возвращении в Ленинград, Василий не сразу понял, чего не хватает на улицах города, и только потом сообразил, что не хватает лошадок. А, сообразив, понял и другое: их постигла участь конницы Наполеона, когда его армия, спасаясь бегством из Москвы, теряла коней от бескормицы и превращала их, даже когда они становились падалью, в пищу для умирающих от голода солдат.

Ленинград пережил блокаду и страшный голод.

А еще задолго до войны исчезли с улиц вагоны самой первой модификации трамвая с отделенными от салона открытыми площадками, передней и задней, где были установлены контроллеры управления трамваем, что позволяло вагону двигаться, либо в одну, либо в другую сторону, без разворота на кольце. Такой ведущий вагон мог иметь прицепные вагоны. Для этой цели, как у тех, так и у других, спереди и сзади имелись отростки шлангов тормозных систем, которые и назывались попросту «колбаса». Место, облюбованное колбасниками для проезда зайцем:

На стыках и стрелках трясется трамвай,

Трясется с трамваем Блинов Николай.

Его одноклассники едут как все,

А он на трамвайной висит колбасе.

Никак не возможно было обойти вниманием и такое событие. Предшественники современного трамвая давно исчезли, а легенда о колбасниках вот сохранилась.

Что же касается незыблемых традиций, то таковые были и останутся надолго. Большинству же установившихся обычаев приемов и привычек, составляющих, в том числе, и наш образ жизни, грозят изменения и модернизация, Другие же, по мере необходимости, подлежат исчезновению вместе с носителями этих традиций, теми, что становятся гирей в ногах прогресса. Эволюция неизбежна. По Дарвину: «адаптируйся, модернизируйся или погибай».

ВОСПОМИНАНИЕ О БУДУЩЕМ.

Помимо памяти вообще, есть воспоминание,

припоминание и реминесценция - смутное

воспоминание…

(Е.Блаватская).

При изучении русской истории, никак не отделаться от мысли, что мы все время ходим по кругу. Создается такое впечатление, что день сегодняшний постоянно воспроизводит то, что уже было в русской истории. Не только светлые страницы, но и темные, с их бедами, которым нет числа. А есть ли, вообще, выход из этого заколдованного круга? А может быть, тут просто внешнее сходство, которое обманчиво?

В понимании развития человеческого общества (насколько Василий Васильевич имел возможность отслеживать это в средствах массовой информации), теперь вновь находят подтверждение идеи исторического круговорота, цикличности в историческом процессе. Впору уверовать в неизбежность повторов в истории. Правда, уже давно отмечено, что наиболее значительные драматические события повторяются как фарс. Так что должно и воспринимать их соответственно: и всерьез, и с иронией, даже, с известной долей цинизма.

Эти рассуждения сродни пониманию Василием Васильевичем сути постмодернизма, где «гипертекст» (как авторы именуют свои творения) допускает внутри себя любые перестановки, повторы, позволяющие двигаться как в будущее, так и к прошлому; и если, дескать, замкнуть линейное время в кольцо, то движение в будущее будет одновременно и движением в прошлое. Такая вот галиматья!

Ну, а что касается всякой там цикличности в истории, с возвратом в исходную точку, или, даже (как когда-то нас учили) развития по спирали, с подъемом на более высокий уровень, все это для него звучит так же не слишком убедительно. История повторяется, главным образом, для тех, кто напрочь забывает о своем прошлом, скорее всего, здесь речь может идти не о дублировании, а о каких-то традициях, передаваемых из поколения в поколение. Он знает твердо, что время всегда безвозвратно, ибо оно – вектор, направленный от прошлого только в будущее, как, например, теплопередача от более нагретого тела всегда только к менее нагретому. В пространство отшумевшего времени можно заглянуть лишь мысленно. Да. Но, это – если не заглядывать в космос, где мы видим свет некоторых звезд, которые угасли уже, может быть, миллион лет тому назад. Загвоздка, однако!

Возможность же заглянуть в будущее, даже с помощью такой аллегорической штуковины, как фантастическая машина времени – явление запредельное и, во всяком случае, трудно постижимое для дилетанта, так же как толкование некоторых положений теории Эйнштейна, касающихся изменения времени. И поскольку в глубинах космоса имеет место неприемлемость суждений «здравого смысла», не будем отрываться от грешной земли.

С точки зрения «здравого смысла», будущее призрачно, оно – мираж, рожденный нашим воображением, но имеющий материальную основу при составлении планов на далекую перспективу. Василий Васильевич вспоминает послевоенный завод, его вид. Его прокопченные цехи петровской эпохи с трасмиссиями для провода в движение станков и машин, с кувалдой в качестве основного инструмента. Его таких же прокопченных людей, во многом напоминающих серую массу дореволюционных питерских рабочих. А самое главное, те планы преобразования, в разработке и реализации которых он принимал самое деятельное участие. Эти планы напоминали собою, как бы, зримое будущее завода к концу текущего столетия, что и довелось ему увидеть воочию в конце срока: оно вполне соответствовало, по внешнему виду, тому миражу, который виделся в начале.

Или тот, другой, уже новый перспективный план дальнейшего развития унитарного предприятия, который осуществлен теперь, когда Василий, став уже пенсионером, получил возможность созерцать лично его результаты, будучи приглашен на юбилей. Те разительные перемены, которые он увидел, для Алексадрова – генерального директора, были почти реальностью еще на стадии проектирования, так как были им выношены, и знакомы почти в деталях задолго до внедрения, еще при планировании.

Кстати, изменения, действительно, впечатляющие. Первое, что бросалось в глаза, порядок на территории, связанный не только и не столько с юбилеем: отсутствуют временные строения и сооружения, нет стихийных площадок для складирования, для размещения секций и корпусных деталей, без которых прежде не мыслилось судостроение. Во всем этом главную роль играет внедрение современных видов информационно-компьютерной технологии, реализация инноваций, действительная (а не надуманная!) автоматизированная система управления производством и ресурсами. Налажена работа почти «с колес» по согласованию с поставщиками.

Какими же средствами нужно обладать, чтобы в корне менять технологию, внедрять все эти новации и, вообще, изменять имидж предприятия, до сравнительно недавнего времени сохранявшего черты петровской эпохи! Когда же А.Н.Жук, бывший соратник Василия по руководящему корпусу среднего звена, ставший позднее заместителем генерального, вызвался показать ему новый интерьер заводоуправления, Вася не сразу смог сообразить, где он находится, кажется, второй раз в жизни. Первый раз – при своем первом посещении кремлевского Дворца Съездов, когда увидел местные туалетные комнаты. Второй раз – теперь. Нет, поражен не сходством, а несколько неоправданной роскошью. Блеск полированного мрамора на полу, на стенах, на пилонах в вестибюле. Все это при ярком освещении модными светильниками. Широкая мраморная лестница. Такой же вид рекреации на втором этаже, выгородка из зеркального стекла у апартаментов гендиректора. Прекрасно оборудованный конференцзал и кабинет главного инженера, вспомогательные помещения. Все, как говорится, на уровне. Видимо, так оборудуются офисы транснациональных компаний.

В таком деле не исключены и издержки. Упорно поговаривали, что значительная доля средств, предназначенных для развития, фигурально выражаясь, кануло незнамо куда. А проще говоря, разворовано. Оно и не удивительно: так было всегда, когда много. Правда, прежде, когда выделялись фонды, и отпускались средства по безналичным расчетам, это сделать было труднее. А вот когда крутятся огромные деньги, к тому же, наличные, то значительное их количество, как правило, «прилипает к рукам».

Василию Васильевичу, вдруг почему-то представилось, как ко всему этому отнесся бы К.Ф.Терлецкий, будь он жив. Он, вероятно, был бы шокирован эдаким расточительством, расходами на непозволительную, по тем меркам, роскошь, если уж в памятном 1963 году журил его за попытку создания некоторого комфорта (вернее, его жалкого подобия) в переоборудованном Доме энергомеханических и строительных служб. Однако, все течет…

Рабочий люд во многом напоминает зарубежные «синие воротнички», заметно меньше управленцев. Похоже на то, что Владимир Леонидович в конце своей производственной деятельности решил делать ставку на молодежь. Его заместитель по производству и главный инженер, вновь назначенные, к тому времени имели возраст по 30 лет. В основном, его усилиями создан институт морской техники и технологии, пока на правах кафедры Морского технического университета, которой он и руководит. Цель – подготовка высококлассных специалистов для отрасли. Оно и понятно: коренное изменение технологий в настоящее время происходит каждые 15-20 лет, что в свою очередь, требует переподготовки кадров. Проще и дешевле получать готовых молодых специалистов, знакомых с последними достижениями науки и техники, чем проводить переучивание старых, подчас зело инертных.

Все вышеприведенные рассуждения Василия есть, ничто иное, как доказательство адекватности наших собственных представлений о тех изменениях, которые нас ожидают, и того, почти осязаемого будущего, если оно тщательно спланировано, как доказательство возможности увидеть его зримые черты, не выходя за пределы сегодняшнего реального времени, и не заказывая «машину времени» вместо такси. В обыденной же жизни возможность увидеть воочию сегодня то, чего у нас еще нет, появляется только в том случае, когда прототип этого объекта или явления где-то уже существует (или существовал в далеком прошлом). И только в этом случае можно вспоминать об этом (теперь уже нашем) будущем. Де же вю (уже когда-то виденном), как говорят французы.

В недалеком прошлом были годы, когда мы могли слышать, что наша страна по многим направлениям своего развития – впереди планеты всей. Теперь – явление обратное: нас уверяют в том, что мы безнадежно отстали от Европы. Вообще-то, так оно и есть: мы все время выступаем в роли догоняющих. Россия вышла на историческую арену примерно на тысячу лет позже других европейских стран, подобно Византии и вслед за ней, отгородившись от европейского влияния. В результате до конца ХV1 века в России даже не было естественных наук. Появившийся в ХХ столетии «железный занавес» тоже не способствовал сближению с Западом.

На дворе типичная ленинградская погода: то солнышко проглянет, то снова дождь пойдет; и довольно прохладно. Сосед по садовой скамейке, солидный пожилой мужчина, который всю неделю перед обедом выходит почитать газету, оказался иногородним: москвич, приехал навестить дочь, которая живет здесь, в соседнем доме. Сетует на погоду, на местный климат, а заодно, и на основателя Санкт-Петербурга:

-«Угораздило же Петра Великого выстроить город именно тут – на болоте у залива, на месте, подверженном ветрам и наводнениям. Потребовалась, видишь ли, форточка в Европу, да еще и с переносом сюда столицы».

-«Вы это – всерьез?» Василий Васильевич даже поперхнулся – «Да если бы он не сделал этого, Россия еще на века оставалась бы лапотной. Перенос столицы на берег Балтики, ближе к европейским столицам, был просто необходим для сближения с источниками современных знаний, чтобы, в конце концов, выйти на уровень этих столиц».

-«Однако, все вернулось на круги своя, ибо Москва – мать городов русских» вставил гость.

-«Так, то когда же произошло? Через два с четвертью века. Когда появились и средства сообщения и коммуникации для связи, которых до петровской эпохи вообще не имелось. А Петербург как был культурной столицей с самого его основания, так ею и остался» отстаивал Василий. Упрямый же москвич не желал усматривать в петровских преобразованиях творческого начала. Тут, видимо, сказывалось существующее некоторое различие между жителями обеих столиц, иногда кажется, что они и разговаривают-то на разных языках. А, и в самом деле, у них даже есть, у каждого свои, отдельные слова, обозначающие один и тот же предмет, которые употребляют в одном городе, но не употребляют в другом, используя для этого свое слово. Например, в одном случае перо это «ручка», а в другом - «вставочка». Имеются и другие, двойные названия (московское и питерское), для одного и того же предмета. Например: «белый хлеб» и «булка», «бордюр» и «поребрик», «палатка» и «ларек».

Что же касается самого предмета дискуссии (отсталости в развитии России), то следует отметить, что уже в формировании Санкт-Петербурга, в соответствии с идеей его основателя, угадывались ростки будущего. Позднее Василий узнал, как сказал по этому поводу Ломоносов: следы Петра 1 нужно искать не в прошлом; они идут из будущего.

В связи со структурными изменениями, а затем и разного рода перестройками, перекройками и переналадками в сфере управления Производственным Объединением, в начале 70-х годов, служебные передряги у Василия Васильевича сочетались с дальними командировками в пределах своего отечества, в том числе и по линии Научно-технического общества. Пункт назначения одной из таких командировок – город Харьков. Харьков транзитом он проезжал много раз, главным образом, во время поездок вместе с Ларисой на юг, но дальше пристанционных построек, как правило, ничего там не видел. Поскольку это крупный железнодорожный узел, сам вокзал находится где-то в тупике, и чтобы ехать дальше, локомотив перецепляют к последнему вагону состава. Времени, затраченного на всю эту процедуру, хватает только-только на посещение небольшого рынка возле платформы, для пополнения запасов съестного. И – всё. На этот раз время девать было некуда, и он решил, в соответствии с намеченной программой, ставшей уже привычной при посещении незнакомых, или недостаточно знакомых городов, начать с краеведческого музея. Это, обычно, давало ему возможность более обстоятельно прикоснуться не только к истории города, но и познать его особенности. Кстати, почему-то изо всех экспонатов, ему больше всего запомнился английский танк, времен еще Первой мировой войны, установленный перед фасадом музея. Точь-в-точь такой, как на памятной исторической картине времен интервенции против Советов (автора картины он уже не помнит). Ромбовидной формы, бронированный стальными листами, с рядами крупных заклепок, корпус, скрывает даже гусеницы. Этот танк, будучи в авангарде атакующих, в ту пору представлял собою грозное оружие. По соседству с музеем – магазинчик, торгующий сувенирами, где обнаружилась целая россыпь значков, посвященных советским городам с их символами и гербами. Как раз то, что нужно для сына, коллекционировавшего в то время такие знаки. К тому же, тут имеются целые подборки, в виде серий, чем-то связывающие отдельные города. Неплохой подарок!

Однако, сенсацией для Василия явился не музей, и не сувенирная лавочка, а захудалый кинотеатр, на который он наткнулся совершенно случайно. Скорее не само это заведение, а афиша немецкого документального кинофильма, демонстрирующегося здесь на дневных сеансах, с интригующим названием:

«ВОСПОМИНАНИЕ О БУДУЩЕМ»

В свое время этот фильм был показан и в Ленинграде на Петроградской стороне, но пока Василий собирался его посмотреть, фильм сняли с экрана, и рассчитывать на то, что когда-нибудь его покажут опять, уже становилось бессмысленно. Несомненная удача!

Картина о загадочных, необъяснимых событиях, точнее о следах, оставленных этими событиями и явлениями, относящимися к периоду трех - четырех тысяч лет до нашей эры. Нельзя сказать, что все увиденное в фильме для Василия стало неожиданностью: обо всем этом он уже читал, в разное время, в газетных и журнальных сообщениях типа «дайджест» (digest – краткое изложение). Но, прочитать – одно, а увидеть на экране то, что зафиксировал бесстрастный объектив кинокамеры – это совсем другое. Тут сомнения в достоверности отпадают. С того момента прошло не менее сорока лет, так что в памяти сохранилось не так уж много.

«Баальбекская веранда», где-то на теперешней границе Сирии с Иорданией, в виде идеально ровного плато, сложенного из одинаковых по размеру каменных плит, каждая из которых весом три тысячи тонн (в то время как, в середине прошлого столетия грузоподъемность механизмов не превышала 300 (!) тонн). Плиты не скреплены, уложены без раствора, но между ними не просунуть даже лезвие ножа. На поверхности плато сохранились развалины древнего храма, видимо, в честь главного Бога финикийцев и древних сирийцев, Баала. Развалины относятся к 1-му тысячелетию до нашей эры, то есть к более позднему периоду.

Где-то в африканских пустынях обнаружены скопления оплавленного, при чрезвычайно высоких температурах, песка, возраст которых – несколько тысячелетий.

Океанское побережье, очевидно, где-то возле одной из глубоководных впадин. От самого уреза воды, вверх до плоскогорья ведут две параллельных колеи, вырубленные в скальных породах. Они вместе напоминают санную дорогу, ведущую от ровной вершины вглубь океана. Обе колеи одного и того же размера, в сечении – перевернутая равнобокая трапеция, расстояние между ними на всем протяжении не меняется.

Где-то на западном равнинном побережье Америки, значительная территория продуманно размечена в виде фигурных площадок и широких полос, выложенных известняком. С высоты все это выглядит как мозаичные фигуры, причем четкие и в художественном отношении безукоризненные. Стрела с оперением, направленная на юг; птица, летящая в ту же сторону; еще что-то вроде этого. Там же, на американском континенте, в джунглях, сельве, в прериях и отдаленных местах кое-где встречаются сооружения, наподобие астрономических или геодезических знаков, в виде правильных геометрических фигур: конус, куб, шар. Что это, если не ориентиры для тех, кто смотрит на все это с большой высоты?

Тут напрашивается еще один вопрос и одно сравнение, но совсем из другой оперы. Всем известны древние руины Стоун хендж (Stone hange) на севере Англии, ритуального, как полагают, сооружения, построенного тоже 4 – 5 тыс. лет тому назад. Но это сооружение, хотя и огромное, оно – примитивное, по нынешним меркам: грубо отесанные каменные блоки в подвешенном состоянии на таких же блоках, стоящих вертикально. При тех возможностях, при том уровне технического развития, такая постройка вполне естественна и не вызывает вопросов. Однако, эти древне британские руины и те сооружения, что показаны в кино – свидетельство наличия разных уровней цивилизации. Как они могли уживаться в одно и то же время и, почти, в одном и том же месте?

Одно относится, бесспорно, к далекому прошлому, а другое, скорее, прогнозирует неблизкое будущее. Одно относится к далеким предкам, а другое больше подошло бы потомкам, поскольку все же, оно – творение рук человеческих (а может быть, вовсе не человеческих?).

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: