|
|
ЭТО БЫЛО НЕДАВНО, ЭТО БЫЛОПЛОДЫ ЗА ТРУДЫ (эпистолярное наследие). Посвящается моему сыну Александру С-Петербург 2010 – 2015 Тетрадь – 1(2013) Триада (1) ЭЛИКСИР С ГОРЬКОВАТЫМ ПРИВКУСОМ ХМЕЛЯ.
- Родословная для сына. - Байки с общей сюжетной линией. - Исповедь затворника.
Коломна, С-Пб. Крюков канал
(три повести из сборника «ПЛОДЫ ЗА ВСЕ ТРУДЫ»): – «Эликсир с горьковатым привкусом хмеля». – «Цыплят по осени считают». – «И в грезах, и наяву».
А н н о т а ц и я
Начало повествования – вымысел в сочетании с реальными событиями, в виде баек анонимного сослуживца, на основе старых неотправленных писем (под условным наименованием «В.Горьковатый – «Муринские свитки»»). Затем автор продолжает воспоминания о герое из предыдущей повести, об его исканиях, прозрениях и, вообще, о мировосприятии этого человека, достигшего к тому времени пожилого возраста. О раздумьях, иногда тягостных, когда это касается проблем, не безразличных для простого человека, к тому же оторванного от активной жизни. И который, в результате, берется сам заполнять «белые пятна» в своем резюме.
Коломна, С-Пб, 2010 г. (выдержки из не отправленных писем сыну, вместо введения) Я, Павлов Владимир Васильевич … Опутан сомнениями: созрел ли я для роли Баяна («Боянъ бо вещий, аще кому хотяше песнь творити, то растекашется мыслию по древу…»), ибо в своем творении опираться придется не столько на былины сего времени, сколько на «замышления Боянии». Речь идет о смысловой нагрузке любого эпизода из прожитого: о чем-то увиденном, услышанном или просто вычитанном, иногда прочувствованном, иногда непродуманно, подсознательно отмеченном в памяти. Пожалуй, не столько сами эпизоды, сколько выводы из них, накапливаясь, наподобие снежного кома, формируют в сознании Нечто. Это Нечто, наряду с приобретенными опытом и навыками, и есть важная составляющая нашей житейской мудрости. Чем старее, тем мудрее. Что-то вроде интуиции. Так, или примерно так, примитивно в представлении доморощенного философа выглядит эта самая мудрость. Однако, к сожалению, мудрость даже подлинная не есть ум. Достаточно вспомнить нашего Великого классика: Так ложная мудрость мерцает и тлеет Пред солнцем бессмертным ума… Здесь речь идет так же об умении осмыслить причинно – следственную связь явлений, событий, собственных поступков: мудрый человек обычно учится на чужих ошибках, а не шибко мудрый (вроде меня) не может научиться и на своих: по нескольку раз наступает на одни и те же грабли. Итак, первые уроки азбучной и компьютерной неграмотности завершены. Что же дальше? А дальше, как поговаривал товарищ Ленин, - учиться, учиться и еще раз учиться. В принципе, можно научить и зайца игре на барабане. Что же касается музыки и музыкальных способностей, тут разговор особый. Коротко о Коломне и о своем отношении к ней. Я ступаю на землю Коломны, Перейдя через Крюков канал. И себя ощущаю бездомным, Оттого, что ее потерял. (А.Городницкий). Коломна в Петербурге - Ленинграде – это не только место, где я жил и работал (причем работал там дольше, чем жил), но это и место, где я родился. Мне приятно сознавать, что теперь этот микрорайон вошел в один из самых престижных регионов нашей культурной столицы, под названием «золотой треугольник». Хотя по паспорту я – уроженец Псковской губернии (почему так произошло, могу только догадываться), я впервые увидел свет именно здесь, на Крюковом канале. Для меня это не столько важная, сколько отличительная черта биографии: как-никак – Ленинградец! Во всем остальном она схожа с биографией моего анонима с вымышленным именем, которому я поручу повествование, если дойдет до этого. Коломна – моя малая Родина, и в моей памяти она всегда выглядит именно такой, какой она была в годы моего раннего детства, и поэтому, наверно, романтичнее. Бард, ученый и мой земляк хорошо сказал по этому поводу:
Кто б мы были без этой легенды о доме, Горстки камней, что наивно считаем своими? Лучше не скажешь про «любовь к родному пепелищу». Здесь же прошла и юность комсомольская моя с наивной верой в то, что старость – это не про нас, «вся жизнь – впереди, надейся и жди!». Мы пели: «не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым». Видимо, там я и хлебнул жизненного эликсира в расчете на вечную молодость, но он со временем дал осадок с привкусом чего-то такого, что только кружит голову.
Чтобы были понятнее проблемы, с которыми пришлось столкнуться, в состоянии эйфории от возможности пообщаться с такой умной машиной, я ни о чем-либо другом, серьезном, в ближайшей перспективе даже не помышлял. Столкнувшись же с ПК, понял, что этот умный зверь довольно привередлив, и мои скромные познания, полученные за этот период, явно не достаточны для выполнения задачи, по крайней мере, в ближайшее время. Объяснительная записка.
Декабрь 2009 г.
Сын мой, ты в данной ситуации – фигура особая, выступающая сразу в трех ипостасях (не путать с Богом): и как заказчик, и как автор идеи о составлении Родословной, и как преподаватель по компьютерной подготовке. И поскольку осуществление этой идеи застряло на подготовительной стадии, объясниться действительно необходимо Часть-1 О РОДОСЛОВНОЙ. Потомкам о предках ( происхождение и сага о корнях).
Что-то с памятью моей стало: То, что было не со мной, помню.
( из песни).
Сей опус – не только совокупность имеющихся сведений, но и плод глубоких размышлений на заданную тему.
Мысленно представим себе генеалогическое дерево, раздвоенное по низу, с уходящими в глубину веков корнями, где в качестве доминирующей фигуры, на современном уровне ствола, находится генетический код нашего сына. Наша моногамная семья (сын – отец – мать), это – классический треугольник, который как связующее звено, объединяет отцовской и материнской линиями два рода, Павловых и Альтовских. По системе фамильного родства, принятой издревле, главной линией здесь является мужская. Например, в Евангелии от Матфея эта линия обозначена четко. В таком случае, главной видимой частью раздвоенного ствола этого символического дерева, в месте перехода ее в корневую систему, на схеме являюсь я сам. В семейном альбоме имеется фото родоначальника нашей большой патриархальной семьи, старейшего из рода Павловых - Павла Павловича с женой и старшим сыном Василием (Василием Павловичем). Далее род продолжают, соответственно, Владимир Васильевич и Александр Владимирович. В пятом колене (Катюша) фамильная мужская линия пресекается. Фамилия, но не генезис рода! Развитие рода (надеемся) будет продолжено. Попробуем и мы продолжить в таком же духе рассуждение о представителях другого корня генеалогического древа, со стороны матери моего сына (моей жены), носившей в девичестве фамилию Альтовская. Согласно закону симметрии, как и в первом случае, начнем с деда по отцовской линии. На данной схеме во главе рода Альтовских находится дед жены, Геннадий В – ч, а далее по цепочке – Серафим Геннадиевич, после которого мужская линия так же пресекается. Последней носительницей этой фамилии является моя жена, Клара Серафимовна. Род Павловых прирастает со стороны моей матери, Марии Ивановны, родом Абросимовых, а со стороны матери жены, Анны Ивановны Альтовской, родом Анфиногеновых. Дед Павел – потомственный крестьянин. Судя по фото за 1916 – 1917 гг, где дед в солдатской форме с погонами, Первая Мировая война не обошла его стороной. Вместе с женой, Авдотьей Тихоновной, они имели семь человек детей: кроме старшего сына, моего отца – Василия, дядюшки: Александр, Павел, Иван и Дмитрий, тетка Мария, а также был еще один сын – Николай, непутевый, как о нем отзывалась бабка, но о нем ничего не известно. Бабку Дуню, несмотря на ее деревенскую жизнь, вряд ли можно было назвать крестьянкой в полном смысле этого слова, так как она, во-первых, была дочерью ремесленника: ее отец – мой прадед Тихон Борисович, по словам бабушки, «ладил гармони», т. е. делал и ремонтировал эти популярные в народе музыкальные инструменты. И бабка говорила, что она была «видной невестой». Во-вторых, она, имея семерых (а может быть и больше) детей, имея так же избыток грудного молока, постоянно и подолгу проживала в зажиточных и богатых семьях в городах Пскове и Петербурге в качестве кормилицы, вплоть до революции 1917 года. Старшему сыну Павловых судьба определенно не готовила роль землепашца. Может быть, еще будучи подростком или в юности он мог, применительно к себе, повторить слова старой песни:
Отец мой был природный пахарь, А я работал вместе с ним… Еще до женитьбы он был обучен сапожному мастерству, и умел точать сапоги, имел специальную швейную машинку (скорее всего – подарок деда Тихона), имел гармонь, и развлекая деревенских девок в свободное от занятий время, и не помышял о возделывании земли. Он был кудрявый парень, и многие не верили в то, что у него такие кудри от природы; но как ни лохматили ему волосы, стоило ему лишь тряхнуть головой, они вновь становились кудрявы. Потомки (увы!) этого не унаследовали, не говоря уж обо мне. В первой половине 20-хх г.г. они с женой Марией стали горожанами Питера, где отец промышлял, главным образом, на подсобных работах. Он познал все тяготы городской жизни, в том числе и безработицу. Тянулось это вплоть до 1930 года, когда он по путевке Совета Труда и Обороны (СТО) уехал с семьей на 3 года на стройку века – строительство города Ново - Кузнецка (Сталинска). Жена Василия Павловича, Мария Ивановна, потеряла мать, когда ей было 13 лет. Мать умерла от родов, оставив новорожденную, по сути, на ее попечение. Ее отец, мой дед – Иван Абросимов, по тогдашней классификации, был крестьянином-середняком. В семье, кроме старшей дочери Марии и новорожденной (которая вскоре умерла) были еще трое детей: ее сестры Нюра и Наташа, и брат Дмитрий. В конце 20-х и начале 30-х годов малоземельным крестьянам центральных губерний Европейской части России была предоставлена возможность переселения в мало обжитые районы Сибири для освоения земель. В старом фильме «Тени исчезают в полдень» наглядно показано, как огромная масса крестьянских семей двинулась на восток, где им обещаны, в соответсвии с новым «Законом о Земле» («Землю – крестьянам!»), земельные наделы, или же работа по созданию новых промышленных объектов. Волею судеб, семьи Павловых и Абросимовых оказались в числе этих переселенцев. Павловы оказались в Кузбассе, в рабочем поселке возле города Белово, а Абросимовы – еще дальше – в Красноярском крае. Судьба и тех и других сложилась по - разному. Братья моего отца, достигнув совершеннолетия, пошли работать на завод и на железную дорогу, кроме Павла Павловича - младшего, окончившего военное училище и ставшего кадровым военным специалистом. До 1941 года он работал в штабе СибВО, проживая в военном городке в городе Новосибирске вместе с матерью и, будучи холостым, погиб в боях под Белгородом летом 1941 г. Дядя Саша, рабочий Беловского цинкзавода, так же погиб на фронте в 1942 году, оставив жену, Агафью Петровну, с двумя малолетними детьми, Тамарой и Валентином. Тамара вместе с мужем Виталием Поляковым рано умерли в Ленинграде. Их дочь Наташа (внучка дяди Саши) живет здесь, в Питере, имея двух взрослых детей от двух браков, Сергея и Анну. Валентин вместе со своим сыном Александром основали династию шахтеров-Павловых, работая на шахте недалеко от приснопамятной шахты Междуреченска, трагедия которой впервые стала достоянием широких масс, ибо прежде о подобных авариях вообще умалчивалось. Кроме Саши, у Валентина есть дочь – Оля. Дядя Иван во время войны работал машинистом на паровозе. Попал в аварию (не по своей вине), но по законам военного времени, хотя ущерб и был мал, попал в штрафбат, где и закончил войну. Вернулся инвалидом, и в 1950 году умер в Кемеровской области от воспаления легких, оставив двух, теперь уже взрослых детей от второго брака, Колю и Галю; а вот о сыне Владимире (от первого брака) я ничего не знаю. Дядя Митя с женой Варей детей не имели. Митя погиб в самом начале войны под городом Тихвином. Со слов бабки где-то там же погиб и дядя Николай. Тетя Мария с мужем Павлом оказались в оккупации где-то под Валдаем, затем после войны жили в городе Таллине. Их сын Валентин с женой Риммой, имея двоих детей, из-за хронической болезни младшего сына был вынужден перебраться в город Екатеринбург, где Юра, из-за которого весь этот сыр-бор и произошел, пропал безвести. Старший внук Марии, Александр, имеет двух взрослых дочерей, которые живут там же в Екатеринбурге. Старший из братьев, мой отец, никуда из Ленинграда не переселялся, но будучи завербованным на строительство в город Новокузнецк (с 1930 по 1933 годы), имел возможность навещать стариков в Белово, и даже «подбрасывать им на все лето своего сынка, то есть меня. Он – участник двух войн (финской и Великой Отечественной), по окончании войны работал в Ремстройтресте ЛГЗО; в последние годы до выхода на пенсию был председателем Постройкома треста (иначе говоря, комитет профсоюза). Нас у отца было четверо: кроме меня, два брата, Юрий и Борис, и сестра Людмила. Правда, был еще первенец, который умер во младенчестве. О моих братьях и сестре либо все, либо ничего, потому как это – вся моя жизнь в прошлом, и об этом разговор отдельный, а об Абросимовых, о моих тетках и дяде со стороны матери следует сказать несколько слов. Моя мать, старшая дочь Ивана Абросимова, рано вышла замуж, прибавив к своему возрасту два года. Все трудности и заботы по дому, которые выпали ей после смерти ее матери, наверно ускорили это решение. Находясь в эвакуации во время войны с малолетними детьми, она сумела, если не ценой своей жизни, то ценой своего здоровья, сохранить их живыми и здоровыми и вернуться в Ленинград после снятия блокады. Дядя Митя на фото времен гражданской войны – молодой солдат в военной форме конармейца, опираясь на саблю, ассоциируется с теми, о ком сказал их современник:
Нас водила молодость в сабельный поход, Нас бросала молодость На Кронштадтский лед…
После военной службы Дмитрий Иванович вернулся в свой поселок под Ачинском, где работал в школе, в том числе директором. Великая Отечественная вновь призвала его в действующую армию, после чего он продолжил свою деятельность на ниве образования, «сея разумное, доброе, вечное». У нас в Ленинграде он был в 70-хх г.г., рассказывал о своей семье: у него две взрослых дочери, одна из которых живет где-то, чуть ли не в Верхоянске, который в наше время называли Российским «полюсом холода». Она преподает английский язык. Другая, Людмила с дочерьми Леной и Сашенькой, приезжала к нам и несколько дней гостила в Пушкине у моего брата Юрия, с которым они переписывались вплоть до его смерти. Тетя Нюша прожила всю свою жизнь там же, под Ачинском, вместе с семьей, состав которой я не помню, хотя она приезжала с мужем к моему отцу на Алтайскую улицу, где я ее мельком видел. Я смутно ее помню еще, с тех пор, когда мне было всего 2,5 – 3 года, до их переезда в Красноярский край. Лучше чем других я знал тетушку Натали, которая была старше меня всего лет на 7 – 8. Наташа еще девочкой жила в нашей семье, примерно с 1931 до 1937года; и тогда, когда мы жили в Ново-Кузнецке, и тогда, когда мы вернулись в Ленинград. Ее муж, Алексей Иванов, был современным и модным по тем временам парнем. Высоко квалифицированный строгальщик 7-го разряда с завода «Электросила», имел свою жилплощадь на Благодатной улице. После рождения сына Юрия, Алеша оставил семью. Вернулся туда уже после войны, когда Наташа возвратилась из эвакуации, но после рождения дочери Галины, Алеша Иванов снова исчез из виду. Наташа умерла в 1987—1988 году. Когда я посетовал ее сыну Юрию за то, что они никого не поставили в известность о смерти Наташи, получил недвусмысленный ответ, в котором явственно прослеживалось его неприязненное отношение ко всем родственникам. Больше ничего ни о нем, ни о его сестре не слышал, кроме того, что Юра второй раз женат (кажется, не совсем удачно), что окончил Институт, или что-то еще в этом роде.
Клара Серафимовна Павлова (в девичестве Альтовская) знает о своих корнях и родственниках, пожалуй, еще меньше, чем я о своих. Поэтому в своем изложении придется ориентироваться не столько на свидетельства и фольклор, сколько на семейные альбомы и реликвии. Родители К.С. в молодости учительствовали в начальной школе, сперва в Костромской области, а затем и в Ленинграде, куда вскоре перебрались на постоянное местожительство. Из своих дедушек и бабушек она помнит только бабушку со стороны матери, жившую до войны в их семье старую, разбитую параличом женщину. Серафим Геннадиевич Альтовский – сын сельского священника, а судя по оставшимся еще от деда часам с дарственной надписью: «от духовного сына духовному отцу В.В.Альтовскому», последний так же был священником. Следовательно, род Альтовских имеет духовное происхождение не в одном колене. Сейчас трудно сказать, сколько было детей в семье, но хорошо известны два брата Серафима Геннадиевича; К.С. их называет дядя Сафо и дядя Витя. Дядя Витя, как сын священника, по необоснованному обвинению (как и многие лица из деклассированных сословий в то суровое время), был репрессирован, а затем и вовсе исчез. Это не могло не отразится и на судьбе отца моей жены, которому запретили преподавание в школе. Ее родителям пришлось сменить профессию, и до войны они оба работали в фабричной бухгалтерии. С первых дней войны Серафим Геннадиевич был мобилизован в армию и погиб в 1941 году. Его жена, Анна Ивановна, после прорыва блокады в 1942 году эвакуируется в Костромскую, где снова оказалась и школе в качестве педагога, на том условии, что ее дочь попадет в интернат, где сможет учиться, находясь на полном довольствии. В Ленинград они вернулись в 1945 году. Дядя Сафо, по всей видимости, военный специалист. В альбоме есть его фотография, датированная 27 марта 1917 года, адресованная его любимым бабушке и дедушке, за подписью Юасаф Альтовский (следовательно, его полное имя – Юасаф Геннадиевич), на которой изображен молодой военный в офицерской шинели без погон, в фуражке с кокардой. Оно и понятно: март 17-го, февральская революция, в армии разного рода реформации, в т. ч. и стихийные и даже анархия. Его дальнейшая жизнь как-то связана с армией. Они с женой, тетей Любой, жили в Москве на Стромынке и в 50-х г.г. он умер от туберкулеза. Я с ним был знаком только заочно. Тетя Люба – член некогда большой и дружной семьи, в которой четыре дочери: классическая троица – Вера, Надежда, Любовь и старшая сестра, Мария. Две из них жили в Москве, а две других – в Ленинграде (Надежда Оттовна и Вера Оттовна). Тетя Люба была, как бы, связующим звеном между нашей семьей и своей сестрой Надеждой, к которой иногда приезжала из столицы. Она, не имея своих детей, считала Клару своей любимой племянницей и не делала различия между нею и родными по крови племянниками, Надеждой (дочь старшей сестры) и Николаем Зверевым (его мать, Надежда Оттовна сохранила свою фамилию - Петерсон, а Николай носил фамилию отца). Кстати, Надежда Оттовна долгое время, чуть ли не до своей кончины, работала в ГОИ секретарем директора, и жила она вместе с сыном на Васильевском острове. Николай женился, завел двух дочек, а затем оставил семью, после чего Тетя Люба в Питер не приезжала, и в последние годы жила вместе с племянницей Надеждой Будниковой, одинокой женщиной, которая, работая в одном из министерств, ухаживала за тетушкой. Они вскоре съехались и обменяли свою жилплощадь на маленькую, уютную квартирку в северном районе Москвы, на улице Бабушкина, где мне довелось бывать. После инсульта, который произошел с тетей Любой, все связи, как мне кажется, не только наши, но и остальных, прервались.
У Анны Ивановны Альтовской (Анфиногеновой в девичестве) были два брата и две сестры, старшая из которых, Александра Ивановна Анфиногенова, с 1958 года (когда мы съехались с бабушками) по 1974 год, т.е. до самой ее смерти, оставалась равноправным членом нашей семьи. Баба Шура, как ее называл сын, сыграла очень важную роль в жизни Клары и ее матери, Анны Ивановны, когда те потеряли право на жилплощадь в Ленинграде. Оставаясь всю войну в блокадном Ленинграде, она оформила им вызов из эвакуации и прописала их в своей комнате в том же доме, где Альтовские жили до войны. В своеобразном архиве Александры Ивановны находились семейные фотографии, в т.ч. братьев и сестер. Фото довольно интересные. На первом из них представлена сама Александра Ивановна (Шурочка, как где-то там было записано) в молодости, довольно симпатичная, изящная девушка, одетая строго и со вкусом. Затем сестры: Анна Ивановна и Надежда Ивановна (так должны были выглядеть курсистки – Бесстужевки в моем представлении, по одежде, и по прическе) во всем похожие друг на друга. И братья – Сергей и Константин, видимо, кадеты, в кителях или мундирах с золотыми пуговицами и стоячими воротничками. Все это вместе создает впечатление вполне благополучной и обеспеченной семьи. К.С. говорит, что как-то никогда не интересовалась происхождением Анфиногеновых, да, похоже, и разговоров об этом в семье никогда не велось. Не исключено, что их предки оставили свой след в сфере образования. Сергей Иванович – профессиональный кадровый военный – в 1941 году погиб на фронте. Его жена, Нина Павловна, с дочерью Галиной (по сути, единственной двоюродной сестрой Клары), находились в эвакуации там же, где и Альтовские и, вернувшись в Ленинград на Барочую улицу, так же имели большие сложности с обретением жилплощади. Галина вышла замуж. Ее муж, Виктор Йода, выпускник военного училища, или Академии до получения назначения, вместе с женой, по-родственному, часто бывали в доме Александры Ивановны, и однажды, в приватном разговоре, у них произошла размолвка, которая положила конец всяким отношениям. Виктор получил назначение в Венгрию, куда они с женой и выехали. С тех пор двоюродные сестры больше не общались. Я встречался с Виктором у тети Любы в Москве, еще на Стромынке. Условились переписываться, но после первых же писем эта затея прервалась, поскольку восторгов со стороны домочадцев не вызвала. Где-то там, в зарубежье, Виктор заболел, стал инвалидом, и вскоре умер, оставив Галину с двумя сыновьями. Клара обо всем этом узнала от Разживиных, которые поддерживали с Галей связь (а, может быть, Мария Александровна и до сей поры эту связь поддерживает?). Трагическая судьба постигла младшую из сестер – Надежду: вскоре после замужества у них с мужем, Василием Жильцовым, появился первенец, но маленький Юра прожил не долго. Будучи в деревне у деда, он заболел скарлатиной и умер, так же, как и мать, заразившаяся от сына. Василий уже в Отечественную войну погиб в боях на Лужском рубеже. Константин Иванович Анфиногенов (дядя Костя), уже в 70-х, сам разыскал племянницу и прислал нам письмо. Он – военный специалист в одном из НИИ Министерства Обороны под Москвой. Там же, видимо, в военном городке у них с женой был свой домик. Но, вскоре дядя Костя умер, а переписку с нами продолжила его жена, тетя Лёля. Письма не сохранились, но я помню некоторые подробности. Она писала, что у них с Константином Ивановичем обширный круг знакомых, иногда они собирались с друзьями в их доме, где бывали и известные люди (почему-то мне запомнился артист Хазанов). Из последнего письма тети Лёли стало известно, что она - больная и старая, и все время скучает по мужу. Что домик их подлежит сносу, и поэтому ей выделили однокомнатную квартирку от военного Научного Института, где работал дядя Костя. (Приглашала и уговаривала Клару приехать, но по причине склероза обратный новый адрес указать забыла). Писала, что о ней заботится племянница Майя (дочь ее родной сестры), которая со своей дочуркой Наташей часто к ней приезжает из Москвы. Майя преподает английский язык в военной Академии. Запомнилось, что свое имя Майя получила по настоянию своего же отца, Ивана, который был, не больше и не меньше, как начальником политотдела дивизии! Видимо, через них Анфиногеновы и были введены в тот круг общения, о котором ранее тетя Лёля писала. Словоохотливая тетя сообщает так же, что Майя пользуется большим уважением, и на майском параде, будучи приглашенной на гостевые трибуны, стояла там рядом с Раисой Максимовной Горбачевой и женой Громыко. Эти подробности из писем я ввел в свое описание специально, только для того, чтобы представить себе фигуру и окружение Константина Ивановича.
Дабы не усложнять этот, если можно так назвать, биографический очерк неизбежными подробностями, поскольку разговор пойдет о моих ближайших родственниках, а тут трудно удержаться от подробностей, постараюсь этого не делать, тем более, что здесь можно обойтись пока и без меня. Мой брат, Юрий Васильевич – бывший руководящий работник в масштабе треста «Союзлифтмонтаж» и его жена, Людмила Васильевна, покоятся на местном кладбище г. Пушкина, где проживали, и где их дочь Ольга, закончив Пушкинскую Сельскохозяйственную Академию и защитив кандидатскую диссертацию, работает преподавателем. Другой брат, Борис Васильевич, специалист – акустик Адмиралтейских верфей, сменивший затем эту специальность на другую профессию, но, как мне кажется, не испытавший от этого радости, уже на пенсии. Он со своей женой, очаровательной Еленой Васильевной, теперь трудятся на приусадебном участке и помогают воспитывать внучку – школьницу Маргариту, единственную дочь их сына, Дмитрия, работника правоохранительных органов. Сестра Людмила – тоже судостроитель (но пожизненный) работала в известном проектном Бюро Морской Техники «Рубин». Они вместе с мужем, Б.М. Ульяненком (кстати, тоже судостроителем), имеют двух сыновей, Владимира и Максима. Володя, начавший свою трудовую деятельность в модельной мастерской Адмиралтейских Верфей, после женитьбы, вместе с женой Ириной, завели свое дело в сфере полиграфии. У них дочь Варенька, которая нынче заканчивает школу, а старшая дочь Ирины, падчерица Володи, Даша, уже стала мамою, подарив им внучку со старинным именем Ульяна. Максим с женой Леной имеют двух дочерей, младшая из которых, Любочка, еще совсем малышка, а старшая, Марина, уже школьница. Таким образом, моя сестричка Людмила, по части потомства меня далеко обошла. Моя жена (К.С.) отдала судостроению 38 лет без побега. Она – конструктор по машиностроительной части (самому узкому месту в отрасли). Сын Александр Владимирович – инженер – кораблестроитель, и по образованию, и по опыту работы. Теперь он – представитель московской диагностической фирмы «Энергодиагностика» в Ленинграде. Сын разъезжает по командировкам по всей нашей стране, и не только. Ему довелось популяризировать новый метод диагностики аж за рубежом. О себе говорить не стану: боюсь того, что очерк может превратиться в автобиографию или пополнится своеобразным, не предусмотренным приложением («с боку припека»). Бросается в глаза тот факт, что нынешние Павловы и Ульяненки составили как бы династии кораблестроителей, а четверо из нас: старшие из Ульяненков, моя жена и я, даже отмечены медалями в ознаменование 300-летия Российского Флота. Наша внучка Катюша теперь может выстроить свое собственное «родословное древо», в котором есть корни Павловых – через папу Сашу, и Хотулевых – через маму Таню. В этом «древе» есть боковая ветвь: от Хотулевых - родителей к Светлане (которой, увы, уже не стало), и далее, к ее, пока еще несовершеннолетней дочери, Кате-младшей. По брачному родству через мужа Романа, наша Катюша обрела новых родственников – Поляковых, чью фамилию теперь и носит. Как будут развиваться события, покажет Время. Но это будет уже другое время и другой летописец. А мы с мамой Кларой, теперь уже в роли напутствующих, пребываем у развилки собственной дороги.
Как больно, милая, как странно, Сроднясь в земле, сплетясь ветвями… Как больно, милая, как странно Раздваиваться под пилой. Не зарастет на сердце рана, Прольется чистыми слезами. Не зарастет на сердце рана, Прольется пламенной смолой.
2009 – 2010 С-Петербург P.S.: Кажется, только недавно писал эту историю рода, но время идет, и жизнь уже вносит свои коррективы в оценки происходящего. Однако, эти сказания, в отличие от обычного повествования, имеют иную направленность: их вектор устремлен в прошлое, а посему не стоит задерживать внимание на настоящем, тем более на предстоящем. Я задался целью заглянуть в глубь веков, ан не получилось. Пища оказалась не по зубам, из-за отсутствия архивных данных. К какому роду-племени относятся наши с тобой, сын, древние предки (а главное – твои), сие неведомо. На этом основании твоя родословная начинается с прадедушек и, в какой-то мере, с пра - прадедов. Получается что-то вроде новой и новейшей истории, в виде справки о происхождении, похожей на отрывок из личных мемуаров. А если всерьез, этот набросок родословной, хотя и не являясь юридическим документом, насколько мне кажется, все-таки получился. Несмотря ни на что, даже на легкомысленное словоблудие, которое предшествовало его составлению.
А на очереди – любопытная подборка затерянных и забытых писем сослуживца:
НА ДЕРЕВНЮ ДЕДУШКЕ (зарубки на носу) Комментарий и предисловие к посланиям. Это – подборка действительно забытых посланий с шутливым названием «свитки». Закономерен и вопрос: а я-то тут при чем?
Вопрос другой: насколько все это вяжется с моей собственной вымученной родословной? «В огороде бузина, во Киеве дядька». Да всё просто: она – как канва, наложенная на рисунок, при вышивании «крестиком». Аналогичная фабула, а степень сходства, детали, форма изложения (и даже жанры) могут быть разными. Тут главное – прототипы и ассоциации. Я, Павлов Владимир Васильевич, обязуюсь продолжить написание моих воспоминаний.
Эта строка в начале текста написана не мною. Я под этим не подписывался, и поэтому вправе считать себя свободным от каких бы то ни было обязательств, связанных с записью. Но, не исключаю того, что тема может найти продолжение, тем более, что «проба пера» состоялась и с некоторых пор, изредка, начали «чесаться руки». Это баловство может перерасти в потребность как-то выразить себя. «В кругу убийственных забот» и, особенно, когда действуют внешние раздражители (а в старости это – сплошь да рядом), трудно направить свои мысли в заданное русло. Издавна известно, что думать не вредно, но трудно; говорить о том, о чем думаешь не трудно, хоть и досадно; а вот подумать о том, что уже сказал (а, тем более, что-то «ляпнул»), больно, потому что – поздно, а иногда это еще и чревато непредсказуемостью. Впрочем, кто сказал, что воспоминания – это мемуары о себе? Говорить о прошлом не значит – говорить о себе и повествовать от собственного лица. Так, на своем жизненном пути я имел спутников со схожими и интересными судьбами, которые могли бы стать прототипами героя некоего повествования, тем более, что герой, как правило, образ собирательный, чаще всего – с вымышленным именем. К тому же, такой способ дает творческую свободу для самовыражения, для того, чтобы избежать ненужной документалистики. Неумение выразить себя – явление обычное: еще Ф.И. Тютчев сказал: «мысль изреченная есть ложь». Помнится, еще в студенческие годы мой однокурсник, Валентин Волков, с которым мы обычно на лекциях сидели рядом, с самого начала стал называть меня «Василич», затем упрощенно – «Василий». Вскоре для него я стал просто – Вася. Я как-то на это не обращал внимания до тех пор, пока и для других не стал Васей. Мои попытки поправлять, желаемого результата так и не дали. Я махнул рукой: это есть ничто иное, как прозвище, без чего мало кто обходился. Которое могло бы быть и более занозистым и неудобоваримым, как это бывает у некоторых. Через 20 лет после окончания института – традиционный сбор, хоть и не в полном составе. Но, что интересно: меня снова называют Васей, и – я уверен – большинство из моих однокашников напрочь забыли мое подлинное имя. Странно, но – факт, прозвища и псевдонимы помогают их обладателям сохранять о себе память значительно дольше, чем не имеющим оных атрибутов. Никчемный эпизод, приведенный выше это прелюдия к тому, о чем хочу сказать ниже. А пока утвердимся в желании выбрать псевдоним для автора дальнейшего повествования, для которого, скорее всего, подойдет имя «Василий Горьковатый». Псевдоним, кажется, выбран удачно и даже напоминает что-то классическое. Но, это – чистое совпадение. Выбор случаен, без замаха на то, что нам и не светит. К имени Василий я давно привык, поэтому мне, как интерпретатору, будет легче вживаться в образ героя, от имени которого будет вестись повествование.
Память избирательна, к тому же она – штука не очень надежная. Но, мнимый автор обладает почти феноменальной наблюдательностью, Будем надеяться на его память. Моё личное поле деятельности – сценарий, сюжетная схема, наполняемая импровизацией действующих лиц по ходу действия.
И так, моя повесть – компиляция, а в старой связке пожелтевших писем – сюжеты для баек под условным названием ВАСИЛИЙ ГОРЬКОВАТЫЙ МУРИНСКИЕ СВИТКИ.
Свиток-1 Часть 2 ЭТО БЫЛО НЕДАВНО, ЭТО БЫЛО ДАВНО. Есть только миг между прошлым и будущим… (Из песни). Намертвом якоре.
Лишь жить в самом себе умей: Есть целый мир в душе твоей. (Ф.И.Тютчев). Бард, Александр Дольский рано распрощался с ХХ веком: еще в 70-х годах прошлого столетия он спел: «прощай, ХХ-й век, великий и ужасный», не представляя себе того, чем он, этот век, может закончиться. А закончился он тем, чем и начался: государственным переворотом, распадом Государства и общественного строя, экономической разрухой и человеческими жертвами. Худо, если к этому времени ты еще и пенсионер, т. е. человек, или утративший трудоспособность, или по общему признанию, являешься таковым в глазах чиновника, а замороженные денежные вклады и галопирующая инфляция лишили тебя полностью средств существования. Вот, примерно в таком положении я пребывал в конце первого года нового столетия и миллениума (смены тысячелетия). Конец года, предновогодняя сутолока, а я приглашен на юбилей своего бывшего коллеги, приятеля и уважаемого мною человека, к которому я с давних пор питаю дружеские чувства. Моя скромная персона явно не вписывалась в круг приглашенных лиц, да и пенсионеров среди них – раз, два и – обчелся (кроме меня и самого юбиляра никого не припомню). Первый, кого выхватил взгляд из тех, с кем не встречался уже много лет, был Владимир Леонидович – генеральный директор главных Питерских судоверфей. Государственного Унитарного Предприятия, как к тому времени величали наше предприятие (для меня – все еще наше!). Я вышел на пенсию, когда он уже стал генеральным. На момент встречи он уже – довольно крупная фигура, доктор Наук, герой России, и которому поют дифирамбы уже только за то, что сумел сохранить предприятие, которое успешно функционирует в тот момент, когда промышленность «дышит на ладан», в этой вакханалии, связанной с переделом собственности. 
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.
|