Христианская мирная конференция 10 глава

После смерти «лучшего друга писателей» наступила оттепель; в 1956 г. прошел ХХ-й съезд, но в творческих «серпентариях» мало что изменилось. Свидетельствует генерал-лейтенант КГБ Е. П. Пивоваров, прослуживший в органах госбезопасности ровно полвека: с 1938 по 1988 гг.

— Евгений Петрович, с 1957 по 1960 г. Вы были начальником Четвертого управления КГБ. Удивительно: такой серьезный про­фессионал — и вдруг, мягко скажем, не уважаемая всеми идеологи­ческая контрразведка...

— Что касается грязной работы, то кто мог остаться чистым в этих авгиевых конюшнях? Я имею в виду творческие союзы. По­стоянные склоки, раздоры, доносы. Особенно в Союзе писателей. Все пишущие! Нам оттуда анонимки мешками доставляли. Я даже у них на собрании выступал. Призывал покончить с этим. Все без толку⁴²¹.

В подобной ситуации был и владыка Никодим, с той лишь раз­ницей, что «органы» целенаправленно старались разлагать церков­ную среду. Илья Эренбург высказал простую, но мудрую мысль: «Соотношение хороших и плохих людей в любом обществе пример­но одинаково. И от государства зависит — какие именно качества будут поощряться в человеке». А тоталитарные режимы, как из­вестно, провоцировали людей на худшее.

Один из питомцев ЛДАиС — Юрий Рубан — очень точно и ем­ко отразил тогдашнюю ситуацию: «Каждый, кто учился в Ленин­градских духовных школах в 60-е — 70-е годы нашего (ХХ-го) фан­тасмагорического столетия, никогда не забудет особой атмосферы, окружавшей тогда Александро-Невскую лавру. Это была атмосфе­ра высоких мечтаний и низких поступков, правды и лжи, дружбы и предательства, чести и постыдного человекоугодничества, показ­ной открытости и реальной чудовищной изоляции. Стороннему на­блюдателю тайны церковной жизни недоступны»⁴²².

Да что там «стороннему»! В те годы вокруг владыки Кирилла, ректора ЛДА, отирался «рыжий»; у ректора он был на побегуш­ках, в качестве личного секретаря. Прошли годы, в 1985 г. влады­ка ректор был перемещен на самостоятельную кафедру, но иногда приезжал в родной город и посещал альма матер. Земля слухами полнится, и однажды я спросил владыку: «А Вы знаете, что Ваш секретарь стучал на Вас же своим хозяевам с Литейного?» В ответ слышу: «Да, теперь знаю... ».

На встречу с «кумом» «Феофан Исповедник» бегал по средам, перед акафистом. В другие дни после обеда к нему можно было по­дойти с каким-либо вопросом. Но не в среду: «Только не сегодня! Мне некогда, убегаю!» Память хорошая, и вот на конспиративной квартире идет «слив компромата»: кто о чем говорил, какой «ан­тисоветский» анекдот рассказал.

На службу в храм прибегает запыхавшись, минута в минуту; лицо красное, глазки бегают... Акафист подходит к концу. Кла­дем земной поклон перед иконой Божией Матери «Знамение». Ры­жий падает ниц, но из-под клобука украдкой поглядывает на образ: «Простила или не простила?». А потом на съемной квартире «сни­мает напряжение», и дым коромыслом до утра...

О том, как в те годы проходила вербовка осведомителей, рас­сказал бывший негласный сотрудник КГБ, член Союза писателей Лысов (агентурная кличка «Олег»).

Как официально оформлялись отношения со стукачами? Под­пиской. Выглядит она примерно так: «Я, Иванов Иван Иванович, изъявляю добровольное желание сотрудничать с органами госбезо­пасности (вариант: помогать органам КГБ в их работе). Об ответ­ственности за разглашение факта сотрудничества предупрежден. Даваемые мною материалы буду подписывать псевдонимом Вес­нин. Число. Подпись». Выбор клички стукача —дело тонкое: нель­зя, чтобы она напоминала фамилию или имя кого-то из родственни­ков, друзей, но при этом должна легко запоминаться. Как только человек дает такую подписку, его надо сразу заставить написать агентурное сообщение. На комитетском сленге— «шкурку».

«Шкурка» необходима и в тех случаях, когда человек отказы­вается дать подписку о сотрудничестве с КГБ. «Бывают трудные случаи, — жаловались комитетчики. — Поговорили, хорошо погово­рили, источник дает агентурную информацию. В конце говоришь ему: надо дать подписку. Он отказывается. Разъясняешь: «Подпис­ка необходима, чтобы не было разглашения факта сотрудничества».

Он ни в какую. Тогда просишь: «Коротко запишите мне фамилии, факты, чтобы нам не ошибиться, никого зря не наказать». Это ча­сто срабатывает. Агентурного сообщения вполне достаточно, чтобы завести на агента карточку. Подписка затем последует».

Или не последует. В последние годы она стала необязательной. Обходились и без подписки. Нередко и устных бесед с комитетчика­ми было достаточно, чтобы в оперативные архивы КГБ легла еще одна карточка агента. Это к тому, что, идя на самые, казалось бы, безобидные отношения с чекистом (дескать, дам им информацию общего свойства), надо отчетливо сознавать, что за этим может

последовать

Осенью 1983 г. «органам» не удалось моими руками исключить из академии трех неугодных им студентов. Вскоре мне это «аук­нулось», и выезд на зарубежные конференции был перекрыт. На мое имя из-за рубежа по-прежнему приходили приглашения при­нять участие в богословских конференциях, выступить с докладом и т. п. Но беспокоить руководство ОВЦС уже не было смысла — все равно власти выездную визу не дадут. И как отвечать на письма? Чем мотивировать отказ? Будучи в Москве, зашел в ОВЦС. То­гдашний председатель Отдела —митрополит Минский и Белорус­ский Филарет (Вахромеев) — по-отечески заключил меня в объятья и воскликнул: «Что они там, в Питере, — с ума посходили?».

... А тем временем «рыжий» «набирал очки», и хозяева про­двигали своего фаворита в «номенклатурную обойму». С «кумом», который курировал академию, они были полными тезками. «ФИО» «кума» большим секретом не были: в качестве наблюдателя он участвовал в миротворческих конференциях, и его «закрытые» данные открыто фигурировали в списках участников форумов. Но в академии он был «фигурой умолчания», и те, кто были у него «на контакте», держали язык за зубами.

... «Феофан-исповедник» выбегает из канцелярии, преисполнен­ный важности. Мы беседуем с коллегами, а он, по своему обык­новению бесцеремонно вклинившись в разговор, дает мне «ЦУ»: дескать, срочно сделать то-то и то-то. А я в ответ, со смирением:

— Хорошо, Олег Иванович! Будет сделано, Олег Иванович!

И как хлыстом по лицу! Собеседники на секунду теряют дар речи, их тоже «бьет током». Сдавленные смешки, а «рыжий» в ответ: «Ты еще пожалеешь!».

Вскоре коллеги-преподаватели по-дружески предупредили: «кум» в бешенстве: «Расшифровка агентуры!». «Олега Иванови-

ча» стали сторониться, и, как информатор, он потерял «опера­тивную ценность». Над ним открыто смеялись: «Пишите доно­сы, "источник" Галинский!». А смех, как известно, убивает. И те­перь, входя в Академию, «Феофан Исповедник» втягивал голову в плечи...

А ты стучи, стучи, А тебе Бог простит, А начальничек Тебе срок скостит...

(Александр Галич)

Комитетский жаргон прямо-таки пер из него. Как сказал бы простой секретарь? — «Напиши (составь) такую-то бумагу!». А непростой — многозначительно: «Набросай...» Но слышит от ме­ня в ответ: «Я на себя письменных материалов не даю!». Ему уже трудно было выйти на других преподавателей. На воспитатель­ском совещании обсуждается характеристика одного из воспитан­ников. Преподаватели его хвалят: скромный, усерден в учебе. И тут вклинивается Фофик: «А вот по моим каналам... ».

На блатном жаргоне информаторы имеют массу синонимов: борзописец, вложник, гад, девятка, дятел, засыпало, квочка, ко­зел, масть кумовская, фраер заб за два шнифта, чебурашка, яро­вая сука и т. д. Мало, наверное, найдется людей, которые так или иначе не пострадали бы в большей или меньшей степени от доноса стукачей .

... Конец 1985 г. Мною уже давно подано прошение об освобож­дении от должности инспектора академии и секрета из этого не делаю. Номенклатурная «кость» брошена обратно, но нужно до­тянуть до конца полугодия. Правящий архиерей и «кукловоды» озабочены: в истории возрожденной академии такого еще не быва­ло. Если «второе лицо» добровольно слагает с себя полномочия, то надо менять «всю систему». И вот последовало решение Священно­го Синода: архиепископ Кирилл (Гундяев) переводится в Смоленск на самостоятельную кафедру, пробыв в должности ректора ЛДА-иС ровно десять лет —день в день. Уже объявлено, что владыка Кирилл в последний раз возглавит совершение литургии в акаде­мическом храме.

В воскресенье утром прихожу в академию и сразу слышу: сроч­но к владыке ректору! Вхожу в покои, испрашиваю благословение.

Суть вопроса: завершая богослужение, владыка обратится с про­щальным словом к студентам и прихожанам, а мне, как инспектору, полагается сказать в ответ несколько слов от лица всей академии. С пониманием принимаю пожелание и направляюсь в храм, обду­мывая содержание ответной речи.

В алтаре подбегает взволнованный «источник»: о чем шла речь в покоях? Его беспокойство мне понятно: ведь «рыжего» тоже при­глашали к ректору — для подстраховки. Но пока его искали, вопрос был решен, и в ректорские покои он не попал. А нервы на преде­ле: как раз в эти дни в «сферах» решалась его судьба — инспек­торское кресло — это трамплин к архиерейскому. Окрыленный, он мчится в покои, и вдруг —от ворот поворот. Едва сдерживая вол­нение, повторяет с дрожью в голосе: о чем говорили? А мне не то чтобы смешно, но забавно: выскочил из-за угла, схватил «бесхоз­ную кость» и тянет в свою конуру.

— Да не переживай ты так! Все твое будет! Никому эта «кость» не нужна!

И тут «искателя чинов» прорвало: прямо в алтаре, у престола раздалась... матерщина! Это был «момент истины» — маска сбро­шена. С тех пор для меня этот «персонаж» не существует, какие бы благочестивые личины он на себя ни надевал. И какое бы «право ношения креста на клобуке» не имел...

В одном из интервью зам. Председателя Отдела внешних цер­ковных связей протоиерей Всеволод Чаплин совершенно справед­ливо заявил: «Можно по-разному относиться к личностям еписко­пов, но нельзя по отношению к ним употреблять хамские выраже­ния, потому что епископ — это человек, символизирующий за бого­служением Христа и в этом качестве являющийся частью сакраль­ного пространства».

Но никто еще не отменял слов Спасителя: «Не то, что входит в уста, оскверняет человека; но то, что выходит из уст, оскверняет человека» (Мф. 15, 11). И слов апостола Павла: «Гнилое слово да не исходит из уст ваших» (Ефес. 4, 29).

Пробыв короткое время в должности инспектора, «источник знаний» вынужден был оставить академию; его перебросили в ОВЦС. Но и в Москве он быстро «засветился», и тогда «вещего Олега» перебросили в Западную Европу, — в одну из стран с «тяже­лым контрразведывательным режимом». Где матерящаяся «часть

'Аргументы и факты. 2006. №35. С. 9.

сакрального пространства» спивалась при «местной резидентуре», пока врачи не запретили: «Вы себя погубите!».

А времена менялись; в 1989 г. пала Берлинская стена, и «за­рубежники» все чаще стали общаться с представителями Москов­ской патриархии. Начались неофициальные переговоры о возмож­ном сближении, которое в наши дни стало реальностью. Но про­стодушные «карловчане» не знали и «не имели права знать», кто в те годы в «доверительных беседах» представлял интересы Чистого переулка...

Встает законный вопрос: а нужно ли благочестивому читателю знать про это? Есть расхожий афоризм: «Народ, который забывает свое прошлое, рискует повторить его в будущем». Но можно и более конкретно. 1939 год, начало Второй мировой войны. Фюрер, в кругу старых партийных товарищей, обсуждает «окончательное решение еврейского вопроса». Все согласны, но все же звучит «конструктив­ный» вопрос: «А как к этому отнесется мировая общественность?». И «наци №1» ответил: «В 1915 г. турки уничтожили 2 миллиона армян. Кто сегодня помнит об этом?».

... 6 сентября 1990 г. председатель КГБ Владимир Крючков из­дал секретный приказ под №00111 «О совершенствовании системы учета и хранения документов на агентуру органов безопасности». С типичной для советских официальных документов суесловной мо­тивировкой — «в целях совершенствования хранения материалов, защиты прав и интересов граждан, сотрудничавших с КГБ, и со­средоточения сил оперативного состава на решение задач по обес­печению государственной безопасности».

«Совершенствование» по Крючкову означало массовое уничто­жение всех следов сыска. Подлежали ликвидации личные и рабочие дела агентов и резидентов, содержателей конспиративных квартир, сведения на лиц, исключенных из агентуры за «двурушничество и дезинформацию», а также сами отборочные списки на уничтожение и картотека. О масштабах этой чистки представление может дать цифра 95,7 тысячи гласных и негласных сотрудников, занимавших официальные должности и числившихся в 1982 г. в материалах од­ного лишь центрального архива. Приказ предписывал завершить эту операцию до конца 1990 г.

Как видно, опасения за судьбу своих осведомителей посетили руководителей КГБ по меньшей мере за год до путча. Пришедший к руководству КГБ СССР 23 августа 1991 г. Вадим Бакатин попы­тался остановить операцию по истреблению архивов. Об этом были

разосланы строжайшие приказы на места. Но чистка еще какое-то время продолжалась, теперь уже в порядке «низовой инициати­вы» и в осенние месяцы того года. Во всяком случае, в Ленинграде она была остановлена, лишь когда начальником управления туда прибыл депутат Сергей Степашин⁴²⁵.

В начале 1990-х годов, когда существовала вероятность, что под­писанные бумажки вдруг всплывут сами, один довольно знамени­тый петербургский интеллигент выпустил книгу, где рассказал, ка­кие бывали смешные случаи. Вызвали его еще перед войной, про что-то расспрашивали, а он задумался о своем — погрузился в лири­ческие какие-то мысли. Ему подали бумажку — он расписался: ма­шинально, не глядя. Следователь ему: выберите псевдоним для сво­их сообщений, а лично являться будете по таким-то дням. Только тут, — говорит интеллигент, — я и понял, что завербован. Конечно, возмутился, запротестовал. И хотя являлся по назначенным дням как миленький, но сообщал исключительно вздор и ерунду.

Книжка прошла незамеченной — очень уж была скучна, — образ интеллигента нисколько не потускнел, так что не стоило и врать. Но сколько вокруг таких несчастных - пребывающих в постоянной тревоге: бумаги-то все там, а навлечешь недовольство — найдутся, и общественность, чего доброго, неправильно поймет.

Так что же, «вещий Олег и Компания» могут не беспокоиться? «Спи спокойно, дорогой товарищ»? Как знать... Все же многое сохранилось. Но время, когда все шире открывались архивы, очень быстро прошло. Дверцы к потаенной их части захлопнулись. А сами потаенные архивы выжившего ведомства ждут встречи с будущими историками в иные времена...

... Предвижу, что какой-нибудь протестантский пастор будет цитировать «избранные места» из этой главы в проповеди во время молитвенного собрания. И внушать членам общины: вот, мол, что представляет из себя Русская православная Церковь! Что можно на это ответить?

Да, были несломленные «инициативники», отколовшиеся от ВСЕХБ, были адвентисты-реформисты, шедшие в лагеря и отбы­вавшие срок в одних бараках с членами Катакомбной Православной Церкви. Но всех прихожан в подполье не схоронишь, и «видимая» Церковь была обречена отдавать «кесарю кесарево».

Чехов всю жизнь по капле «выдавливал из себя раба», а из нас

'Лурье С. Песня западных славян // Дело. 2007. №11. 2 апреля. С.З.

десятилетиями выдавливали Чехова: «Советская власть плюс ман­куртизация всей страны»; «формирование нового человека соци­алистической формации». В те времена у каждой зарегистриро­ванной христианской общины был свой «скелет в шкафу». И если подобные воспоминания появятся у собратьев во Христе в инослав-ных Церквах, это будет свидетельством совместного очищения от тяжкого груза прошлого.

«Ну, а пока госбезопасность... »

Владыке Никодиму не суждено было дожить до эпохи «уско­рения» и «гласности». В годы горбачевской перестройки стрелку политического барометра часто зашкаливало: то «буря», то «вели­кая сушь». А опытные «пушкиноведы» предупреждали:

Товарищ! Верь, — пройдет она, Так называемая «гласность». Ну, а пока госбезопасность Запишет наши имена.

Щупальца КГБ не размыкались на общецерковной «шее» вплоть до распада Советского Союза. Из отчетов 4-го отдела 5-го управления КГБ СССР. Ноябрь 1986 г. «Через ведущую агентуру из числа проповедников АСД (адвентистов седьмого дня. — а. А.) в Туле проведено переизбрание старшего служителя церкви по Цен­тральному региону. В результате на эту должность вновь продви­нут агент «Светлов»⁴²⁶.

Опытные психиатры знают, что даже устойчивый бред боль­ного, одержимого «сверхценной идеей», имеет свою систему, свою параноидальную логику. Известно, например, что родина адвен­тизма—США; там находятся центры этого движения. А значит, нужно отслеживать «каналы», по которым ЦРУ может влиять на адвентистов, живущих в Советском Союзе.

Но старообрядцы, в отличие от «сектантов-западников», — свои «в доску». Их Церковь — древнее «Никоновской»; они сами себя за­гнали в «гетто» и замкнулись на проблемах «двуперстия» и «су­губой аллилуйи». Спрашивается: где инструкции ЦРУ, и где пра­дедовское древлеправославие? Но Лубянке спущен план по «разра­ботке» старцев, и его надо выполнять.

(Из 20 посаженных старообрядческих епископов перед войной

осталось в живых двое. Они вышли на свободу и воссоздали иерар­хию и полноту Старообрядческой Церкви.*)

Июнь 1986 года. «Проводилась работа по подготовке и прове­дению собора старообрядческой церкви белокриницкого толка, на котором состоятся выборы главы этой Церкви. В этой связи в 20 органов КГБ-УКГБ направлена ориентировка с просьбой поддер­живать через имеющиеся возможности наиболее приемлемую для

нас кандидатуру... »⁴^'

Глядя на «старшего брата», активизировалась и польская «без-пека» (госбезопасность). Тем более, что у Лубянки был богатый опыт. 26 ноября 1924 г. состоялось покушение «неизвестных лиц» на жизнь Святейшего Патриарха Тихона — лишь по ошибке вместо патриарха был убит его келейник. Вот как это было.

Однажды вечером, в 11 часов, Яков Сергеевич (келейник) на­ходился у Патриарха, когда в передней кто-то ключом снаружи отпер дверь и торопливыми шагами прошел в патриаршие ком­наты. На пороге показались двое мужчин. Один из них остано­вился на пороге, другой, держа руку в кармане брюк, устремился к Патриарху. Яков Сергеевич бросился наперерез, успел загородить своим телом обожаемого им Патриарха. Грянул выстрел. Яков Сергеевич рухнул на пол.

Дальше все было страшно быстро и необъяснимо. После убий­ства Якова Сергеевича двое ворвавшихся неожиданно (вместо то­го, чтобы прикончить Патриарха) бросились стремглав в обрат­ном порядке, в переднюю. Один из них схватил с вешалки шубу, и затем оба, толкая друг друга, побежали вниз по лестнице. Но что самое непонятное: Патриарх бросился за ними в погоню, кри­ча: «вернитесь, вернитесь! Вы человека убили!» И возвратился к себе только тогда, когда внизу хлопнула дверь. Тут он склонился к телу своего верного слуги: пуля прошла почти навылет в пред-сердъе — Яков Сергеевич был убит наповал...

... «Известия» изобразили все дело в юмористическом виде, по­местив заметку о краже шубы у патриарха Тихона и не обмолвив­шись ни словом об убийстве⁴²⁸.

о октябре 1984 г. агенты безпеки ликвидировали католиче­ского священника Ежи Попелушко, активного сторонника неза­висимогопрофсоюза «Солидарность». Тело о. Ежи со связанны-руками ис кляпом во рту было найдено в водоеме поблизо-•НГ-Редап,,,. ₁₉₉₉_ _{№и (3?)}_ _{28 июля}^

сти от города Влоцлавека. Клириков, неугодных властям, безпе-ка уничтожала и раньше — батюшки просто «пропадали». Но в данном случае «беспечные» киллеры оставили много улик, и пре­ступление получило огласку. Дело взял «на контроль» сам папа римский Иоанн Павел II (поляк по национальности). «Начальнику режима» — генералу Ярузельскому ничего не оставалось делать, как дать команду на расследование. Четверо агентов безпеки при­знали свою вину, покаялись на суде и получили различные сроки заключения. (Как горько шутили тогда поляки: дали, скажем, одному 12 лет — 2 года за убийство и 10 лет за то, что плохо сработал).

О. Ежи Попелушко был похоронен в ограде костела св. Ста­нислава в Варшаве, — там, где он служил. С 1984 ^по 1997 гг. его могилу посетило более 13 миллионов паломников; одним из них был папа Иоанн Павел И. Над могилой — изображение св. Георгия Победоносца, поражающего дракона. И надпись: «Его зовут Ежи (польск. — Георгий)»...

1989 г. был «переходным» в отношении советских властей к ре­лигии. После празднования 1000-летия Крещения Руси (988-1988) постепенно начали укрепляться позиции Московского патриархата. Что же касается других конфессий и деноминаций, то этот процесс был более сложным и противоречивым. Наиболее ярко это прояви­лось в «деле кришнаитов». В Советском Союзе с 1970-х годов их нещадно преследовали, бросали в тюрьмы, в психиатрические ле­чебницы. Это вызвало массовые протесты на Западе; за «простых советских кришнаитов» заступались не только их зарубежные «со­братья по сознанию Кришны», не только правозащитные организа­ции, но даже представители христианской общественности. (Сего­дня травят их, а завтра возьмутся за нас.) В конце концов главный «архитектор перестройки» дал команду прекратить процессы про­тив «религиозников», и кришнаиты получили регистрацию в Сове­те по делам религий.

Комитетчики были вне себя от гнева. Сколько «наработок» и «разработок» пошло прахом! В 1970-х годах Суслов скомандовал: «Фас!», и они, «притравленные», вцепились в кришнаитские глот­ки. А теперь Горби дает задний ход: «К ноге!». Но челюсти бульдога можно разжать только после смерти, да и то с трудом. И между Лубянкой и Старой площадью началась глухая борьба. Ее жертвой стал тогдашний председатель Совета по делам религий Харчев. По проискам «комитетчиков-антисоветчиков» он был снят с должно-

сти и, как номенклатурщик, отсиживался в подмосковном санато­рии на «пересидке» — в ожидании нового назначения. Там-то и взял у него интервью корреспондент перестроечного «Огонька».

Вопрос. Регистрация кришнаитов и их паломничество в Индию Вам откликнулось?

Ответ. И еще как... Их регистрация как религиозного обще­ства была сопряжена с очень большими трудностями. За кришнаи­тами шла форменная охота, их арестовывали, судили, отправляли в лагеря. И все это —не в какие-то сталинские времена, а всего лишь несколько лет назад, в наши дни. Таким образом, признать кришнаитов — значит признать, что процессы против них не име­ли под собой законного основания. Иными словами, признать, что допущен произвол⁴²⁹. Вот уж поистине «левая рука не знает, что делает правая» (Мф. 6, 3).

Такой же «двойной стандарт» бытовал и по отношению к дру­гим религиозным общинам, отличавшимся повышенной социаль­ной активностью. В ряду таких движений были евангельские хри­стиане-баптисты. Надеюсь, что когда-нибудь они сами напишут и опубликуют мемуары о том, как шла эта глухая борьба — «за нашу и вашу свободу». А пока — фрагмент из устных воспоминаний ак­тивного участника тогдашних сражений на «невидимом фронте».

Из-за личной скромности он просил не упоминать его имя и вид­ную должность, которую он занимает в общине евангельских хри­стиан-баптистов. Но, с другой стороны, не возражал против пуб­ликации тех почти детективных историй, в которых ему пришлось играть ведущую роль. В эпоху гитлеровского тоталитаризма мно­гие священнослужители боролись против «коричневой чумы», но в массовом сознании советского телезрителя такой знаковой фи­гурой стал киношный «пастор Шлаг». А в нашем рассказе речь пойдет о противостоянии «краснокоричневым», в котором участво­вал реальный «старший пресвитер (епископ) 1М». Вот его рассказ об одной «операции», где он был своего рода «режиссером». Дета­ли повествования не претендуют на точность, но в целом ситуация излагается с максимальной достоверностью.

С приходом к власти Горбачева (1985 г.) Русская православ­ная Церковь почувствовала некоторое «послабление», но в отноше­нии протестантских общин продолжался «прессинг по всему полю». «Органы» старались «нейтрализовать» не только пасторов, но и ря­довых прихожан, если это были не бабульки-пенсионерки (в лагере их все равно пришлось бы «сактировать»), а социально активная

молодежь (этих — на лесоповал). О том, чтобы идти в учителя — речи быть не могло: идеологический фронт! В медицину — тоже не поощрялось: ведь когда человек на грани жизни и смерти, он поне­воле задуматся о вечности, а «коварные сектанты» — тут как тут!

Работала себе в больнице тихая скромная медсестра-анестезио­лог. Училась в медицинском институте, мечтала стать врачом. Но вызвали в деканат, поставили перед выбором: либо уйти из баптист­ской общины, либо из вуза. Из института исключили, но с работы так просто не уволить — КЗОТ на защите трудящихся масс, а про «религиозные пережитки» там ничего не прописано. Заявление «по собственному желанию» написать отказалась, на угрозы не реаги­ровала.

... После долгой и трудной операции пожилой врач-хирург об­ращается к своей помощнице: «Таня! Давайте погуляем по саду!». Медсестра с удивлением смотрит на шефа: с чего это вдруг? Седина в бороду, бес в ребро?

— Иван Иванович! Я замужем!

— Таня! А я еще раз говорю: надо погулять! И в саду, без прослушки, шепотом:

— Танечка! Завтра у нас плановая операция. Привезут умираю­
щего — неоперабельный рак. В любом случае он умрет под ножом.
А труп «повесят» на Вас: мол, передозировка при наркозе. И под
суд; статья, срок... Мой совет, если угодно, — приказ: прогуляйте
завтрашний день, а послезавтра приходите увольняться — выбора
нет. А теперь расходимся, и предупреждаю: я Вам ничего не гово­
рил, Вы ничего не слышали. Если что — все буду отрицать. Помоги
Вам Бог!

Через день медсестра проходит с обходным листом мимо каби­нета хирурга и слышит крик: «Вы нам все сорвали!... ».

После 1988 г. евангельские христиане-баптисты почувствова­ли «оттепель» и решили: «Куй железо, пока Горбачев». Главная задача — скоординировать деятельность пресвитеров, возглавляю­щих общины на местах. Речь пошла о совещании, которое по тем временам могло быть проведено только полулегально. «Пастор 14» и его помощники объехали общины, обговорили приемлемые сроки и, с учетом всех пожеланий, наметили дату и место «съезда».

Обзвонить потом общины и назвать день «X» несложно, но «ор­ганы не дремлют» и держат ухо востро. Поэтому заранее догово­рились так: если N называет дату и место проведения совещания, то нужно внести несложные поправки. Скажем, не в воскресенье

15-го числа, а на неделю раньше, и не в Пскове, а в Новгороде. Как говорят в Одессе, «шо если да, так нет». Конспирация сработала, съезд прошел гладко: «Цели ясны, задачи определены... ».

Через неделю, ради «спортивного интереса», N приезжает на ма­шине во Псков. Что там творится! Вокзал оцеплен, черные «Вол­ги» заполонили привокзальную площадь. Оперативники в штат­ском сканируют взглядами лица «граждан встречающих». Они-то уверены, что «место встречи изменить нельзя». Но все напрасно: в этот воскресный день их «клиенты» возглавляют молитвенные собрания на местах и «проводят решения съезда в жизнь».

Операция «Перехват» с треском провалилась. А сколько ушло на нее сил и средств! «Задействовали» десятки машин, сожгли сот­ни литров бензина, пропали выходные дни, и все впустую. Весь «улов» — «пастор И», которого немедленно «установили» филеры. И ведь не устроишь ему начальственный разнос прямо на привок­зальной площади: может быть, он приехал встречать с поезда го­рячо любимую тещу! Но чувства требуют выхода, и вот один из «наружников», проходя мимо машины пастора, цедит сквозь зубы: «Ты у нас еще об этом пожалеешь!».

«Пожалеть» пришлось довольно скоро. Невзирая на угрозы, об­щины начали устанавливать «неформальные» связи со своими аме­риканскими единоверцами; из США по каналам пошла валюта и литература. У чекистов нервы на пределе: ведь это — «расстрель-ная» 64-я статья УК; там «за каждым пунктов вышка», и один из них — «измена родине через намерение».

В квартире пастора N все чаще стали раздаваться телефонные звонки. Голоса «неизвестных» сначала были вкрадчивыми: «Сер­гей Иванович! (назовем его так). Зачем Вам все это нужно? Ведь если вы будете сидеть тихо, то всем будет хорошо!». Потом — на тон выше: «Мы не советуем Вам... » Потом на два тона: «Как бы Вы не пожалели... » И, «чисто конкретно»: «Ведь у Вас растет сын. А с ним может случиться всякое!».

Но пастор N усиливал миссионерскую активность: «Горе мне, если не благовествую» (1 Кор. 9, 16). Он полагал, что времена уже не те. Но там по-брежнему считали, что еще те. И вот в один из дней 13-летний сын пастора не вернулся из школы домой. Роди­тели не находили себе места, а телефонная трубка зловеще преду­преждала: «Подумайте хорошенько!..». И вот — очередной звонок. Пастор N бросается к телефону и слышит сдавленный голос сы­на: «Папа! Я жив. Но большего сказать не могу, у меня сейчас

заберут трубку!». И снова зловещий голос: «Ну как? Все еще ду­маешь?».

В метаниях прошел день второй, а на третий день, в отчаянии, пастор N обратился за помощью к митрополиту Ленинградскому и Новгородскому Алексию. (В течение ряда лет они принимали участие в работе Конференции Европейских Церквей и были хо­рошо знакомы.) Выслушав взволнованный рассказ пастора, святи­тель решительно заявил: «Срочно собирайте пресс-конференцию, — с участием иностранных журналистов!».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: