Христианская мирная конференция 9 глава

Ведь я —не 18-летний призывник, и не бросишь ему свысока: «Как ты дошел до жизни такой?». Тыловик-канцелярист видит пе­ред собой «не мальчика, но мужа», и на подобный вопрос он может получить симметричный ответ: «Простите, а как Вы дошли до та­кой?». Но сказать что-то надо, и вот звучит нейтральное: «А что, в Москве тоже есть.., как это? Академия?» «Твердо и осмыслен­но» уточняю: «Не в Москве, а в Загорске (ныне — Сергиев Посад)». Говорить больше не о чем: проявишь интерес к «неформалу» — по­платишься погонами.

— Характеристика останется у нас. Когда будет надо — вызовем повесткой. Свободны.

... «С трепетом» жду вызова вот уже больше 30 лет. По воз­расту давно положено сниматься с воинского учета. А повестки все нет и нет. Так и бегаю в младших лейтенантиках... Но эти вос­поминания, составившие целую книгу, не нужно воспринимать как «синдром лейтенанта, не ставшего генералом». Владыка Никодим вообще был «рядовым запаса, ограниченно годным в мирное время к нестроевой»...

А «вызов» мог последовать не только в военкомат. Ведь 70-ю и 190-ю статьи УК в те годы никто не отменял; их всегда можно было предъявить «оступившемуся» «по вновь открывшимся обсто­ятельствам». И «комплекс вины» «перед родиной, перед партией и лично перед товарищем Андроповым» не давал спать спокойно аж до конца 1980-х годов.

«Маразм крепчал», но хватка органов слабела. Вспоминает Па­вел Кузнецов, обозреватель газеты «Хроника».

В октябре 1986 года, уже при Горбачеве, у нас на квартире был обыск. Точнее не обыск, а «добровольная сдача антисоветской литературы». Разница существенна — для обыска даже тогда ну­жен был ордер. А если они вдруг ничего не найдут? Провал. И для обыскиваемого безопаснее.

Никаких протоколов и понятых. Тогда, в октябре, меня не бы­ло в городе. К историческому факультету ЛГУ, где работала моя подъехала черная «Волга» (как в кино) и забрала ее для бесе­ды. Беседа длилась часов пять. Доблестные органы дали возмомс-ность выбора: либо как только ваш муж ступит на перрон Мос­ковского вокзала, мы берем его «тепленьким», либо «доброволь­ная» сдача и — никаких проблем.

Жена пошла на разумный компромисс. Один из гэбистов был явно простоват. Ему выдали перепечатку джойсовского «Улис­са» из довоенной «Иностранки», и он радостно бросился к напар­нику: вот смотри! Тот брезгливо поморщился: нет, это мож­но. Он был почти «интеллектуал», и в степени крамольности литературы разбирался. Первые выданные книжки (точнее, ксе­рокопии) его несколько разочаровали — Бердяев, «Вестник РХД», «Лолита» (порнография) и что-то еще — для отчета начальству этого явно не хватало. Но затем в случайно открытом ящике стола нашлось то, что нужно: Владимир Буковский «И возвра­щается ветер» и копия «ардисовского» «Котлована» с предисло­вием Бродского. Этого было уже достаточно! И меня можно бы­ло не брать на Московском вокзале. В декабре вернули из Горько­го Сахарова, а в январе начали выпускать диссидентов. Страна перевернулась за два месяца. «Котлован» был напечатан в июнь­ском номере журнала «Знамя», но еще раньше, в мае, мне позво­нили из Большого дома, —мол хотим вернуть вам всю конфис­кованную литературу... Очень любезно! Когда я забирал книги, разговор зашел о Платонове. Продвинутый гэбист удивился, что это за писатель, читать невозможно, и зачем мы за ним охо­тились? И, правда, зачем? Великий писатель был законопослуш­ным гражданином, после войны работал дворником при Литин-ституте. Но, отдавая литературу и видя мой торжествующий вид, «интеллектуал» усмехнулся — он всегда был склонен к черно­му юмору: «Вы что думаете, —победили? Запомните, Земля, она круглая. Сегодня вы нас к стенке, а завтра — мы вас». Я уходил победителем... Кстати, «Лолиту» мне так и не вернули. Похо-

же, понравилась

«Диагноз был снят» только 27 октября 1989 г.; именно в этот день в «Известиях» было опубликовано интервью члена Политбю­ро ЦК КПСС, председателя КГБ СССР В.А.Крючкова. Теперь настал его черед выступить с «покаянкой».

Следует отметить, что пятые подразделения КГБ в своей

работе руководствовались действовавшими законами. В этой ра­боте были и ошибки, и недостатки, и, к сожалению, перегибы. Это обусловливалось отчасти и тем, что существовавшее то­гда законодательство, например, ст. 70 УК РСФСР (антисовет­ская агитация и пропаганда), ст. 190-1 (распространение заведо­мо ложных измышлений, порочащих советский государственый и общественный строй) и некоторые другие, было недостаточно четким, что позволяло трактовать его расширительно и в из­вестном смысле субъективно. Как следствие этого, порой по ма­лозначительным фактам органы КГБ профилактировали совет­ских людей, брали на себя в какой-то мере функции других госу­дарственных и общественных органов, а в некоторых (1 — а.А.) случаях и привлекали к уголовной ответственности.

В условиях демократизации и развития гласности в рабо­те правоохранительных органов многое существенно изменилось. Это нашло свое отражение в новых правовых актах, в разра­ботке которых участвовали и органы КГБ.(Это к вопросу о разделении функций судебной и исполнительной власти. — а. А.) Статья 190-1 из УК РСФСР исключена. Принимаются аналогич­ные решения по уголовным кодексам других союзных республик. Верховный Совет СССР изменил статью 7 Закона «Об уголов­ной ответственности за государственные преступления», в ко­торой теперь четко говорится, что преступлением признают­ся публичные призывы к насильственным свержению или изме­нению советского государственного и общественного строя (при­вет участникам ГКЧП и товарищу Крючкову лично! — а. А.), а также распространение с этой целью материалов такого содер-Таким образом, признаки состава преступления сузились и стали конкретнее. Сами по себе мысли и убеждения, какими бы они ни были, если они не реализуются в указанные в законе действия, не образуют состава преступления. Они относятся к области идей мировоззрения конкретных лиц, а это уже сфера деятельности других государственных и общественных организа­ций (местком, профком, партком. — а. А.), а не органов госбезо­пасности⁴¹¹.

Шеф КГБ скромно умолчал о том, что Указ от 8 апреля 1989 г. заменил статью 190-1 на статью 11-1. Она предусматривала нака­зание лишением свободы на срок до трех лет или штрафом до 2-х тысяч рублей за «оскорбление или дискредитацию государствен­ных органов и общественных организаций».

Формулировка статьи поразила многих советских юристов. Она оказалась жестче предыдущей. Если, как указывали юристы, в пра­вовом государстве можно доказать на суде, что в текстах или вы­ступлениях обвиняемого не было «заведомо ложных измышлений», интерпретация отсутствовавшего в советском праве понятия «дис­кредитация» оставлена воле судьи. К тому же речь идет о дис­кредитации «государственных органов и общественных организа­ций»: под это определение можно подвести любое высказывание. Как это было с пунктом 10 знаменитой 58-й статьи, каравшим за «антисоветскую агитацию и пропаганду». Замечательным приме­ром применения 10 пункта было осуждение на десять лет пастуха,

„ 412

обозвавшего колхозную корову «проституткой»

Ничего такого в «разъяснениях» Крючкова не было. А в кон­це интервью — «проговор» по Фрейду: «Динамичные процессы, происходящие в нашем обществе, а также на международной арене,требуют от чекистов адекватной и быстрой реакции»⁴¹³. Со­трудники КГБ, привычно называя себя чекистами, невольно на­стаивали на своем родстве с организацией преступной и страшной. Трудно себе представить, что в сегодняшней Германии агент спец­служб скажет: «Мы, гестаповцы...».

«Электрический стул»'

Как-то, гуляя с владыкой Никодимом по лаврскому саду, мы

затронули в разговоре «политику». И я в шутку спросил его: какая

разница между демократией и социалистической демократией? _ ?

— Такая же, как между стулом обычным и электрическим.

Святитель юмор оценил; ему самому часто приходилось быть «под напряжением». Мог ли я предположить, что пройдут годы, и меня самого насильно усадят в подобное кресло, где сильно «тря­ханет»?

Начиная с 1982 г. митрополит Антоний (Мельников) стал уси­ленно навязывать мне должность инспектора, но несколько раз по­лучал от меня решительный отказ. Но «заходы» продолжались: ар­хиерею нужно было убрать с этой должности честного и принципи­ального профессора-протоиерея Василия Стойкова. После каждой оеседы я предупреждал о. Василия, что над ним «сгущаются тучи» и что я не намерен участвовать в «крысиных гонках».

Однако в сентябре 1983 г. митрополит произвел «рокировку»: убрал о. Василия, а мне всучил указ о назначении на освободившу­юся должность. Отказаться — это значило идти на полный разрыв с правящим. А в то время в отношении него у меня были еще ка­кие-то иллюзии. Но с моей стороны было условие: согласен «отбыть срок», но не больше двух-трех лет. И вот вхожу в инспекторский кабинет, в тот самый, откуда 11 лет назад комитетчики уводили меня на обыск под немигающим взглядом протоиерея В. «Ирония судьбы или с легким паром»! «Парилка» началась сразу же после «ноябрьских».

Кто не застал это время, поясню. «День 7-е ноября — крас­ный день календаря» — празднование очередной годовщины Великой Октябрьской соцалистической революции (ВОСР). После 1991 г. праздничная дата стала отмечаться как «<?емь примирения», но абсурд этого был очевиден. Это все равно, что во Франции «день примирения» между католиками и протестантами отмечал­ся бы под праздник св. Варфоломея («Варфоломеевская ночь»). Или какую-нибудь гипотетическую «Неделю немецко-израильской дружбы» начинать в канун «Хрустальной ночи». (В ночь с 9 на 10 ноября 1938 г. [тоже «ноябрьские»]] по всей Германии прошли еврейские погромы). В последний раз в России «ноябрьские» отме­тили осенью 2004 г.

Утром захожу в свой «вольер» и снимаю трубку надрывающе­гося телефона. Дрожащий голос правящего.

— Вчера вечером случилось ЧП. Три студента академии были задержаны милицией; был составлен протокол. Немедленно исклю­чайте их из академии! Через час доложить!

Приглашаю в кабинет дежурного помощника инспектора, и от него узнаю подробности. Действительно, трое наших «студиозусов» вернулись в здание академии с опозданием — после вечерней молит­вы. Их допоздна продержали в отделении милиции: «устанавливали личности». Как же их угораздило попасть в райотдел? А вот как.

Изучая в академии апологетику, наши «пытливые умы» решили применить свои знания на практике. «Войдя в контакт» с молоды­ми баптистами, они решили провести богословский диспут на тему: «Чья вера лучше?». И вот, в разгар этого собеседования комитет­чики ворвались в помещение и скрутили каждого из начинающих «златоустов»: «Вывели болезного, руки ему за спину и с размаху бросили в черный воронок».

А ведь дискуссия затрагивала такие вопросы, как иконопочита-

ние, оправдание верой, почитание святых угодников Божиих. Где же здесь «антисоветский умысел» и «заведомо ложные измышле­ния, порочащие советский строй»? Но на то «органы» и «компе­тентные» : важно не то, о чем говорят, важно — кто говорит. Ведь лидер молодежной баптистской «устойчивой группировки» — сам Валерий Баринов! Итак, «кто есть кто».

Эта история началась еще в далеком 1982 г. Уверовавшему по­эту и музыканту Валерию Баринову удалось собрать тогда еди­номышленников, образовавших христианскую рок-группу «Труб­ный зов». Невзирая на запрет религиозной пропаганды, они пишут рок-оперу со вполне прозрачным названием «Второе пришествие». Местные общины помогать «Трубному зову» не рискнули, зато за­рубежные баптисты предоставили Баринову высококлассную сту­дию под Таллином, где была осуществлена звукозапись.

Подпольный выпуск магнитоальбома поначалу не вызвал ни­чего, кроме тотальной злобы. «Независимые» рок-критики обви­нили группу в примитивизме, агрессии, сумрачной экзальтации. Братский совет баптистов отлучил Валерия Баринова от общины. Власти устроили травлю с арестами, обысками, психушкой, при­нудительными инъекциями аминазина. Но, как явствует из дей­ствий Баринова и Сергея Тимохина (другого участника группы), они ощущали себя не просто радикальной «тусовкой андеграунда», а проповедниками, зовущими народ к покаянию:

Есть, есть еще время,

Покайтесь! Есть, есть еще место,

Спасайтесь!

С точки зрения рядового «совка» это были люди, как сказали бы сейчас, «со съехавшей башней». Они обратились к брежневско­му руководству с просьбой разрешить группе официальные гастро­ли, но когда поняли, что из этого ничего не выйдет, передали рок-оперу на радио Би-би-си, а сами стали готовиться к записи второго альбома⁴¹⁴.

То, что сегодня открыто делает энергичный православный миссионер — диакон Андрей Кураев, собирая под сводами москов­ского храма Христа Спасителя толпы молодежи, четверть века назад считалось криминалом. Но это еще «цветочки». «Изюмин­кой» было то, что Баринов был связан с... Кестон-коллеждем!!!

А в те времена это приравнивалось к контактам с НТС («Народ­но-Трудовой Союз»). Найденный при обыске журнал «Посев» га­рантировал владельцу «гарантийку» (минимальную пайку) в ла­герной зоне.

В течение ряда месяцев Валерий Баринов был «под колпаком» КГБ и находился в «оперативной разработке»: «наружники» отсле­живали все его контакты и пытались отсечь «антисоветчика» от официально зарегистрированной общины евангельских христиан-баптистов. И когда наши «симеоны новые богословы» отправились в молитвенный дом на Поклонной горе, чтобы провести там диспут, то оказались перед закрытыми дверями. Но Баринов, подрабаты­вавший ночным сторожем на стройке, не растерялся и пригласил «господ диспутантов» в свою времянку-вагончик, стоящий непода­леку на стройплощадке. А через четверть часа сюда-то и подкатил милицейский воронок...

Выловив в лице Баринова крупную «щуку», оперативники из­влекли из «невода» и наших «премудрых пескарей». Кое-кто из них попал в «поле зрение органов» впервые, а кто-то уже «числился за Комитетом». «Фигураном №1» с православной стороны был сту­дент, учившийся на третьем курсе ЛДА. Впоследствии, после «хож­дения по мытарствам», он был рукоположен во иерея. Поскольку литеры от «А» до «В» уже заняты, назовем его «протоиерей Г.».

С владыкой Никодимом Г. познакомился довольно поздно. Его первая (и последняя) встреча с митрополитом состоялась за пол­года до кончины святителя. Выпускник престижного вуза, Г. ра­ботал в то время в Институте экономики Академии наук и учил­ся в аспирантуре. В Москве он часто бывал в Елоховском соборе на патриарших богослужениях, где Святейшему Патриарху ино­гда сослужил митрополит Никодим. Бывая в городе на Неве, Г. посещал храм ЛДА; несколько раз он присутствовал там при со­вершении литургии апостола Иакова, которую возглавлял мит­рополит Никодим.

В один из майских дней 1978 г., по окончании богослужения, знакомий семинарист представил Г. владыке, но у юноши еще не было намерения, ставить крест на светской карьере. Более то­го, имелась некоторая настороженность в отношении «либераль­ной» академии и «прогрессивного» митрополита: эта предубеж­денность возгревалась в московских кругах, близких к «пименов­скому окружению».

«Аудиенция» проходила в садике перед зданием академии. 334

40 минут владыка-«экуменист» прогуливался с молодым «эко­номистом». Обменявшись с «юношей, обдумывающим житье», несколькими фразами, святитель почувствовал, что тот еще не готов к поступлению в семинарию. И деликатно не стал разви­вать эту тему, оставив вопрос открытым: «Приезжайте к нам в июне посмотреть на белые ночи!».

— Я не помню, о чем мы тогда говорили, — вспоминал о. Г. Но после беседы сразу почувствовал: этому архиерею и этой академии я доверяю полностью.

В качестве студента Г. перешагнул порог академии в сентябре 1980 г.... Осенью 1983 г. в жизни студента третьего курса ЛДА началась «темная полоса». И его «легкий челн» не смог укрыться от шторма в безопасной гавани...

В отличие от Баринова, которому «светил срок», «вредонос­ный» Г. ходил «на грани фола». Тиснуть статью под псевдонимом в «Вестник РХД» —попробуй, докажи авторство. Пойти в Третья­ковку и в зале древнерусской живописи начать демонстративное чтение акафиста перед Владимирской иконой Божией Матери — это еще не криминал. (Кстати, о чудотворной иконе. Ее судьба то­же решалась на Старой площади и у «смежников».)

Из архива ЦК КПСС. 4-09.1989. Вопрос о передаче Московской Патриархии иконы Владимирской Богоматери, находящейся в Го­сударственной Третьяковской галерее, передать для дополнитель­ной проработки Министерству культуры СССР. Зав. идеологиче­ским отделом ЦК КПСС А. Капто»⁴¹⁵.

В общем, на Литейном от «материалов» на Г. ломился сейф. Но «трогать его не моги»: будет много шума; кроме всего прочего, Г. — «отличник учебы» и первый иподиакон викарного архиерея. А тут —удачный расклад: викарий в загранкомандировке, и «антисо­ветскую триаду» во главе с Г. можно выкурить из академии руками инспектора, а потом «стравить» его с ректором.

Надо спасать ребят во что бы то ни стало. Что бы сделал в этой ситуации в этом же кабинете недоброй памяти протоиерей В.? Взял бы «под козырек», и было бы как у поэта, в песне: «Ну а на­утро он продал всех подряд... ». Вспоминаю, как «прикрыл» меня в свое время владыка Никодим, и решаю: моими руками они этого не сделают!

Полчаса ушло на созыв «экстренного воспитательского совеща­ния» в узком кругу помощников инспектора. Ввожу «ограничен­ный контингент» в курс дела. Что нам известно официально? То,

что три студента пришли в общежитие академии после отбоя, и это, как положено по инструкции, было отмечено в журнале дежурных помощников. А все остальное — неофициально, по звонку. А мы — не из семейства «-позвоночных» и дергать себя за ниточки не дадим. А если, предположим, придет официальная бумага из райотдела милиции: «Задержаны при проведении религиозного собрания без предварительного разрешения местными органами власти», — так это всего лишь административное нарушение, и «высшая мера» — штраф 50 рублей. (Перешли вы улицу на красный свет. Заплатили трешку штрафа постовому. Но никому не придет в голову уволь­нять вас с работы. Это в гитлеровской Германии не разрешалось проводить ни занятий по пению, ни вечеров, посвященных разбору Библии, если об этом за месяц не сообщалось властям)⁴¹⁶.

Подвожу итоги «совещания». Едет мужик зимой из леса в дерев­ню, и догоняют его волки. Мужик сбрасывает тулуп и нахлестывает гнедую. Хищники бросаются на овчину, а крестьянин, «на дровнях торжествуя», уходит от погони. Предлагаю снизить нарушителям балл по поведению за опоздание: главное — выиграть время. Прие­дет викарий, примет эстафету и прикроет.

Помощники-коллеги согласны, и мы «на колене» составляем «экстренный протокол». А затем «прикладываем руку»: иеромонах Маркелл (Ветров), иеромонах Иннокентий (Павлов), иерей Алек­сандр Ранне. Но у четвертого «дрогнула рука», и он сдавленным голосом умоляет: «Можно не упоминать моего имени? Я человек семейный, мне надо кормить детей!». С пониманием даем ему «от­пускную грамоту»: если подпишет, то, как потом дети будут без отца?

Вспоминает игумен Иннокентий (Павлов).

«Это был первый год моего преподавания в лининградских ду­ховных школах. Помню, как-то ранним утром о. Августин, зная, что я в стенах академии, позвал меня на "чрезвычайное воспи­тательское совещание". Прежде чем ставить перед Ученым со­ветом вопрос об исключении, требовалось такая формальная про­цедура: без нее никого исключить было нельзя. На том совещании в мою обязанность входило составление протокола, и я никогда не забуду фразу, которую я тогда записал. Она представляла со­бой не что иное, как гейисИо ай аЬзигд.ит: "студенты такой-то, такой-то и такой-то глубоко раскаиваются в случившемся". Для той публики, которая потом должна была знакомиться с прото­колом, эмоционально это прозвучало бы сильно, а рационально —

это полнейший абсурд». Совещание закончено, и тут же — звонок «сверху».

— Ну, как, исключили?

— Нет, владыка. Решили снизить балл по поведению!

— Трубка срывается на визг: «Вы еще пожалеете!» Архиерей бросает трубку; моя тоже ложится на рычаг, после

чего выдергиваю вилку из штепселя, чтобы отключить телефон: в ваших играх участвовать не намерен!

«Пожалеть» пришлось очень скоро. Потянулись годы «пораже­ния в правах». Г. и К° (компания) после ЧП были все же исключены (но не моими руками) и находились в опале вплоть до разгона ГК­ЧП. Что касается их оппонентов по богословскому диспуту, то из сторожки они попали под стражу. Поскольку записать второй аль­бом «Трубного зова» в Союзе было уже нельзя, Баринов и Тимохин планировали перейти границу, записать альбом в Финляндии... и вернуться обратно в Ленинград. Их поймали на лыжне в Западной Карелии: Тимохину присудили два года исправительных работ, Ба­ринов же едва не погиб в лагерях и вышел на свободу лишь в 1987-г.

На что же рассчитывали «бременские музыканты»? Система охраны государственной границы СССР преподавалась как специ­альный курс в школах КГБ и МВД и была возведена таким образом вранг науки. Учебника по этой «охранной» науке наши беглецы не читали, но об оснащении и устройстве рядового участка советской границы им узнать было бы интересно — и не на нарах, а до побега.

Элементы границы, если двигаться из глубины страны к ее ру­бежу, таковы.

1. Пограничная полоса. Это — примыкающий к границе район. Населению позволено здесь проживать, но всякий житель должен иметь особоена то разрешение с отметкой в паспорте. Для въез­да впограничную полосу и даже для проезда через нее требуется специальное разрешение органов милиции. Контроль проводится военныминарядами пограничных войск. Всех оказавшихся в по­граничной полосе без такого разрешения задерживают и выясняют цельих появления в запретном районе.

2. Укрепленная полоса. Ее ширина —в среднем 100 метров. На полосе размещены различные так называемые «приграничные си­стемы».

а) Забор из колючей проволоки на бетонных столбах с козырька-

^- оре имеется много ворот, которые открываются с погран-

авы припомощи телереле. Для того, чтобы дежурный связист

на заставе включил реле, пограничник должен позвонить ему по телефону и сообщить код-цифру, каждый день новую, даваемую начальником заставы. Вдоль границы на нейтральной полосе рас­положены столбы с ячейками, к которым пограничник подключает висящую у него на поясе телефонную трубку. Проволока забора находится под малым электрическим напряжением; прикосновение сдвигает провода или козырек на столбе, и тогда на заставу посту­пает сигнал.

б) Сразу за забором пролегает контрольная следовая полоса
(КСП) шириной в пять-шесть метров. (А наши барды считали,
что КСП — это Клуб самодеятельной песни?! — а. А.) Она регуляр­
но перепахивается, так чтобы на рыхлой земле отпечатывались все
следы.

в) Далее идут заграждения из колючей проволоки витками, а
также натянутые на низких колышках.

г) В траве и зарослях проложена скрытая «система» — незамет­
ные стальные проволочки с петлями. «Если человек бежит в за­
рослях и попадает ногой в стальную петлю, он падает, пытается
встать, попадает в другую такую же петлю... рассказывал пере­
шедший на Запад советский солдат-пограничник. — Чем больше он
старается высвободиться, тем сильнее затягивают его эти петли. У
нас даже проводились опыты — заставляли кого-нибудь залезть в
"систему". Никому вылезти ни разу не удалось».

На укрепленной полосе находятся вышки, и пограничники с би­ноклями просматривают местность.

3. Нейтральная полоса, или, как ее иногда лирически называют, «ничья земля». Хотя она ничья, по ней патрулируют вооруженные автоматами пограничники с собаками, по два человека. Началь­ники застав обязаны, чтобы еще больше затруднить нелегальный переход границы, часто менять часы смены постов и маршруты патрулирования границы. Жители пограничной полосы, несмотря на отметку в паспорте, допускаются на нейтральную полосу толь­ко по дополнительному специальному разрешению и под охраной двух вооруженных солдат.

Приказ открывать огонь по беглецам, ассоциировавшийся на За­паде с границей ГДР, давно уже существовал для советских погра­ничников. За убийство беглеца пограничник получал государствен­ную награду — медаль «За отвагу», хотя в общем нужно не так мно­го отваги, чтобы из автомата застрелить в спину безоружного че­ловека. В назидание пограничникам политработники рассказыва-

ли даже, как убежавшего за границу начальника одной из погран­застав «советские люди нашли и пристрелили». Впрочем, беглеца (официально «нарушителя») стараются взять живым. Выигрывает ли он от этого, трудно сказать.

Ну, а если «нарушителю» все-таки удается преодолеть все пре­пятствия? Тогда, если только для этого есть какая-либо возмож­ность, за ним устраивалась погоня. Сколько раз поисковые группы советских военнослужащих отправлялись в Западный Берлин ло­вить беглецов! В годы оккупации Австрии такие же группы высы­лались по тревоге в занятые западными войсками секторы Вены.

Ловля беглецов вне пределов советской территории не имела ровно никакого правового основания. Расчет при проведении таких операций — на то, что западные власти стушуются и молчаливо раз­решат ловить на своей территории советских граждан, как беглых рабов. Такой расчет иногда оправдывался. Поддавшись настояни­ям Москвы, граничащая с Советским Союзом несоциалистическая Финляндия (не говоря уже о социалистических странах) не раз вы­давала советским властям беглецов, поверивших словам о праве на политичское убежище.

Надо отдать должное Советскому правительству, что оно и не подумало отплатить эту услужливость той же грязной монетой. Отто Куусинен, возглавлявший после нападения СССР на Фин­ляндию в конце 1939 г. марионеточное «народное правительство Финляндии», не только не был выдан на суд, но сделался членом Президиума и секретарем ЦК КПСС⁴¹⁷.

А Баринов и Тимохин были кандидатами не в ЦК, а в з/к. На суде присутствовал представитель руководства местной общины евангельских христиан-баптистов. Вызванный в качестве свидете­ля, он, не моргнув глазом, заявил: подсудимые из общины исключе­ны, от Церкви отлучены. (Прямо по Евангелию: «Пришел к своим и свои Его не приняли» (Иоан. 1,11). И тогда старший пресвитер по Северо-Западу, честный и принципиальный человек, в сердцах бро­сил «заангажированному»: «Это тебе не простится и на Страшном суде!».

Когда избитый урками Баринов доходил в лагерном бараке, сот­ни кассет с записями «Второго пришествия» произвели нечто вроде религиозного шока среди советской молодежи, никогда до того не задумывавшейся о существовании Господа. В песнях «Трубного зо­ва» не было никакой политики. Никакой антисоветчины — только плач о грехах и призыв открыться Христовой любви.

Писатель Юлий Даниэль, отбывавший срок за «несвоевремен­ные мысли», определил зону как край непуганых идиотов. Во вся­ком случае, наличие в лагере агитационного плаката с цитатой из Горького: «Нет ничего прекраснее, чем свободный труд свободно собравшихся людей!», заставляло серьезно усомниться в умствен­ных способностях местного начальства. Но даже этот не к ме­сту пришпандоренный лозунг явно проигрывал в идиотизме про­стому и ясному: «Ленин с нами!» Такого не придумаешь в анекдо­те. Один баптист, сидевший в лагере, говаривал соседям-социали­стам: «Хорошие вы ребята, а вот неверующие, в ад попадете. А в аду никаких сковородок — только газета «Правда» и телевизор, по которому все время Брежнев выступает, — ни кофе, ни чаю»⁴¹⁸.

Согласно эсхатологическому «сценарию», пророческое слово должно непременно воскреснуть. Чудо воскрешения «Трубного зо­ва» произошло на наших глазах. Его земному инициатору, про­дюсеру Александру Сплошнову, удалось разыскать в Белоруссии мастер-ленту 1983 г. Затем в течение двух лет реставрировали рву­щийся вокал Баринова. Как признавались сами участники проекта, постоянным источником вдохновения для них служили картины Владислава Провоторова (ныне православного священника), осо­бенно его цикл «Семь трубных гласов» (1991-1992)⁴¹⁹. В начале 1990-х за такие композиции уже не сажали...

...В 1985 г., по истечении двухлетнего срока пребывания в должности инспектора, я подал прошение об отставке. А опала ста­ла ослабевать лишь после кончины митрополита Антония. В 1989 г. владыка Ленинградский и Новгородский Алексий, «прикрывавший гонимого», предложил мне подумать о епископском сане. Призна­тельный за благорасположение, я, тем не менее, деликатно отказал­ся и до сих пор об этом не жалею. Использую свои силы на церков-но-научном поприще. Слишком сильно в подсознании закрепился условный рефлекс: надо держаться подальше от высоковольтного щитка с надписью: «Не влезай. Убьет!». Ведь владыка Никодим «сгорел», не дожив до 50-ти...

Держитесь, ребята, держитесь! С подонками будьте на «ты». Еще вы стране пригодитесь На случай кромешной беды.

Держитесь за звуки оркестра, Что боль причиняли сердцам,

И лишь не держитесь за кресло, Что будет предложено вам⁴²⁰.

Когда-то Александр Фадеев, возглавлявший Союз писателей, пожаловался Сталину: «Инженеры душ человеческих» — косно­язычные пьяницы и подонки, а пишут в основном друг на друга. И Сталин ответил: «У меня нет для Вас других писателей. Работайте с этим "материалом!"».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: