Ректор Ленинградской духовной академии 3 глава

Надо сказать, что батюшка арестовывался дважды. После пер­вого освобождения он работал завхозом, но был арестован снова и отправлен в лагерь. На столь тяжкое испытание батюшка нико­гда не роптал, он даже называл лагерь приобретением, духовной академией.

Освободившись, Василий Каменский вернулся в город на Неве. В 1956 г. он был рукоположен во иерея митрополитом Григорием (Чуковым), после чего служил на приходах Всеволожска, пос. Ди­намо, в Свято-Троицком соборе Александро-Невской Лавры. По­следним местом его служения была Димитриевская церковь в Ко-ломягах.

Отцу Владимиру Каменскому немало пришлось претерпеть не только от местных уполномоченных, но также, увы, и от своих собратьев. В архиве Санкт-Петербургской епархии хранятся «слу­жебные записки» — доносы на отца Владимира настоятелей некото­рых храмов, где ему пришлось служить. Везде присутствует фор­мулировка: «оппозиционно относится к власти». Да, это была оппо­зиция, но не такая, которая мерещилась «служителям советского

Прекрасен лик страданьями очищенной души. Протоиерей Вла­димир Каменский— весть через года / Авторы-сост. Л. И.Ильюнина, М. Б. Данилушкина. СПб., 2007. С. 48.

строя». Это была оппозиция духовная, оппозиция человека, веду­щего битву с духовным же врагом*.

Настоятель Свято-Троицкого Всеволожского храма протоиерей Николай в донесении митрополиту Питириму (май 1960 г.) требо­вал, что все проповеди отца Владимира цензурировались, но ба­тюшка, часто вдохновленный во время богослужения, экспромтом начинал проповедовать. Настоятель строго выговаривал ему за это, обвиняя в «отсутствии духовной скромности». О. Владимира много раз вызывали для объяснений в епархиальное управление, пресле­довали, запрещали принимать народ. В конце концов, митрополит Питирим в мае 1960 г. сделал ему предписание: «Вам запрещает­ся исполнение треб в домах верующих, особенно на периферии». Также предписывалось «реже служить литургии и ни в коему слу­чае не произносить проповеди, которые требуют большого нервного напряжения » * *.

В сентябре 1966 г. митрополит Никодим назначил о. Владимира духовником Ленинградской епархии и Духовной академии. Влады­ка, познакомившись поближе с батюшкой, понял, что именно он может оказать благотворное влияние на подрастающее поколение студентов академии: «Мы преподаем теорию, а Вы будете воспиты­вать духовность», — сказал ему митрополит. Он просил о. Владими­ра переехать жить в академию: «Что Ваши старушки — оставьте их, они на коленках приползут в Царство Небесное. Здесь должна быть Ваша келья, куда будут приходить будущие священники, чтобы по­лучать от Вас духовные наставления. От того, как мы воспитаем завтрашних пастырей зависит спасение России». Но батюшка не смог оставить свою многочисленную паству и, начав служение в академии, продолжал служение и на приходе***.

Духовником Академии о. Василий пробыл около двух лет; по­следние два года своей жизни он тяжело болел. Вплоть до самой его кончины за болящим самоотверженно ухаживала его прихо-Анна Ивановна Трусова, несколько лет сама проведшая в ГУЛАГе...

Митрополит Никодим пытался причастить о. Владимира в боль­нице, но не был допущен медсестрой в палату: «Молбны служить здесь не будете!». А в последний день жизни батюшки митро­полит благословил архимандрита Иринарха ехать в больницу со

* Там же. С. 90-91. ** Там же. С. 113. *** Там же. С. 117.

Святыми Дарами, но за 20 минут до его прихода батюшка скон­чался.

Уже о кончине о. Владимира, владыка Никодим позвонил из Москвы: «Не отпевайте! Я вылетаю на самолете, сам буду отпе­вать!» И, несмотря на то, что у него был сердечный приступ, мит­рополит все же прилетел на отпевание. Дрожащим голосом он со­вершил чин отпевания, очевидно было, что уход о. Владимира он воспринимал как личную потерю.

Духовным чадам, принесшим деньги с просьбой отправить по­миновение об отце Владимире на Афон, владыка сказал: «Деньги подайте в церковь. О батюшке будут молиться и на Афоне, и в Иерусалиме. Я об этом позабочусь».

В начале 1970-х годов духовником ЛДАиС был протоиерей Константин Быстриевский, бывший клирик кладбищенского храма Смоленской иконы Божией Матери. Как и о. Василий Каменский, прот. Константин Быстриевский отбыл срок в ГУЛАГе. С 1967 г. о. Константин руководил богослужебной практикой учащихся, а с 1973 г., по благословению митрополита Никодима, был духовником Ленинградской митрополии и ЛДАиС. Несмотря на годы, прове­денные в заключении, о. Константин дожил до преклонного воз­раста и скончался в 1979 г., на 91-м г. жизни.

После кончины о. Константина должность духовника академии занимали «вольнонаемные» и, казалось, скорбная страница с име­нами репрессированных исповедников окончательно перевернута. А в 1991 г. была перевернута последняя страница «советского пери­ода» в истории России. Но опухоль ГУЛАГа была слишком велика, и ее метастазы давали себя знать еще долгие годы. В 1990-е годы духовником академии был архимандрит Кирилл (Начис), отсидев­ший десять лет в лагерях за участие в деятельности Псковской миссии на оккупированной территории. Он ушел за штат лишь в 2004 г., после чего пребывал на покое в Ново-Девичьем монастыре (Московский пр., д. 100).

Расконвоированный профессор

Священником Псковской миссии был и профессор-протоиерей Ливерий Воронов, священник «Псковской миссии» (десять лет ла-

Там же. С. 167. Там же. С. 169.

герей в Норильске). До войны он успел закончить химфак Техно­логического института; в лагере работал по специальности: хими­ческая очистка питьевой воды для лагерного «контингента».

В ожидании этапа о. Ливерий сидел в ленинградской пере­сыльной тюрьме. Она располагалась близ берега реки Монастырки в мрачном здании из темно-красного кирпича. Ее зарешеченные оконца смотрели на лаврский парк и на полуразрушенное здание бывшей Санкт-Петербургской духовной семинарии. В годы Вели­кой Отечественной войны там размещался госпиталь, во время вра­жеского налета в правое крыло попала авиабомба. В 1946 г., когда о. Ливерий «мотал срок», в правом крыле бывшей семинарии на­чалось возрождение двух духовных школ: и семинарии, и акаде­мии.

Вернувшись из лагеря, о. Ливерий поступил в ЛДА. Блестяще закончил ее и приступил к чтению лекций. Многое изменилось к то­му времени. Неподалеку от транзитной тюрьмы разместилось объ­единение ЦКТИ им. Ползунова—«ракетная шарага», числящая­ся за «средней Машей» (Министерство среднего машиностроения). Между ЛДАиС и зданием бывшей СПбДА возвели большое здание психиатрической лечебницы. И более 30 лет «расконвоированный» профессор-протоиерей ходил пешочком через лаврский парк в ака­демию; он читал нам курс догматики.

В 1946 г. епархии вернули только половину здания дореволюци­онной семинарии — ту, что пострадала от взрыва авиабомбы: «На тебе, убоже, что нам негоже». Что же касается академической биб­лиотеки, то она была реквизирована в 1920-х годов, и книги были переданы в фонд Государственной публичной библиотеки им. Сал­тыкова-Щедрина (ныне — Российская национальная библиотека). В 1946 г. возрожденной академии были возвращены из фондов ГПБ только дубли, а рукописное собрание так и осталось в фондах Пуб­лички. И о. Ливерий часто работал там с книгами, на которых сто­яли дореволюционные штампы СПбДА.

... После мостика через Монастырку от людского потока налево отделяются родственники с передачами для больных, «сидящих на голосах». А преподаватели и студенты ЛДАиС, спешащие на лек­ции, движутся по парку в потоке технарей-ракетчиков. Вот и раз­вилка, где стая бездомных собак умильно взирает на «кормильцев» в ожидании подачки. Нам налево, в академию. Оборонщикам — на­право, еще раз через мостик,— к своим «изделиям». А вечером, когда о. Ливерий возвращался домой через парк, все так же злове-

ще светились зарешеченные оконца «транзитки»... Позднее здесь устроили тюремную «больничку».

А в начале 1990-х годов «награда нашла героя». Отца Ливерия пригласили на заседание ученого совета Технологического институ­та, который он окончил еще до войны. И узнику ГУЛАГа вручили диплом почетного профессора «Техноложки».

Вспоминает протоиерей Борис Безменов. В 1977 г., будучи сту­дентом академии, он должен был написать сочинение по догма­тическому богословию. Одна из тем, предложенных о. Ливерием, была посвящена таинству брака. Борис взялся за раскрытие те­мы, но вышел за рамки «умозрительного богословия». Изложив чинопоследование венчания, он привел, в параллель, обряд брако­сочетания, практиковавшийся в ЗАГСе. (Для этого он специально побывал на церемонии во дворце бракосочетания, а затем изложил все как очевидец.)

Получилась интересная параллель: в храме новобрачных соче­тает Сам Господь, а священник — лишь посредник. В ЗАГСе — тет-кообразная дама, с широкой лентой через плечо («орарь») — «име­нем Российский Федерации». И т.д., и т.д. Подводя итог, молодой богослов привел рискованную по тем временам (канун 60-летия Ок­тября!) цитату: «Диавол — обезьяна Бога». (Свящ. Павел Флорен­ский в своей книге «Столп и утверждение истины» говорит о сатане как об «обезьяне Бога». И получалось, что советское государство есть «обезьяна истинной Церкви».)

Бесчисленные официальные и частные документы свидетель­ствуют об употреблении религиозных терминов в отношении Ле­нина. Уже в 1919 г. близкий соратник Ленина — Г. Е. Зиновьев на­зывал его «апостолом социалистической революции», а его книгу «Что делать?» (1902 г.) сравнивал с Евангелием. Г. В. Плеханов еще в 1903 г. считал эту книгу «катехизисом для наших практиков». В 1923 г. Л.Д.Троцкий писал: «Маркс — пророк со скрижалями, а Ленин — величайший выполнитель заветов»⁴⁸⁹.

В те годы идеологи Кремля пытались и крестины заменить «звездинами». При этом практиковался «чин наречения имени». Причем в новый ритуал был включен древний церковный обычай выбирать при крещении для новорожденного почетных родителей: «Иногда их называют воспреемниками»⁴⁹⁰.

Этот обряд был обязателен для детей, рожденных в семье родителей — членов КПСС. В гитлеровской Германии аналогичная церемония была обязательной для членов СС. В возрасте от 25 до

30 лет член СС должен был создать семью; церковный брак за­меняла разработанная церемония с участием командира местной организации СС. Обряд крещения новорожденного в семье эсэсов­ца представлял собой церемонию наречения имени младенца перед портретом Гитлера, его книгой «Майн кампф» и знаком свасти-ки⁴⁹¹.

... На очередную лекцию о. Ливерий пришел с пачкой проверен­ных сочинений. Но, вопреки традиции, не стал раздавать тетради в классе с соответствующими комментариями. А после лекции молча сдал сочинения в канцелярию, откуда староста курса получил их для раздачи. А с «шибко умным» Борисом была проведена «профи­лактическая беседа». Отозвав его в сторону, о. Ливерий тихо ска­зал: «Я поставил Вам балл "4", и Вы знаете за что. Советую впредь быть осторожнее. Вы можете повредить и себе, и всему курсу».

... Нынче требования к дипломным и кандидатским работам «продвинутые» — в ногу со временем. Выпускники должны в срок подать свои сочинения не только в аккуратно переплетенном виде, но и на дискете — в электронном виде. И это разумно: если трактат написан на высоком научном уровне, то его легко будет напечатать в виде книги и пустить «в массы». В 1970-е годы правила были другие. Еще не было ни компьютеров, ни принтеров, и курсовые работы печатались на пишущей машинке. А вот семестровые сочи­нения — только от руки! Машинкой пользоваться было запрещено. В чем тут дело?

Было полуофициальное объяснение. Скажем, какой-нибудь при­ходский священник, обремененный требами, уже не в состоянии сосредоточиться на теме и засесть за работу. И он может нанять бедного, но «головастого» однокурсника в «литературные негры». Тот уже написал свое сочинение, проработав литературу и «вла­деет темой». И ему нетрудно на одном дыхании сделать еще один «шедевр» и даже отпечатать текст на машинке. Для приходско­го батюшки с Западной Украины это идеальный вариант! «Зробыл парастас на сментэре» (отслужил заупокойную на кладбище) и рас­платился. А «умный, но бедный» купит себе новые ботинки, и оба довольны. И вот, для того чтобы пресечь «наемничество» якобы и был введен запрет на машинопись.

А теперь поразмыслим. Ведь 90% труда при написании сочи­нения—это изучение литературы, выписки, размышления, сопо­ставления; черновики, клей, ножницы, правка. А перебелить чер­новик— одно удовольствие. Но ведь точно так же, «левой ногой»,

это может сделать и «заказчик», купив чистовик-заготовку. Значит, смысл запрета был в другом. В чем же?

Тем, кто не жил в то время, догадаться будет трудно. А кто помнит тогдашнюю атмосферу, сообразит сразу же. Ну конечно! Ведь если кто-то печатает сочинение, то может сделать несколько закладок под копирку —для знакомых, для друзей. А это уже — «распространение литературы», самиздат. 70-е годы, 70-я статья... Вот так и жили мы в догутенберговскую эпоху...

Владыку Никодима постоянно тяготила текучка, и у него бы­ло «пошаговое решение проблем»: по мере их поступления. Одна­жды мне довелось в этом убедиться. Прежде чем приступить к на­писанию кандидатской работы, я посоветовался со святителем; из перечня была выбрана тема: «Православное учение о примирении между Богом и человеком». По-видимому, архипастырь считал, что в будущем эти «наработки» могут пригодиться на миротворческом поприще. Однако вскоре мой научный руководитель — профессор-протоиерей Ливерий Воронов — предложил другую тему: что-то из области христологии, да еще по армянским рукописям. Владыка решительно пресек наши «шатания по темам»: мол, сначала защи­тись, а потом хоть всю жизнь пиши статьи для ежегодника «Бо­гословские труды». «Напуганные», мы не осмелились перечить, и работа была написана по «примирению». Греческие и древнееврей­ские термины пришлось вставлять в текст машинописи от руки.

Отдав трактат для первой читки маститому профессору, с тре­петом ожидаю разноса. Однако текст был принят без поправок; возвращая машинопись, о. Ливерий сделал единственное замеча­ние: в одном из древнееврейских слов пропущен «патах под але-фом». Впоследствии работа была опубликована (в сокращении) в сборнике «Богословские труды». А позже там стали появляться и другие мои «штудии». Наказ святителя был выполнен.

Будапешт-56

Один из моих однокашников — Иван Потапов — по возрасту был заметно старше остальных «студиозусов». В 1956 г. он учился на третьем курсе филфака ЛГУ; «органы» взяли его с «подельника­ми» за протест против подавления советскими танками венгерско­го восстания. В коридоре университета они расклеивали листовки: «Руки прочь от свободной Венгрии!»

Иван был тогда «невоцерковленным», «Журнал Московской

Патриархии» не читал, иначе он осудил бы свой поступок. «Тем­ные силы не дремлют и по сей день, — сообщалось на страницах "ЖМП", — они развязали кровопролитие в Венгрии, дружествен­ной нам стране. Они и сейчас засылают в неугодные им страны своих агентов, шпионов и убийц»⁴⁹².

Что могло смутить Ивана, возьми он в руки тот журнал? В словах патриаршего послания проскальзывала некоторая сдержан­ность, переходящая в двусмысленность. «В Венгрии возникла по­пытка враждебных народу сил нарушить мирный строй жизни, угрожая огромными международными осложнениями»⁴⁹³. Нигде нет и намека на конкретное название всякого рода «темных сил», о которых говорит патриарх. Собственно говоря под обвинениями во всех этих событиях сил, «жаждущих господства над миром», под­пишется любой человек. Что же касается Венгрии, то, несмотря на тон и смысл, поддерживающие советскую версию этих собы­тий, слова о «попытке враждебных народу сил» могут быть поня­ты в двух совершенно диаметрально противоположных направле­ниях.

Поскольку в таком виде все же текст послания не мог быть обнародован, дальше идет абзац, в котором констатируется факт, что «к сожалению, некоторые зарубежные высокие духовные лица, будучи, видимо, неправильно осведомлены о событиях в Венгрии, обратились к нам с призывом повлиять на наше Правительство в смысле отказа его от помощи венгерскому народу в его борь­бе против сеявших смуту и стремившихся превратить Венгрию в неизбежный очаг новой мировой войны»⁴⁹⁴. Сложную ситуацию не смогли правильно оценить даже «высокие духовные лица». А вы говорите — Иван! И, как сказал поэт, «А нас сознанию учили в лагерях...».

... В начале 1950-х Венгрия в союзе с СССР и под руководством ставленника Берии — еврея Ракоши (национальность тут имеет зна­чение) готовится к совместной обороне против Югославии Тито, разногласия которого с СССР перешли все грани. В ходе этой под­готовки Ракоши силами спецслужб чистит армию и партию от со­чувствующих Тито, попутно решая собственные проблемы. Репрес­сиям, в частности, подвергается давний друг Тито и не менее дав­ний агент Москвы Янош Кадар. Так как Ракоши был некогда аре­стован властями фашистской Венгрии именно как еврей, у венгров возникло убеждение, что «это евреи расправляются с мадьярами», тем более что тогда в руководстве АВХ (венгерское КГБ) было

много евреев, въехавших на эти посты на штыках Советской ар­мии, освободившей Венгрию от фашизма.

Одновременно подавляется венгерский национализм, венгров постоянно оскорбляют, ставят им на вид другие, «более социа­листические» нации, идет шельмование культуры и истории Вен­грии, льются рекой призывы к «историческому покаянию», «отка­зу от мадьярства». На что венгерская нация, естественно, отвечает вспышкой национализма.

В июне 1955 г. из соседней Австрии выводятся советские войска. Весной 1956 г. по приказу высшего руководства АВХ венгры снима­ют минные поля в пограничной зоне и инженерные заграждения, отменяют существовавшие ограничения на въезд в страну⁴⁹⁵.

Важное обстоятельство, спровоцировавшее трагические собы­тия 1956 г. в Венгрии, — выступление Хрущева на XX съезде КПСС. Делегация венгров, приехавших с этого съезда на родину, вела себя тихо, не собрала свой коммунистический актив, не расска­зала о том, что в действительности происходило в СССР. Ле­том того года могилы расстрелянных в начале 1950-х венгерских коммунистов перенесли из всяких темных мест, расположенных поблизости от тюрем, в центральные районы, на главные клад­бища.

Радиостанция «Либерти» («Свобода»), вещавшая на Венгрию, громко и однозначно обещала помощь Запада в том случае, если венгры проявят «исконную любовь к свободе» и восстанут против коммунистического ига. Это обещание было совершенно безответ­ственным, оно крайне негативно воздействовало на массы, и, ко­гда количество погибших стало исчисляться сотнями, когда ревели моторами на улицах Будапешта советские танки, венгры ожидали одного — натовского продвижения через границы их страны. Они верили, что американские и прочие западные войска выступят на стороне повстанцев, иначе не стали бы действовать столь «опро­метчиво» — вешать венгерских сотрудников госбезопасности на де­ревьях и трамвайных проводах⁴⁹⁶. За ставшие притчей во языцех подаренные из запасов лендлиза «желтые ботинки», бывшие такой же отличительной чертой АВХ, как кожанка ЧК в 1918 г., линче­вали на месте.

В каких же условиях действовали в октябре — ноябре 1956 г. сол­даты и офицеры Особого корпуса Советской Армии? (Тогда еще не было изобретено понятие «ограниченный контингент»; фактически же речь шла о целых армиях).

В первый раз советские танки по приказу министра обороны Георгия Жукова появились на площадях Будапешта поздним ве­чером 23 октября 1956 г. Во второй половине этого исторического дня стало ясно, что власти теряют контроль над ситуацией. На ми­тингах перестали слушать страстные речи о придании социализму национального облика, о равноправной дружбе с Советским Сою­зом и даже вольнолюбивые стихи Петефи.

Улица требовала действий, и они начались — низвержение па­мятника Сталину, захват редакции центральной партийной газеты «Сабаднеп», осада радио с применением оружия и многочисленны­ми жертвами с обеих сторон. Полиция, армия дрогнули. Кто дол­жен был затыкать зияющую дыру? — Советские танки. Они коле­сили по незнакомому городу, не имея приказа первыми открывать огонь, и, естественно, придали начинавшемуся восстанию нацио­нально-освободительный, антисоветский характер. Главным лозун­гом стало: «Русские, домой!». И вот уже запылали первые подо­жженные машины, раздались ответные залпы, пролилась первая кровь...

Через сутки в официальном собщении ТАСС, опубликованном в «Известиях» 25 октября, об этом было сказано так: «Вчера позд­но вечером подпольные реакционные организации предприняли по­пытку вызвать в Будапеште контрреволюционный мятеж против народной власти... Отряды бунтовщиков, которым удалось захва­тить оружие, вызвали в ряде мест кровопролитие. Силы револю­ционного порядка стали давать отпор мятежникам. По распоряже­нию вновь назначенного председателя Совета министров Имре На­дя город был объявлен на осадном положении. Правительство ВНР обратилось к правительству СССР с просьбой о помощи. В соот­ветствии с этой просьбой советские воинские части, находящиеся в Венгрии согласно Варшавскому Договору, оказали помощь войскам Венгерской Республики в восстановлении порядка в Будапеште... Сегодня к концу дня вражеская авантюра была ликвидирована. В Будапеште восстановлен порядок».

Примерно так же выглядела и официальная венгерская пропа­ганда. Ярлыки «контрреволюционеры», «фашисты» глубоко заде­вали патриотические, демократические чувства людей, не причаст­ных к эксцессам.

Во время кризиса в Венгрии американский посол Болен довел до сведения Хрущева, Жукова и Булганина суть послания госсек­ретаря Даллеса: Соединенные Штаты не рассматривают Венгрию,

как и любого советского сателлита, в качестве потенциального во­енного союзника. Послание было направлено в надежде на то, что СССР разрешит Венгрии выйти из Варшавского Договора, выве­дет свои войска из Венгрии и позволит венграм идти своей дорогой вне советского блока.

Жуков дал ответ, который, мягко говоря, удивил посла Соеди­ненных Штатов. Болен считал, что в ответе Жукова неправда и полуправда были перемешаны с реальными фактами. Посол счи­тал, что Жуков, обычно ■честный, в описанном случае несколько раз явно говорил неправду: отрицал отправку советских подкреп­лений в Венгрию, сказал, что последние 48 часов советские войска не открывали огонь, что советские войска в Будапеште не находи­лись под его командованием, а командовал ими министр обороны Венгрии. Жуков также упомянул об «иностранном влиянии», ука­зав, что было захвачено много американского стрелкового оружия и немецкой артиллерии.

В беседах с Боленом Жуков, вне всякого сомнения, вел себя как политик. Он помогал возводить стену обмана, которой СССР пытался скрыть свое решение силой сокрушить венгерскую оппо­зицию. Как русский патриот и человек, веривший в догмы партии, он, вероятно, считал, что лгать капиталистическому послу —дело похвальное и едва ли греховное. Кроме того, Жуков как советский гражданин считал, что поляки и венгры совершили страшное пре­дательство, очевидно, забыв о громадной цене, заплаченной Совет­ским Союзом за их освобождение⁴⁹⁷.

... До восстановления же порядка было еще далеко. Правда, 25 октября наметилась возможность разумного компромисса: нена­вистный сталинист Гере был заменен у власти популярными комму­нистами-реформаторами Имре Надем и Яношем Кадаром. С уча­стием срочно посланных Хрущевым в Будапешт Анастаса Микоя­на и Михаила Суслова шел интенсивный поиск путей стабилизации положения и вывода советских войск из конфликта.

Стало изменяться и отношение Будапешта к советским солда­там. Студенты, хоть как-то владевшие русским языком, объясняли им смысл происходящего, распространяли листовки такого содер­жания: «Русские друзья! Вас обманули! Вы стреляете не в фаши­стов, а в рабочих, крестьян и студентов!». На площади перед пар­ламентом, которую охраняли советские танки, во время митинга 5 октября началось братание с танкистами. И в этот момент с крышдомов ударили пулеметы... Десятки людей остались лежать

на асфальте. Были жертвы и среди танкистов, которые открыли огонь на подавление.

Кто стоял за этой провокацией? Версии есть разные, но наибо­лее правдоподобная — люди из АВХ (венгерский КГБ), пытавшиеся сорвать демократические перемены, мирный выход из кризиса по польскому образцу. Правда, американские дипломаты, находивши­еся поблизости, передавали тогда в Вашингтон, что «инсургенты» тоже стреляли...

Как бы там ни было, стабилизацию сорвали, наши солдаты вновь оказались на острие конфликта. Их бросили, например, в квартал «Корвин-кез», где был самый серьезный очаг сопротивле­ния. У повстанцев оказались даже советские пленные.

Вывод советских войск из Будапешта начался только 30 октяб­ря, когда они уже были сильно деморализованы и понесли серьез­ные потери. На узких улочках, застроенных многоэтажными до­мами, танки и БТР становились легкой добычей. Будапештские «гавроши» забрасывали их бутылками с горючей смесью, так, как видели это в советских фильмах о войне.

Советские войска в соответствии с заявлением Кремля от 30 ок­тября стали выводиться, но одновременно концентрировались и вводились на территорию страны свежие части. При первых же сообщениях премьер теперь уже коалиционного правительства Имре Надь заявил о выходе Венгрии из Варшавского Договора

1 ноября⁴⁹⁸.

Об этом Имре Надь сообщил ранее, в первой половине дня, со­ветскому послу в Венгрии Юрию Андропову и одновременно потре­бовал, чтобы СССР незамедлительно начал вывод своих войск. В заключение своего заявления по радио об этом шаге он провозгла­сил: «Да здравствует свободная, независимая, демократическая и нейтральная Венгрия!». Это разрывало антинатовский стратегиче­ский фронт в одном из самых чувствительных мест и, естественно, ускорило развязку. Кроме того Советский Союз стремился удер­жать контроль над среднеевропейскими месторождениями урана.

4 ноября советским войскам, окружившим Будапешт, зачитали приказ —атаковать. Началась операция, названная в документах ЦРУ «Чардаш», а в документах МО СССР — «Вихрь». Всех участ­вовавших в восстании гусеницы советских танков замесили в кро­вавый паприкаш.

В 5.20 утра 4 ноября Имре Надь заявил по радио из здания парламента: «Сегодня на рассвете советские войска начали наступ-

ление на столицу с очевидной целью свергнуть законное венгер­ское демократическое правительство. Наши войска вступили в бой! Правительство на месте!». После этого глава правительства бежал в югославское посольство.

Вторичный ввод войск был гораздо лучше подготовлен в во­енном и политическом отношении. По сведениям участника собы­тий, военного историка В. Фомина, приказ на проведение опера­ции командующий генерал П. Лащенко получил в Сольноке (90 км от Будапешта) от маршала И.Конева—главнокомандующего вой­сками Варшавского договора. Там же, в Сольноке, было создано временное правительство во главе с Яношем Кадаром. Накануне операции во время переговоров в расположении советских войск под Будапештом опергруппа КГБ СССР во главе с его предсе­дателем генералом Серовым арестовала членов венгерской деле­гации, в том числе военного министра П. Малетера. После этого лишь отдельные части венгерской армии оказали сопротивление (например, в городе Дунаувароше, бывшем Сталинвароше). Одна­ко сопротивление повстанцев в некоторых точках Будапешта бы­ло просто отчаянным, его удалось подавить лишь 10 ноября, хотя отдельные очаги мятежа тлели до 23-го. Повстанцев продолжали расстреливать вплоть до 1957 г.... До сих пор нет точных данных о потерях советских войск. Исследователи оценивают число убитых в 1-2 тысячи человек, некоторые считают, что эти цифры зани-

жены⁴⁹⁹

Тогдашним советским послом в Венгрии был Ю. В. Андропов. В той непростой ситуации он нашел единственно правильную (для себя) линию. Она состояла в том, чтобы неустанно заверять вен­гров, будто никакой интервенции быть не может и Москва занята тем, как вывести советские войска из Венгрии. Линия была бес­проигрышная: если бы Москва не решилась на интервенцию, посол оказался бы прав, а в случае интервенции действовало бы старое правило: «победителей не судят».

Нельзя не отметить проявленные Андроповым при этом актер­ские способности и самообладание. Как можно иначе назвать то, как он вел себя в последнюю ночь венгерской революции, — так на­зываемую «ночь предательства» — с третьего на четвертое ноября 1956 г.? В 2.30 утра опергруппа КГБ, ворвавшись на заседание со­ветско-венгерской комиссии по выработке условий вывода совет­ских войск из Венгрии, арестовала все венгерское военное руковод­ство во главе с министром обороны Палом Малетером. Но еще че-

рез полтора часа после этого, в 4 часа утра, когда советские войска, войдя в Будапешт, наступали в центре города и подходили к парла­менту, Андропов сидел у премьер-министра Имре Надя и заверял его, «что здесь какая-то ошибка, так как советское правительство не отдавало приказа о наступлении в Венгрии». И поверивший ему Надь запретил отвечать на огонь со стороны советских войск. «Мы с послом попытаемся связаться по телефону с Москвой», — пояснял он просившим о приказе открыть огонь.

5 ноября 1956 г. начальник будапештской полиции Шандор Ко­пачи с женой были арестованы при попытке укрыться в югослав­ском посольстве, их доставили к Андропову. Посол и тут встретил их «довольно сердечно и дружески». Когда их посадили в машину и отправили дальше в тюрьму, Андропов махал им на прощанье и улыбался. Знаменитая «Андроповская улыбка»... Копачи провел несколько лет в тюрьме, Малетер и Надь были повешены⁵⁰⁰. Ре­волюция подавлена. Промосковский режим восстановлен. Новый венгерский лидер — Янош Кадар — никогда не осмеливался возра­жать Кремлю по принципиальным внешнеполитическим вопросам. Венгрия на 30 лет стала скромным винтиком в сложном меха­низме мировой социалистической системы. А в августе 1968 г., в составе войск Варшавского Договора, венгерские танки вошли в Чехословакию...

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: