Христианская мирная конференция 4 глава

В сентябре 1985 г. архиепископ Василий в очередной раз приехал на родину. 11 и 12 сентября он участвовал в Ленинграде в торже­ствах по случаю празднования дня памяти святого благоверного великого князя Александра Невского. И тут бы 85-летнему старцу дать возможность отдохнуть, прийти в себя... Но не тут-то бы­ло. Согласно заранее составленной и «завизированной» «програм­ме пребывания», его, по настоянию митрополита Ленинградского и Новгородского Антония, повезли в Новгород, хотя самочувствие владыки ухудшилось.

«Этапирование» оказалось роковым: вернувшись в Ленинград, 15 сентября архиепископ Василий совместно с митрополитом Ан­тонием совершил свою последнюю литургию в Спасо-Преобра-женском соборе в Ленинграде —в том самом храме, где 85 лет назад над ним было совершено таинство Святого Крещения. После литургии он почувствовал себя плохо; врачи определили инсульт... На рассвете 22 сентября 1985 г. он мирно почил в Господе. Погребен архиепископ Василий на Серафимовском клад-

бище согласно с его желанием быть похороненным в родной земле³²⁹.

«Ма1ит песезз^аиз» — «необходимое зло»

... После кончины владыки Никодима мы вскоре почувствова­ли, как опытные «кукловоды с Литейного» стали сильнее дергать за ниточки. У опального студента ЛДА Юрия Рубана была одна надежда — на заступничество владыки Никодима. Но с его уходом в вечность многое быстро стало меняться — в худшую сторону. «Пом­ню лишь ощущение мореплавателя, внезапно лишившегося своего опытного капитана и теперь вынужденного выйти из гавани в бур­ное море без надежды преодолеть его, — вспоминал "Георгий-бедо-носец". — Наступила странная тишина, как после шторма, сорвав­шего паруса и унесшего рухнувшие мачты. Все хлопоты и надеж­ды остались за спиной. Пришли холодная ясность и спокойствие, — аристократическое спокойствие осужденного, которому более нече­го бояться»³³⁰.

А вскоре «брат Георгий» был отчислен со второго курса акаде­мии по смехотворному поводу — перепутав дату, не явился вовремя на переэкзаменовку по литургике. Сегодня Юрий Иванович Ру­бан—доцент филологического факультета Санкт-Петербургского гос. университета, один из ведущих специалистов в области право­славной литургики...

Владыка Никодим был не только «князем Церкви», но и ее чернорабочим, принимавшим на себя тот тяжкий груз, который взваливало на нее советское государство. Воистину, борьба «из-под глыб» — в атмосфере доносов, интриг, слухов, которые провоциро­вали «органы». Стремясь создать атмосферу постоянной неуверен­ности, нестабильности, «комитетчики» часто запускали «дезу», по­сле чего в епархии, в академии долго перешептывались: а правда, что такого-то убирают? Но владыка решительно пресекал «хит­рые» разговоры типа: «А вот, говорят, что... ». Он тут же просил уточнить: кто говорил, кому, когда? Так он отбивал у интриганов охоту ловить рыбку в мутной воде.

Владыка не терпел стукачей, сводящих счеты с недругами с по­мощью доносов. В начале 1970-х годов что-то не поделили между собой заведующий библиотекой ЛДА Василий Зубков и делопроиз­водитель академической канцелярии Петр Сенько. Вскоре на стол митрополиту легли две «телеги», и в тот же день оба автора — кан-

дидаты богословия — были переведены на приходы на должность пономарей.

В самых резких выражениях митрополит отзывался об одном настоятеле прихода, расположенном на юге ленинградской епар­хии. В ответ на мое «почему?» Владыка дал понять: «повязанный органами», этот пастырь не полагает душу свою за овец, а закла­дывает их. И с помощью доносов сводит счеты с неугодными ему людьми. Прошли годы, и сын этого священника поступил в ЛДА-иС. В годы «андроповщины» он был отправлен в «долгосрочную командировку» на приход в одну из ближних «капстран». А тогда «просто так» надолго за границу не выпускали.

Продолжая заочное обучение в ЛДА, этот «долгосрочник» представил к защите кандидатскую работу по моей кафедре. Ни­каких консультаций по написанию курсового сочинения он у меня не брал. Да и свою машинопись в переплетенном виде сдал прямо в канцелярию, — так сказать, «бесконтактным» способом.

Приступив к чтению трактата, убеждаюсь, что он написан на высоком научном уровне. Слишком высоком для этого «практиче­ского работника». Значит, он мог нанять «литературного негра» и расплатиться за его труд твердой валютой. Пишу восторженный от­зыв на блестящую работу, а в конце — обычная фраза: «При долж­ной защите курсовая работа может быть оценена как кандидатское сочинение, а ее автор удостоен степени кандидата богословия».

От беседы с научным руководителем (хотя бы накануне защиты) «бесконтактник» уклонился. К чему это? Ведь он — протеже само­го митрополита Антония (Мельникова); за ним стоят «серьезные структуры», и «трогать его не моги». По заведенному порядку — первые пять минут автор излагает суть работы, затем следуют во­просы научного руководителя и членов ученого совета.

Есть фразы, по которым сразу можно выявить полную неком­петентность «научного работника». Однажды партийная осте­пененная дама, поставленная ЦК на должность ответственного секретаря одного из научных издательств, пролистав рукопись, сказала автору: «В целом Ваша монография по теории относи­тельности мне понравилась. Только почему, упоминая про Аль­берта Эйнштейна, Вы не указываете его отчества?»... Акаде­мик Лысенко отдыхает...

Во время легкой «разминки» прощупываю соискателя.

— Ваша работа написана по истории западных исповеданий. Од­ну из глав предваряет эпиграф — четверостишье Осипа Мандель-

штама. Почему Вы поместили его строки в свое сочинение, по­священное протестантизму? Он что — был англиканским епископом или лютеранским суперинтендантом?

— Лютеранским.

Мне все ясно, как говорится, «тушите свет».

Примерно в эти же годы никому тогда не известный армей­ский капитан Виктор Резун (Суворов) держал экзамен в Военно-Дипломатическую академию, где готовили кадры для ГРУ (Глав­ное разведывательное управление). Вот фрагмент его диалога с экзаменаторами.

— Кто такой Чехов?

— Это снайпер из 138-й стрелковой дивизии 62-й армии.

— А Достоевский?

— Странные вопросы. Кто не знает Достоевского? Николай
Герасимович Достоевский — генерал-майор, начальник штаба 3-й
ударной армии³³¹.

Есть такое понятие — «профессиональный кретинизм». В слу­чае с Мандельштамом он был «непрофессиональным». Еще два-три подобных вопроса, и «клиническая картина» ясна. Члены со­вета высказываться не торопятся, — кому охота связываться с «тем­ной лошадкой»? Соискателя просят на время удалиться, и я беру слово.

— Однажды одно высокое лицо — я не имею права назвать име­
ни, — но очень высокое лицо, читало доклад в Хельсинкском дворце
конгрессов (там, где когда-то были подписаны «Хельсинкские со­
глашения»). Речь шла о межцерковных отношениях, и в докладе
было упомянуто о первом православно-лютеранском собеседовании
«Арнольдсхайн-1» (ФРГ, 1959 г.). Дойдя до этого хитрого слова,
высокое лицо запнулось, а потом с трудом выговорило: «Арнольд
Хаим!», после чего, поведя усами, недовольно посмотрело на своего
референта: что это мне подсунули! И всем стало ясно, что высокое
лицо только озвучивает доклад, и что писали его другие люди.

В этом нет ничего зазорного —общеизвестно, что людям тако­го уровня доклады пишут спичрайтеры. Главное — владеть терми­нологией (кстати, владыка Никодим владел ею блестяще). А мой «подзащитный» не владеет материалом, зато обрел гордыню и возо­мнил себя «высоким лицом».

С аналогичной проблемой в свое время столкнулся заслужен­ный профессор Л ДА Н. Д. Успенский. Это была попытка одного из таких «заочников» получить кандидатскую степень за не им на-

писанное сочинение на тему: «Христианское учение о страхе Бо-жием». В тексте докладной записки Николая Дмитриевича Уче­ному Совету ЛДА была такая фраза: «Подкупами, обманом Со­вета, угрозами и шантажом прокладывается путь диссертанту, избравшему своей темой страх Божий».

Решение совета было единодушным, невзирая на неизбежный гнев митрополита Антония: работу признать блестяще написанной, выразить благодарность «неизвестному автору», а «заказчику» в присуждении степени отказать.

Одним из таких «неизвестных авторов» был в свое время око­лоцерковный писатель А. Э. Краснов-Левитин. По его словам, с 1962 г. он начал писать магистерские и кандидатские диссерта­ции для архиереев и некоторых священников: «За свою жизнь я написал две магистерские и около 30 кандидатских диссертаций. Так что я дважды магистр богословия и 30 раз кандидат»³³².

Казалось бы, позор! Скандал! И был бы жив владыка Никодим, лжеавтора он в 24 часа перебросил бы из-за границы на сельский приход. Но от тогдашнего архиерея никаких «оргвыводов» не по­следовало; ведь отбор кандидатов на заграничное служение был иным, и митрополит Антоний ничего не решал.

Слово Виктору Суворову. Много позже я узнал, что тех, кто ответил правильно больше чем на 90% вопросов, сюда не прини­мают. Очень умные не нужны. И все же, главное в экзаменах — это не установить уровень знаний. Совсем нет. Способность усваивать большое количество информации в короткое время при сильном возбуждении и при наличии помех — вот что главное. А кроме того, устанавливается наличие или отсутствие чув­ства юмора, уровень оптимизма, уравновешенность, способность к интенсивной деятельности, устойчивость настроения и мно­гое другое³³³.

Прошли годы, в августе 1991-го «цирк сгорел», и «клоуны» со Старой площади разбежались. Одним из первых «течь в трюме» учуял поэт Александр Межиров, автор стихотворения «Коммуни­сты, вперед!». Еще в 1989 г. Александр Петрович, верный своему пламенному кличу, уехал в Америку. (Лучше «сидеть на вэлфэре» в Бостоне, чем стоять в голодных очередях в Москве.) Когда-то, в разгар перестройки, я прочитал в «Новом мире» стихи Межирова: «Что ж ты плачешь, старая развалина, — Где она, священная твоя Вера в революцию и в Сталина, В классовую сущность бытия... ». Каково же было мое удивление, когда я узнал, что эти стихи напи-

саны аж... в 1971 г.! (У охотничьих собак это называется «верхнее чутье».)

За рубежом началось массовое бегство советской агентуры. Ре-зидентура западных стран в СССР начала почти открытые попыт­ки вербовки ведущих специалистов разведки и контрразведки. До 20% личного состава советской агентуры за рубежом стали пере­бежчиками в течение нескольких дней³³⁴. Лубянку трясло от ре­форм, летели головы, ломались судьбы. А наш «манделыитамовед в рясе» до сих пор (2008 г.) машет кадилом на приходе в столице «одной неназванной страны» Северной Европы. (По крылатому вы­ражению Святейшего Патриарха Алексия II — «требоисправители и кадиломахатели»). В этой стране есть своя Автономная право­славная Церковь, и клирики обеих юрисдикции часто встречаются на приемах, празднествах, конференциях. Как рассказывали неко­торые «автономные», наш «литературовед» давал им понять: «Ре­бята! Не Москва ль за нами?». Но не в стихах, а в прозе.

— Советую с нами дружить. Будут проблемы — мы поможем.

Имея в виду его папашу, вспоминаю классическое: «Яблочко от яблоньки... ». Но не будем так строго их судить, ведь они — жертвы коммунистического режима. Виноваты «вредные гены»: Геннадий Зюганов и Геннадий Селезнев...

Затрагивая тему отношений к властям, владыка часто цитиро­вал слова апостола Павла: «Будьте мудры, как змии, и просты, как голуби» (Мф. 10,16). А некоторые клирики из его тогдашнего окру­жения простодушно развивали тему — ведь Сам Христос говорил: «Стяжите друзей от мамоны неправды» (Лк. 16, 9). Впрочем, от самого владыки ссылку на эти слова мне слышать не приходилось.

Не нам судить о тех временах; можно лишь сопоставить сказан­ное (безоценочно) со словами папы римского Пия XI. Комменти­руя заключение Латеранского соглашения (1929 г.) с Муссолини, он заметил: «Для блага Церкви я готов заключить договор даже с диаволом». Как оценивать, к примеру, действия сельской учи­тельницы на оккупированной немцами территории, когда она шла в гебитскомиссариат просить дрова для замерзающей школы? И ей — без разницы, что гебитскомиссариат, что гэбистский комисса­риат, — лишь бы спасти детей. Так и владыка неизбежные контакты с КГБ характеризовал как «та1ит песе53п.а1<15» (необходимое зло).

В нацистской Германии простые бедные люди воспринимали социальную помощь как личное благодеяние Гитлера. Районный нацистский руководитель приводил рассказ о благодарности одной

женщины: «Мы были коммунистами. Но когда ты четыре года остаешься безработным, то становишься радикалом. Уже два г. мой муж: работает. Посмотрите, теперь фотография Фюрера ви­сит в нашей когда-то коммунистической лачуге, и под этой фо­тографией я научила свою девочку молитве «Отче наш». Я, ко­торая рассталась с Церковью в 1932 году. Каждый день моя дочка произносит «Отче наш» перед Фюрером, потому что он дает нам насущный кусок хлеба»³³⁵.

Моя первая поездка за границу в составе церковной молодежной группы состоялась в 1977 г. «Страной назначения» была Финлян­дия—какая-никакая, а все же «капстрана». Времена были что ни на есть «застойные», «маразм крепчал». Зная, что в составе группы обязательно будет «тайное ухо», владыка предупредил: «В Хель­синки есть большой книжный магазин. В русский отдел не заходи! Первая поездка может оказаться последней!».

Вняв дельному совету, русский отдел, с его «антисоветчиной», я посетил с предосторожностью, чтобы не увидели свои. Но «тайное ухо» (игумен из Одесской духовной семинарии) все же сработа­ло, но топорно. Через некоторое время после поездки мы гуляли с владыкой по лаврскому саду, без «прослушки». На всякий случай понизив голос, владыка сказал: «Говорят, что во время поездки ты якобы злоупотреблял спиртным. Там очень смеялись... ».

Прошли годы, и до меня дошли слухи о судьбе «игумена-фанта­ста»: спился... «Жидкая валюта» играла большую роль в опера­тивно-сыскной деятельности. Бывший главный чекист страны Ни­колай Ковалев, занимавший главный кабинет на Лубянке с 1996 по 1998 гг., свидетельствовал о катастрофической дисквалифика­ции оперсостава всех спецслужб. Но разложение началось еще в советские времена.

Областная контора КГБ срочно потребовала от новичка от­чет по резидентуре, агентуре, доверенным лицам и содержате­лям явочных квартир. Ничего лучше местного алкоголика Липки-на по кличке Санька-Костыль лейтенант госбезопасности найти не смог. В случае «успешной реализации особо ценных донесений» Липкину было обещано разовое денежное вознаграждение, эквива­лентное трем бутылкам «Столичной» емкостью 0,5 литра по цене 3 рубля 62 копейки каждая.

Воодушевленный такой перспективой, Санька-Костыль бума­гу о добровольном сотрудничестве подмахнул. Своим грозным агентурным псевдонимом «Разящий» возгордился. И принялся на-

стойчиво выспрашивать у местных мужиков про их антисовет­ские замыслы. Соблазняя «диверсантов»... третьей долей «пре­мии в стеклотаре». Кончилось все трагически: после его нелепых безграмотных «донесений» ему отказали от «должности», кото­рой он, оказывается, очень гордился³³⁶.

Еще одна заграничная поездка в составе православной моло­дежной делегации. Через день после возвращения в город на Неве один из «заангажированных» коллег подходит с вопросом: «Слу­шай, Августин! Что бы написать о тебе плохого?».

—Напиши, что я настаивал на строгом выполнении программы визита и ругал тех, кто опаздывал.

—Так-то оно так, но этого мало!

И, отходя, задумчиво чешет затылок.

А с другим «подсадным» подобный разговор состоялся только через двадцать с лишним лет. Пробыв короткое время преподавате­лем в семинарии, скромный иеромонах был взят в ОВЦС и отправ­лен на заграничный приход. Прошли годы, клирик бьш отозван на родину, и вот — неожиданная встреча в лаврском саду. Вспомнили годы застоя, и «долгосрочника» потянуло на откровенность.

— Да, тяжелые были времена! Ведь сколько гадостей мы с тобой
должны были писать друг на друга!

И слышит в ответ: «Извини, но я о тебе гадостей не писал!».

В Одессе это называлось «бричка». Допустим, прохожему «при­спичило» на Дерибасовской. Он пристроился за бричкой, «процесс пошел». Но тут лошадь тронулась, бричка скрылась за углом, и вот уже «с него смеется вся Одесса».

Его бывший однокашник как-то рассказал, что однажды с этим «источником» приключилась забавная история. Шел он как-то на конспиративную квартиру для встречи с «кумом». И, войдя в подъ­езд, столкнулся там с другим «источником»-однокурсником. (По­чти по курсу истмата: «Два источника — две составные части марк­сизма».) Тот тоже шел «сливать компромат». Немая сцена, как в последнем акте «Ревизора». Оба «композитора» писали оперу, но опера переклинило «после вчерашнего», и опер вызвал «на кон­такт» сразу обоих...

Эпизод из польской кинокомедии середины 1960-х годов. Вой­на, Варшава под немецкой оккупацией. Подпольщик, переодетый в женскую одежду, поднимается по лестнице, направляясь на яв­ку к связному. Навстречу сосед; приподнимает шляпу: «Добрый Эенъ, пан конспиратор!».

Через лаврский садик владыка Никодим «прокачал» десятки людей, ведя с ними доверительные беседы. И ни один из них потом не был подвергнут преследованиям и гонениям за «разговорчики». Наоборот, митрополит часто предупреждал своих собеседников о тех, кого им следует остерегаться. Вспоминает протоиерей Игорь Мазур.

Райотдел КГБ, «курировавший» Ленинградскую духовную ака­демию, помещался по адресу Невский проспект, д. 176, в здании бывшего епархиального училища; там же был кинотеатр «Призыв». Студентов «призывали» повесткой в военкомат, находившийся в том же доме. Там их встречал «референт, что из органов». Студен­та Игоря Мазура вербовали в осведомители дважды: «У вас учатся иностранцы! Мы должны быть в курсе!..». Игорь отказывался дать подписку, и при встрече с владыкой Никодимом рассказал ему о своих напастях. После этого от «несознательного» отстали...

В начале 1970-х годов о. Игоря перевели со Смоленского клад­бища на Волковское. По окончании литургии он сказал прощальное слово и попросил прощения у прихожан и у сослужащих батюшек. Один из них здесь же, при всех, встал на колени и покаялся: «Про­сти, я подписал бумагу против тебя!».

Студентов ЛДА вербовали не только в военкомате, но и прямо в здании академии. Могли вызвать к паспортистке, а там комитетчик уже поджидает «объекта разработки». Протоиерея Бориса Безме-нова пытались «вербануть» в конце 1970-х. Но он твердо заявил: «Я от вас ушел сюда. А вы и здесь! Мне от вас ничего не надо! Оставьте меня в покое!». А потом рассказал о «контакте» ректо­ру, в его кабинете. Реакция была сдержанной (прослушка!): «Вас спросили, Вы ответили...».

Но не все могли отбиться от супостатов. Кого-то «прижима­ли на компромате», кого-то — обещанием «помочь в карьере». В смутные годы «андроповщины — черненковщины» один нахрапи­стый игумен, отиравшийся в академии, почти не скрывал своих «негласных контактов», и в ходе «доверительных бесед» с «кумом» он «сливал компромат» на своих собратьев. Однажды он должен был возглавить литургию в академическом храме, но прибежал в алтарь в последний момент, как часто с ним бывало, — «с бодуна». Облачаясь, он крикнул диакону: «Евангелие заложили?». (То есть отметили ли страницу с сегодняшним евангельским чтением?) Бу­дучи рядом, я громко посетовал: «Бедное Евангелие! И тебя здесь закладывают!».

Вокруг таких «нахрапистых» постепенно образовывался ваку­ум, с ними избегали общаться. Как известно, за литургией, во время пения «Символа веры», священники в алтаре у престола лобызают­ся со словами: «Христос посреде нас! — И есть и будет!». Один рез­коватый батюшка=«< заложник» так ответил «подсадному»: «Нет и не будет!». И вправду, — что сказать «меченому», если знаешь его подноготную? «Донос посреде нас»? А он в ответ: «И есть и бу­дет»? А «нахрапистого» за обедом я с издевкой похвалил: «Моло­дец! Твои хозяева довольны, — стал грамотным! Слово "донос" уже пишешь через "о"!»

Как только митрополит Никодим появлялся на Западе, почти вся пресса начинала писать, что он — полковник (или генерал) КГБ. Владыка весьма огорчался, что его повсюду отождествляют с со­ветской властью, с КГБ. Конечно, можно было бы сказать: подо­ждем, пока откроются архивы (лет, этак, через 50) и тогда обретем «момент истины». А пока можно привести слова Фэри фон Лили-енфельд, которая оценивает эту «дезу» с психологической точки зрения.

Иногда на Западе говорили: у части архиереев в России при­прятаны партбилеты. Между тем как раз этого-то и не было! Криптокоммунист в церковные иерархи не пошел бы. Только пред­ставьте себе, сколько пришлось бы ему для этого затратить уси­лий! Все время быть на виду, не иметь семьи, вести монашескую жизнь, помнить наизусть массу псалмов и других текстов, со­блюдать посты, простаивать в храме на ногах час за часом и т. д. Церковь предъявляла (и предъявляет) к кандидатам в свя­щенство и уж тем более в епископы такие высокие барьеры, что без подлинной, глубокой и жертвенной веры преодолеть их невоз­можно!^⁷

Но был ли митрополит Никодим «связан с КГБ»? И такая фор­мулировка тоже заведомо неточная. В ту эпоху тайная полиция пронизывала все слои общества, в том числе и церковные. При Ан­дропове было создано «5-е управление КГБ по борьбе с идеологи­ческими диверсиями». Православие было одной из них, поскольку размывало основы режима, воздвигнутого на песке. «Шестерки из пятерки» собирали компромат на духовенство, вербовали в осведо­мители. Это была рутинная, вялотекущая деятельность; в ОВЦС был кабинет «референта», и все знали, что он «оттуда». Такой же «референт» сидел в академии, его кабинет соседствовал с митро­поличьим (удобно для прослушивания). Подобный чекист присут-

ствовал практически в каждом крупном НИИ, а в оборонке он воз­главлял «1-й отдел». «Особисты» контролировали армию; в ель­цинскую эпоху их оттуда убрали, при Путине снова вернули. Все предельно ясно и открыто.

Как это ни странно, в армии «ЧК сменила ЦК» при «перестро­ечном Горби».

Коммунистическая партия Советского Союза. Центральный Комитет.

Совершенно секретно. Особая папка. Лично. №П 150/16.

Т. т. Горбачеву, Рыжкову, Чебрикову, Язову, Крючкову, Лизи-чеву, Павлову А., Смиртюкову.

Выписка из протокола № 150 заседания Политбюро ЦК КПСС от 15 марта 1989 года. Вопрос Министерства обороны СССР и Комитета государственной безопасности СССР. (О введении в политических органах Советской Армии и Военно-Морского фло­та дополнительных должностей инструкторов по организацион­но-партийной работе и замещении их офицерами КГБ СССР).

1. Принять предложение Главного политического управления
Советской Армии и Военно-Морского флота и Комитета государ­
ственной безопасности СССР о введении в политических органах
Советской Армии и Военно-Морского флота за счет штатной
численности КГБ СССР 32 должностей инструкторов по орга-
низацонно-партийной работе.

2. Установить, что должности, вводимые в соответствии с
пунктом 1 настоящего постановления, замещаются офицерами
органов государственной безопасности с зачислением их в дей­
ствующий резерв КГБ СССР.

Секретарь ЦК³³⁸ В те годы «референтов» не было, пожалуй, только при банно-прачечных комбинатах; там их функции исполняли парторги.

Такие «референты» назывались офицерами «действующего ре­зерва». Это были кадровые офицеры КГБ, которые либо откры­то работали под другими «крышами», либо имели профессию-при­крытие. Скажем, должности заместителей директоров научно-исследовательских институтов «по режиму» и проректоров «по работе с иностранцами» в высших учебных заведениях, трудились переводчиками, швейцарами интуристовских отелей, инженера­ми автоматических телефонных станций, журналистами. Зар­плату они получали в тех же кассах, где и их цивильные коллеги а КГБ выплачивало им разницу между окладом сотрудника Ко-

митпета, надбавкой за звание и выслугу лет и теми деньгами, как правило, меньшими, кои они имели согласно штатному расписа-

нию своей «крыши»

После августовского путча Лубянка произвела «рокировку в длинную сторону». 27 декабря 1991 г. первый заместитель то­гдашнего шефа КГБ Анатолий Олейников в своем письме в комис­сию Верховного Совета России сообщил, что «в связи с реоргани­зацией органов госбезопасности действующий резерв КГБ СССР упразднен».

Это правда. Неправда состояла в том, что, где чекисты ра­ботали под «крышами», там в большинстве своем и продолжали трудиться, только в официальных комитетских бумажках они стали именоваться по-другому — «прикомандированные»**⁰.

В отчете Совета по делам религий за 1974 г. говорилось пря­мо и откровенно: «Ни одно рукоположение во епископы, ни одно перемещение не проходит без тщательной проверки кандидатур от­ветственными сотрудниками Совета в тесной связи с уполномочен­ными, местными органами и соответствующими заинтересован­ными организациями»²*¹. Что такое «заинтересованные организа­ции» — разъяснять не надо. Как пел Высоцкий, «я знал, что мной интересуются, но, впрочем, я пренебрегал».

В том же отчете Совета по делам религий тогдашние правящие архиереи условно разделены на три группы. «Первая — правящие архиереи, которые и на словах и на деле подтверждают не только лояльность, но и патриотичность к социалистическому обществу, строго соблюдая законы о культах и в этом же духе воспитыва­ют приходское духовенство, верующих, реально сознают, что наше государство не заинтересовано в возвышении роли религии и церк­ви в обществе и, понимая это, не проявляют особенной активности в расширении влияния православия среди населения. К ним мож­но отнести: Патриарха Пимена... »; далее следуют имена митропо­литов и архиепископов, но среди них имя митрополита Никодима отсутствует³⁴².

Он зачислен во вторую группу, куда вошли «правящие архи­ереи, которые стоят на лояльных позициях к государству, пра­вильно относятся к законам о культах и соблюдают их, но в сво­ей повседневной административной и идеологической деятельности стремятся к активизации служителей культа и церковного актива, выступают за повышение роли церкви в личной, семейной и обще­ственной жизни с помощью модернизированных или традиционных

концепций, взглядов и действий, подбирают на священнические должности молодежь, ретивых ревнителей православного благоче­стия. В их числе митрополиты — Ленинградский Никодим... »³⁴³

Давний друг Русской православной Церкви (МП) Фэри фон Лилиенфельд (Вера Георгиевна) отвечает на «каверзный» вопрос о митрополите Никодиме: «Он, конечно, хотел добра Церкви, но средства, к которым прибегал, не были безупречными».

«Может быть. Вероятно, он имел свои особые связи с властями и умел их использовать. Тут непросто найти правильную границу. Когда я впоследствии говорила на сию щекотливую тему с молоды­ми православными иереями, вскоре после смерти митрополита, то не раз слышала примерно следующее: лучше иметь архиерея, ко­торый не допускает у себя в епархии массового закрытия храмов, пусть и неприглядными методами, чем такого, который хранит чи­стоту риз, но остается почти без церквей.

Это то же самое, что с нашим бывшим президентом консисто­рии (Консистория — высший совет Земельной Церкви в Германии. Его можно уподобить синоду РПЦ) Манфредом Штольпе (8*о1ре), высшим церковным юристом времен ГДР (он был членом Церкви земли Берлин-Бранденбург). Его постоянно обвиняют в том, что он сотрудничал со Штази. У нас тогда епископ не был обязан всту­пать в прямой контакт с властями — все переговоры и обращения находились в руках церковных юристов. Соответственно церков­ным юристам приходилось общаться с представителями властей, даже если последние и были нашпигованы сексотами. Так вот те­перь Штольпе бросают упрек в сотрудничестве со Штази; Штольпе же резонно отвечает: он не сотрудничал, а вступал в переговоры. Вести переговоры и быть коллаборантом — не одно и то же. Ему удавалось освобождать диссидентов из тюрем — разве это коллабо­рационизм? Если бы он добивался выгод лично для себя или прино­сил ущерб Церкви, — это был бы настоящий коллаборационизм. Вот он, как бы желая блага, говорит тому или другому государствен­ному чиновнику: "Послушайтесь доброго совета. Отпустите N. N. Что вы держите его в тюрьме? Это только вредит престижу ГДР". Предположим, власти быстро освобождают человека, за которого ходатайствовал Штольпе, — разве это коллаборационизм? Мы все­гда питали доверие к Штольпе: у него был свой подход к властям, приводивший к благу. Он умел ловко добиться, предположим, раз­решения на проведение определенного "сомнительного" церковного мероприятия.

Точно так же и с митрополитом Никодимом. Во время его пребывания на Ленинградской кафедре не была закрыта ни одна церковь!»³⁴⁴

После 1991 г. покаялся бывший второй заместитель председа­теля ОВЦС — архиепископ Хризостом (Мартишкин; ныне — Вилен-ский и Литовский) — в том, что в свое время имел контакты с КГБ. Он даже раскрыл свой агентурный псевдоним — «Реставратор». (В молодости, до принятия сана, он действительно работал реставра­тором.) Но ему это было положено по должности, поскольку он отвечал за приезды в страну иностранных церковных деятелей. Оформление виз, программа пребывания гостей, разрешение на по­сещение других городов (было и такое!), — все это замыкала на себя Лубянка.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: