Ректор Ленинградской духовной академии 1 глава

В1963 г. о. Михаилу было суждено пережить потерю своей вер­ной супруги и спутницы, которая многие годы была его другом и помощником. О. Михаил перенес смерть своей жены, как и подобает настоящему христианину, с верой и надеждой на милость Божию. В 1964 г. он заочно окончил Санкт-Петербургскую духовную акаде­мию и защитил курсовую работу, за которую был удостоен ученой степени кандидата богословия. Тема работы: «Состояние римско-католической экклезиологии к началу работы Второго Ватикан­ского собора». «Идея написания работы на такую тему возникла в связи с тем, что я всю жизнь очень люблю Западную Церковь, ее историю, — вспоминал владыка Михаил. — Я с юных лет много занимался тем, что связывает нашу Церковь с Западной».

К этому времени о. Михаил был в поле зрения митрополита Ни-кодима, который решил обратить его таланты на пользу богослов­ский науки. В том же 1964 г. о. Михаил был оставлен при академии преподавателем латинского языка, истории и разбора западных ис­поведаний. В начале 1966 г. протоиерею Михаилу Мудьюгину было присвоено звание доцента и, кроме того, он был назначен дека-

ном вновь организованного при академии африканского факульте­та христианской молодежи.

Указом Святейшего патриарха Алексия I от 13 октября 1966 г. доцент протоиерей Михаил Мудьюгин был назначен на должность ректора Санкт-Петербургских духовных школ. 31 октября того же года он принял иноческий постриг с сохранением прежнего име­ни Михаил, а за Божественной литургией в день празднования в честь Казанской иконы Божией Матери, 4 ноября, в Князь-Влади­мирском соборе Петербурга митрополит Никодим возвел его в сан архимандрита. Хиротония архимандрита Михаила во епископа бы­ла совершена 6 ноября, в воскресенье, за Божественной литургией в Троицком соборе Александро-Невской Лавры, куда когда-то, еще ребенком, он был впервые приведен своей благочестивой матерью.

Однако ректорство новопосвященного епископа продлилось недолго. Ведь вплоть до конца 1980-х годов атеистические власти действовали довольно изощренно. Студент среднего уровня, окон­чивший всего лишь семинарию, но «друживший с кесарем», мог получить место священника, а то и настоятеля в городском кафед­ральном соборе. Дескать, пусть такой середнячок проповедует, а местный интеллигент, зайдя случайно в собор, услышит в пропо­веди, что «мы спасемся, если чаще ложитъ поклоны». И сделает вывод: вот их уровень! Если уж в центре держат такого, то что представляют собой деревенские! А вот в село-то как раз и загоняли «высоколобых», которые не шли «на контакт с органами». Вспом­ним: о. Александр Мень, автор многотомных трудов, не допускался до Москвы, служил за «чертой оседлости», и был ликвидирован в 1990 г. за несколько десятков километров от Первопрестольной...

Вот один эпизод, характеризующий ту атмосферу. В академи­ческой кухне был установлен новый котел, и владыка, будучи в душе теплотехником, досконально исследовал его. Тогдашняя за­ведующая столовой — продукт советской эпохи, — пыталась воспро­тивиться появлению «постороннего лица на территории вверенного ей пищеблока». Но когда владыка объявил, что он намерен освя­тить котел, завшу-атеистку чуть не хватил удар. Посыпались доно­сы уполномоченному, но, несмотря на это, владыка совершил чи-нопоследование. А вскоре ему пришлось готовиться к отъезду в Астрахань.

Астрахань

Это было время, когда Церковь пыталась обновить постепен­но стареющий епископат. Поэтому уже 30 июля 1968 г. решением Святейшего патриарха и Священного синода преосвященный рек­тор Михаил, епископ Тихвинский, был назначен на кафедру —он стал епископом Астраханским и Енотаевским. Это выглядело как повышение: с должности викария — правящим архиереем. Но для такого высокообразованного архипастыря перевод из богословского центра в глубинку был ударом по научному самолюбию.

Битый-перебитый советскими властями, он должен был ограни­чиваться в своей деятельности чисто церковными рамками. Ведь некоторые его предшественники по кафедре стали жертвами ком­мунистического террора.

8 февраля 1919 г. был издан указ патриарха Тихона и Сино­да архиепископу Астраханскому Митрофану (Краснопольскому) о прославлении святых мощей убиенного святителя Иосифа в день его памяти 11/24 мая — в ответ на ходатайство епархии⁴⁶⁶. А в марте того же 1919 г. в Астрахани происходит забастовка рабочих. Очевидцы свидетельствовали, что эта забастовка была затоплена в крови рабочих. Десятитысячный митинг мирно обсуждавших свое тяжелое материальное положение рабочих был оцеплен пулеметчи­ками, матросами и «гранатчиками». После отказа рабочих разой­тись был дан залп из винтовок. Затем затрещали пулеметы, направ­ленные в плотную массу участников митинга, и с оглушительным треском начали рваться ручные гранаты.

Митинг дрогнул и затих. За пулеметной трескотней не было слышно ни стонов раненых, ни предсмертных криков умиравших. Город обезлюдел; кто бежал, кто спрятался. Из рабочих рядов бы­ло выхвачено не менее двух тысяч жертв. Этим была закончена первая часть астраханской трагедии.

Вторая, еще более ужасная, началась 12-го марта. Часть рабо­чих была взята «победителями» в плен и размещена по шести ко­мендатурам, по баркам и пароходам. Среди судов своими ужасами «прославился» пароход «Гоголь». В центр полетели телеграммы о «восстании». Председатель Реввоенсовета республики Лев Троцкий дал в ответ краткую телеграмму: «Расправиться беспощадно». И участь несчастных пленных рабочих была решена. Кровавое безу­мие царило на суше и на воде.

В подвалах чрезвычайных комендатур и просто на дворах рас-

стреливали. С пароходов и барж бросали прямо в Волгу. Некото­рым несчастным привязывали камни на шею. Некоторым вязали руки и ноги и бросали с борта. Один из рабочих, оставшийся неза­меченным в трюме, где-то около машины и оставшийся в живых, рассказывал, что в одну ночь с парохода «Гоголь» было сброшено около ста восьмидесяти человек. А в городе в чрезвычайных ко­мендатурах было так много расстрелянных, что их едва успевали свозить ночами на кладбище, где они грудами сваливались под ви­дом «тифозных».

Чрезвычайный комендант Чугунов издал распоряжение, кото­рым под угрозой расстрела запрещалось «растеривание» трупов по дороге к кладбищу. Почти каждое утро вставшие астраханцы нахо­дили на улицах полураздетых, залитых кровью застреленных рабо­чих. И от трупа к трупу, при свете утра живые разыскивали своих мертвецов.

13-го и 14-го марта расстреливали по-прежнему только одних рабочих. Но потом власти, должно быть, спохватились. Ведь нель­зя было даже свалить вину за расстрелы на восставшую «буржуа­зию». И власти решили, что «лучше поздно, чем никогда». Чтобы хоть чем-нибудь замаскировать наготу расправы с астраханскими рабочими, решили взять первых попавших под руку «буржуев» и расправиться с ними по очень простой схеме: брать каждого до­мовладельца, рыбопромышленника, владельца мелкой торговли и расстреливать...

К 15 марта едва ли было можно найти хоть один дом, где бы не оплакивали отца, брата, мужа. В некоторых домах исчезло по несколько человек.

Точную цифру расстрелянных можно было бы восстановить опросом жителей Астрахани. Сначала называли цифру две тыся­чи. Потом три... Потом власти стали публиковать сотнями списки расстрелянных «буржуев». К началу апреля называли четыре ты­сячи жертв. А репрессии все не стихали. Власть решила, очевидно, отомстить рабочим Астрахани за все забастовки —и за тульские, и за брянские, и за петроградские, которые волной прокатились в марте 1919 г. Только к концу апреля расстрелы начали стихать.

Жуткую картину представляла собой Астрахань в то время. На улицах — полное безлюдье. В домах потоки слез. Заборы, витрины и окна правительственных учреждений были заклеены приказами,

приказами и приказами.

Но владыке Михаилу в его проповедях нельзя было даже заи-

каться об этой трагедии. Считалось, что он об этом не знает. «Бра­ли» тех, кто не мог не знать. Так, в 1929 г. был арестован епископ Астраханский Филипп (Ставицкий), член Собора 1917-1918 гг.

Однако владыка Михаил проявлял себя как талантливый про­поведник-апологет, что в те годы раздражало разных «Григориев Семеновичей». Вот слова владыки на вопрос о том, что является главным в работе пастыря:

«Проповедь Слова Божьего. Исторически в России это не все­гда исполнялось хорошо. В дореволюционное время, чтобы про­изнести проповедь, священник должен был испросить разрешения благочинного и прислать ему текст проповеди. Начальство могло глянуть на такую инициативу косо —ну, словом, хлопот столько, что священник махнет рукой и промолчит. Проповедовали только епископы, иногда, и в гораздо меньшей степени — благочинные. Из простых священников — только особенно горящие верой, а таких было не так много. В советское время тоже никто не запрещал про­поведовать. Прямого запрета не существовало. Но бывали случаи, когда священник проповедовал, а в сторонке стоял человек и все его слова записывал. Посещая по необходимости Совет по делам религий, я видел у уполномоченного подобные записи моих про­поведей. Меня спрашивали: говорил ли я то-то и то-то? Но этих государственных чиновников интересовали только те места, где, по их мнению, я выходил за рамки церковной проповеди и говорил что-то злободневное».

По оценке Совета по делам религий владыка Михаил числился в самой «плохой», с точки зрения властей, третьей группе. Вот что говорилось о нем в отчете Совета за 1974 г.

Некоторые служители культа проявляют недовольство по­ложением Церкви в СССР и высказываются за расширение уча­стия церковников в общественно-политической жизни страны. Так, уполномоченный по Астраханской области тов. Мукорин со­общает: «Епископ Михаил поддерживает мнение экстремист­ских церковных элементов в том, что наступило время изме­нить статьи Конституции СССР в плане расширения прав ре­лигиозных организаций, которые следовало бы в избирательных правах приравнять к другим общественным организациям стра­ны — дать право выдвигать своих кандидатов в депутаты Сове­тов всех звеньев. По мнению епископа, представители церквей в Советах могли бы успешно осуществлять потребности нашего государства.

Епископ болезненно воспринял постановление Поместного со­бора о предоставлении религиозным обществам права самостоя­тельно решать организационные и финансово-хозяйственные во­просы».

Астраханский епископ Михаил не только высказывается за расширение прав церкви, духовенства, но и действует. За послед­нее время Совету стали известны неблаговидные поступки епи­скопа по отношению к бывшему уполномоченному по Астрахан­ской области тов. Комиссарову В. А., должностным лицам мест­ных органов власти, неугодным ему членам исполорганов религи­озных объединений. Так, в конце 1974 ^г- епископ Михаил предста­вил в Совет «рапорт», в котором стремился всячески принизить нового уполномоченного по Астраханской области тов. Мукорина, скомпрометировать его в глазах руководства Совета. В связи с этим тов. Мукорину В. М. было предложено дать объяснение по существу письма епископа. В своем ответе уполномоченный нам писал:

«Епископ Михаил, видимо по своему складу характера и мании величия, допускает грубые и огульные обвинения государственных органов в их якобы нарушениях законодательства о культах и Со­ветской Конституции, тон его письменных обращений, как впро­чем и тон настоящей жалобы высокомерный, что может при­вести, о чем меня уведомил облисполком, к постановке вопроса о нежелательности пребывания епископа в Астраханской обла­сти».

В указанном письме и информационном отчете за 1974 ^г- упол­номоченный Совета тов. Мукорин В. М. дал аргументированный отпор неправомерным притязаниям епископа и его вольного тол­кования законодательства о культах⁴⁶⁸.

Лучшей характеристики не придумаешь...

Будучи маститым архиереем, владыка сохранил детское воспри­ятие мира. Рассказывают, что в Астрахани он как-то осознал, что никогда в жизни не ездил верхом на лошади. Отправляться куда-то в деревню, частным образом, у него не было времени. А если владыка не идет к лошади... И вот в один прекрасный день те прихожане, что задержались в храме после богослужения, могли со­зерцать необычную картину. Дюжий конюх поддерживает лошадь под уздцы, чтобы она с испуга не понесла, а на ней, держась за поводья, восседает правящий архиерей. Объехав вокруг храма по

церковному двору, довольный владыка слезает с каурой: сбылась мечта детства!

С 1968 г. владыка Михаил — епископ Астраханский и Енотаев-ский. Приходов в епархии было немного, и архипастырь мог за­ниматься в часы досуга научной работой. Он продолжал препо­давательскую деятельность в Санкт-Петербургских Духовных ака­демии и семинарии, приезжая читать лекции из Астрахани, напе­чатал ряд статей в «Журнале Московской Патриархии» и других очень немногих существовавших тогда религиозных печатных из­даниях. Решением ученого совета Санкт-Петербургских духовных академии и семинарии от 27 августа 1970 г. Преосвященному епи­скопу Михаилу была утверждена тема магистерской диссертации: «Учение о личном спасении по Священному Писанию и Преданию Православной Церкви». А 13 июня 1972 г. епископу Михаилу (Му-дьюгину) после защиты диссертации была присвоена ученая сте­пень магистра богословия.

С мая 1972 г. владыка Михаил был членом Комиссии Священ­ного синода по вопросам христианского единства и межцерков­ных сношений, позднее Синодальной богословской комиссии. Автор этих строк в течение ряда лет имел счастье встречаться с владыкой Михаилом на заседаниях Комиссии Священного синода по вопро­сам христианского единства. Однако в 1978 г. скончался ее предсе­датель — митрополит Ленинградский и Новгородский Никодим, по­сле чего бразды правления были переданы известному церковному иерарху, «харизматическому лидеру» — митрополиту Киевскому и Галицкому Филарету (Денисенко; ныне — небезызвестный «схизма­тический лидер» —монах Филарет).

Многие члены комиссии почувствовали, как резко снизился уро­вень дискуссий, ведшихся при участии нового председателя. Вот типичный ход одного из заседаний. Обсуждается вопрос о богослов­ских собеседованиях с римокатоликами. Членами комиссии сказано много дельного, не без критики, но замечания и предложения кон­структивны. Подводя итог, председатель изрекает: «А вообще, что с ними обсуждать? Вот, возьмите у меня на Украине: кто служил в дивизии СС "Галичина"? Униаты! Кто такие бандеровцы и ка­ратели? Униаты! А вы говорите,— собеседования!» И так почти на каждом заседании, как заезженная пластинка. И неважно, что этих «полицаев» давно нет в живых, а сыновья и внуки за предков не отвечают...

Кстати, нынешняя УНА — УНСО на Львовщине — это пер-

воначально не Гитлер и не дивизия СС «Галичина». Пер­вые кадры «лесных партизан» готовились в КУНМЗ — Комму­нистическом университете национальных меньшинств Запада им. Ю. Мархлевского в Москве (филиал — в Ленинграде). Там с 1921 г. ковались кадры для подрывной борьбы с «панской Польшей», к которой с 18 марта 1921 г. по Рижскому миру с Советской Рос­сией отошла Галиция⁴⁶⁹.

То, что экзарх всея Украины — «агент влияния Антонов», тогда было известно лишь в узком кругу. Но кто именно его «зомбиру­ет», можно было догадаться. Среди молодых участников заседаний ходила шутка: «Что за комиссия, Создатель, когда повязан пред­седатель!». Во время одного из перерывов я как-то сказал владыке Михаилу, что называю «денисенковскую говорильню» «комисси­ей по противодействию христианскому единству». И владыка вос­кликнул: «Да что Вы говорите! И я ее точно так же называю!». И крепко сжал мне руку...

Одно из заседаний комиссии, работавшей в Новодевичьем мона­стыре, было особенно драматичным. Конец 1980-х —начало 1990-х годов... На Западной Украине явочным порядком возобновили свою деятельность униаты. Митрополит Филарет в официальных заявлениях, по наводке «киевской Лубянки», упрямо повторял, что на Украине нет униатской проблемы. Полное выпадение из реальности... Заседание прерывает секретарь епархии: митропо­лита Филарета просят срочно пройти к телефону — Львов на свя­зи. Проходит полчаса; председатель возвращается с изменившимся лицом и сообщает: «Униаты захватывают кафедральный собор!». И, желая разрядить эмоции, с раздражением бросает протоиерею Василию Стойкову, профессору ЛДА: «Это вы их у себя так воспи­тываете!» На что о. Василий спокойно отвечает: «Простите, влады­ка, а кто их к нам направляет?» Владыка Михаил при этом хранил молчание, но было ясно, на чьей стороне его симпатии...

Справка. На протяжении послевоенных десятилетий боль­шинство абитуриентов, желавших поступить в Ленинградскую духовную семинарию, приезжало из Волыни (Ровно) и Галиции (Львов). Оно и понятно: эти земли были включены в состав СССР только после Великой Отечественной войны, и там не бы­ло массового закрытия храмов, как в советской России в 1920-1930-х годов. Во время экзаменов члены приемной комиссии со­ставляли список по двум «разрядам»: в одной колонке — «западен-цы», в другой — все остальные. И при конкурсном отборе преиму-

щество давалось «восточной» графе. Так, троечник, скажем, из Ярославской или Псковской областей, имел больше шансов при за­числении, нежели отличник из Ивано-Франковска или Тернополя. И, тем не менее, процент «потенциальных униатов» в семинарии все равно был велик.

В 1995 г. была издана книга архиепископа Михаила «Русская православная Церковность». В ней он изложил свой взгляд на «уни­атский вопрос».

«Львовский Собор Русской Церкви 1946 г., под давлением со­ветской власти принял поистине чудовищное решение о внезап­ной ликвидации униатства, т. е. об уничтожении Церкви, уже в течение многих веков не имевшей даже канонического обще­ния с Русской Православной Церковью и вдруг оказавшейся в нее насильственно включенной! Последствия такого силового «реше­ния» конфессиональной проблемы хорошо известны: команда из Москвы не превратила униатов в православных — наоборот, пять­десят лет насильственного «воссоединения» были годами резкого усиления в Западной Украине, а отчасти и в Белоруссии прокато­лических настроений. Униаты же, до Львовский "унии наоборот" считавшие себя по характеру богослужения и по укладу церков­ной жизни близкими к Православию, круто развернулись в сторо­ну Римско-Католической Церкви. Перемена эта проявилась в уси­лении конфессиональной розни, которая, в свою очередь, вызвала множество насильственных действий, недопустимых для людей, считающих себя христианами™.

В то же время владыка Михаил с благословения священнонача­лия Русской православной Церкви активнейшим образом включил­ся практически во все межхристианские инициативы Церкви. Вла­дея несколькими языками (особенно его отличало блестящее знание немецкого языка и латыни, изучением которой он занимался само­стоятельно с одиннадцатилетнего возраста), владыка Михаил легко вел любую богословскую дискуссию. На протяжении многих лет он вносил исключительный по ценности вклад в официальные двусто­ронние богословские собеседования Русской православной Церкви с евангелическими Церквами в Германии (ФРГ), Союзом еванге­лических церквей в ГДР, с Евангелическо-Лютеранской церковью Финляндии и с Церквами реформатского исповедания.

Владыка Михаил принял участие и во второй встрече «Де-брецен-1Ь представителей православных и реформатских Церквей (октябрь 1976 г., Ленинградская духовная академия) На этом бого-

словском собеседовании он сделал доклад на тему: «Евхаристия по учению Православной церкви»⁴⁷¹.

Автору этих строк довелось присутствовать на этом собеседо­вании. Сейчас уже трудно восстановить в памяти содержание хода заседаний. Однако вспоминается колоритная картина: в актовом зале академии, за П-образным столом восседают члены русской делегации. Самые маститые из них — убеленные сединами влады­ка Михаил и профессор-протоиерей Ливерий Воронов (митрополит Никодим, незадолго до этого перенесший очередной инфаркт, ле­жал на одре в своих покоях и следил за ходом собеседования по трансляции). Каждый из них — блестящий специалист в области догматического богословия и церковной истории. По возрасту — по­чти ровесники (1912 и 1914 гг. рожд.) Оба в прошлом— «технари»: один теплотехник, другой химик. Оба— «старые лагерные волки»: сидели при Сталине, о. Ливерий провел десять лет в Норильске. Оба чувствуют себя лидерами, авторитетами. И малейшее разно­гласие по вероучительному вопросу ведет к пикировке и эмоцио­нальному взрыву. А голландские и швейцарские кальвинисты, как «сытые вольняшки», с изумлением взирают на «разборку» русских богословов, не подозревая, что у обоих изломанные судьбы, иска­леченная психика и перекрученные нервы... А потом, надувшись, как дети, они сидят, отвернувшись друг от друга и подперев рукой щеку. И все это — на фоне боковой стены актового зала с ритуаль­ным по тем временам портретом Ленина...

В деятельности целого ряда архиереев того времени имел место некий «дуализм». Активно участвуя в международной церковной жизни, отстаивая честь русского богословия на многочисленных собеседованиях, симпозиумах, они вносили определенный вклад в укрепление связей между тогдашним Советским Союзом и стра­нами Запада. С этой точки зрения «Старая площадь» была ими довольна (есть, мол, у нас и такие). Но у себя в епархии они были вынуждены терпеть мелочные придирки и ограничения со стороны местных уполномоченных. А в руках уполномоченных были такие сильные рычаги власти, как прописка и регистрация.

В июле 1923 г. патриарх Тихон категорически отказался от принципа регистрации священнослужителей и церковных общин, от согласования (уже в то время государство пыталось навязать Церкви такие отношения) с властью назначения епископов и от каких бы то ни было мероприятий, которые допускали бы вмеша­тельство государства во внутренние дела Церкви.

Активный и решительный протест Церкви в 1923 г. показал ничтожность всяких *регистрационных удостоверений» и про­чих канцелярских бумаг, которые гипнотизируют трусов и слабо­вольных. Регистрационная государственная политика в результа­те дружного отпора кончилась полным провалом: народные мас­сы, объединившиеся вокруг патриарха Тихона, не обращали вни­мания на все официальные циркуляры, разъяснения и инструкции, и с этой мощной народной волной протеста власти не могли ни­чего сделать. Но это — в 1920-х. А в 1960-е Церковь должна была считаться с «госконтролем».

В 1932 г. в Советском Союзе вводятся паспорта. В томе Совет­ской Энциклопедии, вышедшем в 1930 г., еще можно было про­честь: «Паспортная система была важным орудием полицейского воздействия и налоговой политики в так называемом полицейском государстве. Паспортная система действовала в дореволюционной России. Советское право не знает паспортной системы». Два года спустя оно ее узнало. Причем паспорта выдавались только жите­лям городов, крестьяне были их лишены, а тем самым закреплены в колхозах.

Приходилось ублажать «государево око» из архиерейских «фон­дов». О тех «временах и нравах» вспоминает один из клириков ко­стромской епархии.

У меня был приятель — священник. Когда он ходил в Совет по делам религий (читай: филиал КГБ), то брал с собой саквояж с самыми изысканными спиртными напитками. Так вот, после него в тех отделах Совета делать было нечего — все были в стельку пьяные.

Допустим, возникла необходимость принять монаха в Свято-Духов монастырь, что в Вильнюсе. А для этого нужна пропис­ка. Милиция прописки не дает. Тогда в епархиальном управлении устраивалась грандиозная пьянка, на которую приглашался соот­ветствующий «чин». Потом под белы руки его выводили, сажа­ли в монастырский «ЗиМ», в багажник грузили осетрину, балык, несколько килограммов кофе. А через несколько дней мы получа­ли прописку. То же самое происходило при рукоположении, когда кто-то должен был стать священником⁴⁷².

В те годы бытовала такая шутка: что такое высшая степень опьянения?

— Уполномоченный. _ ?

— Упал намоченный...

Владыка Михаил был выше этих игр с «жариновыми», что об­рекало его на провинциальное житие— «далеко от Москвы»...

Вот одна история, случившаяся в те годы. Полночь. Врата храма открыты настежь, начинается торжественный пасхаль­ный крестный ход. Бородатые мужички-хоругвеносцы идут впе­реди, за ними хор и духовенство во главе с настоятелем собора. Один из певчих — могучий бас, ревностно следит, чтобы все во­круг было «благообразно и по чину». Заметив мужчину в кепке, стоящего в сторонке, бас подходит к нему и назидательно ро­кочет: «А кепочку, уважаемый, надо снять! Ведь несут крест, иконы, Евангелие!»

Но в ответ — никакой реакции. Тогда певчий снимает «ке-парь» с головы ослушника и всучивает ему в руки. Но это еще не все. Критически осмотрев бедолагу, «Шаляпин» продолжает: «А если мимо несут святыню, то надо перекреститься. Не уме­ешь — научим, не хочешь — заставим!». И, схватив упрямца за правую кисть, силой осеняет его крестным знамением. После че­го, довольный, догоняет хор и подхватывает: «Христос воскресе из мертвых...».

Процессия возвращается в храм. Певчие занимают места на клиросе. Из алтаря выходит бледный настоятель и обращается к басу дрожащим тенором: «Ты знаешь, кого перекрестил? Упол­номоченного!! Держи деньги на дорогу, с первым поездом уезжай из города и ближе, чем за две епархии устроиться в храм и не пытайся!».

Вологда

Конфликт с астраханским уполномоченным привел к тому, что владыка Михаил «впал в немилость», и опальному архиерею пред­стояло отправиться с теплого юга на холодный север. Правда, горь­кую «пилюлю» подсластили: 2 сентября 1977 г. распоряжением Святейшего патриарха Пимена и постановлением Священного си­нода владыка Михаил был возведен в сан архиепископа. Но в де­кабре 1979 г. он был перемещен в Вологду и стал архиепископом Вологодским и Великоустюжским. Причем повод для перемещения был избран «климатический».

Определение Священного синода от 27 декабря 1979 года.

Слушали: прошение Преосвященного архиепископа Вологодско­го и Великоустюжского Феодосия о перемещении его, по состоянию

здоровья и согласно рекомендации врачей, на кафедру с более теп­лым климатом.

Постановили: 1. Принимая во внимание болезненное состояние Преосвященного архиепископа Вологодского и Великоустюжского Феодосия и в связи с этим противопоказанность проживания в холодном климате, назначить его архиепископом Астраханским и Енотаевским.

2. Архиепископом Вологодским и Великоустюжским назначить Преосвященного архиепископа Астраханского и Енотаевского Ми­хаила, о чем и послать соответствующие указы⁴⁷³.

В те годы Вологодская кафедра была самой бедной: она насчи­тывала всего 17 приходов. В 1930-е годы некоторые вологодские архиереи, предшественники владыки Михаила, были репрессиро­ваны. В 1931 г. был арестован архиепископ Вологодский Амвросий (Смирнов), в 1936 г. — архиепископ Вологодский Стефан (Знами-ровский).

До революции только в одной Вологде на 18 тысяч жителей было 2 монастыря и 51 храм. Великий Устюг в свое время называли «городом храмов», «городом церквей». Владыка Михаил застал в обоих городах по одной действующей церкви.

С этого времени его кафедральным храмом был тот самый храм в честь Рождества Пресвятой Богородицы, в котором он стал свя­щенником и впервые самостоятельно совершил Божественную ли­тургию. Может быть, еще и поэтому ему всегда была так по-осо­бенному дорога эта северная русская земля, связи с которой он никогда не терял. Вспоминая его епископское служение на разных кафедрах, важно отметить, что при нем в эти сложные годы не был закрыт ни один храм.

Владыке часто приходилось бывать в Череповце. Он ездил туда на поезде как раз тем путем, по которому в 1919 г. еженедельно кур­сировал «Карательный поезд». До Москвы доходили устрашающие сведения о карательных экспедициях Особого Отдела ВЧК во главе с Кедровым в Вологде и других местах. Карательные экспедиции — это были еще новые формы как бы выездных сессий Особого отдела ВЧК. Кедров, попавший потом в сумасшедший дом, прославился своей исключительной жестокостью.

Карательный отряд поезда «Вологда— Череповец» состоял пре­имущественно из латышей и матросов. «Поезд» останавливался на какой-нибудь станции и по своему усмотрению или доносу начинал производить обыски, реквизиции, аресты и расстрелы⁴⁷⁴.

«Революционную сознательность» проявляла и «боевая подру­га» Кедрова — Ревекка Майзель, расстрелявшая собственноручно свыше 100 человек. В Вологде чета Кедровых жила в вагоне около станции. В вагонах происходили допросы, а около них расстрелы. При допросах Ревекка била по щекам обвиняемых, орала, стучала кулаками, исступленно и кратко отдавала приказы: «к расстрелу, к расстрелу, к стенке!»⁴⁷⁵.

То, что вологодская епархия была одним из самых «глухих уг­лов», отнюдь не гарантировало безмятежную жизнь. Первый секре­тарь райкома партии в Вологодской области вспоминал о собрании, на котором высокий партийный функционер обещал: «Товарищи! К 2000 г. коммунизм победит во всем мире! Вы должны быть готовы занять руководящие посты в Европе, Азии, Африке и Америке!»⁴⁷⁶.

Щупальца КГБ «доставали» владыку не только в Астрахани, но и на этой кафедре. В 1991 г. член Священного синода Русской православной Церкви митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл заявил, что в Церкви было немало лиц, сотрудничавших с КГБ. Это заявление и послужило основой разговора корреспонден­та еженедельника «Аргументы и факты» со священником костром­ской епархии о. Георгием Эделыптейном, в свое время служившим в вологодской епархии. Вот выдержки из этого интервью.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: