ЛЕНИНГРАДСКАЯ ДУХОВНАЯ АКАДЕМИЯ

Тактика «живого щита»

Как известно, Ленинградская духовная академия и семинария (ЛДАиС) была возрождена в 1946 г. Однако в конце 1950-х го­дов большой размах получила кампания по ее закрытию. Ренегат А. А. Осипов, читая лекцию в Кишиневе, похвалялся, что в Ле­нинградскую духовную академию на 40 вакансий поступило всего 16 человек, а к концу учебы осталось 8»⁴⁵¹.

Архиепископ Михаил (Мудьюгин) вспоминал: «Ежегодный при­ем в семинарию ограничивался согласованной с Советом по делам религий квотой, которая в 1960-е годы не превышала в Ленинграде 20, а в Москве 40 воспитанников; был год (кажется, 1964), когда в первый класс Ленинградской семинарии зачислили всего восемь человек!»⁴⁵² Перед назначением митрополита Никодима в Ленин­град ходили упорные слухи о том, что духовные школы будут за­крыты. За несколько недель до его приезда в Академический храм перестали допускать верующих под тем предлогом, что храм не является приходским. Все говорили, что школа существует послед­ний год. Храмы и духовные семинарии закрывались по надуманной причине так называемого «укрупнения».

На страницах местной прессы коммунисты-атеисты бились в ис­терике: до каких пор «темное пятно», «рассадник мракобесия» бу­дет позорить наш город— «колыбель трех революций»? Это бы­ло идеологическое обеспечение той негласной работы, которая неуклонно приближала «день закрытых дверей». Им надо было управиться к 1967 г. — 50-летию Октября...

Как это делалось? Тихо, исподволь. Прошения к допуску на вступительные экзамены в семинарию нужно было подавать до 1-го августа. Список «заявивших на себя» передавался уполномоченно­му, который был в «рабочем контакте» с «соседями». И вскоре «на места» по спецсвязи рассылались «ориентировки».

... Парнишка возвращался из Ленинграда к себе домой, и его могли силой доставить в военкомат, чтобы «забрить» в армию. Ес­ли он — «белобилетник», то спровоцировать драку и посадить на 15 суток: «Идет охота на волков, идет охота...». Будущим студен­там в канцелярии шепотом советовали: отсидеться в «укрывище» и в Питер приезжать день в день.

А проскользнувших через «крупную ячейку» ждала «мелкояче­истая сеть». На беседе с митрополитом уполномоченный вычерки­вал из списка «шибко умных» и тоном, не терпящим возражения, комментировал: «По нашим данным, такой-то —из семьи бандеров-цев». И попробуй проверь, и попробуй возрази! Ты ему— «Дети за родителей не отвечают», а он тебе: «Яблочко от яблоньки... ».

Вспоминает выпускник ЛДА о. Игорь Адрианов.

Молодых людей, подававших документы для поступления в ду­ховные семинарии, вызывали для беседы с уполномоченным Совета по делам религий или представителями Пятого (идеологического) управления КГБ. Некоторым угрожали, других пытались пере-

убедить, предлагая поступать вместо семинарии в престижный светский вуз, третьих срочно вызывали на военные сборы и т. д. Такая практика продолжалась, по крайней мере, до 1989 г. Мне об этом известно, так как я сам в том году подал документы для поступления в Ленинградскую духовную семинарию, после че­го со мной беседовал офицер Пятого управления КГБ в г. Минске. Правда, уже не было угроз, уже было время горбачевской пере­стройки, но отлаженный десятилетиями механизм еще по инер­ции продолжал действовать. Мой собеседник пытался выяснить, насколько я лоялен к советской власти, и нет ли у меня связей с Западом и диссидентами⁴⁵³.

Всем «нормальным» кандидатам давался отвод; в семинарию позволялось зачислять лишь «девиантов» (лиц с отклонениями в психике) и юношей из семей духовенства (уж если их-то не прини­мать, то тогда кого же?). Так «обескровливался» класс за классом: «полнокровные» курсы академии (20-30 человек) сменялись мало­численными семинарскими (5-7 человек). И когда через несколько лет стены ЛДАиС опустеют, то, глядишь, и закрыть будет легче (меньше шума!). А повод легко найти — медицинская комиссия за­свидетельствует, что большинство студентов — психически больные люди. Вот до чего довели здоровых юношей в «духовном застен­ке»! Дескать, «Обводный канал, 17» (адрес ЛДАиС) стал фили­алом «Обводного, 13» (адрес близлежащей психоневрологической больницы)!

Известен случай, когда абитуриент, признанный «параноиком, подверженным впадению в идиотизм», сумел через два года все же преодолеть барьер, заграждавший поступление в Ленинградскую семинарию, проявил себя потом круглым отличником, обладавшим к тому же блестящим музыкальным дарованием⁴⁵⁴.

Привели как-то раз в общежитие академии бесноватого. Дежур­ный помощник инспектора отец Б. решил его отчитать самостоя­тельно. Принес требник, кропило, святую воду. Бесноватый стал кричать и бегать по общежитию, отец Б. —за ним. Кто-то догадал­ся вызвать наряд из психиатрической больницы. Когда медбратья приехали, они никак не могли понять, кого «брать»: бесноватого или того, кто в рясе бегает за ним с кропилом.

В 1970 г., будучи на Пасху в Псково-Печерском монастыре, спра­шиваю наместника — архимандрита Алипия — насчет поступления в семинарию. Узнав, что я —не с Западной Украины («бандеров-щину» не пришьешь), а из Ленинграда, и что у меня «верхнее

образование», о. Алипий предупредил: «Документы примут, а на медкомиссии (врачи-то «внешние», «проинструктированные»!) мо­гут поставить диагноз — «устойчивый бред на религиозной почве». (Как написал профессор Наджаров одному из «религиозников» в доказательство диагноза «шизофрения»: «Утверждает, что ника­кого морального кодекса строителей коммунизма нет, а заслуга его создания принадлежит Библии».)⁴⁵⁵

А поставить «нужный диагноз» — пара пустяков. «Спорить с психиатром бесполезно, — вспоминает правозащитник Владимир Буковский. — Они никогда не слушают, ЧТО ты говоришь. Слу­шают, КАК ты говоришь. Горячиться нельзя — будет запись: "Воз­бужден, болезненно заострен на эмоционально значимых для него темах". Аминазин обеспечен. Будешь слишком подавлен, угрюм — запишет депрессию. Веселиться тоже нельзя — "неадекватная ре­акция". Безразличие — совсем скверно, запишет "эмоциональную уплощенность", "вялость" — симптом шизофрении.

Не выглядеть настороженным, подозрительным, скрытным. Не рассуждать слишком уверенно, решительно ("переоценка своей личности"). Главное же —не тянуть, отвечать быстро, как можно более естественно. Все, что психиатр сейчас запишет, никакими си­лами потом не опровергнешь»⁴⁵⁶.

А потом — госпитализация, нейролептики, через год —выписка со 2-й группой инвалидности и пенсия — 20 рублей в месяц. К сча­стью, в 1971 м все обошлось без «психушки». А в 1960-е могло быть хуже. Ведь отец Алипий знал, о чем говорил...

Вспоминает митрополит Волгоградский и Камышинский Гер­ман (Тимофеев), ректор ЛДАиС в 1968-1970 гг.:

Учащиеся проходили экзамены, собеседование. Потом мы выяв­ляли для себя тех, кто пригоден, составлялись предварительные списки. Списки требовал уполномоченный Совета по Ленинграду и Ленинградской области «приснопамятный» Григорий Семенович Жаринов и кромсал их как хотел. Кроме того, к делу поступления в духовные школы подключались и специальные службы. Влады­ка Никодим обычно брал этот список, выезжал к Г. С. Жаринову и доводил дело «до ума», все-таки отстаивая всех, кого прием­ная комиссия ЛДАиС считала годными для учебы. У него, ко­нечно же, имелся веский аргумент: мне нужны люди для рабо­ты. Источником и воспитателем таких кадров и была ЛДАиС. Вообще, трудностей в деле постановки духовного образования в годы владыки Никодима было много. Стоит вспомнить трудно-

сти 1959-1960 гг. Был тотальный контроль, слежка, отсеива­ние — еще до того, как молодые люди приезжали на приемные эк­замены. А оставляли тех, кто никакого интереса ни для кого не представлял, в том числе и для нас самих, но мы принимали... Впрочем, даже ненужных мы могли принять с трудом, ведь все шло к тому, чтобы закрыть духовные школы. Уполномоченный, утверждая список оставшихся человек десяти (вместо прежних сорока — тридцати абитуриентов), насмехался: «Ну что же вы! Неужели этих идиотов тоже примете?». Лев Николаевич Па-рийский (долголетний профессор и инспектор ЛДАиС. —а. А.) на это говорил: «Нам нужны не только беленькие, но и серенькие. Посмотрим на них. Может быть, они чему-то научатся, все-таки будут полезны». Такой был подход. Но он, разумеется, был вынужденным. А цинизм уполномоченного, конечно, был горек. И зная все это, владыка Никодим очень часто сам знакомился с по­ступавшими в духовные школы, собирал их, смотрел, задавал во­просы. Он составлял предварительное мнение о том или ином ли­це [абитуриенте/, задумываясь, на что он был способен⁴⁵⁷.

Однажды в академию подал прошение выпускник семинарии. Его спросили, как он осмелился с тремя «тройками» в семинар­ском дипломе поступать в академию. На это абитуриент ответил, что эти оценки показывают, что он еще не совершенный, потому и поступает в академию. Профессора от души посмеялись и приняли «середнячка».

То, что владыка Никодим был не только митрополитом Ленин­градским, но и председателем ОВЦС, помогло ему спасти академию от разгрома. Идти в лобовую атаку на местных коммуняг было бы самоубийством. Что может сделать пешка против ферзя? И тогда владыка сделал «ход конем»; «конь» к тому же был «троянским».

В те годы Советский Союз развивал активные отношения со странами «третьего мира», причем на «равноправной основе»: мы им —оружие, кредиты, продовольствие; они нам — студентов. Та­кой обмен всячески приветствовался МИДом и «соседями». Уни­верситет Дружбы народов им. Патриса Лумумбы (Москва) был конторой Лубянки по вербовке будущих активистов (террористов) национально-освободительных движений.

К началу 1960-х гг. Советский Союз создал в Москве центры вербовки террористов как марксистской, так и немарксистской ориентации: для членов компартий — при Институте марксиз­ма-ленинизма, а для немарксистов — при университете Дружбы

го

народов им. Патриса Лумумбы. Этих студентов отбирали для обучения в специальных лагерях, размещавшихся в Одессе, Баку, Симферополе и Ташкенте; там их учили вести пропаганду, изго­товлять бомбы, совершать террористические акты и убийства. Выпускников таких «курсов» часто посылали на Кубу, в Болгарию и Северную Корею.

Наиболее известен среди них террорист Ильич Рамирес Сан-чес по прозвищу Карлос Шакал. Агенты КГБ завербовали Ильича на его родине в Венесуэле. В 1960-е годы он учился сначала на Ку­бе, а потом в Университете им. Патриса Лумумбы, после чего начал карьеру террориста. Ильич участвовал в захвате мини­стров стран ОПЕК в Вене в 1975 г. ив кровопролитном нападении на поезд во Франции в 1982 г. После того как стало невозможно проводить подобные террористические операции, Ильич оказался ненужным и укрылся в Сирии. Оттуда в 1994 г. его выслали в Су­дан, а из Судана он был этапирован во Францию. Очевидно, Сирия и Судан принесли его в жертву, чтобы заслужить благоволение Запада⁴⁵⁸.

(Пройдут годы, десятилетия; остатки разгромленных отрядов [бандформирований] революционеров [боевиков] найдут приют на Кубе [о-в Хувентуд]. И «интернационалисты», бежавшие из Ника­рагуа, Сальвадора, Гренады, Анголы, Мозамбика, Эфиопии и т.д., общаясь у костра, будут на ломаном русском вопрошать друг друга: «Ты что кончал?» — «Лумумба». — «И я Лумумба!».)

Митрополит Никодим искусно сыграл на тогдашних амбициях «Старой площади» и получил «добро» на приезд в Ленинград сту­дентов из Эфиопии, Уганды, Кении и других «темнокожих» стран. В ЛДАиС был срочно образован «факультет африканской молоде­жи». Партийные идеологи в Смольном скрипели зубами в бессиль­ной злобе, но ничего не могли поделать против тактики «живого щита». Иностранцы — это компетенция Министерства иностранных дел, интересам которого закрытие ЛДА и, как части ее, «африкан­ского факультета», не соответствовало.

Академическое начальство воспряло духом: «Не Москва ль за нами?». Студентов из-за рубежа становилось все больше. И вскоре «факультет африканской молодежи» был преобразован в «ФИС» — «факультет иностранных студентов».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: