Христианская мирная конференция 2 глава

Бывший лидер ГДР умер в 1994 ^г-> ^{и с тех по}Р ^его семейство покидало Чили лишь для поездок на Кубу. В кубинских закрытых клиниках дважды лечился от кокаиновой зависимости внук Хо­неккера — 27-летний Роберто, а Маргот прошла успешный курс избавления от рака. Отношения с Фиделем Кастро у нее по-преж­нему прекрасные, и тот каждый год приглашает семью экс-главы ГДРбесплатно отдыхать на лучшем курорте острова — Вараде-ро.

75-летняя вдова Хонеккера не дает интервью, хотя герман­ские телевизионщики сутками дежурят напротив ее виллы в пригороде Сантьяго — Ла-Рейна. Иногда они выводят бабушку Маргот из себя, и она обливает журналистов водой: обычно же у входав домик (примерная цена которого $300.000) дежурят тело­хранители. До последнего времени имелось лишь одно фото Мар­гот в изгнании — год назад она предстала перед фотокамерами вНациональной библиотеке Сантьяго, на презентации совмест­ной с лидером чилийских коммунистов Луисом Корваланом книги *Другая Германия», мгновенно ставшей бестселлером на ее ро­дине.

Экс-министр образования ГДР фрау Хонеккер получает убогую пенсию в 300 евро: от властей Германии она берет лишь день­ги, не покупая ничего немецкого в супермаркетах и отказываясь лечиться немецкими лекарствами. Несмотря на многочисленные приглашения, на родину Маргот ехать не хочет, пока ей не будут принесены официальные извинения за «преследование ее семьи» — как она заявила, «ее тошнит от Германии в современном виде». Урна с прахом умершего мужа всегда рядом с ней — пепел Хонек­кера хранят в комнате, соседней со спальней Маргот²⁹².

Митрополит Никодим был председателем комиссии по подго­товке и проведению празднования 60-летия восстановления Патри-

аршества в Русской православной Церкви (1977 г.). И он же пред­седательствовал на торжественном заседании, посвященном этому знаменательному юбилею. Это было последнее участие владыки в праздновании выдающихся событий Русской православной Церкви.

Долгие годы председателем Ленинградского (Санкт-Петербург­ского) комитета защиты мира был известный поэт-фронтовик М.А.Дудин. Однажды, в канун Дня Победы, он был приглашен на торжественный акт в Ленинградскую духовную академию. Ми­хаил Александрович оставался в этой должности до конца своих дней. И чувствовалось, что роль «свадебного генерала» его тяготи­ла. Свое слово, обращенное к студентам и преподавателям ЛДА, он произнес «на автопилоте», как делал это сотни раз в разных учре­ждениях. Запомнилось часто звучавшее клише: «обвальный грохот войны».

Свои симпатии к Церкви в те годы нельзя было демонстриро­вать далее в стенах Духовной академии. (Это уже после 1991 г. в алтаре академического храма иногда присутствовал за богослу­жениями народный артист Евгений Лебедев, служивший в БДТ.) Зато неприязнь к мертвящей советской идеологии могла находить выход. Михаил Александрович любил юморной народный фольк­лор, неподцензурные частушки, которых знал множество, да и сам время от времени сочинял так, что его строки уходили в тот же самый фольклор, теряя законное его, дудинское, авторство. Сохра­нилось множество его язвительных эпиграмм. Например, написал он о Мариэтте Шагинян, которая много писала о рабочем классе, заводах и электростанциях, в молодые годы была знакома с Лени­ным и вхожа в семью «вождя мирового пролетариата». Была она маленькая полная старушка, оснащенная слуховым аппаратом, что и отразил поэт в своем шуточном четверостишии:

Железная старуха, Товарищ Шагинян, Искусственное ухо Рабочих и крестьян.

Вот дневниковая запись одного из друзей Дудина: «Январь 1994 г. Рождественский сочельник. Из Питера привезли тело Ми­хаила Александровича Дудина. Тихо и скромно его отпели в Пре­ображенском соборе. А потом так же тихо и скромно, без помпы предали земле в сельце Вязовское, рядом с его мамой. Вернулся до-

мой! В родную провинцию». Одну из своих последних книг Михаил Александрович назвал символично — «Дорогой крови по дороге к Богу».

В те годы брежневское Политбюро вело психологическую вой­ну против населения Западной Европы. Смысл этой войны —без всякого риска запугать европейцев своими ядерными ракетами и вызвать в Западной Европе массовую истерию. В этом и состояла в первую очередь цель установки советских ракет «СС-20», наце­ленных на Западную Европу. Показательно, что первые «СС-20» были установлены в 1975 г., в апогее разрядки, почти сразу же по­сле торжественного подписания Брежневым заключительного ак­та конференции в Хельсинки. Целью такой операции было вызвать шок среди задремавших в сладостной разрядке европейцев и вверг­нуть их в панический страх. Затея удалась. На волне страха в За­падной Европе поднялось движение «за мир», а по плану Москвы —

2<1Ч

за капитуляцию .

«Неправда, что я или кто-либо другой в Германии хотел вой­ны в 1939 году, — писал Гитлер в своем политическом завеща­нии. — Я внес слишком много предложений по ограничению воору­жений и контролю над ними»²⁹⁴. Очередной Нюрнбергский съезд НС ДАН, запланированный на 1939-й год, по иронии судьбы был назван «Съездом мира». Но он не состоялся ввиду нападения Гер­мании на Польшу и начала Второй мировой войны²⁹⁵.

В ответ Запад стал устанавливать «Першинги», и мир стал «за­ложником компьютеров». Ведь подлетное время до цели — всего пять минут, и именно компьютер «решает»: то ли это ракеты про­тивника, то ли стая гусей. А если «системный сбой»? Но кремлев­ские старцы, с их «застреванием акцентуации личности» (в про­сторечии— «упертость»), не желали давать задний ход. Помню, на лекции в актовом зале ЛДА докладчик из общества «Знание» вос­клицал: «У советских людей крепкие нервы, товарищи!».

Впрочем, кое у кого нервы сдали... Однажды в студеную зим­нюю пору отец одного семейства вдруг понял, что вот-вот нач­нется война. Единственный способ избежать гибели — забраться под стол и окружить себя водной преградой. Он открыл это сво­им ближним. И вскоре жена, муж., взрослые дети стали прово­дить большую часть времени под столом, поставив вокруг себя тазики, тарелки, банки с водой. И так неделями. Хорошо, что соседи это заметили. Все семейство попало в больницу. Оказа­лось, что у его главы психическое расстройство. Домочадцы же

были здоровы, но стали жертвами так называемой «наведенной шизофрении». Случай этот описан в медицинской литературе. И все это из-за милитаризма советского, довел-таки он беднягу. Но глава этой семьи только ближним открыл тайну. Он ни на Ша­боловке не работал, ни в Останкино. Не было у него возможности транслировать свои мысли на десятки и сотни тысяч зрителей. А то сколько воды было бы залито! Сколько тазиков, тарелок и банок раскуплено!

«Взявшие от жизни все» члены Политбюро словно повторяли слова бесноватого фюрера: «Мы уйдем, но так хлопнем дверью, что содрогнется весь мир!» (апрель 1945 г.).

«Вельтмахт одер нидерганг» («Мировое господство или крах») — лозунг, которым Гитлер оправдывал собственную агрес­сивную политику. Если мировое господство недостижимо, гово­рил он, то он, как Самсон в Газе, предпочитает умереть в ката­строфе. «Если мы будем не в состоянии покорить мир, — заявил Гитлер в 1934 ^г°ду, —мы должны втянуть полмира в уничто­жение вместе с собой»²⁹⁶. «Жертвы будут огромны... Нам при­дется отказаться от многого из того, что было ценным, для нас и сегодня кажется невосполнимым. Города превратятся в руи­ны, замечательные памятники архитектуры исчезнут навсегда. Это время не пощадит нашу священную землю. Но я не страшусь этого»²⁹⁷.

Кто-то скажет: это сравнение кощунственное! Приношу извине­ния. Тогда обратимся к «первоисточнику». 13 июля 1921 г. москов­ская «Правда», повторяя более раннее обещание Троцкого «перед уходом хлопнуть дверью на весь мир», писала: «...тем, кто нас заменит, придется строить на развалинах, среди мертвой тишины кладбища». И лишь Горбачеву удалось добиться того, чего не суме­ли сделать Андропов и Черненко — удаления американских ракет «Першинг» из Западной Европы —в обмен на удаление СС-20 из Восточной.

В 1977 г. была проведена очередная Всемирная конференция («Религиозные деятели за прочный мир, безопасность и справед­ливые отношения между народами». Москва, 6-10 июля 1977 г.). Она проходила уже без участия владыки Никодима. Очередной ми­ротворческий конгресс 1982 г. состоялся уже после кончины мит­рополита (1978 г.). Уже были введены советские войска в Афга­нистан (1979 г.), в Польше было объявлено военное положение. Как писал в мемуарах Эдвард Герек, однажды по прямому про-

воду ему позвонил Брежнев и без излишней дипломатии прошам­кал:

- У тебя-я-я контра-а-а. Надо взять за морду. Мы поможем.

Легко сказать— «взять»! Кого? Легко сказать— «контра». Это рабочие-то? То, что происходило в Польше, мы называли контрре­волюцией. И наводили тень на плетень. Это была типичная, хоть и без моря крови, революция. И случилось то, что рано или поздно должно было случиться. В отличие от российского орла, у польско­го—одна голова. Повернута она в сторону Запада .

И снова пошли резолюции.

Из заявления руководителей ХМК о положении в Афганистане.

«...Угрозам свести на нет завоевания Апрельской революции оказали решительное сопротивление прогрессивные силы самого Афганистана. В свете анализа этих событий совершенно очевидны и понятны те причины, которые побудили правительство Афгани­стана просить о помощи соседнюю державу — Советский Союз и почему Советский Союз оказал эту помощь.

... Мы обращаемся ко всем Церквам и христианам с настоятель­ным призывом, чтобы они старались составить для себя неиска­женное представление об обстановке в Афганистане, избегать по­спешных, необдуманных решений, содействовать тому, чтобы у об­щественного мнения сложилось правильное понимание всех этих проблем»²⁹⁹. И подписи:

Епископ д-р Кароли Тот, президент ХМК (Венгрия);

Митрополит Киевский и Галицкий Филарет (ныне — Киевский патриархат, в расколе с Московской патриархией).

Д-р Любомир Миржеевский, генеральный секретарь ХМК (Че­хословакия).

Прага, 16 января 1980 года.

Люди свои, проверенные: один пережил подавление венгерского восстания в 1956 г., другой — подавление Пражской весны (1968 г.), а третий — просто «агент влияния Антонов».

Но вот беда —Запад решил бойкотировать Олимпиаду-80, проводившуюся в Москве. Успеху Олимпиады помешало новое обострение отношений между СССР и США. После ввода совет­ских войск в Афганистан в конце 1979 г. администрация президен­та США Картера пыталась организовать массовый бойкот Игр в Москве.

«О, спорт, ты — мир!». И снова миротворческое заявление: «Мы, церковные люди, понимаем и разделяем причины, приведшие к это-

му шагу Советское правительство, и не считаем ни в какой мере оправданным использование событий в Афганистане со стороны США и ряда других стран для бурного нагнетания напряженности в отношениях между Востоком и Западом. Мы решительно осуж­даем использование событий в Афганистане как повод для раз­дувания недопустимой кампании по срыву проведения в Москве Олимпийских игр 1980 года, Игр, призванных укреплять элемен­ты братства, взаимопонимания и мирного сотрудничества между всеми народами, населяющими нашу землю»³⁰⁰.

Игры, хоть и в усеченном виде, худо-бедно состоялись, но в на­роде их насмешливо называли «Спартакиада-80».

Московская Олимпиада-80... Вишневый сок с мякотью из запотевшего пакетика серебряной фольги с приложенной за­печатанной индивидуальной коротенькой соломинкой — финский. Стограммовые вакуумные упаковочки тонюсенько нарезанной са­лями различных сортов — финские. А еще сыры разные, джемы — все финское. Финляндия выиграла право снабжать олимпийские буфеты. Поставки все рекламные, халявные.

Халява сыпалась на Москву как из рога изобилия. Шри-Лан­ка поила ее настоящим цейлонским чаем. Германия катала на настоящих «мерседесах» (микроавтобусы для участников и ин­дивидуальные авто для членов МОК и НОК). Япония оснастила все пресс-центры телевизионным оборудованием. Концерн «Кока-Кола» успел прислать в Москву до объявленного Штатами бойко­та немереные тонны концентрата с фантастическим названием «Фанта», а аппаратов, которые превращают этот концентрат в напиток, смог прислать лишь считанные десятки. Их поставили в пресс-центрах, что-то напутали с дозировкой, поэтому любой желающий бесплатно получал огромный стакан ярко-оранжево­го, почти непрозрачного пенящегося напитка, обжигающий вкус которого вдохновлял многих на химические опыты, главным из которых было «отмывание денег». За какие-нибудь полчаса пре­бывания в этой жидкости замусоленные пятаки начинали свер­кать, как солнце. Оставленный в стакане полиэтиленовый пакет за рабочий день растворялся без остатка. Поразительные очища­ющие свойства «Фанты» чиновники нашего Олимпийского коми­тета тут же применили к делу. Излишками концентрата они до блеска мыли выданные им на время «мерседесы». Химию — в жизнь!

Последний дождик пролился за день до открытия. Аккурат во

время репетиции зажигания огня, отчего лучший баскетболист всех советских времен Сергей Белов не смог добраться с факелом до чаши: щиты, образующие эффектную дорожку прямо через зри­тельскую трибуну, которые подняли над собой в нужный момент специальные люди, тут же намокли и превратились в каток. К настоящему открытию на них прибили планочки, но дождя не было, и Белов с легкостью и достоинством огонь к чаше доста­вил™¹.

В это время родился такой анекдот: с торжественным словом на открытии Олимпиады в Лужниках обращается генеральный секре­тарь ЦК КПСС, открывает папку, сосредоточивается и произносит: «О!..» Трибуны замирают. Генсека как будто заклинивает, и он мно­гозначительно повторяет: «О... О... О... » К Брежневу подбегает один из спортивных руководителей и говорит: «Леонид Ильич, это кольца — олимпийская символика. Текст —ниже».

А через четыре года Кремль нанес Белому дому ответный удар. На одном из заседаний Политбюро в мае 1984 г., после долгих дебатов, советским спортсменам было предписано отказаться от участия в Олимпийских играх, проводившихся в США. Решение было принято экспромтом, без консультаций со странами Восточ­ной Европы, по рекомендации Романова и Чебрикова, полагавших, что многие члены советской спортивной делегации могут оказаться невозвращенцами⁰⁰".

Тем не менее на Западе по-прежнему не переводились «друзья страны Советов»; еще Ленин откровенно называл их «полезными идиотами», а социал-демократ Карл Моммер — «троянскими осла­ми». Прикормленные Москвой, профессионалы-миротворцы охот­но приезжали на очередную Ассамблею и единогласно голосовали за любые «политически выгодные резолюции» («Свободу Анджеле Дэвис!»). Одним из таких «леваков» был известный в свое вре­мя каноник Кир. Прошли годы, и его сменил каноник Гор. Гото­вясь встретить влиятельного французского клирика «на уровне», сотрудники ОВЦС сочинили четверостишье:

Из-за леса, из-за гор Едет к нам каноник Гор. Ай люли! Ай люли! С'езЪ .рНе, с'езЪ Ъгез ^оНе! (Это мило, это очень мило)

... По Европе вот уже несколько лет бродил призрак — пацифиз­ма. Он был вызван к жизни Москвою и призван был служить ее интересам — позволял ей манипулировать общественным мнением. Но неожиданно движение «За мир», предназначенное для того, что­бы направить народы западных стран против американских ракет, повернулось против Советского Союза. Оно захватило государства Восточной Европы, и сотни тысяч людей в этих странах протестова­ли не только против американского, но и против советского оружия. В Польше, Чехословакии, Венгрии появились и распространялись пацифистские памфлеты, в газеты шел поток писем с просьбой не устанавливать и не размещать в их странах ядерных ракет. Даже в Болгарии, самом конформистском коммунистическом государстве, глава партии Живков выступил с инициативой создания на Балка­нах безъядерной зоны.

В течение долгого времени кремлевские руководители отмал­чивались— были растеряны и не знали, как реагировать. Нельзя же было открыто выступить против собственной идеи и политики «борьбы за мир». Выяснилось, однако, что можно. В апреле 1984 г. Громыко в Будапеште обрушился на тех, кто, выступая за разору­жение, «утрачивает классовый подход». Это был первый случай от­кровенного выпада против миролюбивых настроений в Восточной Европе³⁰³.

А на зимней сессии Верховного Совета 27 ноября 1984 г. было объявлено об увеличении военных расходов с 17 миллиардов рублей до 19. Цифры сами по себе не имели существенного значения, так как подлинные размеры советского военного бюджета были скры­ты в бесчисленных статьях государственных расходов. Значение, однако, имел сам факт заявления Советского Союза об увеличе­нии расходов на оборону. Он должен был предостеречь западные страны от вывода оружия в космос; им также давалось понять, что силой, экономическим давлением или ограничениями в торговле не удастся склонить Советский Союз к уступкам³⁰⁴.

Теперь все знают, что реальная цифра расходов Советского Со­юза на оборону была в несколько раз выше тех 17, 19, 20 миллиар­дов, что оглашались в газетах. Но считалось, что точная величина была неизвестна никому. Сам Михаил Горбачев, представляя впер­вые полную цифру военного бюджета, сетовал, что сделать это бы­ло очень трудно, так как расходы были разбросаны по бюджетам самых разных министерств.

Между тем существовала «точка», в которой все военные фи-

нансы собирались воедино и уже отсюда переправлялись подряд­чикам—оборонным заводам. Это было так называемое Парковое отделение Госбанка (Паркбанк). Разведслужбы Запада, ежегодно публиковавшие прикидочные цифры советских военных трат, вы­водимые по косвенным данным, так и не узнали о его истинной роли. Что неудивительно, ибо о его существовании знали не бо­лее полусотни человек. Даже в Центральном финансовом управ­лении (ЦФУ) Министерства обороны, которому подчинялся Парк-банк, только несколько руководителей были осведомлены о том, чем занимается «2-й отдел управления спецработ» — так называл­ся Паркбанк в структуре ЦФУ. Секретность дополнялась тем, что находился он в здании, стоящем впритык к «Аквариуму» — Глав­ному разведывательному управлению Министерства обороны³⁰⁵.

Банк был создан в 1978 г., в его штат принимались лучшие во­енные финансисты. До того оплата производства вооружений шла через Управление кассового исполнения бюджета Московского от­деления Госбанка. Но видимо, способность его штатских руково­дителей держать язык за зубами оценивалась в военных кругах невысоко. И они добились создания своего карманного банка.

Паркбанк с успехом выполнял свою задачу, скрывая военный бюджет так долго, как того хотели политики. С оглашением дей­ствительных военных расходов нужда в его сверхсекретной работе отпала. Но сверхсекретность сохранилась. Работники банка кате­горически отказывались отвечать на любые вопросы, ссылаясь на грозившую им уголовную ответственность за разглашение военной тайны. Да и само местонахождение банка и его телефоны держа­лись в строжайшем секрете.

В Паркбанке по-прежнему было что прятать. Но теперь, скорее, не от чужих, а от своих. Дело в том, что огромная военная маши­на, ассоциирующаяся только с расходами, имеет и свои доходы. В прежние времена — от военторгов, военных ателье, предприятий Минобороны. В нынешние —от различной коммерческой деятель­ности. Эти доходы не контролировались со стороны гражданской власти никем и никогда³⁰⁶.

... Когда шла подготовка к очередному миротворческому фору­му, то его участников уже насмешливо называли «писники» (англ. реасе —мир), а к одному из слов девиза конгресса добавляли при­ставку, убийственную по смыслу: «Религиозные деятели — за проч­ный мир, за разоружение и установление госбезопасности в Евро­пе».

В том, что это не просто игра слов, показало начало правления Горбачева. «Минеральный секретарь» устраивает в Кремле миро­творческую встречу с религиозными деятелями. Под бдительными взорами «шестерок» из «девятки» (9-е управление КГБ — прави­тельственная охрана) иерархи шествуют в зал заседаний. Рассадка свободная, но главы Церквей желают быть «в первых рядах». Сре­ди них — армянский католикос Вазген I. Удобное кресло, хороший обзор...

И откуда было знать первоирарху, что он сел «не по чину» и что это место—«служебное»? Молодой наглый комитетчик в штатском, наклонившись к старцу, строго говорит: «Попрошу осво­бодить!».—Возмущенный католикос: «Я —глава Армянской Апо­стольской Церкви!». — Гебист невозмутимо: «Да хоть папа римский! Я при исполнении! Это кресло —для сотрудников*.»

Католикос в гневе встает; впереди все занято, надо искать ме­стечко в середине зала. Но и там уже все забито, народ прибывает, и приходится идти все дальше и дальше. И ведь не будешь суетиться, походка должна быть величавой, вид невозмутимый — высокий сан обязывает. Так и проследовал первоверховный католикос на выход и, стоя на ветру, тщетно пытался поймать машину...

Уже при Брежневе никто не хотел мировой коммунистической революции и не верил в нее. (Даже Сталин не хотел мировой ком­мунистической революции.) Но система жила по своим законам. Потому на очередном съезде принимается компромиссная форму­ла, согласно которой необходимо сочетать разрядку международ­ной напряженности с ростом национально-освободительного дви­жения. Казалось бы, ну и что — пустые слова. Но нет! Именно под эти лозунги различные лоббисты «выбивали» в брежневском каби­нете энные суммы на новые порции ракет «СС-18», на строитель­ство танковых и иных заводов по производству конвенционального оружия и т. д. Таким образом и выстраивался консенсус. Но за счет страны. В результате страна согнулась под двойной гонкой воору­жений. Ни одно государство мира, даже более богатое, чем СССР, не могло себе позволить такой гонки сразу по конвенциональной и неконвенциональной линиям.

Именно при Брежневе впервые возникла ситуация, когда вся верхушка, упражняясь в официальных клятвах по поводу верно­сти коммунизму, на самом деле чуралась этой идеологии, как черт ладана. Это не могло не привести к обрушению и привело к нему. На Западе Суслова называли не иначе как «убийцей смысла».

А убийство энергии, убийство смысла, ложный консенсус и негативный отбор — инструменты гибели великой державы. Точнее, то, что лежит у истоков этой будущей гибели... Остается вспом­нить предупреждение Священного Писания: «Когда будут гово­рить: «мир и безопасность», тогда внезапно постигнет их пагуба» (1 Фес. 5, 3).

«ИЗ-ПОД ГЛЫБ»

«Обученная беспомощность»

Для нескольких поколений клириков Ленинградской епархии реальным воплощением зла был уполномоченный по делам религий Григорий Семенович Жаринов. По слухам, во время войны он слу­жил в СМЕРШе, и в кресло уполномоченного он спланировал из органов. В своем кабинете близ станции метро «Чернышевская» он восседал под портретом Маркса, а на столе у него была небольшая фигурка черта в виде Мефистофеля.

Время

родило

брата Карла — старший

ленинский брат Маркс. Маркс!

Встает глазам

седин портретных рама. Как же

жизнь его

от представлений далека! Люди

видят

замурованного в мрамор, гипсом

холодеющего старика .

А между тем в молодые годы борьбу с христианством Маркс считал «в конце концов нашим единственным насущным делом». Выступая в 1847 г. в Обществе рабочего образования в Лондоне, он уверял своих слушателей, что в апостольские времена «христиане

по-настоящему закалывали людей и на своих священных трапезах причащались человеческим мясом и человеческой кровью... ».

Для социального эксперимента нужно было выбрать страну, ко­торую не жалко. Не Германию же, в конце концов!

Знаю,

Марксу

виделось

видение Кремля и коммуны флаг

над красною Москвой³⁰⁸.

Маркс ненавидел Россию. Просто диву даешься, за что Маркса с Энгельсом так любили при коммунистической власти. Во вре­мя Крымской войны (1853-1855) Маркс советовал английскому и французскому правительствам уничтожить Кронштадт. Его голу­бой мечтой было увидеть Россию в такой позиции: «С армией про­тивника у дверей столицы (Петербурга. — а. А.), со всеми своими реками и заливами, блокированными союзниками, что будет с Рос­сией? Гигант без рук, без глаз». Институт марксизма-ленинизма изъял антирусские пассажи из полного собрания сочинений, чтобы скрыть очевидный факт: идею революции подсказал России русо­фоб.

Откровенная русофобия Маркса смутила даже такого стойко­го борца с самодержавием, как Михаил Бакунин. Отец анархизма вызвал Маркса на дуэль, но тот струсил и драться не стал. Убей его Бакунин, многое в истории, в том числе и российской, могло бы пойти совсем по-другому...

Фридрих Энгельс не отставал от старшего товарища. В рабо­те «Русская армия» он писал: «Руские солдаты — самые неуклю­жие во всем мире. Они не годятся ни для легкой пехоты, ни для легкой кавалерии. Казаки, каковы бы ни были их положительные качества, но... пьянство и грабежи делают их весьма ненадежны­ми для их командиров... Русский солдат с одинаковой покорно­стью пойдет, если ему будет приказано, качать воду или сечь сво­его товарища... Что ему нужно, это команда, ясная, отчетливая команда, — и если он ее не получает, тогда он хотя, может быть, и не обратится в бегство, но и не пойдет вперед, не сумеет действо­вать собстенным умом».

Прочие славянские народы тоже не нравились «классикам». Че­хов, болгар и хорватов они называли варварами, черногорцев — ворами, а всех славян вместе — «национальностями, о которых трудно сказать, какая из них наиболее неспособна к прогрессу и цивилизации».

Кому принадлежат нижеприведенные строки: Энгельсу или Гитлеру?

«Со времен Карла Великого немцы прилагали самые неуклон­ные, самые настойчивые усилия к тому, чтобы завоевать, колони­зировать или, по меньшей мере, цивилизовать Восток Европы... Значение немецкого элемента в пограничных славянских обла­стях, неизменно возраставшее с ростом городов, торговли и про­мышленности, еще больше усилилось, когда выяснилась необходи­мость ввозить из Германии почти все элементы духовной куль­туры. Вслед за немецким купцом и ремесленником на славян­ской земле осели немецкий пастор, немецкий школьный учитель, немецкий ученый.

... Мораване и словаки давно утратили всякие следы нацио­нального сознания и национальной жизнеспособности, хотя в зна­чительной степени и сохранили свой язык. Богемия с трех сторон былаокружена совершенно немецкими областями. Немецкий эле­мент сделал большие успехи на ее собственной территории; да­же в столице, в Праге, обе национальности были почти равны по численности, а капитал, торговля, промышленность и духовная культура повсюду были в руках немцев.

Профессор Палацкий, главный борец за чешскую националь­ность, — это всего лишь свихнувшийся ученый немец; он даже до сих пор не умеет правильно и без иностранного акцента говорить по-чешски. Но, как это часто бывает, умирающая чешская нацио­нальность — умирающая, судя по всем известным из истории по­следних четырех столетий фактам, —в 1848 г. сделала последнее усилие вернуть себе свою былую жизнеспособность, и крушение этой попытки должно, независимо от всех революционных сооб­ражений, доказать, что Богемия может впредь существовать лишь в качестве составной части Германии, даже если бы часть ее жителей в течение нескольких вв. все еще продолжала гово­рить не на немецком языке»³¹⁰.

Чьи же это высказывания? Судя по датам, не Гитлера и не Ро-зенберга. Это — сочинение Энгельса. И не какие-нибудь полузабы­тые черновики, а цикл «Революция и контрреволюция в Герма-

нии», 19 статей, написанных по просьбе Маркса и опубликованных в 1851-1852 гг. в «Нью-Йорк дейли трибун», сотни раз переиздан­ных на десятках языков мира. И то, о чем Энгельс рассуждал тео­ретически (аншлюс Богемии), Гитлер осуществил на практике.

О неистовом антисемитизме крещеного еврея Маркса писалось много. Его антисемитизм окрашен классово: он склонен отождеств­лять евреев с финансовым капитализмом, игнорируя их связь с ре­меслами, с богословием, с философией и с наукой. В этой связи его инсинуации цитировали нацисты. И встает вопрос: то ли Маркс — нацист, то ли Гитлер — марксист? Но Жаринов об этом не знал, — иначе он повесил бы не портрет Маркса, а его самого. Или: не на стену, а к стенке.

Русофобами были и «пламенные марксисты», члены ленинско­го Политбюро. Самый близкий к Ленину человек, вождь Октября Григорий Зиновьев, признавался в частных беседах, что «револю­ция большевиков — это, конечно, великое событие, но только для России». Я «разревусь», говорил он, если все это коснется Фран­ции, Парижа. Горбачев обрадовал россиян возвращением в нашу жизнь идей и творческого наследия Н. И. Бухарина. И тут он по­пал пальцем в небо, ибо не кто иной, как Николай Иванович сказал: «Мне на Россию наплевать!».

В феврале 2006 года, в рамках открывшегося Года Армении, в Третьяковской галерее состоялась торжественная передача Москве статуи Екатерины II работы известного скульптора, ав­тора памятника Пушкину Александра Опекушина. История ее интересна и загадочна. В Ереван статую в 1952 г. тайно от­правил известный скульптор Сергей Меркуров, занимавший в те годы пост директора Государственного музея изящных искусств им. Пушкина. Тем самым он спас величественную скульптуру, из­готовленную из каррарского мрамора. Не случись этого, участь ее была бы незавидной. Изваяние высотой около трех метров и ве­сом около трех тонн предполагалось распилить на куски, чтобы изготовить 40 бюстов Карла Маркса³¹¹.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: