ПРОИСХОЖДЕНИЕ ГЕРЦОГСТВА ЛОТАРИНГСКОГО 31 глава

всех его привилегий и сносу городских стен, а для обеспечения его покорности приказал заложить фундамент мощной крепости'.

Это унижение заставило патрициев и ремесленников забыть на время свои раздоры и объединиться для защиты городской автономии. Город обратился с апелляцией к парламенту, который некогда оказал ему такую помощь против графа. Но времена изменились, и весной следующего (1302) года парламент подтвердил приговор Шатильона.

Между тем сведения о случившемся дошли до старшего из сыновей Гюи де Дампьера от второго брака — Иоанна, укрывшегося в Намюрском графстве. Он знал ресурсы Брюгге и настроение рабочего населения и решил, что, может быть, с помощью ткачей и валяльщиков он сумеет свергнуть Шатильона и вернуть обратно графство. Зимой 1301 г. он выработал следующий план. Он свяжет дело своего отца с делом городской демократии и в качестве искусного политика использует возбуждение, царившее во Фландрии². Конинк, тайно поощряемый им, вернулся в Брюгге. Ремесленники снова поднялись. Королевский бальи, понимая, что всякое сопротивление бесполезно, покинул город в сопровождении большого числа патрициев, боящихся оказаться скомпрометированными, если они останутся в городе во время восстания. Тогда Конинк открыто выступил против Шатильона. Он приказал прекратить снос городских стен и сооружение королевской бастилии.

Несколько недель спустя Гент последовал примеру Брюгге. В нем вспыхнуло грозное восстание против патрициев, которым наместник Фи­липпа Красивого разрешил взимать новый налог, «maltote», так что и здесь борьба против патрициев превратилась в борьбу против поддержи­вавшего их французского режима.

Чтобы придать народному движению единое руководство, собрать городской пролетариат под знаменем Фландрии и направить его против Франции, необходим был вождь, который был бы приемлем для всех городов. Он нашелся в графской семье: это был Вильгельм Юлихский.

Вильгельм был, по своей матери, внуком Гюи де Дампьера и младшим братом другого Вильгельма Юлихского, который сражался с французами в кампании 1297 г. и был убит в сражении при Фюрне. Приняв духовный сан, он был маастрихтским пробстом к тому времени, когда разразилась война. Но он был духовным лицом лишь по одежде. Совсем еще молодой,

В 1255 г. после восстания Льежа при Генрихе Динанском епископ Генрих Гельдернский, чтобы удержать город в покорности, тоже построил крепость. Hocsem, Gesta episcoporum Leodiensium, т. II, с. 291.

Искусная политика Иоанна Намюрского, которому не было тогда еще полных 25 лет, засвидетельствована автором «Гентских анналов», приписывающим ему честь руководства борьбой против Франции. В 1293 г. Гюи де Дампьер поручил ему усмирить восстание намюрцев. /. Borgnet, Carulaire de Namur, t. I, p. 100.

изысканно одетый, красавец, одаренный ярким красноречием и незауряд­ным умом, он горел желанием отличиться в сражениях и мечтал о чести восстановить авторитет своего дома¹. Его дядя, Иоанн Намюрский, по­ступил правильно, отправив его во Фландрию. Едва вступив в Брюгге, он стал идолом толпы. «Считали чудом, — говорит ван Вельтем, — что этот мальчик явился с востока, чтобы помочь народу в борьбе против Франции... благословляли небо за его прибытие». Но если ремесленники приняли его с энтузиазмом, то богачи держались в стороне. Стало известно, что Шатильон решил свирепо отомстить за нанесенное королю оскорбление и что в Генте «leliaerts» опять вернулись к власти.

Положение казалось безнадежным. Вильгельм удалился в область Четырех Округов, а вскоре затем — в Намюрское графство. Брюггцы, покинутые им, пали духом. К Шатильону была отправлена депутация, которая сдала ему город при условии, что наиболее скомпрометиро­ванным в последних мятежах лицам дано будет время, чтобы покинуть город.

На следующий день (17 мая 1302 г.) Шатильон, чувствуя себя хозяином положения, прибыл окруженный грозной военной свитой. Народ считал, что для него все потеряно. Беглецы были еще недалеко, их вернули. Воспользовавшись ночной темнотой, они добрались до краев крепостных рвов, легко перешли через наполовину разрушенные крепостные валы, вырезали французских часовых и проникли в город. - Это послужил сигналом к общей резне. Солдаты Шатильона, захва­ченные во сне, были легко перебиты. По улицам раздавался клич Schild et Vriend (щит и друг)²; французы, пытаясь скрыться в толпе, провозглашали его вместе с другими, но их выдавал французский акцент и их беспощадно убивали. В эту страшную ночь, вместе с французами было убито много патрициев. Шатильон с несколькими приближенными к нему лицами успел бежать.

Теперь между королем и Фландрией легло нечто непоправимое. Со­циальная ненависть сделала свое дело, война была объявлена³.

См. его портрет у Funck-Brentano, Philippe le Bel en Flandre, p. 379—382. /. Frederich, Note sur le cri de guerre des Matines brugeoises. Bulletin de la Commission ruyale d'Histoire, 5-e serie, t. Ill [1893], p. 263 и далее. Современные историки Фландрии дали этому событию, по аналогии с «Сици­лийской вечерней», название «Брюггской заутрени». В источниках того времени его называют «событием брюггской пятницы» («le fait dou venredi de Bruges», Limburg-Stirum, Cod. dipl., Flandr., t. II, p. 18, № 201). Французские хро­нисты, версию которых принимает г. Функ-Брентано, с. 388 и ел., утверждают, что резня была подготовлена заранее и что Шатильон попал в западню. «Гентские анналы», ч. 26, протестуют против этого обвинения. В действитель­ности- со стороны брюггцев, по-видимому, не было никакого предательства. Ремесленники подумали о сопротивлении, когда увидели, что Шатильон вступил в город в сопровождении отряда вооруженных людей. Охватившие народ гнев и страх объясняют все. Внезапное восстание брюггцев в 1302 г. против

Пять дней спустя Вильгельм Юлихский и Петер Конинк прибыли в Брюгге, где они были встречены радостными криками. Во всей приморской Фландрии к ним примкнули небольшие города и сельские жители, озлобленные дворянской реакцией, последовавшей за фран­цузской аннексией. Как и во времена Роберта Фрисландского, сигнал к восстанию был дан энергичным приморским населением, свободными крестьянами польдеров. Прибывший со своей стороны Гюи Намюрский был восторженно встречен жителями Оденарда и Куртрэ. В Ипре ремесленники заставили «leliaerts» открыть ему ворота города. Только Гент, оставшийся под властью совета XXXIX, сохранил верность королю. В других местах повсюду «clauwaerts» стали хозяевами страны, сменили эшевенов, конфисковали имущество патрициев и сбросили знамя белой лилии. Торжество демократической партии усилило на­циональный энтузиазм. Присутствие князей влило в сердца мятежников несокрушимое доверие к себе. Все ожидали «с львиным мужеством»¹ битвы, которая, как они знали, была неизбежной.

Она произошла под стенами Куртрэ 11 июля 1302 г.². Сам состав обеих армий показывал, что этот день должен был решить судьбу не только политического конфликта, но и борьбы классов. За Робертом Артуа шли, рядом с французской пехотой и наемными войсками, состав­ленными из генуэзских арбалетчиков и немецких рыцарей, блестящие эскадроны дворян из Артуа, Нормандии, Пикардии, усиленные отрядами, посланными Иоанном д'Авеном, и множеством «leliaerts». Наоборот, фландрская армия состояла исключительно из пехотинцев и простолюдинов, валяльщиков, ткачей, крестьян из Вольного Округа Брюгге, которые все были вооружены тяжелыми пиками и носили железные шлемы на голове. К ним присоединились, несмотря на запрещение эшевенов, семьсот гентцев, под командованием Яна Борлюта. Так как дворяне и патриции предали национальное дело, то фландрская армия состояла почти исключительно из пехотинцев. Лошади были только у Гюи и Вильгельма, кроме того, было еще около тридцати рыцарей, среди которых один знатный гол­ландский дворянин Ян Ренесс, враг д'Авенов и несколько мелких дворян из Брабанта, Лимбурга и прирейнской Германии, нанятых фландрскими князьями³. Впервые, вероятно, можно было наблюдать зрелище городской

Шатильона можно сравнивать с восстанием жителей Куртрэ в 1325 г. против

Людовика Неверского. См. Corpus Chton. Flandr., t. I, p. 194.

Annales Candenses, ed. Funck-Brentano, p. 28.

О битве при Куртрэ см. Ко filer, Die Entwickelung des Kriegswesens und der

Kriegfuhrung in der Ritterzeit, Bd. II, S. 216—249 (а также Erganzungsheft к

этому труду, появившийся в 1893), но особенно V. Fris, De Slag bij Kortrijk

(Гент, 1902). Недавно вышедшая работа Водсака (F. Wodsak, Die Schlacht bei

Kortrijk) (Berkin, 1905) не представляет никакой ценности.

V. Fris, Les Flamands a bataille de Courtrai, Annales de la Societe d'histoire

демократии, которую вели в бой феодальные князья и которая помогала им отвоевать себе назад свое наследие. По не повторившемуся более в истории стечению обстоятельств, события приняли такой оборот, что восставший народ был заодно с сыновьями своего государя, так что династические интересы и социальное восстание странным образом пере­плелись и слились в одно общее дело. Все пестрело противоречиями во фландрской армии, в которой молодые князья, воспитанные на французский лад и говорившие только по-французски, командовали массами рабочих и крестьян, язык "которых они едва понимали¹.

Против всякого ожидания эта армия одержала победу. Она победила не только потому, что ею командовали отличные полководцы, что на ее стороне было преимущество местности, пересеченной рвами и не­удобной для кавалерийских атак, что Роберт Артуа в своем нетерпе­ливом стремлении победить позволил своим войскам беспорядочно броситься на неприятеля, но и потому еще, что она сознавала, что борется за свое существование. Она ощетинилась против неприятель­ской конницы несокрушимым барьером своих пик, никто не покинул рядов, никто не брал пленников. Как и в Брюгге, все говорившие по-французски были перебиты. Сам Роберт Артуа, вместе с множеством графов и знатных баронов, остался на поле брани. Никогда еще не было подобного сражения, где победители отказывались брать выкуп у выбитых из седла рыцарей. Дворяне, привыкшие биться с феодаль­ными войсками, оказались беспомощными перед этой мрачной энергией и суровостью народной армии. Они были охвачены паникой, и сражение закончилось полным разгромом их рядов. Вечером Жилль ле Мюизи мог наблюдать под стенами Турнэ смертельно усталых, голодных, полуживых от страха беглецов, продававших за кусок хлеба свои доспехи горожанам².

Во Франции битва при Куртрэ надолго сохранила характер какой-то траги-мистической катастрофы. Вызванный ею страх в значительной мере обусловил ту нерешительность, которой отличались в последующие годы военные операции Филиппа Красивого.

et d'archeologie de Gand, t. VIII [1901], p. 338 и далее; и его же, De slag bij Kortrijk, с. 303 и след. Севенс (Th. Sevens, Op. Groeninge. Bullet, du Cercle historique de Courtrai, 1906), насчитывает во фландрской армии 56 рыцарей. Но только 28 из них наверное участвовали в битве при Куртрэ. В своей статье в «Revue des Questions historiques», октябрь, 1889 г. Де Виень (De Vienne) тщетно пытался доказать, вопреки источникам и историческому правдо­подобию, что значительная часть фландрской армии состояла из конницы. Счета личных расходов фландрских князей за 1302 г. составлены по-французски. Gilliodts van Severen, Inventaire des archives de Bruges, t. I, p. 83 и далее. Corpus chron. Flandr., t. II, p. 196.

Впрочем, вскоре распространился слух, что участь сражения при Куртрэ решена была только изменой. Были сочинены неправдоподобные рассказы о ловушках, в которые фландрцы завлекали французское рыцарство, и легенды эти распространялись за границей возвращав­шимися по домам наемниками. Под конец они проникли даже в Бельгию, так что по странной иронии истории именно они популяри­зировались фламандской живописью и фламандскими гравюрами, вплоть до наших дней¹.

Политические последствии битвы при Куртрэ были столь же зна­чительны, как и битвы при Бувине. Последняя подчинила Нидерланды французскому влиянию, первая освободила их от него. Но в то время как сражение при Бувине относится к общей истории Европы, битва при Куртрэ является исключительно национальном событием. Она объясняется самим характером фламандской культуры, она есть продукт социальных и политических движений, волновавших страну. Она раз­разилась внезапно, столь же неожиданная, как и революция, и столь же радикальная — по своим последствиям. Нескольких часов этой битвы было достаточно, чтобы установить во Фландрии демократи­ческое правление и вернуть графство династии Дампьеров. Патрициат, Филипп Красивый и Иоанн д'Авен были побеждены одновременно. Нидерланды не только не были на сей раз увлечены потоком обще­европейской политики, но, наоборот, изменили направление ее. Битва при Куртрэ была первым ударом, нанесенным французской гегемонии. В Риме Бонифаций VIII посреди ночи поднялся с постели, чтобы выслушать рассказ о ней.

Почти одна только приморская Фландрия приняла участие в борьбе под руководством Брюгге. Находившийся во власти патрициев Гент, занятые французами Лилль и Дуэ не могли присоединиться к ней². Но после победы восстали все крупные города. Одинаковые причины породиХи одинаковые последствия в валлонских и фламандских городах. Борьба с Филиппом Красивым была не национальной, а социальной войной. Лишь только лилльские и дуэсские ремесленники узнали радостную весть, они

Н. Pirenne, La version flamande et la version francaise de la bataille de Courtrai. Bullet, de la Commision royale d'Histoire, 4-e serie, t. XVII [1890] et 5-e serie, t. II [1892]. Против выводов этой работы высказываются Funck-Brentano, Memoire sur la bataille de Courtrai. Mem. de l'Acad. des Inscriptions, Savants etrangers, X [1891]. Наоборот, согласны с моими заключениями: Koehler, Die Slachten van Tagliacozzo und Courtrai (Breslau, 1893) и /. Frederichs, Les derniers travaux sur 1'histoire et l'historiographie de la bataille de Courtrai (Gand, 1893). К этому надо прибавить; Н. Pirenne, Note sur un passage de Van Velthem relatif a la bataille de Courtrai. Bullet, de la Commission royale d'Histoire, 5-e serie, t. IX [1899], p. 202 и далее, а также упомянутые выше на с. 331 прим. 3 работы В. Фриза. Впрочем, небольшой отряд принял участие в битве при Куртрэ. См. стр. 331.

тотчас же призвали победителей на помощь против сторонников короля¹. Гюи Намюрский немедленно поспешил к ним на помощь. При Куртрэ фландрская армия ограничилась отражением нападения; теперь она смело перешла от обороны к нападению.

II

Героическая борьба Фландрии с Францией в течение первых двад­цати лет XIV века, борьба, которую она вела только своими собст­венными силами, представляет, несомненно, одно из самых порази­тельных и грандиозных явлений средневековой истории. В течение всего конца царствования Филиппа Красивого, в течение царствования Людовика X, в течение значительной части царствования Филиппа Длинного, французские короли тщетно истощали все свои ресурсы на то, чтобы положить конец сопротивлению Фландрии. После различных мирных договоров и договоров о союзах, прекращавших на время борьбу, она снова оказывалась каждый раз еще более упорной и ожесточенной. Разумеется, конфликт Филиппа Красивого с Бонифа­цием VIII и гражданская война, охватившая Францию при Людовике X и Филиппе Длинном, были на руку фландрцам. Однако как ни серьезны были эти события, они не могли настолько ослабить коро­левское могущество, чтобы устранить колоссальную диспропорцию между силами обеих воюющих сторон. Если бы победа зависела только от численности войск, то Фландрия, несомненно, была бы обречена. Но нехватку в материальных силах она возмещала моральным пере­весом. О фландрских армиях начала XIV века можно сказать то же самое, что об армиях французской республики конца XVIII в. В обоих случаях — импровизированные солдаты, навербованная наспех мили­ция, могли выдержать натиск регулярных войск лишь потому, что к патриотизму у них присоединялась вся страсть победоносной партии. Республиканцы, сражаясь с эмигрантами, в то же время сражались с Австрией; а фландрские ремесленники видели во Франции прежде всего союзницу «leliaerts» и патрициев. Борясь с Гюи Намюрским и Вильгельмом Юлихским, французский король полагал, что он имеет перед собой только возмутившихся крупных вассалов; в действитель­ности же он имел перед собой вождей восставшего социального класса. Этим объясняются огромные размеры принесенных Фландрией жертв и массы выставленных ею бойцов. Ремесленное население предместий ее больших городов являлось неисчерпаемым человеческим резервом, из которого она могла брать людей без счета. Конфискованные мя-

Funck-Brentano, Philippe le Bel et Flandre, p. 413.

тежниками богатства патрициев составили военные фонды¹. К этому надо прибавить, что сырая почва Фландрии, пересеченная рвами и глубокими реками, превращавшаяся осенью благодаря дождям в непроходимые болота, ставила продвижению французских армий такие же препятствия, на какие наткнулись в XI веке имперские армии². Наконец, следует заметить, что городские войска, составленные большими сомкнутыми батальонами, по­ражали и сбивали с толку королевские армии своей неожиданной тактикой.

В конце июля 1302 г. фландрская армия осадила Лилль. Начальник французского гарнизона, покинутый «простонародьем», обещал сдать город, если король не придет к нему на помощь до середины августа. То же самое произошло и в Дуэ. Иоанн Намюрский, прибывший во Фландрию и принявший здесь верховное командование, знал, что фран­цузский король не может собрать в такой короткий срок новую армию. Поэтому он распустил городскую милицию и, оставив себе лишь йесколько всадников, и нескольких ставших на сторону народа патрициев, ожидал сдачи обоих городов, которая и произошла в указанный срок. Вся Фландрия, до «Нового Рва» (Neuf-Fosse), отделявшего ее от Артуа, была отвоевана у Франции.

Между тем король лихорадочно готовился к новой кампании. Парижская буржуазия требовала суровой мести за унижение, испытанное при Куртрэ. Она смотрела на фландрцев, как на дерзких и безумных бунтовщиков. Введенная в заблуждение именем П. Конинка (Pierre Li Roi), она думала, что они выбрали себе королем какого-то ткача.

Oncques mes tele forsenerie

Ne fu de tele gent oie,

Qui lor propre seigneur, lessierent,

Et un vilain roy esleverent,

Et tournerent line conte;

De fet, sans droit, en royaute.

(«Никогда еще не слыхано было такого безумия, чтобы люди отступились от своего собственного государя и выбрали королем человека низкого проис­хождения, фактически превратив, вопреки всякому праву, графство в коро-левство».) .

См. любопытные документы, опубликованные Жильо ван Северенем (Gilliodts van Severen, Inventaire des archives de Bruges, t. I, p. 165 и далее, 192 и далее). Впрочем, все были охвачены волной патриотизма. Даже духовенство расщедрилось. 27 октября 1302 г. Иоанн Намюрский заявил, что все прелаты и религиозные учреждения страны добровольно обязались выплачивать ежене­дельно, в течение всей войны, 4 денье со ста ливров своих доходов. Chron. et Cartul. de Dunis, p. 227. См. выше, стр. 88. Ceoffroi de Paris, Chronique. Recueil des Historiens de France, t. XXII, p. 95.

Филипп Красивый пытался, как и всегда при тяжелых обстоятельствах своего царствования, склонить на свою стороне общественное мнение. Он приказал своим бальи распространить в народе слух, что его войска были побеждены лишь благодаря измене. В действительности, поражение Ро­берта Артуа крайне тревожило его. Письмо, посланное им в августе буржскому духовенству, явно свидетельствует о полной растерянности; можно было подумать, что Франция находится накануне вторжения. «Только тот, — читаем мы здесь, — у кого в груди железное сердце, кто совсем лишен человечности, может отказать при таких обстоятельствах прийти на помощь нам и королевству»¹.

Филипп Красивый сам стал во главе своих войск. Но воспоминание о Куртрэ было еще слишком свежо, и это мешало ему действовать энергично. Встретившись с неприятелем, французская армия остановилась. В течение всего сентября фландрцы, следуя тактике, которая так удалась им при Куртрэ, держались оборонительно, а король не решался напасть на них. Он надеялся, что голод заставит их отступить, но случилось как раз наоборот. Благодаря близости крупных городов, рекам и каналам, соединявшим Брюггский порт с внутренними областями страны, снабжение фландрской армии происходило легко и без перебоев, между тем как королевская армия, для прокормления которой требовались громоздкие и дорогостоящие обозы, вскоре ощутила на себе последствия недостаточного снабжения. Лошади умирали от недостатка фуража; пришлось отступить и оставить поле сражения за мятежниками.

Последние могли считать себя отныне непобедимыми. Прибытие в мае 1303 г. Филиппа Тьетского², старшего из сыновей Гюи де Дампьера после Роберта Бетюнского, который находился в заключении вместе с отцом, еще более укрепило их веру в себя. Филипп получил звание правителя Фландрии (houdende de amministratie van Vlaenderen), но фактически он ограничился тем, что не мешал действовать народной партии и соглашался на все ее желания, чтобы поддерживать ее энтузиазм, делавший ее столь грозной на поле битвы. С весны «clauwaerts» по собственному почину, перешли в наступление не только против короля, но и против Иоанна д'Авена и своих епископов. Весной 1303 г. флот, под командованием Гюи Намюрского, стал тревожить берега Зеландии, между тем как одна армия вторглась в Генегау, а другая, — завладела епископским городом Теруанем. Фландрцы питали такую же ненависть к французскому королю, как и к прелатам, которые по его приказанию

Funck-Brentano, Philippe le Bel en Flandre, p. 424, а также Memoires de l'Academie des inscriptions, loc. cit., p. 323.

Филипп сопровождал Карла Анжуйского в Италию, где женился, около 1285 г. на Матильде, графине Тьетской и Лоретской. За исключением 1303—1306 гг., когда он вернулся во Фландрию, он провел всю свою жизнь в Сицилийском королевстве. Он умер в ноябре 1308 г. и был похоронен в Неаполе.

наложили интердикт на страну. Они стремились освободиться от Франции и от французской церкви. В Риме их послы требовали от Бонифация VIII возведения Фландрии в особый диоцез¹. Все французское стало ненавист­ным. Во время занятия Теруаня у статуи Людовика Святого отбили голову, а затем город был подожжен². Отсюда армия направилась к другой «духовной столице страны — Турнэ и осадила этот город, но безуспешно.

Филипп Красивый согласился на перемирие в сентябре 1303 г. Он даже освободил из тюрьмы старого Гюи де Дамьпера и его сыновей и позволил им вернуться во Фландрию. Но он воспользовался перемирием, чтобы собрать новую армию, и, сделав огромное усилие, снова вторгся в графство в июле 1304 г. Одновременно французский флот, под ко­мандованием генуэзского генерала Гримальди, отплыл в Зеландию, чтобы соединиться там с судами Вильгельма д'Авена, отец которого умирал тогда в Валансьене³, и чтобы сокрушить Гюи Намюрского. Несмотря на малые размеры своих судов, последний не побоялся принять бой с галерами Гримальди. После ожесточенного сражения Гюи Намюрский был разбит при Зирикзее, взят в плен и увезен во Францию (10 и 11 августа).

Если битва при Зирикзее, с одной стороны, подстрекнула французского короля к энергичным действиям, то с другой, она только усилила, а не ослабила сопротивление фландрцев. Вильгельм Юлихский, Филипп Тьет-ский и Иоанн Намюрский решительно выступили против неприятеля, с которым они сошлись 18 августа при Монс-ан-Певеле⁴. Сражение не дало решительного перевеса ни одной из сторон и поэтому они обе приписывали себе победу. Правда, фландрцы оставили поле сражения, но король побоялся преследовать. Он приступил затем к осаде Лилля. Спустя несколько дней он заметил из своего лагеря, что против него движется новая армия. Фландрцы решили на сей раз довести дело до конца; никогда еще они не выставляли такого количества бойцов. Но вместо того чтобы сражаться, обе стороны приступили к переговорам. Между королем и уполномоченными графа и городов были установлены предварительные условия окончательного мира⁵. Было решено, что воль-

Kervyn de Lettenhove, Etudes sur 1'histoire du XIII siecle, p. 91.

Corpus Chron. Flandr., т. IV, с. 484.

/. Vannerus, Deux documents relatifs a la guerre de Philippe le Bel avec la

Flandre. Bullet, de la Comm. royale d'Histoire, 1903, p. 70.

Понт-ф-Маркский кантон в Северном департаменте. Об этой битве см. Kohler,

Kriegswesen, Bd. II, X. 267; D. Jacobs, De slag bij den Pevelenberg. Neder-

landsch Museum, 1904.

Вопреки соображениям г. Функ-Брентано (Funck-Brmtano, Philippe le Bel en

Flandre, p. 481, n. 2. et Melanges Julien Havet, p. 749—788) под стенами

Лилля был заключен настоящий договор, который должен был впоследствии

быть дополнен окончательным миром. Факт этот засвидетельствован письмом от

ности и привилегии городов останутся нетронутыми и что на Фландрию будет наложен лишь штраф, — эта -столь часто встречающаяся в Средние века особая форма военной контрибуции. Переговоры длились год и закончились, наконец, договором в Атис-сюр-Орж (Athis sur Orge, июнь 1305 г.)¹.

Этот документ был скорее смертным приговором, чем мирным дого­вором. Фландрия обязывалась назначить королю 20 000 ливров ренты в Ретельском графстве, выплатить ему в четыре года 400 000 ливров, поставлять ему ежегодно контингент в 600 бойцов, снести все крепости своих «добрых городов». Особенно пострадал Брюгге, душа восстания. 3000 его горожан должны были отправиться в паломничество. По­корность Фландрии французской короне гарантировалась отныне сле­дующими пунктами: граф, его братья, дворяне и города должны были присягнуть на Евангелии быть верными королю и не заключать без него никаких союзов; если граф нарушит свою клятву, то земля его будет конфискована, и так же будет поступлено, если он не накажет немедленно всякое нарушение договора. Все фландрцы, начиная с четырнадцати лет, должны были принести присягу точно соблюдать мирные условия, и эта общая присяга должна была повторяться каждые пять лет. Кроме того, ее должны были приносить эшевены при вступлении в должность и дворяне — при уплате рельефа за свои феоды; и те и другие должны были через сорок дней отправиться к Амьенскому бальи, чтобы снова проделать в его присутствии эту церемонию. До окончательного выполнения условий мира король должен был сохранить в виде залога лилльское, дуэсское и бетюнское касте-лянства, а также замки Кассель и Куртрэ. Все лица, принявшие во время имевших место волнений сторону короля, должны были получить компенсацию за понесенный ими ущерб, а феоды, розданные королем во время оккупации Фландрии, должны были остаться в сохранности. Страна должна была помочь королю наказать всякого нарушителя мира, хотя бы это был сам граф Фландрии. При первом же нарушении мирного договора на Фландрию должен быть наложен интердикт, который может быть снят только по требованию короля. В заключение графу были сделаны две уступки: впредь он будет подсуден суду

24 ноября 1304 г. опубликованным у Limburg-Stirum, Codex diplomatics Flan-driae, t. I, p. 322. См. также у CiUiodts van Severen, Invenraire des archives de Bruges, t. I, p. 202, № 212, один документ от 19 мая 1305 г., где идет речь о «договоре, заключенном при осаде Лилля», и письмо Роберта Бетюнского английскому королю, опубликованное в Bullet, de la Commission royale d'Histoire, 3-е serie, t. 1 [1860], p. 117.

А не «Athies». Атис-сюр-Орж расположен в департаменте Сены и Уазы, в Корбельском округе. Лучший печатный текст Атисского мира можно найти у Gilliodts van Severen, Inventaire des archives de Bruges t. I, p. 276—289, согласно «vidimus» (подтверждению) Климента V.

пэров, а не парламента; кроме того, граф Генегау-Голландский не был включен в мирный договор, так что Роберт Бетюнский, наследовавший в марте 1305 г. Гюи де Дампьеру, мог продолжать борьбу против дома д'Авенов.

Таковы были условия Атисского мира. Легко представить, какое негодование он вызвал в народе. После успешной войны Фландрия получала столь унизительный мир, как если бы она потерпела поражение, или сдалась на милость победителя. Правда, король отказывался от аннексии графства, но он оставлял ему лишь тень независимости. По отношению к городам договор был неслыханным обманом. Первоначально было условлено, что их вольности будут сохранены, в действительности же от них требовали снесения крепостей. Они ожидали только выплаты штрафа, а их заставляли приносить позорную присягу; над их головами снова навис дамоклов меч интердикта. Национальное сознание слишком выросло во время войны, чтобы возможно было принять подобные требования. Ткачи, валяльщики, всякого рода «ambachters» (цеховые ремесленники), сражавшиеся при Куртрэ и Монс-ан-Певеле, решительно отвергли их. Они обвиняли графа в том, что он сговорился с королем, чтобы обмануть их. Среди фландрских делегатов, ведших переговоры с Филиппом Красивым, ни один не принадлежал к партии ремесленников; все были дворянами, и этого было достаточно, чтобы придать Атисскому миру характер какой-то махинации против городской демократии. Для народа было очевидно, что он повлечет за собой патрицианскую рестав­рацию. Разве крупные буржуа, купцы, богачи, состояния которых были разграблены во время войны, не воспользуются положением, чтобы утолить свою жажду мести? Разве король не требовал, чтобы все его сторонники были вознаграждены за свои убытки? Словом, политические предубеж­дения, подкреплявшиеся воспоминаниями о победах над французам, толкали ремесленников на сопротивление. Они заявили, что договор неприемлем и выполнение его невозможно¹.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: