ПРОИСХОЖДЕНИЕ ГЕРЦОГСТВА ЛОТАРИНГСКОГО 36 глава

Быстрый упадок суконной промышленности сделал вскоре роль гильдии бесполезной. Когда в 1421 г. Брюссель, в свою очередь, получил новое городское устройство, то гильдии не было отведено в нем никакой роли¹. Патрициат и девять «наций», обнимавшие все цехи, распределили между собой поровну городские должности и чины. Но по принятой тогда конституции, установившей роль и привилегии каждого «члена», видно, что эра великих восстаний закончилась и что ремесленники потеряли ту силу и энергию, многочисленные доказательства которой они дали в XIV веке. Во всех параграфах закона 1421 г. ясно проглядывает забота установить одинаковым образом полномочия групп, взаимная зависть которых друг к другу известна и в отношении которых исходят из того, что их число и роль останутся уже неизменными. Когда в 1422 г. защита городских стен была распределена между семью «нациями», то для удовлетворения самолюбия остальных двух наций пришлось поручить им попеременный выбор одного из двух «caudsiedemeesteren» (смотрителей городских мостовых)².

Брабантские цехи слишком поздно добились участия в политической жизни, чтобы играть в ней значительную роль. Они устали уже от борьбы, когда получили политические права, которых так долго лишал их патрициат. Но совсем печально сложилась участь последнего. Вынуж­денный разделить городскую власть с цехами, он после этого превратился в олигархию, которая упорно не допускала притока свежей крови и скоро

■1

Luyster van Brabant, т. II, с. 23 и след. — Об этой конституции в целом см. Des Marez, Organisation du travail a Bruxelles, p. 31 и далее. " Ibid., с. 43 и ел.

ПЗак. 4468

совсем зачахла. В Брюсселе в 1477 г. у родовитых семей были на время отняты политические права, а в 1532 г. Карл V окончательно лишил их последних политических прерогатив, ибо в это время оказался всего только двадцать один патриций, бывший в состоянии фигурировать в списке кандидатов в эшевены¹.

III

Брабантские города со своими родовитыми семьями и гильдиями; сохранились до конца XIV века э том виде, который фландрские города представляли в XIII веке. Их устройство продолжало покоиться на своих старых патрицианских основах, между тем как во Фландрии последние были окончательно уничтожены и приходилось строить наново все здание. Над ним работали в течение ста лет, непрерывно разрушая, починяя и наново строя и все-таки не придав ему в конце концов устойчивости и гармонии. Но история этих попыток и чрезвычайно поучительна, и захватывающе интересна. Фландрская демократия, не менее активная* чем льежская, прошла через более трагические испытания, подняла гораздо более сложные вопросы и пыталась решить гораздо более трудные проблемы.

Эволюция, приведшая цехи к власти в епископском княжестве, протекала на отчетливо отграниченной территории и привела в движение лиш*> немногие факторы. Наоборот, во фландрских городах значительно большей силе имевшихся там налицо политических и социальных групп, соответ* ствовали не только разнообразие и грандиозность событий, в которые они были втянуты, но и сложность взаимоотношений этих групп и различие их интересов и устремлений. Поэтому чтобы понять развернув-^; шиеся здесь конфликты, необходимо произвести несколько более подроб­ный анализ населения этих больших городов. То, что нам уже известно об их соседях в Брабанте и на берегах Мааса, позволит нам путем сопоставления лучше понять их своеобразие и особенности.

По мере приближения к морскому побережью, можно заметить, что экономическая жизнь средневековой Бельгии становится все более ин­тенсивной и широкой. Льежская область, за исключением Динана, обладала лишь местной промышленностью. Но, выйдя за пределы Газбенгау, мы вступаем в область крупных мануфактурных центров, промышленность которых питалась экспортной торговлей.

Здесь следует различать две особые группы: Брабант и Фландрию. Брабант был более удален от моря и располагал менее обширными рынками сбыта, имея только одну гавань, Антверпен, которому тогда еще далеко было до соперничества с Брюгге. Экспортная торговля

Неппе et Wauters, Hist, de Bruxelles, t. I, p. 344.

Брабанта велась преимущественно сухопутным образом. Его основными рынками были на востоке — Кельн, с которым его связывала мааст­рихтская дорога, а на юге — Франция, от которой он был отделен лишь Генегау. Несмотря на упадок шампанских ярмарок, брабантцы не переставали посещать их в течение всего XIV века. В то же время они пользовались столь частыми в эту эпоху перерывами в торговле между Францией и Фландрией, чтобы обеспечивать дорогими материалами Париж¹ и снабжать здесь товарами итальянских купцов, отправлявших их затем в Неаполь, Константинополь и Фамагусту².

Иную картину представляла Фландрия. Здесь старые торговые дороги
были заброшены в начале XIV века. В противоположность брабантской
сухопутной торговле, Фландрия пользовалась главным образом морскими
путями, и ее вывоз простирался далеко, захватывая все европейские
порты³. - '

Взимавшаяся в Звине пошлина с товаров, значительная уже в преды­дущем веке, возросла с поразительной быстротой. Из трех больших флотов, ежегодно отправлявшихся венецианской республикой, один плыл прямо в Слейс. Его галеры встречали там гамбургские, любекские и данцигские «coggen» (когги), английские, гасконские, португальские, ка­талонские корабли, и ни одно из этих судов, выгрузив свои товары, не покидало гавани, не заменив их полным грузом разных тканей. Фландрские купцы, которым оставалось только ожидать чужестранцев, приезжавших со всех стран к ним, стали оседлыми. Они уже не отправлялись на ярмарки, они отказались путешествовать и плавать, как это они делали во времена Лондонской ганзы. Их прежняя активная торговля стала пассивной, но прибыли их от этого только увеличились. Во всех приморских портах, От финского залива до Адриатического моря, фландрские сукна пестрели в лавках розничных торговцев, или же отправлялись в глубь страны и проникали в самые отдаленные углы, куда доходили еще

Неппе et Wauters, Hist, de Bruxelles, t. I, p. 161.

Cm. Yver, La commerce et les marchands dans l'ltalie meridionale au XIII et au XIV siecle, p. 347 (Paris, 1903). В то время как французские источники часто говорят о брабантских сукнах, последние значительно реже, чем фландрские сукна, упоминаются в торговых книгах северо-немецких купцов в XIV в» См. К. Koppmann, Johann Tolners Handlungsbuch (Rostock, 1885); N. Nirrnheim, Das Handlungsbuch Vickos von Geldersen (Hamburg — Leipzig, 1895); C.Mollwo, Das Handlungsbuch von H. und J. Wittenborg (Leipzig, 1901). — Брюссельские, лувенские, антверпенские и мехельнские сукна, о наличии которых в Констан­тинополе и Фамагусте упоминает Пеголотти Practica della mercatura (Pagnini, Delia decima, t. Ill, p. 20, 66 [Лиссабон и Лукка, 1766]) — попадали туда, несомненно, через посредство французских купцов.

Разумеется, сухопутные дороги не были совершенно заброшены. По ним фландрские сукна прибывали в Париж. В 1332 г. гентцы принимали участие в расходах по починке дороги на Париж, между Вербери и Санли. Cartulaire de la ville de Gand. Comptes de la ville et des baillis, ed. J. Vuylsteke, p. 801 (Gand, 1900).

последние волны экономического движения. Фландрские мастерские, на­ходясь в самом центре этого движения, беспрестанно втягивавшего их изделия в общий товарооборот, не должны были заботиться о сбыте их, ибо до конца столетия спрос на них при нормальных обстоятельствах был всегда значительно выше предложения. Монополия несравненной по высоте техники, которой они обладали вместе с брабантскими мастерскими, обеспечивала им успешный сбыт их продуктов на всех рынках¹. До того времени, когда Англия начала сама перерабатывать шерсть, которую она им доставляла, им нечего было опасаться конкуренции; единственные кризисы, которые им предстояло испытать, были кризисы не экономи­ческие, а политические.

Эта могучая жизненная энергия не могла не повлечь за собой глубоких преобразований в торговых учреждениях. Гильдии и ганзы, созданные в то время, когда шампанские ярмарки являлись рътком сбъгга для фландр­ских сукон, оказались не в состоянии сохранить за собой монополию экспортной торговли, охватывавшей теперь почти всю Европу. Со своими привилегиями, своей исключительностью, отсутствием гибкости, они пред­ставляли теперь устаревшие организации, фатально обреченные на гибель. Перед новыми требованиями времени они очутились в том же положении, в каком оказались цеховые корпорации с наступлением эры капиталист тической мануфактуры². Их гибель была тем более неизбежной, что они тесно связали свою судьбу с судьбой того самого патрициата, разгром которого принесло с собой начало XIV века. Они были унесены вместе с ним катастрофой 1302 г.

Впрочем, последняя явилась лишь завершением длинного ряда народных волнений, которые, начиная с первой половины XII века, становились все более грозными и сильными.

Иностранная оккупация, неудача Шатильона, союз французского короля с патрицианскими «leliaerts» против ремесленников, дали лишь повод для торжества партии, которая раньше или позже призвана была при всех обстоятельствах сыграть первостепенную роль в истории городов. Это была партия ткачей. Именно она уже с давних пор была вдохновительницей и руководительницей в больших городах оппозиции патрициату. Из ее рядом вышел в 1302 г. вождь Петер Конинк, вокруг которого сгруппи­ровались все недовольные. Наконец, после Атисского мира, она не только дала лучших бойцов, сражавшихся с французскими войсками на полях при Куртрэ и Монс-ан-Павеле, но и захватила власть в городах во время волнений, вызванных войной, и пыталась преобразовать городское управление в соответствии со своими планами и интересами. Ткачи, получив поддержку других ремесленников суконной промышленности —

О значении техники в средневековой промышленности см. Sombari, Der moderne

Kapitalismus, bd. I, s. 155.

См. Н. Pirenne, Hist, de Belgique, t. Ill, p. 250 и далее.

валяльщиков, красильщиков, стригалей, и т. д., — стремления которых совпадали в это время с их собственными, и увлекши за собой много­численную группу мелких цехов, радовавшихся свержению эгоистического патрициата, который до этого держал их в стороне от участия в полити­ческой жизни, — ткачи воспользовались своей популярностью, чтобы осуществить программу реформ, руководившуюся, по-видимому, потреб­ностями и стремлениями рабочих крупной промышленности. Действительно, эта программа шла значительно дальше обычных требований ремеслен­ников. Она не ограничивалась тем, что предоставляла им место в городском управлении, вручала им контроль над городскими должностями, давала им представительство в городском совете и уделяла каждому из них его долю политического влияния; она стремилась, сверх того, внести ради­кальные преобразования в самую организацию труда и изменить, в значительной степени, экономическую жизнь городов. Этим она отчетливо выдает своих творцов, выступая перед нами, как дело рук совершенно особой социальной группы¹.

В то время как, например в Льеже, результатом демократической революции явился сперва раздел власти между патрициями и ремеслен­никами, а затем — отнятие ее у первых и передача вторым, причем ни цеховые порядки, ни экономический строй, на котором они покоились, не подверглись никаким изменениям, во Фландрии мы видим совершенно иную картину. Дело в том, что — как мы уже указывали в первой части предлагаемого труда² — цехи, взявшие здесь руководство движе­нием, не были такими же цехами, как все остальные. Хотя промышленные объединения ткачей и валяльщиков имели, на первый взгляд, тот же вид, что и объединения, например булочников, кузнецов или ювелиров; хотя в них существовала та же иерархия учеников, подмастерьев и мастеров; хотя их члены тоже были защищены от конкуренции посторонних рабочих; хотя они точно так же указывали каждому его права и его обязанности; хотя они проникнуты были тем же корпоративным духом и теми же чувствами солидарности — тем не менее нетрудно заметить, что они радикально отличались от них во многих отношениях. Действительно, в отличие от других ремесленников, мелких независимых предпринимателей, работавших на местный рынок и продававших без помощи посредников своим городским или пригородным клиентам товары, изготовленные из принадлежавшего им сырья, рабочие фландрской суконной промышлен­ности не были в состоянии сами сбывать изготовлявшиеся ими ткани неизвестным им и далеким покупателям. Обрабатываемая ими шерсть доставлялась им купцами, и к этим же купцам она возвращалась в виде тканей, после многочисленных операций, каждая из которых была спе-

У приверженцев этой программы можно отметить даже неясные коммунистические тенденции. См. цитированный выше источник, стр. 368, прим. 1. См. выше, стр. 222—223.

циальностью особого цеха. Поэтому ткачи, валяльщики, красильщики, стригали, очутившись в положении наемных рабочих, и устраненные с рынка, на который они работали, оказались подчиненными классу рабо­тодателей, который в других цехах сливался с ремесленниками.

Признаки, которыми обыкновенно характеризуют средневековую про­мышленность, неприменимы к ним; как бы предвосхищая будущее, они являют нам уже в XIII веке то зрелище/ которое домашняя промышленность будет представлять во всей Европе после Возрождения. Если правильно оценить их экономическую природу, то их никак нельзя, несмотря на их_: корпорации, отнести к категории цеховых ремесленников. Действительно, у последних орудия производства — мастерская, сырье — составляют собственность рабочего, продукт принадлежит ему и он прямо сбывает его потребителю¹. Во фландрской же суконной промышленности капитал; был отделен от труда. Мелкие мастерские, расположенные вдоль улиц плебейских кварталов, работали лишь на оптовиков, от которых они, получали и для которых они выполняли заказы. Независимо от того, принадлежал ли ремесленник к группе мастеров, имел ли он или брал внаймы несколько ткацких станков (getouwen), или несколько валяльных чанов (kommen), либо же он относился к группе простых подмастерьев (спаереп), живших только трудом своих рук, он одинаково лишен был экономической независимости².

Неизбежным следствием этой зависимости рабочего от предпринимателя явилось, с давних пор, подчинение цехов, занимавшихся обработкой шерсти, купеческим гильдиям. Введено было законодательство, строго ! подчинявшее цехи гильдиям, передававшее купцам (coomannen) право назначения надсмотрщиков (rewards, vinders) суконной промышленности, * предоставившее им надзор и регламентацию промышленности, наказывав­шее изгнанием простые нарушения техники производства и угрожавшее даже смертной казнью за стачку или недозволенное собрание. В результате' этого ремесленники, работавшие в суконной промышленности, создавшие богатство городов и составлявшие значительнейшую часть их населения, оказались самыми бедными и презираемыми жителями их. Все, даже, их поселения в жалких предместьях, расположенных у ворот городов, сви­детельствовало о том, что это низший класс, отделенный глубокой про­пастью от остальной части городского населения.

Попытка переворота, во время «Брюггской заутрени» дала им столь долгожданный и постоянно отыскивавшийся ими повод навсегда освобо-

Bucher, Etudes d'histoire et d'economie politique, trad. A. Hansay, p. 145 и далее (Bruxelles, 1901).

См. относительно этого особенно С Espinas, Jehan Boine Broke bourgeois et drapier douaisien в Vierteljahresschrift fur Sozial-und Wirtschaftsgeschichte, B. II [1904], s. 34, 219, 382. По вопросу о социальном положении рабочих, занятых обработкой шерсти, см. также Н. Pirenne, Les denombrements de la population d'Ypres au XV siecle, ibid., t. I [1903], p. 27 и далее.

диться от своего гражданского бесправия (diminutio capitis). Но для этого недостаточно было лишить патрициев их политических привилегий, нужно было еще уничтожить экономическую зависимость рабочих крупной про­мышленности, позволив каждому из них заниматься торговлей шерстью и сукном; чтобы провести эти реформы, ткачи повсюду завладели городским управлением и поручили своим деканам и присяжным, имена которых появляются тогда впервые в истории, введение своего рода осадного положения или террористического режима, благодаря которому ремеслен­ники суконной промышленности были в течение двух лет хозяевами и господами городов¹. Новые революционные власти провели в жизнь различные пункты их программы, не решаясь ссориться с могущественной партией, руководившей народными массами, помощь которых была им необходима для борьбы с Филиппом Красивым. Первого августа 1302 г. Иоанн Намюрский, по своем вступлении в Брюгге после победы при Куртрэ, торжественно приложил свою печать к хартии, предоставлявшей всем жителям города и всем тем, кто поселился бы в нем в будущем, свободу заниматься всякого рода торговлей и ремеслами². Тем самым рабочие суконной промышленности добились главной цели своих требо­ваний. Свобода торговли означала конец промышленного режима, под­держивавшегося гильдиями. Она устанавливала равенство между рабочими, занимавшимися обработкой шерсти и другими ремесленниками, она поз­воляла им добывать себе сырье, самим продавать продукт своего труда, одним словом, она давала им экономическую независимость и социальное уважение, которого они были лишены, пока оставались наемными рабочими. Ткачи, валяльщики, стригали, красильщики стали, в свою очередь, мелкими предпринимателями. Их корпорации, находившиеся до тех пор под опекой, получили автономию и self government (самоуправление), приобрели право юрисдикции над своими членами и, неся отныне обязанность надзора за производством, поспешили выработать новую регламентацию. Согласно этим правилам, образцы которых дошли до нас, к сожалению, лишь в ничтожном количестве, изгнание и смертная казнь заменены были штра­фами; в них запрещено было употреблять рабочих для «рабских» работ (schalkelijk werk)³.

-i См. по этому вопросу поучительный ипрский документ у F. Funck Brentano, Additions au Codex diplomaticus Flandriae в Bibliotheque de l'Ecole des Chartes, t. LVII [1896], p. 37 и далее.

² Warnkbemg-Gheldolf, Hist, de la Flandre, t. IV, p. 312 (Bruxelles, 1851). — Ср. для Гента Limburg-Stirum, Codex diplomaticus Flandriae, т. I, c. 310 (Брюгге, 1879). — В Дуэ уже в 1207 г. в результате требований «простонародья» признали право каждого свободно «waegnier»; G. Espinas, Les finances de la commune de Douai, p. 45 (Paris, 1902). Ср. также для Арденбурга Warnkoenig, Fkndrische Staats-und Rechtsgeschichte, Bd. II, 2 Teil, s. 60 (Tubingen, 1837). G. Espinas et H. Pirenne, Recueil de documents relatifs a l'histoire de l'industrie drapiere en Flandre, t. I, p. 532 и далее (Bruxelles, 1906).

«Человек с голубыми ногтями» избавился наконец от унизительного положения, в котором он так долго пребывал; он стал ровней прочим горожанам, он захотел искоренить повсюду признаки своего прежнего унижения. Едва лишь демократия одержала победу, как «простонародье» Ипра решило построить новую городскую стену, которая., должна была объединить с остальной частью города предместья, в которых оно жило, и указать тем самым, что отныне для всего населения имеется лишь одно право гражданства¹.

Атисский мир (1305 г.), положив конец войне с Францией, положил конец также революционному правительству, установленному ткачами в городах.

Когда после смерти Гюи де Дампьера власть в графстве перешла к Роберту Бетюнскому (март 1305 г.), то на него тотчас же посыпались со всех сторон жалобы и требования. Вернувшиеся в страну «leliaerts» и патриции требовали произвести следствие по поводу всякого рода насилий, учиненных над ними; гентская коллегия «тридцати девяти» стремилась вернуть себе власть, в Арденбурге члены закрытой гильдии желали вернуть себе исключительное право быть избираемыми в эшевены². Как это часто бывает после великих социальных катастроф, старые привилегированные группы ничего не забыли и ничему не научились, они стремились только к полному восстановлению прежнего порядка вещей. Они желали патрицианской реставрации, которая ввела бы во фландрских городах такую же конституцию, как та, что существовала по ту сторону Шельды, в городах Брабанта, которая передала бы городское управление в руки родовитых семей и снова подчинила бы всемогущим гильдиям негодующие массы рабочих суконной промышленности.

Но граф не мог согласиться с подобной политикой. Он не забыл, что «leliaerts» и патриции стали на сторону Франции против его отца, и знал, что полученным им наследством он был обязан лишь сопротивлению, оказанному ткачами и валяльщиками Филиппу Красивому. Он тем менее намерен был порвать с ними, что считал Атисский мир простым пере­мирием; решившись взяться снова за оружие при первом же благоприятном случае, он хотел сохранить за собой возможность еще раз обратиться к их военной энергии и силе, многочисленные доказательства которой они дали. Но если он не был намерен следовать политике герцога Брабантского и выступить в качестве защитника патрициата против «простонародья», то, с другой стороны, он не мог капитулировать перед последним и продолжать стоять на позиции, которой его братья вынуждены были придерживаться во время войны. Он ликвидировал революционный строй,

Н. Pirenni, Documents relatifs a l'histoire de la Flandre pendant la premiere moitie du XIV siecle. Bull, de la Commis. royale d'Histoire, 5 serie, t. VII (1897), p. 477 и далее. Wamkoenig, Flandrische Staats-und Rechtsgeschichte, Bd. II, 2 Teil, s. 52.

установленный в городах ткачами и валяльщиками; временные городские должности уступили место коллегиям эшевенов, организованным согласно хартиям; вместо осадного положения началось нормальное отправление правосудия.

Однако цехи не потеряли окончательно всех своих завоеваний. Они сохранили свои автономные корпорации, право заниматься торговлей и значительную долю участия в общественной жизни. Не были восстановлены невыносимые злоупотребления родовитых семей в финансовой области: талья, которой облагались прежде только бедняки и от которой свободны были богачи, осталась отмененной и была повсюду заменена налогом на пищевые продукты и некоторые предметы широкого потребления¹. Не были восстановлены ни гильдии, ни старый патрициат, окончательно ликвидированные народным восстанием. У ремесленников отняли лишь присвоенное им себе во время войны право управлять городами, считаясь только со своими собственными интересами. Хотя патрициям не вернули ни одной из их привилегий, но все же невозможно было исключить их из городского управления. Задача заключалась в том, чтобы разделить последнее между ними и цехами и добиться устойчивого равновесия между «poorters», рантье и крупными купцами и «neeringen» (цехами). Принятая система сводилась в конечном счете к той, которую ввела в Льеже тридцать лет спустя Сен-Жакская грамота; она явно стремилась к примирению различных групп городского населения, отводя каждой из них в городском управлении влияние, соответствовавшее ее интересам².

G. Espinas, Les finances de Douai, p. 50.

Различные попытки, предпринятые в городах для достижения этого равновесия, отличались, разумеется, друг от друга в зависимости от местных особенностей. Характерная черта их — это возвращение горожанам, не включенным в цехи, т. е. зажиточным буржуа, их доли влияния наряду с цехами. Так как попытка восстановления гильдий потерпела крушение во всех фландрских городах, за исключением Оденарда, где сохранилась Coopmanne-Gulde (L. Van Lerberghe et /. Ronsse, Audenaerdsche Mengelingen, т. II, с. 483 [Оденард, 1846]), то «poorterie» была повсюду организована в виде особого «члена» города. Что касается цехов, то они были разделены на различные группы с более или менее явным преобладанием цехов, занимавшихся обработкой шерсти. У каждой группы был свой декан (deken), или свой капитан (hoofman), избиравшийся ежегодно и представлявший ее интересы в коллегии эшевенов, над созданием которой князь продолжал работать при помощи избирателей (kiezers), или комиссаров, действовавших в согласии с комиссарами, назначавшимися городом. Новая организация городского населения выступает в особенно типичной форме в Ипре и Генте. В Ипре община состояла из четырех корпораций: 1) «poorterie», к которой были присоединены vier neeringen, т. е. мясники, рыбники, красильщики и рабочие, занимавшиеся стрижкой шерсти, 2) weifambocht (ткачи), 3) vullerie (валяльщики) и 4) gemeene neeringen, обнимавшие все прочие цехи. В Генте действовала та же система, но с 1359—1360 гг. валяльщики, подчинившись ткачам, перестали составлять политическую корпорацию, и население насчитывало лишь «poorterie», weverie и cleene ambachten (мелкие цехи) в числе 59, а позже — 53 (/: Vuylsteke, Rekeningen der stad Gent, т. IV, с. 524 и след.

Однако это привело не к миру, а к периоду непрерывных волнений и грозных восстаний. Не прошло и нескольких лет, как народная ненависть прорвалась с такой же силой, как в ту эпоху, когда ремесленники находились под ярмом патрициев. В Ипре богачи, боясь быть вырезанными «простонародьем», умоляли французского короля отложить снос городских стен, окружавших еще старый город, в котором они жили¹. В Брюгге, в Арденбурге, вспыхнули кровавые мятежи². В Генте в 1311 г. и 1319 г. ткачи восстали и опять началась мрачная пора изгнаний и смертных казней³. Эти народные движения, несомненно, отчасти вызваны были необходимостью выплачивать огромные штрафы, наложенные Атисским миром, но они имели и более глубокие причины. Их нетрудно обнаружить, если принять во внимание, что инициаторами этих волнений были почти исключительно рабочие суконной промышленности и что остальные цехи, очевидно удовлетворенные полученными ими уступками, либо не приняли в них никакого участия, либо же приняли самое ничтожное участие.

Действительно, рабочие, занимавшиеся обработкой шерсти, вскоре убе­дились, что они не достигли своей цели. Гильдии были уничтожены, свобода торговли разрешена всем и однако их положение нисколько не улучшилось. Их мечта об экономической независимости не сбылась. Социальный идеал, во имя которого они боролись и который они видели

[Гент, 1893] и V. Fris, Les origines de la reforme constitutionnelle de Gand de 1360—1369. в Annales du XX Congres de la Federation archeologiue et historique de Belgique, p. 427 и далее [Gand, 1907]). В Брюгге, где суконная промыш­ленность играла меньшую роль, цехи, занимавшиеся обработкой шерсти, не имели того влияния, которым они пользовались в Генте и в Ипре. Городская община состояла из девяти членов, 1) poorterie, 2) ткачей, валяльщиков, рабочих, занимавшихся стрижкой шерсти, и красильщиков, 3) мясников и рыбников, 4) семнадцати neeringen, 5) «hamere», или цехов, обрабатывавших металл, 6) ledre или цехов, обрабатывавших кожу; 7) naedle или цехов, работавших иглой; 8) булочников, шляпников и т. д.; 9) маклеров (makelaeren) и нескольких других мелких цехов. Общее число организованных таким образом цехов равнялось 52 в XV веке. В XIV веке число групп было, по-видимому, большим. Так, например, в 1361 г. мы встречаем, наряду с представителями poorterie, «deken van den wevers, van den bakers, van den vaerwers, de seildrake van den vleeschauwers, de deken van den temmerbieden, van den smeden, van den cordewaniers, van den hudevetters, van den sceppers, van den oudecleedcopers, van den makelaers». Gilliodts Van Seueren, Inventaire des archives de la ville de Bruges, t. II, p. 105 (Bruges, 1873). Аналогичное положение вещей встречается в средневековых итальянских городах. См. Goldschmidt, Universalgeschichte des Handelsrechts, Bd. I, s. 160, 161 (Stuttgart, 1891). H. Pirenne,_t Documents, etc., p. 28.

Gilliodts Van Severen, Inventaire des archives de Bruges, t. I, p. 304 [a 1310] (Bruges, 1872); Saint-Genois, Inventaire des chartes des comtes de Flandre, p. 356 [a⁰ 1310-1311] (Gand, 1843-1846). — Cp. Funck-Brentano, Philippe le Bel en Flandre, p. 514 (Paris, 1897).

Limburg-Stirum, Codex . diplomaticus Flandriae, т. II, с. 273 (Bruges, 1889); P. Van Duyse et E. De Busscher, Inventaire des archives de la ville de Gand,

p. 99 (Gand, 1867).

осуществленным в организации других цехов, оказался для них столь же недоступным, как и раньше. Они остались, как и прежде, работниками на дому, наемными рабочими купцов-капиталистов. Какое значение могло иметь для них то обстоятельство, что они добились политических прав, что по отношению к ним законодательство смягчилось, что они могли выбирать из своей среды старшин своих корпораций, если, несмотря на все это, они должны были непрестанно трудиться на работодателей? Чем больше были их надежды, тем горше было их разочарование, и теперь они перенесли свою прежнюю ненависть к гильдиям на «poorters» и «добрых людей» («bonnes gens»), дававших им работу. Однако они заблуждались, считая себя их жертвами, ибо в действительности они были жертвами крупной промышленности.

В самом деле, ликвидация гильдий, этих одряхлевших и устарелых организаций, не уничтожила в крупных мануфактурных центрах Фландрии посредничества капитала; она только изменила форму этого посредничества. Для того чтобы последнее исчезло, суконная промышленность должна была отказаться от экспорта, которым она жила, и ограничиться местным рынком. Только в этом случае ткач мог бы стать тем, чем он хотел быть, подлинным средневековым ремесленником, вроде тех, каких было много почти во всех тогдашних городах, и продавать в своей лавке в розницу изготовленные им самим ткани.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: