ПРОИСХОЖДЕНИЕ ГЕРЦОГСТВА ЛОТАРИНГСКОГО 38 глава

Van Lokeren, Chartes et documents de l'abbaye de Saint-Pierre a Gand, t. II, p. 7 (Gand, 1871). Источник не имеет даты, но относится ко времени вскоре после смерти Роберта Бетюнского (в 1322 г.).

Е. de Sagher, Notice sur les archives communales d'Ypres, p. 160 (Ypres, 1898). Van Duyse et De Busscher, Inventaire des archives de Gand, p. 87; Diegerick, Inventaire des archives d'Ypres, t. I, p. 237.

чивать свою долю в наложенных на Фландрию штрафах, и, несомненно, сопротивлению Брюгге следует приписать задержку в выплате графу пожизненной ренты («transport») в 10000 ливров в возмещение за уступку французскому королю Лилля, Дуэ и Орши. Людовик Неверский, который немедленно по вступлении на престол потребовал одновременно выплаты штрафов и следуемых ему сумм, шел тем самым на риск конфликта. Его неискусная политика лишь^ ускорила взрыв.

Двоюродный дед Людовика, тот самый Иоанн Намюрский, который руководил в 1302 г. сопротивлением Филиппу Красивому и благодаря своей ловкой политике сумел склонить ремесленников на сторону графа, когда война была окончена и Дампьеры возвратили себе свое наследст­венное достояние, вернулся к привычкам и поведению феодального князя. Энтузиазм, поддерживавший его во время борьбы, иссяк вместе с ее окончанием. Примирившись с французским королем¹, он отныне думал лишь о своих интересах. Однако хотя в качестве графа Намюрского он уже давно стал чуждым Фландрии, у него все же сохранились там слишком крупные поместья, и он был слишком тесно связан родственными узами с правящим домом, чтобы не поддерживать с ним частных сношений. Хотя он и отказался принять участие в длительной ссоре Филиппа Красивого с Робертом Бетюнским, однако он оказал последнему крупную услугу, устроив в 1312 г. перемирие между ним и графом Генегау и взявшись лично гарантировать выполнение его. Может быть, в награду за его услуги, а, пожалуй, также, чтобы заранее обеспечить его поддержку Людовику Неверскому, старый граф назначил ему незадолго до своей смерти ежегодную ренту в 1000 ливров с города Брюгге. Но брюггцы так же основательно забыли Иоанна Намюрского, как сам Иоанн забыл о своих прежних демократических замашках. Между ним и городом сейчас же возникли трения, а затем последовал открытый разрыв. Он попал даже в руки брюггцев, которые держали его пленником в своих торговых рядах к тому времени, когда Людовик Неверский наследовал Роберту Бетюнскому². Выпущенный на свободу, вероятно, во время торжественного вступления графа в город, он как старший из членов его семьи стал его влиятельнейшим советником. Он воспользовался своим влиянием для получения в начале 1323 г. сеньории Слейс.

Сделав этот дар, Людовик Неверский обнаружил полнейшее непони­мание могущества и интересов самого богатого фландрского города. Дав удовлетворение графу Намюрскому, он нанес Брюгге тяжелый удар. Действительно, не было ничего легче, чем воспользоваться положением Слейса, расположенного у устья Збина, для того чтобы помешать баржам, груженным товарами с судов, бросавших якорь в слейском рейде, подняться

В 1308 г. он вступил в брак с дочерью графа Клермонского, дяди французского короля. Annales Gandenses, ed. Funck-Brentano, с. 93 (Париж, 1895). Saint-Genois, Inventaire des chartes des comtes de Flandre, p. 403.

вверх по течению к городу или, по крайней мере, чтобы создать ему опасную конкуренцию. Для брюггцев это было вечным кошмаром. До сих пор им удавалось сохранить свое господство над Слейсом. Но разве нельзя было ожидать теперь, что Слейс с помощью своего нового сеньора свергнет навязанное ему иго и перестанет считаться с правилами, запре­щавшими морским судам выгружать товары на его набережных? Перед лицом столь серьезной опасности, угрожавшей в равной степени всему населению Брюгге, оно объединилось для общего сопротивления. Горожане, недолго думая, взялись за оружие. Внезапность разыгравшихся событий застала графа и его двоюродного деда врасплох. Иоанн Намюрский успел лишь вместе с несколькими рыцарями броситься в Слейс, между тем как Людовик прибыл в Брюгге, надеясь успокоить возбуждение народа. Он мог бы избавить себя от этой унизительной попытки. Горожане остались непреклонными, и граф, беспомощный и жалкий, вынужден был₍ последовать за отрядами ремесленников и «poorters», направившимися в Слейс. После кровавого сражения городок был взят штурмом, а затем беспощадно подожжен. Иоанн Намюрский был взят победителями в плен. Эти волнения, за которые граф не осмелился отомстить их виновникам, явились прологом к одному из самых грозных восстаний в истории XIV века. По исключительному в летописях Нидерландов стечению обстоятельств это восстание не только толкнуло друг против друга раз­личные партии горожан, но и охватило деревенское население морского побережья и приняло в течение нескольких лет характер настоящей социальной революции.

II¹

Кратковременное завоевание Фландрии Филиппом Красивым в конце XIII века не только упрочило господство патрициата в городах, но и усилило позиции дворянства в сельских местностях. В правление намест­ника, столь преданного интересам рыцарства, как Жак Шатильон, оно поспешило воспользоваться случаем, чтобы упрочить свое влияние и помешать таким образом непрекращавшемуся уменьшению своих доходов. Начавшаяся тогда дворянская реакция была особенно сильна в той области польдеров и «wateringues», которая простиралась вдоль нижнего течения Шельды и морского побережья от Ваасской области до Нового Рва (Neuf-Fosse), и которая так резко отличалась от остальной части Фландрии своими почвенными условиями и положением своих жителей.

Для большей части этой подглавки я отсылаю читателей к своему труду: Le soulevement de la Flandre maritime de 1323—1328 (Bruxelles, 1900). К этому следует прибавить, для понимания роли Роберта Кассельского, мою статью о нем в «Biographie nationale», t. XIX [1906], p. 463.

В этой отвоеванной у моря, болот и пустошей местности, крестьяне, потомки колонистов (hospites), освоившие эту землю и защитившие ее плотинами, никогда не знали поместного строя; они сохранили личную свободу и большинство из них были земельными собственниками. В се­редине XIII века они получили грамоты, которые, установив для них особое политическое устройство, окончательно обособили их от остальной части сельского населения, освобожденного в течение XII века, но про­должавшего жить под юрисдикцией светских сеньеров или аббатов. На­чиная с правления графини Маргариты, все кастелянства морского побе­режья — области Кассель, Берг, Бурбур и Фюрн, Вольный Округ Брюгге, область Четырех Округов и Ваасская область обладали своими «законами», своими привилегиями и судами, пользовались широкой не­зависимостью и образовали территориальные корпорации, признанные и гарантированные публичным правом. В каждом из них собрание «keuriers» (keurheeren) пользовалось такой же властью, какая в городах принадлежала собранию эшевенов, а жители или «keurbroeders», связанные друг с другом узами взаимной защиты и помощи, образовали рядом с городскими общинами такие же деревенские общины.

Чем большую энергию, силу, способность к самоуправлению и чувство независимости вызывало у крестьян подобное устройство, тем нестерпимее должны были им казаться притязания и посягательства дворянства. Едва только Фландрия подпала под власть французов, как со всех сторон раздались жалобы крестьян на угнетение и порабощение.

Поэтому они с восторгом приветствовали восстание Брюгге в 1302 г. Несколько дней спустя жители Вольного Округа и Западной Фландрии приняли Вильгельма Юлихского, как освободителя. Их восстание носило столь всеобщий характер, их поведение было столь угрожающим, что «leliaerts» поспешили бежать, не делая попыток безуспешного сопротив­ления. Только Кассель сдался лишь после осады. В июне вся страна, от Брюгге до Нового Рва, оказалась в руках народа и взялась за оружие.

В течение тех двух лет, когда шла война, закончившаяся Атисским миром, жители ее приняли под руководством Брюгге деятельное участие в военных операциях.

Благодаря постоянному контакту ремесленников с крестьянами среди последних распространились демократические тенденции, недавно востор­жествовавшие в городах. Ненависть к дворянам, к «leliaerts», к поддер­живавшей их Франции все более и более овладевала умами. Так как почти все рыцарство эмигрировало, то крестьяне остались единственными хозяевами кастелянств, управляли ими по своему усмотрению и вскоре привыкли к безраздельному обладанию властью.

При этих обстоятельствах нетрудно понять, какую ярость должен был вызвать Атисский договор. В страну вернулись толпы эмигрантов, вы­сокомерно требовавших компенсации за убытки, понесенные ими во время беспорядков. Неудивительно поэтому, что мир казался народу изменой.

К тому же разве он не был делом рук дворянства и разве можно было сомневаться, что он являлся сговором между французским королем, графом и аристократией в целях угнетения бедноты? В простоте своей «просто­народье» не в состоянии было понять политических соображений, заста­вивших Роберта Бетюнского прекратить враждебные действия. Полные веры в свои силы, гордясь своими успехами на полях сражений, они тем менее боялись продолжения войны, что она с полным основанием казалась им необходимым условием того народного правления, к которому они привыкли.

Попытки графа взимать контрибуцию в пользу французского короля вызвали яростное восстание как в крупных городах, так и в сельских местностях. В 1309 г. жители Ваасской области восстали, выбрали себе капитанов или hooftmannen, народных вождей, имена которых отныне будут столь часто встречаться в истории Фландрии. Чтобы усмирить восставших, Роберт Бетюнский вынужден был призвать на помощь рыцарство. Мятежники сложили оружие лишь после отчаянного сопро­тивления; двадцать пять капитанов были изгнаны, пять — погибли на виселице, а между дворянством и народом с тех пор появился новый повод к ненависти.

Возобновление военных действий с Францией (1310—1320 гг.) задер­жало на несколько лет взрыв гражданской войны. Но она неминуемо должна была вспыхнуть после мира, заключенного в 1320 г. На этот раз нужно было во что бы то ни стало выполнить условия мирных договоров и дать французскому королю колоссальную сумму в 1 500 000 ливров, из которых были выплачены до этого времени только 480000.

Дальнейший ход событий объясняется тем, что с начала XIV века крупные города присвоили себе власть над окружавшими их местностями. Гент, где после подавления грозных восстаний ткачей, патрициат захватил в свои руки городское управление, сумел предотвратить народное восстание в Ваасской области и в области Четырех Округов. Но Брюгге, где после похода на Слейс создалось демократическое правление, находившееся под влиянием цехов суконной промышленности, поступил совершенно иначе. Конечно, он нисколько и не думал покровительствовать в окружавших его местностях движению за независимость, которое освободило бы их от его власти. Уже в течение многих лет он пытался ограничить привилегии Вольного Округа, и еще совсем недавно он не колеблясь разбил ткацкие станки в деревнях этого кастелянства¹. Но восстание в Западной Фландрии было слишком для него выгодно, чтобы он мог пожелать ставить ему препятствия. Ведь упорный отказ крестьян платить контрибуцию фран­цузскому королю и ренту графу позволял ему самому избавиться от этих

Действительно, 27 октября 1302 г. Брюгге добился от графа привилегии, запрещавшей заниматься суконной промышленностью в деревнях кастелянства. Gilliodts van Severn, Inventaire des archives de Bruges, t. I, p. 337.

ненавистных уплат-. Разве могли ткачи и валяльщики, которых возмущало социальное неравенство, не поддержать массового восстания против дворян? При первых же симптомах брожения, обнаружившегося в Вольном Округе и в Фюрнском кастелянстве вскоре после похода на Слейс, Брюгге, по-видимому, стал поддерживать восставших. Инициатор и вскоре главный вождь восстания, Николай Заннекин, фигурировал в списке его «внешних горожан» (haghepoortes)¹.

То, что нам известно об этом Заннекине, достаточно убедительно показывает, насколько восстание крестьян Западной Фландрии отличалось от двух других великих крестьянских восстаний XIV века — от фран­цузской Жакерии 1357 г. и от английского восстания 1318 г. В отличие от вождей Жакерии и от Уота Тайлера, по имени которого назвали восстание 1381 г., Заннекин вовсе не был бедняком. У него были значительные земельные владения в деревне Лампернис, а большинство ставших под его начало людей принадлежало к классу мелких собствен­ников, столь многочисленных в приморских кастелянствах. Не бедность заставила его сторонников взяться за оружие. Кроме того, их восстание радикально отличалось своей длительностью и своей организованностью от тех внезапных и грозных вспышек, которые разразились впоследствии во Франции и в Англии, но которые были столь же бурными, сколь и кратковременными. Оно представляется нам, как попытка революции, сделанная крепкими, полными веры в себя, воли и настойчивости кресть­янами, вдохновленными эгалитарными идеями и решившимися навсегда избавиться от ненавистного дворянства. Целью, которую преследовало это восстание, было установление крестьянской демократии и такого аграрного строя, при котором вся земля принадлежала бы тем, кто ее обрабатывает, и эта цель выступила с тем большей отчетливостью, чем больше ширилось и становилось сильнее восстание.

Причиной восстания следует считать поведение «keuriers» и «prointeurs» (pointers)² из среды дворянства, которые, вернувшись после мира с Францией в кастелянства, использовали свое положение, чтобы возна­градить себя за убытки, понесенные во время эмиграции. Их обвиняли в том, что они произвольно облагали налогами людей, присваивали себе противозаконно штрафы за неявку на судебные заседания, производили пожалования и заключали займы, не отдавая никакого отчета в своей

С этой точки зрения фландрское восстание 1323—1328 гг. представляет известное сходство с восстанием крестьян Кеннемерланда в 1267 г. [Beka, Chronicon de episcopis Utrajectinis, ed. Buchelius, p. 92 (Utrecht, 1643)]. Действительно, здесь тоже вожаки движения проповедывали истребление дворян и раздел их имущества egenis seu pauperibus («нуждающимся бедным»). Относительнр этого восстания, содействовавшего со своей стороны восстанию утрехтских цехов в 1267 г. см. 5. Miiller, De Elect. Jan van Nassau, в издании «Je maintiendrai», p. 33 и далее. Leyde, 1905). Во всяком случае Кеннемерландское движение носило национальный (фрисландский) характер, которого лишено было фландрское восстание. Так назывались судьи и заведующие финансами приморских кастелянств.

деятельности. Зимой 1323 г. вспыхнули беспорядки сперва в Вольном Округе Брюгге, ,а вскоре затем на территориях Фюрна и Берга. Они были подавлены, на без особой жестокости. Дело в том, что жалобы повстанцев оказались обоснованными, и после обследования, произведен­ного дядей графа, Робертом Кассельским, и гентским, брюггским и ипрским эшевенствами, они получили полное удовлетворение. По решению третейского суда (28 апреля 1324 г.) была провозглашена всеобщая амнистия, смещены некоторые «keuriers», а расходы, произведенные без согласия народа, были возложены на чиновников.

Таким образом, народ одержал победу, но он не удовольствовался этим первым успехом. Он видел в нем залог более полной победы. Он считал, что наступил момент для того, чтобы окончательно свергнуть существующий строй. Когда наступило время жатвы, крестьяне стали отказываться от уплаты десятин и требовать, чтобы хлеб, принадлежащий монастырям, был роздан бедным¹.

Это поведение было достаточно показательным для настроения умов. Оно свидетельствовало о том, насколько определились и укрепились во время последних беспорядков социальные тенденции, которые с начала века владели умами народных масс. Дело шло уже вовсе не о том, чтобы искоренить некоторые злоупотребления. Нападали уже не просто на политические привилегии. Народ считал теперь своим естественным врагом всякого, кто жил на земельную ренту и на кого он работал. Мелкие собственники, мелкие свободные фермеры морского побережья, простые сельскохозяйственные рабочие — тесно сплотились между собой против дворянства, против крупных аббатств, против всех богачей, к какому бы классу они ни принадлежали². В конце 1324 г. между обоими лагерями разразилась война.

Это была война на истребление. Крестьяне и рыцари соперничали друг с другом в жестокости. Народные отряды, под руководством своих «hooftmannen» изгоняли графских бальи, грабили и поджигали замки дворян, и убивали с неслыханно-утонченной жестокостью тех из них, которые на свое несчастье попадали в их руки. Граф, со своей стороны, приказал Роберту Кассельскому усмирить мятежников «либо поджегши их дома, либо убив и утопив их, либо затопив их имущества и земли, либо всяким иным способом, который вы и ваши люди найдете нужным»³.

В «Kerelslied», единственной дошедшей до нас песне того времени, можно найти отзвук этой беспощадной борьбы. Бурлящая ненавистью,

Van Lokeren, Chartes de l'abbaye de Saint-Pierre de Gand, t. II, p. 31. «Dicebant enim alicui diviti: Tu pous diligis dominos quam communitates-de quibus vivis; et nulla alia causa in eo reperta, talem exponebant morti». («Они говорили каждому богачу: ты больше любишь господ, чем простой народ, трудом которого ты живешь. И не найдя на нем никакой другой вины, предавали его смерти».) Chron. comit. Flandr.,' t. I, p. 202. Limburg-Stirum, Codex diplomaticus Flandriae, t. II, p. 369 (Bruges, 1889).

она рисует длиннобородого, грязного, нажравшегося простокваши и сыра «Kerel» (крестьянин), который в своем надменном самодовольстве мечтает подвыпивши о том, что весь мир принадлежит ему и желает подчинить себе рыцарство. С каждой строфой усиливаются насмешки, оскорбления, проклятия, заканчиваясь под конец диким военным кличем: «Мы заставим выть "Kerels" (крестьян), пустив наших лошадей по их полям; мы их потащим на виселицы и повесим; нет им спасения от нас; они должны вернуться под ярмо»¹. Единственным комментарием к подобной поэзии были слова одного монаха, современника этих событий: «Ужасы восстания были таковы, что люди возненавидели жизнь»².

В восстании приморских кастелянств поражает не только его неисто­во-бурный характер, но и его продолжительность. Последнее обстоятель­ство было бы непонятным, если бы мы не знали, что Брюгге, относившийся сочувственно к движению с самого начала, взял на себя в 1324 г. руководство им. Городская демократия пришла на помощь деревенской демократии. Ткачи и сукновалы, хозяева этого большого города, объеди­нили свои усилия с усилиями крестьян и пополнили их ряды. Монахи, священники высказывались за народ. Была организована пропаганда, в которой к евангельскому идеалу смутно примешивались неопределенные коммунистические тенденции и жгучая классовая ненависть. На кладбищах Западной Фландрии появились демагоги, которые возвещали толпе на­ступление новой эры и покоряли себе умы пылом своего убеждения и энтузиазма³. Маленькие городки в окрестностях Брюгге вскоре последовали его примеру. В Ипре восставшие цехи призвали, в свою очередь, отряды, находившиеся под руководством Заннекина (1325 г.), страх перед кото­рыми тотчас же обратил в бегство эшевенов и богачей. Как и после битвы при Куртрэ, ткачи и сукновалы захватили власть. На деньги городской общины тотчас же были разрушены стены и ворота, запиравшие центр города, населенного патрициями, и вокруг рабочих предместий была снова возведена стена, которая была впервые построена в 1302 г. и которую патриции поспешили снести. Городская артиллерия была немед­ленно отправлена на помощь революционной армии⁴. Казалось, что по-

«Kerelslied» можно найти у Kervyn de Lettenhove, Histoire de Flandre, t. II, p. 538, а также у Liliencron, Historische Volksliederen, Bd. I, s. 31. «Duravitque pestis ista postea per biennium et in tantum ubique desaevit, quod taederet homines vitae suae». Chron. Comit. Flandr., t. I, p. 202. N. de Pauw, L'enquete de Bruges apres la bataille de Cassel. Bullet, de la Commission royale d'Histoire, 5 serie, t. IX [1899], p. 665 и далее. Относительно участия некоторой части духовенства в восстании см. Н. Stein, Les consequences de la bataille de Cassel pour la ville de Bruges et la mort de Guillaume de Deken son ancien bourgmestre. Ibid., p. 658.

H. Pirenne, Documents relatifs a l'histoire de Flandre pendant la premiere moitie du XIV siecle. Bullet, de la Comm. royale, d'Hist., 5 serie, t. VII [1897], p. 479.

следняя должна быть непобедимой, раз из трех городов Фландрии два уже открыто поддерживали ее.

Но Гент не поддался общей заразе. Господствовавшие в нем «poorters», которые были тем более враждебны народному делу, что его успех обеспечил бы преобладание Брюгге, стали на сторону противников его. Они превратили свой город в убежище и плацдарм для дворян Западной Фландрии и патрициев из Брюгге и Ипра. Подражая инсургентам, они вручили власть hooftmannen (капитанам), подавили мятеж ткачей и раз­местили гарнизоны в крепостях своего кастелянства, а также в Ваасской области, где происходили волнения.

Но борьба достигла еще большего ожесточения, когда Людовик Не-верский, захваченный в Куртрэ, забрызганный кровью своих советников, убитых на его глазах, и сам находясь под угрозой смерти, попал в руки брюггцев. Под давлением народа он уступил власть своему дяде, Роберту Кассельскому, который не переставал его преследовать с момента его вступления на престол и который, несомненно, надеялся, пользуясь смутой, завладеть графством. Тем временем гентцы дали титул «Ruwaert» двою­родному деду графа Иоанну Намюрскому. Таким образом, династия раскололась и снабжала вождями обе непримиримо враждебные партии, оспаривавшие друг у друга права на Фландрию.

Французский король не мог больше оставаться безучастным к ходу событий. С начала восстания не только прекратилась выплата контрибуций, наложенных Атисским договором, на народная партия, находившаяся теперь под руководством Брюгге, заняла явно враждебную по отношению к Франции позицию. Она запретила обращение во Фландрии французских денег, она захватила замок Эльшен в епископстве Турнэ и разместила там войска, наконец, она вступила в подозрительные переговоры с Англией. Кроме того, разве не приходилось опасаться, что поведение этих рабочих и крестьян, которые захватили в плен своему государя, узурпировали его права и поставили на место его чиновников своих капитанов, не подаст рано или поздно опасный пример французскому крестьянству? 4 ноября 1325 г. король приказал наложить интердикт на мятежников, обвиняя их в оскорблении величества и требуя от них покорности. В то же время он обратился с угрожающими письмами к Роберту Кассельскому, кон­фисковал его поместье в Перше, прекратил торговые сношения между Францией и Фландрией, взял на себя защиту гентцев и сосредоточил войска в Сент-Омере.

Политика французского короля поколебала уверенность мятежников. Роберт Кассельский, поняв тщетность своих интриг, немедленно оставил народную партию и, добиваясь прощения, стал особенно усердно сражаться с ней. Интердикт тревожил совесть людей, а прекращение торговли было пагубно для всех. Среди мятежников начался раскол. Более умеренные из них потребовали и добились освобождения Людовика Неверского. Французский король, у которого в этот момент оказались серьезные

осложнения с Англией, обнаружил готовность к переговорам, и 19 апреЩ 1326 г. был заключен мир в Арке, около Сент-Омера. Мир этот требовал снесения крепостей, построенных во время беспорядков, уплаты следуемых Франции контрибуций, уничтожения «новшеств», введенных мятежниками и смещения их капитанов. Церкви и аббатства должны были получить возмещение за свои убытки, а графу дали 10 000 ливров. Роберт Кае* сельский получил прощение, и интердикт был снят.

Одно время можно было думать, что порядок будет наконец восста­новлен. Граф послал своих бальи занять свои места в Западной Фландрии. Довольно значительная партия желала мира и обнаруживала законопос­лушность. Но «капитаны», привыкшие к власти, стремились сохранить ее. Они чувствовали за собой поддержку большого числа готовых на все сторонников, надеявшихся создать новый строй, в котором «мелкий люд», избавившись от государя и дворянства, будет всемогущим. Возбужденные до крайности страсти заглушали у них голос благоразумия. Интердикт, отлучение не останавливали их, а только усиливали их ненависть к власть предержащим. Не прошло и нескольких дней, как условия мирного договора были нарушены. Капитаны остались на своих местах, бальи были снова изгнаны, а те, которые пытались защищать их, сделались жертвами всякого рода преследований. Их заключали в тюрьму, конфис­ковывали их имущества, разрушали их дома, кирпичи которых шли на возведение оборонных укреплений.

Восстание, поднятое самыми крайними элементами, отличалось на сей раз такой жестокостью, как никогда еще до сих пор. Во главе его стал один крестьянин из Бергского кастелянства, по имени Яков Пейт. Ра­дикализм его идей ясно показывает, какое широкое распространение получили революционные тенденции с того времени, как начались волнения. Нападки направлялись теперь даже на церковь. Пейт открыто выказывал свое презрение к религиозным обрядам, которых он демонстративно не выполнял, он желал бы, по его словам, видеть, как последний священник будет повешен на виселице¹. Он организовал настоящий террор. Сторонники графа, умеренные, все те, кто не высказывались определенно за бедный люд, были брошены в тюрьму. По какой-то утонченной жестокости дворян и богачей заставляли убивать своих собственных родных на глазах народа. Интердикт, наложенный снова на страну, не возымел никакого действия. Находившиеся во главе вооруженных отрядов капитаны застав­ляли священников продолжать отправление богослужения. Те из последних, которые осмеливались противиться этому, «бойкотировались» и были вынуждены бежать. Никогда, ни во время Жакерии, ни во время английского восстания 1381 г. не было допущено таких жестокостей, как те, которые совершались тогда в Западной Фландрии.

Как оно всегда бывает, умеренные были затерты крайними. У них не было никакой организации, а пассивный по своей природе дух порядка

Chronicon comit. Flandrens, loc. cit., p. 202.

не внушал им той энергии, какую придавал противной партии револю­ционный дух. Правда, кое-где оказывалось частичное сопротивление. Яков Пейт был убит, но его гибель нисколько не изменила положения. Брюггские ткачи, продолжавшие поддерживать восстание, приказали начать судебное следствие по поводу его убийц.

Граф бежал в Париж, чтобы умолять о помощи своего сюзерена, предоставив гентцам заботу об оказании сопротивления мятежникам. Неожиданная смерть короля Карла Красивого (1 февраля 1328 г.) за­держала на несколько месяцев французское вмешательство, ставшее отныне неизбежным. Надо было покончить с этими мятежниками, которые, «подобно скотам, лишенным чувств и разума»¹, угрожали ниспровергнуть весь существующий строй. Их пример встречал уже подражание. Разве не восстали также уже и льежцы и разве их епископ вместе с Людовиком Неверским не умолял нового короля, убеждая его в том, как велика опасность? И, наконец, разве сам папа не требовал настойчиво выступ­ления? Дело шло уже не просто о том, чтобы заставить фландрцев соблюдать договоры. Настало время спасать традиционный социальный строй. Кроме того, восстание, становясь все смелее, вступило в новую фазу и угрожало уже непосредственно французской короне. Во Фландрии знали, что вступление на престол Филиппа Валуа вызвало протесты со стороны Англии. И бургомистр Брюгге, Вильгельм де Декен, смело ступив на тот путь, на который позднее должен был вслед за ним стать Яков ван Артевельде, предлагал Эдуарду III признать его французским королем, если он окажет поддержку народной партии².

«Velud bellue carentes sensu et judicio», — так выражался в своих письмах французский король в 1325 г., уполномочивая Реймского архиепископа и его епископов-суффраганов наложить на Фландрию интердикт. Limburg-Stirum, Cod. dipl. Flandr., t. II, p. 377.

«Quo tempore Brugenses suos nuntios, XII vipelitcet reputatos, Anglorum regi pro suffragio derexerunt, qui ipsum similiter ad occupationem Franciae informabant, dicentes quod si eis hac vice velit fiduciatiler assistere, ipsi volunt sibi procul dubio coronam Franciae procurare». («В это время брюггцы отправили с общего согласия английскому королю своих вестников, числом 12, которые должны были побудить его также к оккупации Франции, говоря, что если он в этот раз пожелает им добросовестно помогать, они смогут без сомнения доставить ему корону Фран­ции».) Wilhelmus Procurator, Chronicon p. 219 (Амстердам, 1904). — Документы, опубликованные Штейном (см. выше, стр. 457, прим. 4) и Пау (ibid.) показывают, что автором того плана, к которому впоследствии пришел Яков ван Артевельде, был бургомистр Брюгге, Вильгельм де Декен. После битвы при Касселе он был обвинен французским королем в том, что он отправился в Англию договориться с английским королем, чтобы он стал их государем во Фландрии и в то же время французским королем (Stein, p. 656). Его сторонники во Фландрии не скрывали своей цели, заключавшейся в том, чтобы «отнять государство у князя Фландрии и французского короля» (De Pauw, p. 699). Более подробно см. Н. Pirenne, La premiere tentative pour reconnaitre Edouard III d'Angleterre comme roi de France, «Ann. de la Soc. d'hist. et d'archeologie de Gand», 1902.

Филипп Валуа собрал свою армию в июне 1328 г. Он решил напасть на мятежников с юга, в то время как граф и гентцы будут им угрожать с востока. Этот искусный маневр имел, очевидно, целью ослабить со­противление, раздробив его, и он вполне удался. Брюггцы, вынужденные прикрывать свой город, не смогли выступить против вторгнувшегося неприятеля. Задача преградить ему дорогу была поручена жителям Фюрн-ского, Бергского, Бурбурского, Кассельского и Бальельского кастелянств, которые, сосредоточившись на горе Касселе, ожидали под командой Заннекина прибытия неприятеля. Позиции их были неприступны, тем, что наблюдали за неприятелем и тревожили его, с целью заставить его покинуть' свои позиции и спуститься в равнину.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: