ПРОИСХОЖДЕНИЕ ГЕРЦОГСТВА ЛОТАРИНГСКОГО 30 глава

Ведя эту политику, Филипп одновременно вступил в тайные переговоры с врагами своего вассала. Едва только было заключено указанное нами соглашение, как Филипп вступил в союз с Иоанном д'Авеном и с Флоренцием Голландским, внезапно покинувшим английского короля (9 января 1296 г.)¹. Гюи очутился в опасном положении. Первого ноября 1295 г. парижский парламент заставил его вернуть Валансьен королю. Было очевидно, что Филипп заплатит этим городом за союз с Иоанном

D. Franke, Johann II von Hennegau-Holland, s. Ill; A. Bergengrun, Die politischen Beziehungen Deutschlands zu Frankreich wahend der Regierung Adolfs von Nassau, s. 66, Strassburg, 1884; H. Obreen, Floris V, p. 150 и далее.

д'Авеном. Действительно, в феврале 1296 г. он приказал городу открыть свои ворота графу Генегау.

Но патриции вовсе не желали снова подчиниться своему князю. Вместо того чтобы повиноваться, они призвали Гюи де Дампьера и признали его верховную власть над городом. Гюи торжественно обещал считать отныне Валансьен фландрским городом, никогда не возвращать его Иоанну д'Авену и защищать его против всех, даже против французского короля¹. Досада на то, что он был так обманут своим сюзереном, ненависть к дому д'Авенов и, наконец, снедавшая его всегда страсть к расширению своих владений — все это толкнуло его на этот раз на разрыв. Возможно также, что недавние уступки Филиппа Красивого придали ему больше веры в себя. Он, несомненно, считал свое положение во Фландрии укрепившимся. Однако он жестоко в этом ошибался.

Не успел он обнаружить эти первые признаки независимости, как рука французского короля обрушилась на его плечи с большей тяжестью, чем кбгда бы то ни было. Достаточно было нескольких указов, чтобы дать понять несчастному, что он был игрушкой в руках своего сюзерена. Действительно, взимание двухпроцентного налога ожесточило города. В марте они обратились к Филиппу Красивому с просьбой освободить их от этого налога, взамен за взнос ими определенной суммы. 7 апреля их предложение было принято, король объявил об отмене налога, и сообщил о своем решении графу. Он обещал уступить ему половину субсидии, полученной от городов, но не выполнил этого обещания. Таким образом нарушенное одно время согласие между королем и патрициатом было восстановлено во всей своей силе. Амьенскому бальи было поручено, как некогда Вермандуаскому, заставить графа покориться. 30 мая король приказал Гюи «беспрекословно» повиноваться ему. В следующем месяце положение еще ухудшилось. Фландрские города снова оказались под наблюдением королевских «сержантов». Гюи, привлеченный брюггскими горожанами к суду парижского парламента, должен был предстать перед ним. Между тем Иоанн д'Авен возобновил войну, а Филипп, чтобы помешать своему вассалу защищаться, вторгнувшись, со своей стороны, в Генегау, принадлежавший Империи, запретил Генту, Брюгге, Ипру, Лиллю и Дуэ вывести свои войска из французского королевства. Он «не без жестокой иронии» велел графу «следить за тем, чтобы его приказания строго выполнялись» (7 июля 1296 г.)².

Гюи де Дампьер предстал перед парламентом во второй половине августа 1296 г. Произнесенный в присутствии делегатов от его городов приговор обязывал его возвратить Валансьен и ничего не предпринимать

Функ-Брентано, по-моему, не обратил достаточного внимания на роль истории с Валансьеном в разрыве между Филиппом Красивым и Гюи де Дампьером. Funck-Brentano, Philippe le Bel en Flandre, p. 181.

против горожан, допустивших «королевских сержантов» и подчинившихся их власти. На следующем заседании он испытал еще горшее унижение. Суд вынес решение о конфискации его графства, и он должен был символическим вручением железной перчатки передать королю владе­ние им.

Правда, Филипп вернул ему его земли и ограничился сохранением за собой Гента. Но если Гюи питал еще по прибытии в Париж какие-нибудь иллюзии, то теперь они навсегда рассеялись. Он увидел, как его сюзерен, поддерживал против него его злейшего врага, открыто поощрял мятеж его подданных и привлек его, несмотря на его протесты, к суду своего парламента, вместо того чтобы позволить ему защищаться перед судом «пэров». Против теории легистов, против монархической централизации, против безжалостной политики, которая, опираясь на римское право, приносила в жертву абсолютизму государя традиции и привилегии, которая подчинила пэра Франции контролю бальи и позволила собранию докторов права конфисковать графство, он апеллировал к феодальной теории. Правда, сам он во Фландрии всегда игнорировал ее. Действительно, разве оппозиция городов, которой бил его Филипп Красивый, не была результатом попыток Гюи подчинить их своим чиновникам, своему суду, своей верховной власти? Разве они не восстали против него во имя своих попранных вольностей? Таким образом, по отношению к современному государству, стремившемуся порвать с прошлым, положение было оди­наковым как во Фландрии, так и во Франции. Городской патрициат защищал муниципальный партикуляризм против Гюи де Дампьера, подобно тому как сам Гюи де Дампьер защищал свою независимость крупного вассала против своего сюзерена. Обе стороны находили в старом праве доводы против нового права, и Гюи лишь подражал поведению патрициев своих городов, когда, приняв чисто феодальную доктрину, заявил, что считает себя свободным от своих обязанностей вассала по отношению к государю, которого он обвинял в нарушении своих обязанностей сюзерена.

Впрочем, Гюи решительно нечего было бояться разрыва с Францией; Меленский договор, обязывавший его вассалов покинуть его в случае неповиновения королю, не мог его удерживать, ибо он уже теперь испытывал последствия его, хотя и не нарушил его. Ему оставался только один шанс — вернуть свою власть над своими подданными и отразить нападение Иоанна д'Авена — именно: союз с Англией. В то время как отношения между Филиппом и Гюи де Дампьером все ухудшались, Эдуард I не переставал искусно опутывать последнего своими сетями. Он не жалел ничего, чтобы склонить его на свою сторону: он обещал ему большие денежные субсидии, браки для его детей, возвращение Артуа. И в то время как его посланники рассыпали эти обещания старому графу, число союзников Англии с каждым днем увеличивалось: граф Гельдернский, сир Фокмонский, герцог Брабантский, граф Бар принесли присягу Эдуарду. Германский король Адольф Нассауский, примкнувший

в 1294 г. к союзу, обещал помощь Германской империи. Флоренции Голландский, перешедший на сторону Франции, был убит (27 июня 1296 г.). При этих обстоятельствах присоединение Гюи к коалиции было только вопросом времени. Уже осенью 1296 г. он стал вести себя характерным образом. Он отказался предстать 20 сентября перед новым заседанием парламента. В самой Фландрии он старался склонить на свою сторону ремесленников, одновременно возбуждая их против патрициев/ С этого времени в городах к социальному размежеванию между патри­циатом и «простонародьем» прибавилась еще и политическая дифферен­циация. Образовались две партии — королевская и графская. Первая приняла знамя белой лилии, вторая — фландрское знамя с черным львом: «clauwaerts» противостояли теперь «leliaerts». Дело графа стало казаться равносильным торжеству городской демократии; его победа над француз­ским королем должна была свергнуть навсегда ненавистное господство патрициев. Феодальные интересы Гюи совпали теперь с экономическими интересами ткачей и валяльщиков, так что в народе пробудилось одно­временно горячее чувство лояльности по отношению к династии и ненависти к его врагу — французскому королю.

Гюи не пренебрег ничем, чтобы поддержать и укрепить столь бла­гоприятное для него настроение масс. В конце 1296 г. и в начале 1297 г. он энергично выступил в пользу «простонародья». В Генте он приказал произвести расследование, как вели дела члены коллегии XXXIX, затем сместил их и отправил в изгнание¹; и в то же время он даровал городу хартии, оставшиеся до конца Средних веков основой его привилегий, В Дуэ он пытался заменить аристократическое управление демократиче­ской конституцией². Он не только вернул Брюгге отобранные у него в 1280 г. вольности, но и расширил их³. Чтобы склонить на свою сторону города, он пошел на величайшие жертвы и отказался на время от своей монархической политики. Он соглашался со всеми требованиями и вос­становил в пользу народной партии ту городскую автономию, с которой он так упорно боролся, пока во главе городов стояли патриции. Всецело поглощенный текущими интересами, он предоставил городам полное са­моуправление и осыпал их привилегиями, которые он, впрочем, надеялся отнять у них впоследствии, как идущие «вразрез с правом и с разумом»⁴-

Среди мотивов произнесенного против них приговора имеется и такой, что «видя, как французский король подготовлял войну против графа Фландрского, онистали на его сторону». Funck-Brentano, Philippe le Bel etn Flandre, p. 225. " Funck-Brentano, op. cit., p. 193. Espinas, Finanses de Douai, p. 59, 65.' Cp. также его поведение в Алосте в декабре 1296 г.; De Potter et Broekaert,

Geschiedenis der stad Aalst, t. II,p. 408.

з

Cilliodts van Severen, Inventaire des archives de Bruges, t. I, p. 51. Keruyn de Lettenhove, Etudes sur 1'histoire du XIIISiecle, p. 40.

К тому времени, когда Гюи стал так отчаянно искать помощи партии ремесленников, он успел уже порвать с Филиппом Красивым и заключить союз с Эдуардом. 9 января 1297 г. два прелата Намюрского графства, аббат из Жамблу и аббат из Флорефа, покинули Винендале, чтобы передать французскому королю вызов его вассала. До нас дошло длинное письмо, которое они везли с собой; в нем, под официальной фразеологией той эпохи, нетрудно прочесть страстное выражение долго сдерживаемого негодования и гнева¹. Граф тщательно перечисляет все свои обиды. Чаша его унижения переполнилась, и его послание превращается в грозный обвинительный акт против Филиппа Красивого. Ничто здесь не забыто: ни заключение Филиппины, ни союз короля с Иоанном д'Авеном, ни отказ судить графа судом «пэров», ни монетные указы, ни запрещение торговли с Англией, ни соглашение короля с городами во время взимания двухпроцентного налога. Письмо написано не просто вассалом, защища­ющим свои права, но и территориальным князем, защищающим незави­симость своей власти и интересы своего государства. Экономические соображения причудливо сочетаются с доводами, почерпнутыми из фео­дального права, придавая манифесту одновременно и очень старый, и

Впрочем, письмо написано с большим достоинством. В этом отношении ему значительно уступает письмо Филиппа Красивого, посланное горожанам Турнэ несколько дней спустя (24 января): «Ad vestram noticiam multorum relatibus jam credimus devenisse qualiter comes Flandrensis, ex concepta diu nequitia, venemum quod in suis visceribus diutius occultarat, de novo Parisius litteris et nunciis evomuit coram multis, seque a subjectione, colligatione obedientia et redevantia et aliis oneribus et ligaminibus, quibus nobis ut domino et superiori diversis modis erat astictus, temeritate propria, in offensam nostri culminis se absolvens, ligamen fidelitatis quam nobis prestiterat. et se promiserat servaturum, contra juramentum proprium veniendo in sui ignominiam nominis, non est veritus dilligare». («Мы полагаем, что уже из многих источников дошло до вашего сведения, что граф Фландрский, давно замышлявший мерзость, недавно в присутствии многих свидетелей изрыгнул издавна таимый им в своих внутренностях яд, отправив в Париж письма и посланников и безрассудно освободив себя от подданства, подчинения, послушания и обязанностей и прочих повинностей и связей, которыми он различными способами привязан к нам, как к верховному сеньору, во оскорбление нашего верховенства, и не побоялся развязать связь клятвы верности, которую он нам дал и в силу которой обещался служить, нарушив таким образом свою присягу на позор своему имени»). A. d'Herbomez, Philippe Ie Bel et les Tournaisiens Bellet. de la Commiss. royale. d'Histoire, 5-e serie, t. Ill, _P. 117-118 (1893). Г. Функ-Брентано поддался, несомненно, своим симпатиям к Филиппу Краси­вому, когда он писал: «Мемуар Гюи де Дампьера не искренний. Это — адвокатское прошение» (с. 201). В действительности, все выдвинутые графом обвинения подтверждаются нашими источниками. Гюи решился порвать с королем лишь тогда, когда он убедился, что право на его стороне. Он писал английскому королю: «Государь, случилось так, что граф Фландрский призвал к суду французского короля и доказал полностью его вину, так что доктора светского и канонического права заявили и заявляют, что французский король так поступил с графом, что граф свободен от присяги, службы, феодальной верности и всяких обязанностей, которые он имел и мог бы иметь в дальнейшем». Kervyn de Lettenhove, Etudes sur l'histoire du XIII siecle, p. 26.

' 1 Зак. 4468

новый характер. Гюи то говорит подобно тому, как мог бы выражаться за сто лет до него Филипп Эльзасский, то подобно тому, как станет выражаться через сорок лет Яков Артевельде.

В то время как оба аббата ехали в Париж, Гюи обратился к Эдуарду I с мольбой о помощи. Несколько дней спустя, 2 февраля, в уолшингемской часовне был подписан договор¹. Эдуард обещал поддерживать графа деньгами и войсками и обязывался не заключать мира, без участия графа. Кроме того, 25 января, для предотвращения отлучения, которое должно было, согласно Меленскому договору, быть наложено на Фландрию в случае ее разрыва с Францией, в церкви св. Донациана в Брюгге было зачитано торжественное обращение к папе².

Но, несмотря на все, граф не был готов к борьбе, ибо события заставили его слишком поторопиться. Объявив войну королю, он не имел средств для ведения ее. Он мог рассчитывать только на ничтожную часть дворянства. Укрепления его городов, разрушенные в начале XIII века, были затем лишь частично восстановлены. Сам он, больной старик, не мог руководить военными операциями. Он поручил руководство ими своим сыновьям и своему внуку Вильгельму Юлихскому. Молодые князья не пали духом и, перед лицом опасности французского вторжения, мужест­венно выполнили свой долг. Они разделили между собой защиту страны: Роберт Бетюнский и Гюи Намюрский выбрали себе Лилль, Вильгельм Кревекер — Дуэ, Иоанн Намюрский — Ипр³. Войска, которыми они располагали, состояли в большей своей части из немецких рыцарей и наемников, поспешно навербованных в Рейнской области. Тем временем тревоги Гюи росли с каждым днем. Адольф Нассауский написал ему 31 августа, что политическое положение Германской империи не позволяет ему прийти к нему на помощь⁴. Эдуард, задержавшийся в Лондоне из-за переговоров с парламентом, не спешил с высадкой своих войск³. Герцог Брабантский оставался нейтральным. В Голландии могущественная партия отказывалась признать графом Иоанна I — сына Флоренция V, простое орудие в руках английского короля, и призвала Иоанна д'Авена, со своей стороны вербовавшего войска в Генегау⁶. В тот момент, когда французская

Funck-Brentano, Philippe le Bel en Flfndre, p. 206.

Kewyn de Lettenhove, Etudes sur l'histoire du XIII siecle, - p. 27.

M. Huisman, Guiot le Navur в «Melanges Paul Fredericq», p. 231 и далее.

Bergengrun, Politische Beziehungen, etc., S. 79. Несколько позднее он устроил

вялую демонстрацию на Рейне, «чтобы избавиться от обвинения в том, будто

он предал своего союзника». Ibid., S. 85. Ср. Brosien, Ler Streit um Reichsfi-

andern, S. 32.

См. у Бемона (Bemont, Chartes des libertes anglaises, p. 77) возражения против

фландрской экспедиции, представленные королю городами в июле 1297 г.

Franke, Johann II von Hennegau-Holland, S. 129. Он имел на своей стороне

города, торговля которых страдала из-за сюзеренитета Фландрии над Зеландией.

См. выше, стр. 205—206.

армия достигла фландрской границы (15 июня 1297 г.), никто из союз­ников графа не пришел к нему на помощь. Он стоял один против короля.

Вторжение произошло быстро. В сентябре королевская армия завладела Лиллем, разбила перед Фюрном Вильгельма Юлихского, захватила Бурбур и Берг; ее легкая кавалерия подошла даже к стенам Ипра, гарнизон которого не решился преградить ей переход через реку Лис. Прибытие Эдуарда замедлило ее дальнейшее продвижение. Однако было слишком поздно, чтобы спасти положение. Английская армия сосредоточилась в Генте, между тем как французская армия остановилась в Ингельмюнстере, куда прибыли брюггские патриции, чтобы передать Филиппу Красивому ключи от своего города. Оба короля явным образом боялись начать враждебные действия. 9 октября в Вив-Сен-Бавоне было заключено перемирие, после чего французские войска вернулись во Францию, а английские в Англию. Но пока что значительнейшая часть Фландрии очутилась в руках Филиппа Красивого. У Гюи остались только — Дуэ, Ипр, Гент, Ваасская область и область Четырех Округов.

Вив-Сен-Бавонское перемирие скоро превратилось благодаря посред­ничеству папы, в окончательный мир между Францией и Англией. Эдуард, вопреки своим обещаниям, отступился от Гюи де Дампьера: в договоре, заключенном в Монтрейле-Приморском 19июня 1299г., не было никакого упоминания о Фландрии.

Между тем граф почти исчерпал все свои ресурсы. Он знал, что Филипп Красивый будет неумолим, и поэтому не пытался даже смягчить его. Чтобы спастись от угрожающего ему удара, он делал лихорадочные усилия, соглашался на всяческие жертвы. Он отказался в пользу Иоанна Голландского от сюзеренитета над Зеландией, которого так гордо требовали его предки; он принес присягу верности новому германскому императору Альбрехту Австрийскому и отправился в Аахен присутствовать на его коронации. В Риме его сын, Роберт Бетюнский, и его послы осаждали своими просьбами папу и кардиналов¹. Но все было напрасно! Иоанн Голландский, бессильный и слабоумный недоносок, умер в ноябре 1299 г.,Альбрехт Австрийский вступил в союз с французским королем, а Бо­нифаций VIIIпринял участие в борьбе лишь тогда, когда было уже слишком поздно. В самой Фландрии Leliaerts (приверженцы белой лилии) подняли голову в городах, еще покорных графу. Патриции Дуэ призвали французов; терроризированные народные массы боялись пошевелиться.

Срок перемирия истек 6 января 1300 г. Тотчас же королевская армия под командованием Карла Валуа вторглась во Фландрию. Сопротивление оказали только Ипр, где войсками командовал Гюи Намюрский, и Дамм, защищавшийся Вильгельмом Кревекер. Но относительно исхода кампании

См. их переписку с графом у Kewyn de Lettenhove, Etudes sur 1'histoire du XIII siecle.

не могло быть никаких сомнений. У графа оставалась только тень армии. Вильгельм Кревекр располагал для сопротивления врагу лишь 800 бойцами. В Ипре доведенные до отчаяния городские власти желали сдать город. Энергичный Гюи Намюрский, искусно распространяя в массах ложные сведения, сумел удержать его до мая. В этот момент старый граф отказался от борьбы. Вместе со своим старшим сыном, Робертом Бе-тюнским, и с Вильгельмом Кревекер, он отправился к Карлу Валуа, отдавшись целиком на милость короля. 24 мая пленники, в сопровождении небольшого отряда оставшихся им верными лиц, прибыли в Париж. Филипп Красивый отказался принять их. Продержав их в течение двух недель в Шатлэ, он назначил местом заключения Гюи де Дампьера Компьенский замок, Роберта Бетюнского — Шинонский замок, Виль­гельма Кревекер — Иссуденский замок. Их спутники были заключены в различных местах королевства: в Монлерийской башне в Нонетте (в Оверни), в Фалезе (в Нормандии), в Людене, в Иссудене, в Ниоре, в Шиноне и в Жанвиле около Шартра¹.

Второй раз на протяжении XIII века граф Фландрский стал пленником французского короля. Но катастрофа, обрушившаяся на Гюи, была тяжелее той, которая постигла в свое время Феррана, а победа Филиппа Красивого была более полной, чем победа Филиппа-Августа. На сей раз графства Фландрского больше не существовало. Было покончено с этим крупным северным феодом, дававшим некогда опекунов французским королям. Сбылись слова Филиппа-Августа: Фландрия была поглощена Францией², она составляла отныне лишь одну из королевских провинций, она была включена в земли французской короны. Филипп Красивый поспешил послать туда наместника. Сам он прибыл с большой пышностью в мае 1301 г., чтобы показаться своим новым подданным. Бальи и чиновники были замещены новыми людьми. Эмблема белой лилии заменила черного льва на знаменах и гербах. Это была подлинная аннексия. И эта аннексия, казалось, предвещала в скором времени аннексию Нидерландов в целом.

Действительно, Филипп Красивый, захватив Фландрию, мог в то же время убедиться, что его политика восторжествовала и в Лотарингии. Иоанн д'Авен, ставший самым верным его союзником, получил в 1299 г. наследство Иоанна I Голландского³. Владея Голландией, Зеландией и Генегау, он приобрел огромное могущество. С его помощью французский король мог надеяться на самые блестящие результаты. Ему не приходилось бояться сопротивления со стороны Германии, бессилие которой только что убедительнейшим образом показал Альбрехт Австрийский. Действи­тельно, Альбрехт, безуспешно запретив Иоанну д'Авену завладеть Гол-

Kewyn de Lettenhove, Histoire de Flandre, t. II, p. 608 и далее.

См. выше, стр. 206.

Иоанн д'Авен, сын Алисы Голландской, тетки Флоренция V, был кузеном

Иоанна I и его ближайшим наследником.

ландией, выступил против него и дошел до Нимвегена; но, узнав о продвижении графа, поспешил отступить¹. Таким образом, Франции, казалось, суждено было вскоре расширить свои владения до берегов Рейна и уничтожить результаты Верденского договора. Герцог Брабантский чувствовал создавшуюся для него угрозу, пронесся уже слух, что Филипп намеревается лишить его престола². Характерны были, с другой стороны, посягательства Франции на берега Шельды. Камбрэ казался вполне французским городом. Наконец, Филипп, захватив Фландрию, присоеди­нил к своим владениям как ту часть графства, которая зависела от его короны, так и ту, которая зависела от Империи.

D. Franks, Johann II von Hennegau-Holland. S. 152—154. Annales Condenses, ed. Funck-Brentano, p. 33.

ГЛАВА ВТОРАЯ

БИТВА ПРИ КУРТРЭ i

Филипп Красивый сумел захватить Фландрию, но он не сумел удержать ее за собой. Королевская политика, так искусно использовавшая борьбу между графом и патрициями, натолкнулась, в свою очередь, на грозную оппозицию. Французское завоевание произошло благодаря верхам бюр­герства; освобождение страны было делом рук ремесленников. В обоих случаях города сыграли главную роль. В начале XIV века судьба Нидерландов зависела от победы брюггских ткачей и валяльщиков над рантье и купцами. В этой стране крупной торговли и крупной промыш­ленности политическая история и на этот раз определялась социальной историей¹.

Действительно, было бы ошибочно приписывать восстание Фландрии против Филиппа Красивого стихийному взрыву национального чувства. Конечно, уступки, сделанные Гюи де Дампьером народной партии в момент его разрыва с королем, вызвали у ремесленников взрыв сочувствия к графу и, соответственно, ненависти к Франции. Но ни это сочувствие, ни эта ненависть не проявились в каком-либо энергичном выступлении. Цехи приняли аннексию, не взявшись за оружие, и Гюи с печалью констатировал, что привилегии и вольности, дарованные им своим добрым городам, «чтобы добиться их благосклонности», ему «дали мало»². В 1298 г. он так мало рассчитывал на восстание в его пользу городской демократии, что пытался добиться от папы аннулирования сделанных им ей обещаний.

Итак, казалось, что не исключена возможность заставить «простой народ» принять навязанный Фландрии новый порядок. Для этого нужно

Г. Функ-Брентано очень убедительно доказал, что война Фландрии с Францией

была не национальной, а социальной войной.

Kewy de Lettenhove, Etudes sur l'histoire dki XIII siecle, p. 40.

было только, чтобы король отказался от своего союза с патрициями, решительно пожертвовал ими ради народной партии, выступил в роли покровителя «minores» (народа) и предоставил им управлять по своему усмотрению городами. Первоначально Филипп Красивый, кажется, понял это. При посещении Гента он, по просьбе ремесленников, отменил один новый налог; несколько дней спустя он уничтожил коллегию XXXIX и заменил ее избиравшимся на год советом эшевенов из 26 членов, которые были разделены на две «скамьи» и половина которых выбиралась из народа'. Но такая политика явно противоречила традициям французской монархии. Согласие между королем и городской демократией не могло быть длительным. Неумелая политика наместника, которого Филипп поставил во главе Фландрии, только ускорила неизбежный ход событий.

Жак Шатильон не имел ни одного из качеств, необходимых для выполнения порученной ему деликатной миссии. Это был высокомерный и несдержанный человек, настоящий представитель феодальной знати, относившийся грубо и презрительно к народу, не способный понять интересы, стремления, могущество больших городов, которыми ему при­шлось управлять. Находясь, кроме того, в родстве с самыми знатными семьями фландрской аристократии, он вскоре подпал под их влияние. Его правление было сигналом к злейшей реакции. Дворянство, состоявшее почти исключительно из «leliaerts» и давно лишенное графами права вмешательства в государственные дела, поспешило воспользоваться бла­гоприятной ситуацией.

Шатильон, захлестнутый волной его требований, совершил ту же ошибку, какую совершил за двести лет до него другой агент Франции — Вильгельм Нормандский². Во Фландрии, где бюргерство было всем, он желал управлять при помощи феодалов. Вскоре со всех сторон поднялись протесты против алчности чиновников: в Брюгге даже иностранные купцы стали жаловаться на новые взваленные на них налоги³. Между тем патрициат, многие члены которого находились в родстве с мелким дво-

Funck-Brentano, Philippe le Bel en Flandre, p. 336 и далее. Это устройство, по-видимому, соответствовало желаниям «простого народа» и, санкционировав его, король лишь одобрил план, который, очевидно, существовал уже задолго до того. Не следует видеть в нем самостоятельной идеи Филиппа Красивого. Оно сохранилось до царствования Карла Смелого, и этот факт доказывает, что оно должно быть гентского происхождения. . См. выше, стр. 163.

См. жалобы немецких купцов в Брюгге, Hanserecesse (1256—1430 гг.), Bel. I S. 38. С монастырями было поступлено не лучше. См. в Chronicon et Cartularium de Dunis, с. 230 письмо Филиппа Красивого от 1304 г., в котором он обещает не чинить впредь неприятностей дюнекому монастырю. Письмо очень ценно множеством содержащихся в нем подробностей для понимания поведения фран­цузских агентов после завоевания. См. также Saint-Genois, Inventaire des chartes des comtes de Flandre, p. 305. К этому надо прибавить: Limburg-Stirum, Codex diplomaticus Flandriae, т. I, c. 152 (Bruges, 1889).

рянством, сблизился с наместником. В Брюгге верхи бюргерства искали поддержки у Иоанна Гистеля, одного из вождей аристократии и одного из советников Шатильона. Когда Филипп Красивый покинул Фландрию, то озлобление народной партии дошло до последних пределов. Она увидела, что результатом французского завоевания было лишь усиление в городах господства патрициев, а в сельских местностях — господства рыцарей¹.

Поводом к восстанию послужило взимание в Брюгге особого налога для покрытия расходов, связанных с празднествами в честь короля во время посещения им города. Ткачи, валяльщики, стригали, все бедняки, все пролетарии взялись за оружие. Во главе их стал некий ткач Петер Конинк, кривой, малорослый и щуплый человек, который «никогда не имел собственных десяти ливров», но который умел находить слова, возбуждавшие в сердцах гнев и жажду мести². Он организовал «простой народ», дал ему вождей и двинул его против богатых «leliaerts». Последние стали умолять/ о помощи Иоанна Гистеля и Жака Шатильона. К городу подошел отряд из пятисот рыцарей. По условному сигналу он должен был овладеть городскими воротами, в то время как патриции напали бы на народ. Но заговор был раскрыт. Ремесленники взялись за оружие и оттеснили своих врагов в тот замок, в котором некогда укрылись убийцы Карла Доброго. Часть их была перебита, часть —- взята в плен, и ремесленники захватили власть над городом.

Шатильон беспомощно присутствовал при этих событиях. Он призвал на помощь своего брата, графа Сен-Поля. Во главе отряда французских наемников из гарнизона Куртрэ и массы «leliaerts» он снова подошел к Брюгге, открывшему ему свои ворота. Он приговорил город к лишению

Указ Филиппа Красивого о реформе гентского эшевенства не был выполнен, и коллегия XXXIX продолжала функционировать. См. письмо города Гента Жаку Шатильону у Limburg-Stirum, op. cit., t. I, p. 310, (Bruges, 1879). Романисты XIX в. присоединили к нему мясника Яна Брейделя и сумели так связать обоих этих людей, изображая их, как воплощение патриотического идеала, что их имена стали неразлучными и памятники им были поставлены на одном и том же постаменте против брюггских торговых рядов. .Однако роль Брейделя, ничтожная после 1302 г., была, кажется, еще меньшей до этого. «Гентские анналы» не упоминают о нем до битвы при Куртрэ. Мы знаем только из рассказа Жилля ле Мюизи (De Smet, Corpus chron. Flandr., t. II, p. 192, 193), воспроизведенного с прибавлением нескольких ошибок в «Recits dun bourgeois de Valenciennes», ed. Kervyn de Lettenhove, p. Ill, что он разграбил в мае 1302 г. замок Маль и несколькими днями позже накинулся на Жака Шатильона при его вступлении в Брюгге. Словом, мы знаем о его участии в восстании этого года лишь на основании источника, возникшего значительно позднее указанных событий, и, кроме того, связанного с французской версией их. К этой же версии относятся легендарные подробности, помещенные позднее в Chronique de Flandre (Hist, et chroniques de Flandre, ed. Kervyn de Lettenhove, t. I, p. 227, 251), откуда они перешли в Rijmkronijk van Vlaenderen, De Smet, Corpus, t. IV, p. 794.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: