Он закончил говорить, когда послышался шум приближающегося автомобиля. Мы пригнулись. Когда машина проехала, мы снова прислушались.

- Давай!

Мы стремглав бросились к полотну дороги, но оказавшись на нём, обнаружили, что она покрыта очень острым гравием, больно коловшим ноги. Задерживая дыхание, ругаясь, большими шагами мы перебрались на другую сторону. Я оказался первым. Я вскарабкался на насыпь на противоположной стороне, нашёл укрытие и уселся там. Он присоединился ко мне.
- Больно.

- Да-а, - ответил он. - Чья была эта глупая идея?

- Тот идиот собирался стоять посреди дороги шестьдесят секунд, которые он проиграл.

- Шестьдесят секунд? Я никогда не говорил ничего подобного.

- Нет. Но сказал я. Давай, разве ты не принял вызов?

- Да, но...

- Никаких но. Минуту.

- Ой, Мартин...

- Твоё предложение, не моё. Я просто добавил интереса.

Он посмотрел на меня, потом поднялся.
- Кто будет считать?

- Я.

- Кей. Начинай.

И он спустился до обочины, остановился и прислушался, затем неторопливо - если вы можете неторопливо прогуливаться, когда ваши ноги колет гравий - добрёл до середины дороги. Я начал считать вслух.
Было бы хорошо написать о приближающейся машине, когда я досчитал до пятидесяти, и ему пришлось карабкаться назад, чтобы скрыться из виду. Но, к сожалению, этого не произошло. Ну нет, к счастью, полагаю я, потому что мне бы не хотелось, чтобы кто-то ещё увидел его голым, и чтобы он не чувствовал себя неловко в такой ситуации. Мы были близки, так что если что-то происходило с одним, другой ощущал это.
На самом деле эти шестьдесят секунд я придумал для того, чтобы рассмотреть его тело на расстоянии. Он действительно был красив. Выделяющиеся мышцы на груди, плоский живот, легкий пушок вокруг его гениталий, хорошего размера половой член, в настоящий момент в спокойном состоянии свисающий вниз, довольно заметные яички, качающиеся в тот момент, когда я смотрел.
О... он был по-настоящему прекрасен. И мне захотелось, чтобы моё собственное тело превратилось в четырнадцатилетнее и стояло там же, на каменистой дороге. Но затем, я сообразил, что заимел двух прекрасных друзей, и один из них, который мог остаться моим навсегда, стоял теперь передо мной посередине просёлочной дороги на пути домой, демонстрируя, чем одарила его природа.
Я досчитал до шестидесяти, спустился к дороге, спокойно пересёк ее (что было довольно болезненным) и сообщил, что его минута истекла. Он стиснул зубы и последовал следом.
Нет смысла рассказывать, как мы отряхивали свои ноги от въевшихся в кожу острых камешков и песчинок, как мы облегчились - это действительно не имеет значения, не так ли? - И как отыскивали свою одежду. Как одетыми вернулись к дороге, нашли машину, и как, после того, как мы уселись в ней, он начал хихикать.
- Что такое?

- Я просто никогда не представлял, что у меня хватит наглости проделать этакое. В Канаде мне частенько вспоминался Эмбердейл и острова.
Поначалу просто думал, что потерял это, и тебя, и всё приятное там, и становясь старше, думал, что никогда больше не смогу повторить всё то, ты знаешь, о чём я, проделать все те вещи. Я имею в виду, что знал что хочу, но не знал, что смогу заставить себя раздеться в присутствии других людей.

- Но ты первый начал тогда.

- Я знаю... Я начал, но там мы были только вдвоём.

- Но если бы мы не стали этого делать, и если бы они не заметили нас на натуристском острове, они никогда бы не приехали туда к нам.

- Наверное. Но, как я сказал, когда становился старше, то казалось, что всё то было в какой-то другой жизни, и я понимал, что мне не хватит смелости раздеться на публике снова. А сегодня... сегодня она появилась.

- Да, но публикой был только я.

- Ты понял, что я имею в виду - раздеться на открытом воздухе. И хотя это было глупостью, мне понравилось.

- Тебе понравилось? - Я подумал о собственной реакции. Он сделал это и оказался настоящим мужиком; и зачем только я беспокоился о своей наготе? И я был вынужден поддержать его за компанию. Но это была не невинная естественная нагота на природе. Это было... что? Эксгибиционизм? Или желание вернуться к той невинности и счастью, испытанному тогда?

- Ты думаешь, мы - натуристы? - спросил я его.

Он взглянул на меня, подняв брови.
- Не знаю. Если ты, то и я тоже. Теперь ты не сможешь проводить каникулы без меня!

- В любом случае я не против. Если ты решишь что-то сделать, что нравится тебе, я буду счастлив присоединиться.

- Ты сказал, что я должен решать?

- Ну, если тебе захочется куда-то идти, то и мне захочется тоже.

Он посмотрел удивлённо.
- Но когда мы будем жить вместе, я думал, что ты будешь принимать решения.

- Почему?

- Ну, потому что ты... старше.

- Пять лет - не так и много.

- Да... но...

- Слушай, когда нам будет двадцать и двадцать пять, между нами вообще не будет различий.

- Я не могу представить себя двадцатилетним.

- Но ты будешь, и будешь считаться со мной.

- Чем ты займёшься?

- Буду щекотать тебя, до тех пор, пока ты не поймёшь этого.

- Ты уже достаточно меня щекотал и мне хочется писать. Я вспомню об этом на своём двадцатом дне рождения.

Я улыбнулся.

Мы приехали домой, распаковали машину, заставив железнодорожными принадлежностями коридор возле стенного шкафа, и отправились перекусить. Вернувшись, он заявил, что слишком устал, чтобы таскать всё это наверх, и будет лучше оставить всё до утра. Так что мы просто уселись в гостиной, ничего не делая, просто слушая музыку, я сел с края дивана, а он вытянулся вдоль, положа голову мне на колени. Я гладил его волосы, и если бы он был котом, то он бы мурлыкал.
Мое сердце пело в так музыке, изливавшейся из динамиков.

И здесь как раз по-настоящему конец истории. Хотя, конечно же, это не так. Я имею в виду, что даю небольшую подсказку, как продвигается наша история в настоящее время. Так что, да, он всё ещё со мной, и я до сих пор с ним, и всё говорит о том, что так будет и дальше. Мы намного старше, ему уже исполнилось двадцать, и я щекотал его на день его двадцатилетия, и он не описался. Наша любовь до сих пор будоражит, и я думаю, что вы поняли её сущность, и так как наше настоящее, в отличие от нашего прошлого ещё довольно личное, чтобы его подробно описывать, то я не стану этого делать. Я вернусь немного назад.

Его родители были великолепны, не обращая внимание на его еженедельные визиты ко мне. Они знали, что он у меня в безопасности и стоит на пути добродетели - ну, поскольку их беспокоили такие тревоги, как наркотики, переход через улицу не глядя, и встречи с посторонними людьми.
Вся прелесть в том, что насчёт происходившего между нами они пребывали в блаженном неведении.
Железная дорога - в полном размере, - была нашей страстью. Они выбрали поезд, который отходил из их города в 9 часов вечера в пятницу и прибывал в мой город в час ночи. Питер и Дорин согласились, после долгих уговоров, что если они будут уверены, что Джеймс сядет в такси на другом конце пути, и если я позволю ему поспать утром подольше, то он мог бы ездить этим поездом. Конечно же, я уже дал ему ключ. Это может показаться для вас странным, но ему в четырнадцать-пятнадцать лет ключ, помогающий добраться до своего возлюбленного, был большой ответственностью и радостью, глубокая ночь являлась большим приключением, так же, как и восторг от ночной поездки на поезде и от поиска свободного такси (и вытянувшееся лицо водителя, когда подошедший усталый мальчик просит отвезти в свою квартиру). В конце концов, ночные водители привыкли к нему. Однажды он получил в поезде некое предложение, но ответил тому человеку в недвусмысленных выражениях, куда тому надлежит направиться. Это заставило меня тогда волноваться.
Но самым большим приключением было моё. Я никогда не знал, когда он может приехать. Существовало множество препон, и чаще всего - школьные домашние задания. Несчётное количество раз, когда я спал, первое, по чему я узнавал о его приезде - был щелчок двери моей спальни, или, скорее всего, ощущение его гладкого, обнажённого тела, скользнувшее в кровать рядом со мной, и прижавшееся ко мне со вздохом удовлетворения.
- Я всегда боюсь, что найду кого-то в постели рядом с тобой, - как-то признался он мне.

- Я всегда опасался, что ты полюбишь своего ровесника, - возражал я. Мы глядели друг на друга, не зная, что сказать дальше, и одновременно открыли рты в ответе:

- Никогда!

Обе наши семьи преуспели в общем совместном предприятии, и я был рад каждый раз помогать всем им. Обе пары наших родителей были и остаются хорошими друзьями, несмотря на то, что живут далеко друг от друга, что является необходимостью для совместного бизнеса. У нас были ещё одни каникулы на следующий год, и снова, когда ему исполнилось шестнадцать, и он ожидал результатов GCE's[аналог ЕГЕ в Соединённом Королевстве]. Большую часть времени он проводил со мной, и иногда слышались жалобы от обоих пар родителей, что их сыновья должны проводить больше времени в семьях. Да, это касалось и меня тоже. Хотя его шансы были хуже, потому что они переехали в более просторный дом, в котором мне полагалась комната, надумай я его посетить. Он стал ещё более привлекательным, чем в свои четырнадцать. Он чуть подрос, но не стал плотнее, можно сказать, являл собой человеческий эквивалент юной газели. Он даже двигался также, с такой же естественной грацией и изменчивостью, что являлось истинным наслаждением для глаз. Я любил его всё больше и больше. И лучшее, что он по-прежнему любил меня, несмотря на то, что я становился шире и волосатее на ногах (что ему нравилось), и груди (что ему не нравилось). Однажды он заставил меня лечь на полу в ванной, голым, намылил мне грудь и очень тщательно сбрил все волосы с груди и живота ниже пупка. Слава богу, остальное не тронул. И я ему позволил? Конечно. Его любовь и счастье были для меня важнее, чем несколько старых волосинок.
Он получил отличные баллы GCE's. Препятствий для поступления в университет, если он выберет это - не существовало. Он решил получить ту же специальность, что и я, и, клянусь, я не имел к этому никакого отношения. Я был уверен, что со своим холодным здравым смыслом он окончит курс лучше, чем я. Проблема в том, что последующие два года оказались для нас сущим адом. Первый год был годом окончания моего учебного курса и началом его учёбы на подготовительных курсах. Но мы знали, что всеми правдами и неправдами добьёмся, что он будет учиться в моём университете.
Для нас обоих этот период стал шоком. Оказалось, что все выходные загружены учёбой, и времени хватало только на сон, учёбу, еду и дорогу. И у меня было то же самое. Особенно, когда пришло время завершать дипломную работу, я весь издёргался, словно свеча, запалённая с двух концов, и оставшиеся воспоминания касались появившейся внутри меня ноющей пустоты, равняющейся моей любви помноженной на количество миль между нами, и ещё его рваных и заношенных носков.
Но среди этого были и две запомнившиеся ночи.

Первая состоялась, когда наша студенческая группа решила отдохнуть от учёбы на одной из тех глупых вечеринок, случившейся в моей квартире. В предыдущие два года я старался оставлять свою общительность за пределами выходных, чтобы быть уверенным в своём одиночестве, когда он приедет. Теперь, когда я упомянул вечеринки, я не имею в виду оргии или нечто подобное, я не знал сексуальных предпочтений присутствующих там, будь то мужчина, или женщина. Как и большинство такого рода сходок, начавшись, довольно быстро близилась к концу, когда к моему ужасу и восторгу, в замке повернулся ключ. Дверь открылась и на пороге, отчаянно моргая, появился юноша с усталым взглядом, подросший, стройный и крайне привлекательный. Он был всё ещё заторможенным после своей дрёмы во время долгого путешествия, и только с большим усилием ему удалось проснуться настолько, чтобы я смог представить его своим друзьям как друга из дома. Конечно же, он не надеялся запомнить имена, и, приняв пива, сел на пол у моих ног, в то время как я уселся на диване.
Разговор не клеился, и я заметил, что один из моих приятелей посматривает на меня, точнее, на мою правую ногу, или, вернее, на Джеймса. Тот же не подозревал, что на него смотрят. Этот парень перестал учавствовать в общем разговоре, и я заметил, что он смотрит только на Джеймса.
Не могу сказать, что стал проклинать того парня. Усталый и немного растрёпанный, Джеймс сидел с почти закрывшимися глазами. Его волосы были взлохмачены - ничего экстраординарного - и он, должно быть, выглядел очень маленьким и уязвимым, сидя на полу и прислонившись спиной к краю дивана. Но он был моим и никто не может находиться рядом с ним! Беда в том, что я не знал, как дать знать тому парню, что Джеймс занят, не привлекая к этому внимания остальных.
В конце концов, они все ушли, загрохотав на лестнице. Парню хотелось задержаться, но мне пришлось сказать, что очень устал.

- Также как и я, - заявил тот, - тоже слишком устал, чтобы куда-то идти. У меня предложение: не мог бы я поспать у тебя на полу? Я имею в виду, что Джеймс будет спать на диване, а я буду счастлив довольствоваться и полом.

Рррр... Теперь нужно из этого выбираться. Но тут заговорил Джеймс.
- Я боюсь, что это будет нехорошо. Я забыл захватить спальный мешок и у него только два одеяла. Так что придётся спать или без всего, или не здесь.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: