Умоляющее лицо погасло. Потом просветлело.

– А мы можем все вместе? Вшестером?

– Нет, спасибо! – (мистер Эванс) – На такой лодочке я не поплыву! – (миссис Эванс).

– Джеймс, вшестером мы не поместимся. Нам и втроем будет тесно, если мы возьмем только папу, – сказал я.

– Поедете с нами, мистер Финч?

– Не завтра, Джеймс. Мы с его мамой завтра идем на прогулку. На пикник. Хочешь с нами, Мартин?

Я посмотрел на них, колеблясь. Мне в равной степени хотелось с ними и походить под парусами с Джимми. Ну, не в равной, а на четверть с ними, на три четверти с Джимми.

– Я лучше на лодке, если вы не против, – сказал я.

– Со мной? – спросил Джеймс.

– Можно, – ответил я с притворным равнодушием.

Наконец мне удалось вырваться, и я ждал, что Джеймс выйдет за мной. Если бы он вышел, я был бы раздражен его назойливостью; но он не вышел, и был разочарован его отсутствием. Я прошелся по саду; потом мне пришло в голову прогуляться до деревни. Я вернулся в отель и с несколько вопросительной интонацией сообщил о своих планах.

– Можно мне с тобой? – Этого следовало ожидать.

– Нет, милый. Я думаю, что Мартин уже сыт тобой на сегодня, и тебе скоро пора спать.

– Ну мама…

– Не канючь. Будешь канючить, я сама отнесу тебя в кровать и попрошу Мартина зайти подоткнуть тебе одеяло, как маленькому, когда он вернется.

Сын посмотрел на нее, не зная, шутит она или нет.

– Ну я пошел, – заторопился я. – Спокойной ночи, Джеймс. Я зайду подоткнуть тебе одеяло потом.

Все взрослые рассмеялись, и я сразу почувствовал себя двурушником – обошелся с ним как с маленьким, напомнил об унижениях недавнего прошлого. Идя к двери, я ежился, представляя себе, каким взглядом он смотрит мне в спину. Оглянуться я не осмелился.

***

Спускаясь по склону, я проклинал себя последними словами.

Я потерял друга, и сам виноват! Мне уже случалось терять школьных друзей, но школьные друзья не считаются. Это были те еще друзья. Эх, Джеймс… Мне уже никогда не назвать тебя Джимми!

Я гулял три четверти часа, уговаривая себя не отчаиваться. Он не злопамятный. Он понимает шутки. Он великодушен.

Я заглянул в вестибюль. Взрослые что-то оживленно обсуждали, и я только бросил на ходу:

– Я вернулся. Спокойной ночи.

Хор голосов пожелал мне спокойной ночи, но потом меня окликнула миссис Эванс.

– Мартин, еще раз спасибо за Джеймса. Но ты не обязан катать его каждый день, не волнуйся. Он привык всюду ходить с нами.

– Да нет, я не против, миссис Эванс. Мне с ним не скучно. А… – я сглотнул, обнаглев от сказанных слов и набравшись мужества сказать то, что собирался. – Можно мне подняться и пожелать ему спокойной ночи?

– Конечно, дорогой. Очень любезно с твоей стороны, он будет очень рад.

Мое сердце скакнуло.

– Спокойной ночи, – сказал я с ликованием и небрежной насколько сумел походкой удалился. Выйдя за пределы слышимости, я побежал. Всю дорогу до входа в башню… и всю дорогу вверх по лестнице…

И остановился, тяжело дыша. Что я здесь делаю, у двери в спальню ребенка? Я испугался. Как я здесь оказался? Мозг отказывался сфокусироваться. Я уже собирался на цыпочках спуститься по лестнице вниз, когда произошли две вещи.

Во-первых, я сообразил, что получил разрешение зайти от его матери. Во-вторых…

– Мартин? Мартин, это ты?

Голос звучал испугано. Больше оставаться за дверью было нельзя. Я распахнул ее со словами:

– Я, я.

– Ты меня напугал. Я слышу – шаги, потом они остановились, и только кто-то дышит. Уф!

Он лег обратно, снова начиная улыбаться. Я терзался, что обидел его своей насмешкой, а оказалось, что он мне рад; на сердце у меня потеплело. Я подошел к кровати и постоял, просто глядя на него.

– Значит, ты все-таки собираешься подоткнуть мне одеяло?

– Ха! – ответил я, не блистая остроумием.

– А мог бы подождать на улице, пока я лягу, а потом встану и выйду к тебе.

– Ага, чтобы твоих родителей удар хватил, если они зайдут тебя проведать?

– Ладно, как скажешь.

– Прости, что я над тобой издевался. – Вот. Сказал.

– Это когда?

– Когда уходил.

– А. Это ничего. Так ты правда возьмешь меня завтра?

– Да, – ответил я решительно, без прежнего туману.

Он запрыгал лежа. Пружины тревожно заскрипели.

– Ш-ш-ш! Разбудишь соседа снизу!

Он замер. Потом до него дошло:

– Так это же ты! – И он запрыгал пуще прежнего.

– Спокойной ночи, Джеймс. – Он опять замер.

– Спокойной ночи. А можно мне опять пойти в твой душ утром?

– Можно.

– Спокойной ночи.

Я сбежал. Я очень скоро добрался до постели, но мысли о его утреннем душе не сразу позволили мне уснуть. Белого по-прежнему не было.

***

К утру похолодало. Меня разбудила тележка молочника, с грохотом катившаяся под гору.

У меня замерз нос; я накрылся с головой, постарался уснуть снова и почти преуспел, когда услышал тихий-тихий робкий-робкий стук в дверь. Я не забыл об обещанном Джеймсу душе (и не возражал, только не знал, хватит ли мне пороху раздеться и присоединиться).

Но не в 5:30!

Я вынул руки, которые инстинктивно держал между ног, чтобы не мерзли:

– Да?

Дверь распахнулась.

– Можно войти? – спросил дрожащий несчастный голос.

– Заходи, раз уж пришел.

Дверь закрылась, босые пятки застучали по линолеуму (коврик начинался только у самой кровати). Я повернулся на звук, ожидая увидеть нетерпеливого мальца, который не может дождаться начала приключений, но увидел несчастный сверток со стучащими зубами и покрасневшими глазами.

И каким я ни был четырнадцатилетним циником, этот живой сверток меня тронул.

– Что с тобой?

– Я уже целую вечность не сплю. – Шмыганье носом. – В моем номере холодно, и я не могу уснуть. А потом этот молочный тарарам меня совсем разбудил, и я не знаю, что мне делать.

Я тоже не знал. Часть меня говорила: «Ради всего святого, возьми его к себе в постель и согрей». Другая часть говорила: «Нет, ты влипнешь в историю, и вообще ты голый».

Я посмотрел на него с сомнением, и он под моим взглядом задрожал, а по лицу скатилась слезинка. Она меня доканала.

– Тогда забирайся сюда. Только я голый.

Вы думаете, это его напугало? Ни фига. Не успел я подвинуться (бр-р-р, с краю-то постель холоднее!), как он уже откинул мое одеяло. Свое одеяло он бросил на пол, и оказалось, что он был в одних трусиках, которые свободно развевались, как будто вовсе не касаясь тела. Второпях он не стал поднимать брошенное одеяло, а сразу шмыгнул ко мне. Ох он и замерз! От его холодного тела мне самому стало холодно. У меня была такая уютная теплая постель…

– Ты как лед!

– Я предупреждал.

– Нет, но ты правда как лед.

– Извини.

– Почему ты раньше не пришел?

– Не хотел мешать.

– Ну и дурак.

Нос шмыгнул.

– Иди сюда.

Я отбросил предрассудки и обнял его одной рукой. Он с готовностью прижался теснее и заморозил меня окончательно. Ничего. Главное, ему станет теплее. Той рукой, которой я его обнимал, я нащупал одеяло, расправил и подтянул повыше, до моего подбородка. Выше было нельзя, он бы задохнулся. Но я по-прежнему не знал, куда девать руку, оставшуюсю между нами. Она была слишком близко к его талии, а я не хотел, чтобы меня обвинили в щекотании… Притом его рука была слишком близко к моей талии и к тому месту, которое начало расти.
Я пошевелился:

– Пойду надену трусы.

– Не ходи. Там холодно.

– Я так не могу.

– Почему?

– Потому.

У него не было настроения спорить. Я отодвинулся и стал вспоминать, где бросил вчера манатки… Черт: на полу у его края кровати. Но не могу же я попросить его передать мне мои трусы!

Я осторожно вылез, стараясь не поворачиваться к Джеймсу передом. Но разве можно так обойти вокруг кровати?, К счастью, холод решил мою проблему, то есть Джеймс мог увидеть меня абсолютно голым, но хотя бы без торчащей впереди мачты.

А, какого черта, я-то его уже видел голым вчера.

Я быстренько схватил трусы, натянул их и побежал обратно к своей стороне кровати. Теперь я меньше стеснялся и устроился так, чтобы мы по-настоящему обнимали друг друга. Его голова устроилась под моим подбородком, а наши руки в той или иной степени проникли за спины. Он шумно вздохнул, и я вздрогнул, когда дыхание из его ноздрей пощекотало меня по груди.

– Давно бы так, – пробормотал он, поерзал и прижался по всей длине., Я надеялся, что он уже засыпает и не заметит, что меня стало больше. Зато эта часть была теплее остального.

Я начал засыпать. Он уже спал.

***

ТУК-ТУК.

Сна как не бывало. Обычно я нахожусь в ступоре не меньше получаса. Но в этот раз мысли застучали, как горох, а когда постучали второй раз, вата сна уже превратилась в железобетон яви.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: