Было много времени, когда мы добрались до лодки, и уже почти одиннадцать, когда мы вытащили ее на песок на острове.

– Ну так как? – спросил Джимми.

– Что?

– Слабо повторить?

– Что? Пройти по лесу голыми?

– Ага.

– С какой стати?

– А, слабо!

– А тебе нет?

– Так ведь нет никого.

– А зачем?

– Просто так. Для прикола.

– Я взял плавки.

– И я взял. Ну и что?

– Ну, ты как хочешь.

– Ну правда, давай.

– Скоро приедут родители.

– Ну и что?

– При родителях я не могу!

– Почему?

– Просто не могу.

– А я перед своими хожу голый. И они передо мной. Мы все раздетые, когда встаем.

Ах вот как. Мои родители такого не делали – по крайней мере, при мне. Какой-то уголок в моем сознании задумался, в чем причина такого различия.

– Ну давай! Или слабо?

– Не слабо, просто…

– Тогда давай!

Чего ради я должен был плясать под его дудку? Нести одежду в руках было ничуть не удобнее, чем на себе, тем более что мы и так несли плавки, завернутые в полотенце. Но я покорно разделся, только постарался не обгонять его в процессе.

Когда деревья надежно скрыли мою задницу от залива, в котором все равно никого не было, я повеселел и даже снова начал наслаждаться прикосновениями ветерка. Свою роль сыграло и то, что я не в одиночестве сам себе что-то доказывал, а предпринимал дерзкую вылазку с настоящим живым мальчиком, который нравился мне с каждым днем все больше. А еще он к моему облегчению шел впереди, и я маршировал по лесу вслед за парой детских ягодиц, чувствуя странное электрическое щекотание в груди.

Когда мы вышли на южный берег, он швырнул одежду и полотенце и сиганул в воду. Я тоже не стал торчать на виду.

Он поплыл. Я помогал. Он поднял кучу брызг. Я одобрил. И мы поплыли вдвоем.

А потом послышалось пыхтение мотора, и из-за края острова показалась лодка с четырьмя людьми на борту. Родители. Я запаниковал. Я сидел в воде голый в компании девятилетнего ребенка, и нас застигли его и мои родители. Мне пришлось ответить на их приветствия, и мой голос опять оказался писклявым, как в детстве.

Я взял себя в руки и предложил им высадиться на северной, укрытой стороне острова и пройти к нам лесом. Я что-то наплел насчет прилива, ветра и что лодку может унести. Наконец моторка уплыла, дав нам возможность выбежать на берег и одеть плавки.

– Уф! – сказал я, когда наши поясничные области были прикрыты. – Чуть не попались.

– В смысле?

– Я не ждал их так рано. Мы ведь не договаривались так рано?

– Не знаю. А ты боишься, что тебя увидят голым?

Я замялся.

– Если родители – да.

– Почему?

– Не знаю. По-моему, с тех пор как мама перестала меня купать и разрешила мне мыться самому, я стал стесняться, как бы они не увидели… ну, это.

– Да?

Я замолчал. Я знал, что я имею в виду, но не мог этого произнести перед ним.

– Значит, ты стесняешься? – продолжал допытываться он.

– Тебя – нет, если больше никто не смотрит.

– Ну, тогда все в порядке.

И в этот момент появились Главные, нагруженные едой и напитками.

– Вы сейчас купались дикарями?

– Э-э… что?

– Дикарями. Без плавок.

Вот как, у этого занятия есть название?

– Нет. С чего ты взял?

– А что, – сказал мой отец, – я бы не стал вас винить. Это место просто супер, никого нет. Пока вы молоды, вам сам Бог велел. На вашем месте я бы не упустил случая. Чудесное ощущение, такая свобода.

Не хочет ли он сказать, что сам когда-то?..

– Пап, а ты что, пробовал… дикарем?

– Когда служил во флоте. Мы все так купались. Но когда возвращаешься домой, повзрослевший, солидный, и вообще… Да и случая подходящего больше не было.

К счастью, разговор переключился на еду. Они разложили на песке солидное угощение, и мы с Джеймсом нажрались как свиньи, забыв про запрет на купание после еды. Наконец я отвалился, а поскольку я был в плавках, но лезть в море было нельзя, я попросил разрешение пойти поискать кустик.

– Вот и я о том же подумал, – сказал мой отец. – Пожалуй, присмотрю себе кустик рядом с твоим.

Мы пошли в кусты. Когда мы были вне пределов слышимости, он прокашлялся, как всегда, когда собирался сказать нечто не очень удобное.

– Знаешь, Мартин, чтобы ты не творил в детстве и отрочестве, по большей части я делал все то же самое. Вряд ли ты меня перещеголяешь. Я ведь был в вооруженных силах… В общем, если ты что-нибудь выкинешь, и испугаешься, что это очень плохо, спроси меня. Все-таки я мужчина, как и ты в ближайшем будущем, и я знаю разные вещи про свое тело, которые женщинам знать не полагается. Мне можешь не врать, когда я спрашиваю про разные вещи, типа купания дикарями, хотя я не могу тебя винить – я спросил тебя при всех, а ты не знал, вдруг это плохо.

Он перевел дух.

– Вообще-то, если ты чувствуешь, что поступил правильно, скорее всего так и есть. Но если сомневаешься, спроси меня. Обещаю, что не откушу тебе голову, если окажется, что ты сделал плохо; я просто скажу, что это плохо и почему. А купание дикарями, если ты нашел уединенное место вроде этого, вещь чудесная. Я даже завидую.

Это уже была вторая за сегодня речь. Может, он решил, что я взрослею?

– Да, папа. – Я подумал и решил, что этого мало после стольких усилий с его стороны: – Может, мы?..

– М-м-м. Оно, конечно, хорошо бы… Но твоя мать не поймет, да и ты не захочешь?

Иногда родители скажут что-нибудь такое, что становится их жалко. Вот как сейчас. Это будет рискованная авантюра, особенно, как я подозревал, для него, но ведь мы можем сделать это без Джеймса? Но об этом спросить я не решился.

– Если ты хочешь, пап, мы можем это устроить, только мне надо еще подучить Джеймса плавать.

Он рассмеялся, стряхивая капли со своего вилли. Я сделал то же самое. Мы вернулись вместе, сплоченнее, чем в те времена, когда он занимался перед своими дурацкими экзаменами.

***

День потек лениво.

Наверно, мы с Джеймсом недоспали, так что нас вполне устраивало поваляться рядышком и позагорать. Он уснул. Я смотрел на него, завороженный его беззащитным видом.

Наконец нам разрешили вернуться в море.

– А вы опять будете окунаться голыми? – спросила моя мать.

– Ну уж нет! – выпалил я, не дав Джеймсу сказать и полслова.

– Мы бы не стали возражать, правда, Дорин?

– Да нет. Если хотите, валяйте.

– Ни за что, – сказал я с выражением. – С такой толпой зрителей.

– Как хочешь, милый, – сказала моя мать. – Хотя чего тебе стесняться. У тебя же еще не началось созревание.

Я онемел. В животе потяжелело, горло сдавило. Как она могла? Да еще при посторонних! Я был готов провалиться сквозь землю, хотя никто не хихикал, не улыбался, не глазел на меня. Мой отец посмотрел на нее укоризненно, но ничего не сказал, а когда я бросил ему отчаянный взгляд, отвел глаза.

– Зачем ты так! – проговорил я наконец, задыхаясь. – Я бы тебе ни за что такого не сказал!

Она только рассмеялась, хотя ей хватило такта сделать это смущенно. В этот момент я просто ненавидел ее – ну, если не ее, то ее ляп, омрачивший прекрасный день. Весь мой энтузиазм пропал, мне уже ничего не хотелось. Джеймс помог убрать остатки пиршества, а я молча лежал, лелея свою рану. Слезы отступили, но с матерью я все равно говорить не мог. Она слишком низко пала в моих глазах.

– Ну-с, – сказал отец Джимми. – Когда же покажете нам, как вы плаваете?

Конечно, ради этого все и собрались, но меня это уже не радовало. Я ей покажу! Только не у всех на виду. Надо было держать себя в руках.

Потом я вспомнил о Джеймсе. Он разгуливал с таким видом, как будто ничего не случилось, и я приободрился. Ему не терпелось продемонстрировать свои достижения, и я поспешил за ним в воду, торопясь, чтобы не дать им времени разглядеть меня и проверить справедливость маминых слов.

Должен признать, Джеймс постарался и произвел самое лучшее впечатление на оба комплекта родителей. Он плыл сам, он плыл со мной, а потом я попросил показать лежание на воде, и он полежал, раскинув руки и ноги наподобие креста.

– Вот, получилось! – сказал он, вставая. – А почему я при этом не тону?

– Когда в легких есть воздух, твое тело немного легче воды. Поэтому ты не тонешь, – сказал я. – Только и всего.

Он еще раз полежал на воде, потом еще раз, потом еще. В третий раз он пролежал так долго, что мы начали кричать ему, чтобы он вставал. Но он ничего не слышал с ушами под водой, так что мне пришлось подойти и вытащить его.

Наконец родители удалились, поздравив его с успехами в плавании и меня – в обучении. Мне хотелось съязвить, что из некоторых несозревших получаются учителя получше иных созревших, но я сдержался.

Когда мы остались одни, он повернулся ко мне и улыбнулся от уха до уха:

– Теперь-то можно? – Он решительно развязал тесемку и стащил плавки.

Я более-менее успокоился, пусть и не совсем. Я никак не мог решить, что лучше – соблюдать протокол, то есть остаться одетым, или взбунтоваться против мира взрослых и присоединиться к Джеймсу. Я еще чувствовал обиду.

– А, какого хрена,
– сказал я, но так, чтобы Джеймс не услышал, и демонстративно содрал с себя плавки. Появись в этот миг из-за угла целая армия, я бы нагло продефилировал перед ними, просто чтобы показать миру взрослых, как дурно они со мной обошлись.

Мы еще поплавали.

***

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: