Я еще пообзывался, но снял трусы. Он подошел к моему полотенцу и аккуратно опустил шорты на песок.

– Грязный маленький извращенец, – высказался я, ощущая ветерок в непривычных местах. – Помочь, что ли, тебе утонуть.

Ответом мне было молчание. Я посмотрел на него. Он не улыбался.

– Ты не будешь меня топить. – Это было утверждение, не вопрос.

– Посмотрим.

– Я… я… ох.

Он плюхнулся на песок.

– Ты чего?

– Ненавижу, когда меня кунают с головой.

– Но ты должен окунаться с головой, когда плывешь.

– Это не одно и то же.

– Ты со мной не церемонился.

– Но… ты не шел играть.

Я вспомнил, что стою у него на виду голый и разговариваю.

– Идем. Я не буду тебя топить. Давай наконец зайдем в воду.

***

Я велел ему показать, что он умеет.

Он умел грести по-собачьи. Тогда я снова стал главным. Я еще злился, что меня так легко раздели. Я, правда, не особый боец; в школе я никогда не дрался. Но я должен был справиться с девятилеткой.

Поскольку я сказал, что не буду топить его с головой, надо было выполнять обещание. Зато я его погонял на совесть.

Вспомнив, как когда-то учили меня, я заставил его вытянуть руки перед собой, вытянуться самому и болтать ногами. Он зарылся головой под воду, после чего сразу согнул руки-ноги и начал бултыхаться.

– Не будь ребенком. Это всего лишь вода. Так, нагнись и опусти лицо в воду.

Он послушался, но выдержал только полсекунды.

– Нет, надо дольше. Досчитай до десяти.

Он посмотрел на меня, набрал побольше воздуху и вдруг выпалил:

– Только не держи мою голову под водой, ладно?

– Я же обещал. Я хочу научить тебя плавать. Давай.

Он снова вдохнул. Нагнулся. Опустил лицо. Я досчитал до десяти, он не поднялся. Я ждал. Накнонец послышалось бульканье, и он вкочил, отплевываясь.

– Это было двадцать! – прокричал он, отдышавшись.

– Хорошо. Это мы прошли, теперь дай мне руки, я буду их держать, вытянись на воде и поболтай ногами, только не очень резко.

– Это как?

– Смотри.

Я отплыл на несколько гребков, надеясь, что за это время не появится новых зрителей, которые увидят между волнами мою голую задницу.

– Понял?

– Ага. – Я снова взял его за руки, и его задница всплыла на поверхность. Что ни говори, приятно чувствовать доверие!

Он продемонстрировал правильные движения ногами, но я заставил его продолжать, пока он снова не забултыхался.

– Время от времени надо поворачивать голову набок и делать вдох. Попробуй. Сначала с одной стороны, потом с другой.

После нескольких попыток он научился.

– Так, годится. Теперь ложись на мою правую руку, левой я буду поддерживать тебя под талией, и ты просто полежишь лицом в воде.

Я вытянул руку под самой поверхностью воды, он нагнулся и лег на нее грудью. Я осторожно завел левую руку ему под живот и принял вес, оторвав его ноги от дна. Он был полностью в моей власти, от чего по мне пробежал озноб. Не будь вода такой холодной, у меня наступила бы реакция. Он верил, что я не стану его топить, и я ни за что бы не стал.

Дальше полагалось повторить то же самое, делая движения кролем. Я заставил Джеймса поупражняться подольше, и когда координация у него улучшилась, мне стало все труднее удерживать его на месте. Наконец он остановился, запыхавшись.

– И как у меня получается?

– Уже почти плывешь. Отдышись, и попробуем еще раз.

Он тут же оказался готов, и на этот раз так толкался, что моя рука погрузилась под воду. Он начал двигаться вперед, и я почувствовал, как его вилли проехал поверх моей руки… вау… и я срочно завел правую руку ему под живот, чтобы поддержать его в горизонтальном положении. Он остановился.

– Ты чего?

– А что я сделал?

– Ты меня отпустил.

– Я тебя не отпускал. Это ты уплыл.

– Что?

– Ты сейчас плыл.

– Не может быть.

– Ты плыл. Вот что, давай еще раз. Я опущу руку, но не буду далеко убирать для страховки. Хорошо?

Мы повторили, и я опустил руку, как обещал, позволив сначала ему еще раз проехать по ней своим вилли. Мне тоже полагалась премия.
К моему удивлению, он поплыл дальше! Я пошел за ним, что при его скорости было нетрудно. Во время очередного вдоха он заметил меня и сразу остановился.

– Ты куда?

– Иду за тобой.

– Так я правда плыл?

– Конечно. А ты что подумал?

– Вот это да!

Мы решили остановиться на достигнутом и устроить ленч.

Глава 4

Я был счастлив, что так легко научил его плавать.

Он тоже был бодр и весел. Я вышел из воды, обернулся, чтобы проверить, что он идет за мной, и только тогда вспомнил, что мы голые. Я побежал к своему полотенцу и завернулся. Его это рассмешило.

– Зачем ты это делаешь? Здесь только я!

– Я стесняюсь…

– Стесняешься… По-моему, наоборот, ты стесняешь себя полотенцем. Если ты не против, что я голый, а я не против, что ты голый, причем тут стеснение?

Крыть было нечем. Но полотенце осталось на месте.

Он плюхнулся на свое полотенце, и принялся загорать, лежа на спине и закрывая глаза рукой.

– Может, поедим? – спросил я.

– Э… да! А что там? – Он сел.

Пока мы ели, а мои глаза шарили по его худому маленькому телу со всем полагающимся снаряжением (во как я выразился! сила?),
я передумал. Здесь можно. Только здесь. Больше нигде. Душ в моем номере не в счет. Глупо сидеть в мокром полотенце в такой теплый день.

Повинуясь внезапному порыву, я развернул полотенце, постелил на песке и лег поверх. Так тоже было неудобно, поэтому я повернулся на бок – лицом к Джеймсу – и перелег на песок. Я ожидал каких-нибудь комментариев.

– Давно бы так, – сказал он.

После завтрака мы полчасика повалялись. Было жарко, на нас напала сонливость. Потом я сообразил, что мы сгорим, и сказал ему, что надо перевернуться или вернуться в воду. Он тут же вскочил.

Пришлось опять начать с поддержки его в воде рукой, но я почему-то не огорчился. Раз за разом он все дальше отплывал сам, вскоре уже на довольно большое расстояние. Мне пришлось следить, чтобы он не заплывал на глубину. Я помнил, как сам однажды впал в панику, поплыв не в ту сторону и обнаружив, что не достаю до дна. Я дал ему строгие указания не плавать на глубину, а еще объяснил, что делать, если запаникуешь.

– Смотри. Если ты наполнишь легкие… – мы оба вдохнули – …и ляжешь на спину, разведя руки и ноги в стороны, то будешь плавать. – Я сопроводил слова демонстрацией, а он захохотал и чуть не утонул. Я встал в гневе.

– У тебя вилли торчит как перископ! – выговорил он сквозь смех.

– Очень смешно. Ладно, теперь твоя очередь быть субмариной. Для начала я тебя подержу.

Не с первого раза, но у него получилось. Скоро он уже навострился не хуже меня. Я предупредил, чтобы он не плавал так слишком долго, а то унесет течением. Но надо отдать ему должное.

Перископ и правда ужасно похож.

Из Джеймса получалась здоровская подлодка.

***

Что плохо, когда оставляешь часы на суше – нельзя узнать, сколько времени.

Мы еще понежились на солнышке, а потом я вдруг осознал, что понятия не имею, опаздываем мы или еще нет. Мы даже не проверяли, как там наша лодка. Вот как я увлекся играми с этим мальцом. Малец-то малец, но он был в восторге от моей компании и общался со мной запросто.

– Дьявольщина! – В шестидесятых это считалось крепким выражением, особенно в 14 лет и при эдвардианском воспитании.

– Что случилось?

– Боюсь, уже много времени, хотя я не знаю точно. Если мы опоздаем…

– То что?

– Одних нас больше не отпустят, это точно.

– Тогда пойдем?

– Да, сматываем удочки. – Некоторые эдвардианские выражения я подхватил от отца.

– А слабо пройти по острову голым?

– Ты что, того?

– Но мы же мокрые, нам надо сохнуть. Пока дойдем до лодки, посохнем.

В этом был смысл. Но я целый час привыкал не стесняться выставлять напоказ все свое богатство (эк я выразился! У меня мания величия) среди бела дня. И еще тридцать минут после этого я отучался то и дело озираться, не видит ли кто. И только я освоился, как меня гонят в голом виде через остров на ту сторону, откуда видна деревня! Но я уже не мог сказать, что это выше моих сил, и меня ловили на слабо. Кроме того, и правда был смысл сохнуть по дороге.

Снова почувствовав себя неприлично раздетым, я собрал манатки и двинул под сень леса. Джеймс шагал как ни в чем не бывало. Мы промаршировали в хорошем темпе, и когда впереди показался северный берег, я остановился и оделся. Правда, я не стал одевать трусы, потому что чувствовавл себя липким от соли. К моему облегчению, он последовал моему примеру.

Было как-то странно снова оказаться одетым.

***

Когда мы приблизились к деревне и смогли рассмотреть часы на деревенской церкви, оказалось, что мы не опаздывали, а наоборот вернулись раньше времени.

Было только 5:00. Поскольку я не давал ему править по дороге назад, я дал ему теперь немножко попрактиковаться. Потом мы причалили в обычном месте и поднялись по железной лесенке на причал. Твердая почва под ногами тоже показалась непривычной. Мы поднимались по дороге к отелю, с каждым шагом все больше ощущая, как устали, доложились моим родителям, найдя их в баре, и сказали, что идем мыться. Я правда шел мыться; за Джеймса я сказал предположительно.

Он поднялся вместе со мной по лестнице и вошел в мой номер, как к себе. Я чувствовал странное возбуждение. Он считал меня за своего. Он подошел к моей кровати – к моей святая святых! – плюхнулся на нее и закрыл глаза.

– Эй, идем. Не время спать. Надо помыться и раздеться… я хотел сказать, переодеться к обеду.

– Нет сил.

– Эй, вставай! – Что мне прикажете, самому его мыть?

Он не пошевелился.

– Ты хочешь, чтобы нас пустили плавать завтра?

– Мне все равно.

– Если ты не спустишься к обеду, они поднимуться и найдут тебя здесь. И… найдут тебя голым. – И как мне такое в голову пришло?

– Что? – Он сел.

– Они найдут тебя голым, потому что я тебя раздену и спрячу одежду.

– Ты не посмеешь…

Но договрить ему не удалось. Я исполнил угрозу. Он так устал, что практически не сопротивлялся. Я отволок его голого в душ и вывалил в ванну. Собираясь пустить воду, я вспомнил, что на мне еще туфли, футболка и шорты. Я поспешно разделся, уже ничуть не стесняясь.

Я все сделал неправильно. Наши перегретые тела окатила ледяная вода. Я ойкнул. Джеймс заревел. Я отодвинул его и под аккомпанимент рева крутил вентили, держа его другой рукой подальше от струй, пока не добился лучшей температуры.

– Извини.

– Отпусти.

– Слушай, надо помыться. Теперь вода хорошая.

– Неправда.

– Правда. Убедись сам, сунь руку.

Он осторожно попробовал и молча пошел под струи. Он нехотя взял мыло и вяло потер им по груди, норовя этим и ограничиться. Поскольку он и так расстроился, я не решился его понукать. Но я подумал, не могу ли я сделать то, чего до сих пор не смел…

– Если ты устал, хочешь, я тебя помою?

Он с готовностью кивнул.

Не знаю, приходилось ли вам мыть под душем чужое, но милое вашему сердцу тело. Не смея прикоснуться, хотя вам и разрешили? Я стоял рядом, с мылом в руке и водой в глазах, и не решался. Наконец он посмотрел на меня.

– Пожалуйста, помой меня.

Так интересно было намыливать ему спину… Мускулы у него едва намечались, а кожа была мягкая, но упругая. Ой, ниже не надо… Намыливать ноги мне тоже понравилось. Он послушно поднимал сначала одну ногу, потому другую, и только один раз вырвался, когда я тер чувствительную подошву. Все еще стоя на коленях у него за спиной, я помыл ему икры, бедра… стоп, стоп! Я обошел его спереди и намылил грудь, под мышками и шею, а перед животом снова оробел. Потом боязливо коснулся мыльной рукой и начал мыть… потом бока, с заходом на спину… я поймал себя на том, что трогаю начало ложбинки, и остановился.

– Остальное сам. – Мой голос прозвучал ворчливо. Мне не хотелось, чтобы он подумал, что я разволновался. Как ни странно, специфических признаков волнения у меня не наблюдалось.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: