Урбанистический милленаризм Майка Дэвиса

115 «Нам не нужен Деррида, чтобы знать, откуда дует ветер или почему тает пакет со льдом», - полемически восклицает Майк Дэвис, раздраженный тем, что для его коллег-теоретиков пост­модернистская французская философия — последнее слово истины, заслоняющее неотложные проблемы социальной по­ляризации. Однако избранный им интеллектуальный стиль включает в себя демонстрацию внутренних механизмов фун­кционирования популярных мифов о Лос-Анджелесе, иначе говоря стратегию деконструкции доминирующих дискурсов. Объясняя замысел своего первого бестселлера, он говорит: «Для понимания Лос-Анджелеса не было всеобъемлющей рам­ки, поскольку истории города пишутся, как правило, односто­ронне: с акцентом на экономике, политике или архитектуре. Моя книга была попыткой более целостной и более радикаль­ной критики места. Я рассмотрел, как образ города — земли вечного лета и бесконечных возможностей - стал ключевым в его продаже и покупке» [Цит. по: Но, 1999].

116 Дэвис подробно рассмотрел, каким образом группировки бизнесменов и ассоциации домовладельцев преображают го­род в соответствии со своими интересами и при поддержке городского департамента полиции, вытесняющего с привыч­ных мест обитания и подавляющего бездомных, бедных и представителей этнических меньшинств. Через два года после того, как книга вышла в свет, новый всплеск расовых волнений подтвердил своеобразную правоту его описаний Лос-Анджеле­са как «города карцеров», чреватого потрясениями,

116 Лос-Анджелес рассматривается Дэвисом в «Городе кварца» (1992) и как физическое, и как воображаемое место, в котором игра национальных и международных политических сил и экономических тенденций происходит на фоне специфиче­ских для этого города расовых и классовых отношений. Вооб­ражаемое включается в эту игру через многочисленные кон­курирующие мифологии, эрзац-истории, в которые город словно прячется сам от себя. Так, Дэвис останавливается на фе­номене «нуар», имея в виду не столько любимый нами жанр, сколько деятелей культурной индустрии, тяготеющих к бес­просветным изображениям города в литературе и кинематог­рафе. Отделенные от местных жителей «миниатюрным обще­ством» навязанного им самим себе культурного гетто [см.: Davis, 1992:47], «веймарские изгнанники» (Дэвис имеет в виду волны эмиграции европейских культурных деятелей, приведшие в Голливуд к примеру, Бертольта Брехта) так и не пришли к тому, чтобы начать с симпатией относиться к городу и его обитате­лям. Этот недостаток сочувственного воображения в сочета­нии с их повышенной креативностью привел к тому, что имен­но негативное в изображениях Лос-Анджелеса стало доминировать в популярном воображении. Идея о том, что именно европейцы спровоцировали рост «чернухи» о городе, не лишена предвзятости, Джон Стейнбек, Раймонд Чандлер или Джоан Дидион — «местные» авторы, но от их внимания не укрылись ни размах политической коррупции, ни расизм, ни капризы погоды, ни насилие, ни сексуальные скандалы.

117 Дэвису, однако, более интересно то, что чаще всего эти ми­фологии — порождение власти, поэтому в развитии города они получают материальное воплощение, закрепляя существу­ющие привилегии. Лос-Анджелес как лаборатория будущего — это один из последних мифов, в распространении которого немалую роль сыграли сами урбанисты. Деконструируешь ты эти мифы или способствуешь их «гламуризации», создавая тек­сты о городе? Создаешь ты лишь впечатляющий перечень «ро­димых пятен» позднего капитализма или пытаешься соединить радикальную критику происходящего с альтернативными ур­банистическими моделями?

Деконструкция мифов не станет для тебя самоцелью, де­монстрирует Дэвис, если ты не забываешь, во-первых, о влас­ти, во-вторых, об опыте обитателей города, в-третьих, о судь­бе альтернативных проектов, в-четвертых, если у тебя хватит терпения, проницательности и литературного мастерства по­казать, каким именно образом городское пространство рас­пределялось между властными группировками. Опираясь в значительной мерс на материалы «Лос-Анджелес тайме» за не­сколько десятилетий, Дэвис прослеживает, откуда приходили деньги, на которые город строился в XX веке, и рассказывает весьма поучительную историю о том, как первые городские бизнес-кланы искусно добились того, чтобы федеральное правительство оплатило работы по усовершенствованию го­родской инфраструктуры. В итоге — парадокс; белая протес­тантская бизнес-элита даунтауна, знаменитая своим консерва­тизмом и антисемитизмом, расизмом и равнодушием к нуждам рабочих, добивается того, что в городе возводится крупней­ший в мире порт и эффективно работающая система водо­снабжения. Затем на сцену выходит другая группировка элиты, пространственно сосредоточенная в Вест-сайде, в Голливуде, либерал ьн о-демократии ее кая и по преимуществу еврейская, которая наладила отношения с профсоюзами рабочих и в це­лом выступала за более просвещенный капитализм.

117 На не­сколько десятилетий «дарвинистские войны за место» между

118 даунтауном и Вест-сайдом определяли жизнь города, пока не возник третий узел интересов, вызванный опять же федераль­ным стимулированием оборонной промышленности в годы холодной войны. Читателя с советским прошлым, в габитус которого прочно встроено стремление воздерживаться от пуб­личного высказывания каких бы то ни было суждений отно­сительно отечественного военно-промышленного комплекса, особенно поражает свобода, с какой Дэвис оценивает слова и дела американского ВПК (чему также посвящено немало стра­ниц в его недавней книге «Мертвые города»). «Бесшовный кон­тинуум корпорации, лаборатории и учебной аудитории», Кали­форнийский технологический институт в Пасадене, руковод­ство которого обладало особым талантом совмещать «физику и плутократию», соединив усилия с такими гигантами, как «Аэроджет дженерал», лег в основу индустрии, осваивавшей в год по 20 млн долларов федеральных денег и скоро обогнав­шей Голливуд по влиянию и богатству. Калифорния нашла свою золотую жилу, и, покуда военные нужды будут определять существование государства, за ее благополучие можно не бес­покоиться. На фоне этой счастливо обретенной экономичес­кой «идентичности», показывает Дэвис, конфликты между группировками элиты на долгое время утратили почву. Затем на сцену выходит японский капитал, и, по мере того как город фрагментируется, попытки элиты оставаться в рамках проч­ных коалиций становятся все менее удачными. Суля выгоды, торгуясь, обманывая, разобщенная элита все же сохраняет за собой участки власти.

118 Дэвис непримиримо показывает, как региональная элита, все сильнее связанная с национальной и международной, че­рез операции на рынке недвижимости и спекуляцию землей во имя «развития» получаст возможность разрушать и возводить, оставляя в городе видимые следы своих притязаний.

118 Регуляция поступления в город воды и «эксцессы» вооруженной полиции, регуляция оборонной и хай-тек-индустрии властями штата и государства, приватизация публичных пространств, вытесне-119-ние бедных из кварталов, где они традиционно обитали, — Дэвис касается этих и других проблем, задав как минимум на десятилетие превалирующую стилистику описания трансфор­маций современных городов по типу «что еще плохого проис­ходит и может произойти».

119 Мертвые зоны города — это зоны обитания маргиналов, и власти предпринимают одну попытку за другой удержать «отверженных» в этих зонах, тем самым закрепляя образ Лос-Анджелеса как постлиберального города, в котором тщательно охраняются (и пространственно закреп­ляются) привилегии белых и состоятельных.

119 Город, который некогда мыслился как кейнсианское пространство, в котором доступ к благам открыт для всех, оставил позади либеральные и радикальные проекты, отделяя — архитектурно, простран­ственно, социально — чистых от нечистых.

119 Безопасность, чи­стый воздух, пространство, время — приватизированы и ого­рожены. Есть что-то средневековое в тех картинах, что рисует Дэвис: замки белых и богатых, окруженные трущобами бедных.

119 Пространство исключения, которое, однако, готово продать нескольких жертв на постмодернистском базаре экзотики.

Город джентрифицируется и деиндустриализуетея, так что бывшие рабочие городки и кварталы вроде Фонтаны обрече­ны на запустение. Дэвис подробно их описывает: это память о другом, возможном городе, об исторической альтернативе «раю обладания», Дэвис не собирается романтизировать это альтернативное воображение, но показывает, что те, кто спира­ет следы другого прошлого Лос-Анджелеса, рискуют попла­титься за свое высокомерие.

119 Смерть и упадок, реальные и символические, были описаны им в «Мертвых городах» [см.: Davis, 2002]. Дэвис рисует образ города как хрупкого и временного человеческого создания, которому постоянно угрожают природные и социальные ката­строфы.

119 Силы небесные и геологические создают фон для ис­тории городов, которую прослеживает Дэвис, доводя ее до со­циальных катастроф XX века и показывая, сколь многое в истории последнего столетия было направлено скорее на раз­-120-рушение городов.

120 Изменения в социальном воображении и восприятии городов, вызванные 11 сентября 2001 года, оттес­нили на второй план «бустеризм» и «триумфализм»,

120 Гордость, которую вызывали города как символ экономического процветания, осталась в прошлом, а апокалипсические картины происходящего и будущего, которые с мастерством подлинного писателя рисует Дэвис, нацелены на то, чтобы осмыслить го­род не как вечный спутник, смысл и средоточие человеческой цивилизации, а как что-то, что может исчезнуть куда быстрее, чем людям кажется.

120 Дэвис иллюстрирует эту идею малоизвестными эпизодами истории «неонового Запада» (так называется первая часть его книги), когда американские нефтяные корпорации и Голливуд были мобилизованы для помощи военным частям, связанным с химическим оружием. Города вроде Джермантауна, в которых были тщательно воссозданы интерьеры типичных немецких и японских квартир, были специально построены в 1943 году в пустыне Юты для экспериментов с применением напалма во время бомбардировок, чтобы добиться максимального пора­жения. Они трижды разрушались и воссоздавались заново, пока результаты не удовлетворили военных [см.-.Davis, 2002: 66—69]. Эксперименты с напалмом не прошли напрасно: 2 тыс, тонн напалма было сброшено на Азакуса — рабочий район в Токио [см.: Ibid.: 79—80]. Погибли 100 тыс. человек, эти данные долго держали в секрете, а когда обнародовали, то они не выз­вали ажиотажа. Некоторое время спустя гражданское населе­ние Хиросимы и Нагасаки стало мишенью ядерной бомбар­дировки.

120 Дэвис считает, что эксперименты военных обрекли целые регионы на то, чтобы стать «национальными зонами, при­несенными в жертву». Это прежде всего юго-запад США. 1059 взрывов было произведено между 1945 и 1992 годами, подавляющее большинство которых - на полигоне в пустыне Невады.

120 Каждое облако — будь оно результатом подземного или атмосферного взрыва — содержало, считает он, больше радиации, чем то, которое поднялось над Чернобылем в

121 1986 году.

121 Комиссия по атомной энергии выбирала для взрывов дни, когда ветер дул от Лос-Анджелеса и Лас-Вегаса: маленькие города и деревни считались менее значимым фактором.

121 Когда по приказу Черчилля велись ковровые бомбардировки немецких городов, британский премьер надеялся, что уцелевшие гражданские жители поднимут восстание против Гитлера [см.: Davis, 2002: 66—71]. Реализация секретной стра­тегии воздушной борьбы против Германии сопровождалась массированной пропагандой, в ходе которой американцев убеждали, что только стратегически значимые цели будут под­вергнуты бомбардировке. В действительности союзники пред­почитали бомбить максимально заселенные районы, и Дэвис сообщает о разочаровании британских военных, которым так и не удалось вызвать масштабные пожары в подвергаемых бом­бардировке городах. С марксистской страстью Дэвис подчер­кивает, что больше всего пострадали кварталы рабочего клас­са, тогда как виллы богатых и дома состоятельных, слишком далеко отстоящие друг от друга, не подходили в качестве целей бомбардировок слишком много пришлось бы потратить бомб.

121 Хотя российского читателя это полномасштабное пове­ствование о городах, пострадавших в XX веке, смущает тем, что в нем полностью отсутствует упоминание о наших мертвых городах, о руинах Сталинграда, Минска, Киева, сама модель войны, ведущейся военными против гражданских лиц и боль­ших и малых городов, описана Дэвисом весьма впечатляюще.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: