Сделай Сам Свою Работу на 5

ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОГО ДЕКАБРЯ 13 глава





- Приказ. И мне влетело...

 

* * *

Тавларов разместили по колхозам так, чтобы всюду они составляли не более пяти-шести процентов населения. С детьми тавларов тоже получилась викторина, как говорил бывший затейник. Они привыкли учиться по-тавларски, но был приказ: изъять все учебники на тавларском языке, за сокрытие любой тавларской книги, даже букваря, - год тюремного заключения для взрослых.

Каким-то особенным холодом веяло время, и Алим постепенно охладе-вал к живописи. Он завел тетрадку, в которой записывал случаи из колхозной жизни, события из жизни природы, свои размышления. То были непростые размышления. Вот он, спецпереселенец, потому что родился от матери -тавларки и отца-тавларца. То, что его отец погиб на фронте, не было случай-ностью, в этом был смысл, но ведь его отец мог быть, скажем, грузином, а мать, скажем, гушанкой, и при такой случайности Алим остался бы на родине. Значит, его народ есть его вина. И вина немцев, высланных из Ленинграда еще до войны с немцами, есть их вина. С ними вместе высланы и русские, но у них другая вина, они враждебны пролетариату. Им лучше. Они могут повиниться, они могут дождаться счастливого дня, как дождались саратовские, пензенские, самарские, и перестанут быть виновными. А он виноват навсегда, потому что он тавлар. У Сарият Бабраковой родился в скотском вагоне мальчик, и он родился виноватым. Ему еще пуповину не перерезали, а он уже был виноват перед родиной, перед Сталиным, перед всем советским народом, потому что на крохотном тельце есть незримое тавро: тавлар. Одни народы, и среди них - соседи тавларов, виновны, другие невиновны. Но, может быть, невиновные сегодня будут виновны завтра? Как уйти от вины, если твоя вина - твой народ? Здесь, в "Мече революции", есть беременные тавларки. Их дети еще не родились на свет, но зародыши уже виноваты, потому что виновен народ...



Из тетрадки Алима:

"Однажды, когда мы ужинали, к нам вошел сосед, плотник Кучиев, обрадовался:

- Мне повезло, во второй раз ужинать буду.

Когда тавлары едят, они вошедшего в дом к столу не приглашают, это само собой разумеется. Плотник ел молча, относясь к приему пищи с необходимой серьезностью. Поев, он сказал:



- Отправляют меня на две недели в пустыню. Будем строить бараки,
говорят, евреев недалеко от нас поселяют.

Это сообщение нас не удивило, но непонятным образом взволнова­ло. Калерия Васильевна прижала к себе Вику. Голос ее дрожал:

- Что за несчастная страна - всех сажают, всех высылают. Русских,
немцев, кавказских горцев, калмыков, теперь евреев. Неужели нельзя
жить нормально, работать, воспитывать детей? В тридцать седьмом
арестовали моего отца. Он был беспартийным, работал начальником
цеха на инструментальном заводе, политикой никогда не интересо­вался. Покойная мама, плача, объясняла: "Мы тебе не хотели гово­рить, твой дедушка был священником, его десять лет назад сослали на Соловки, погиб, наверное". Я была поражена, и вот что странно: объ­яснение мамы мне тогда показалось разумным, убедительным. Раз сын священника, значит, надо арестовать. Наваждение какое-то!

Плотник Кучиев поставил на блюдце чашку верх дном в знак того, что больше чаю не хочет, растопырил пальцы обеих рук на уровне щек и воскликнул своим высоким девичьим голосом:

- Ты образованная, Калерия, ты скажи мне, растолкуй, кто я! На
фронте по боевой характеристике я в партию вступил, но если я аван­гард, то почему я здесь привязан, как к шесту жеребенок, которого собираются сварить?

- И я на фронте в партию вступила. Думала, теперь я не дочь репресси-рованного, не внучка священника, не прокаженная, теперь я такая же, как другие, нет, лучше других. Гордилась.

Мне запомнилось еще одно посещение плотника. Это было в самом начале марта 1953 года. Плотник вошел к нам поздно вечером. В руках у него был инструмент. Мы поняли, что он чем-то встревожен. Он сказал:



- Я к вам прямо из клуба. Ремонтируем. Радио целый день слушаем.
Сталин заболел.

Сталин заболел? Как может Сталин заболеть? Как может солнце погаснуть днем? Как может мир перевернуться? Как может земля сойти с ума? Утром я пошел в контору. Коменданта нет, все какие-то напуганные. То один, то другой тавлар забегают ко мне, спрашивают о том, о сем, но, чувствую, ни о том и ни о сем хотят спросить.

И вот пришла весть. Показалось нам, что сердце слышит голос всемирного муэдзина, сзывающего со всемирного минарета все человечество на предрассветный намаз. Мы купили водки, собрались, сели за стол.

Пришел и плотник Кучиев с женой и мальчишками-близне­цами. Выпили.

И вдруг Мурад запел. Он запел нашу старинную пе­чальную песню:

Мы довольно терпели,

Исходили слезами...

- Не так поешь! - крикнул плотник. - Не то поешь. Веселую пой!
И он пустился в пляс. Задрожали стены кибитки и пол. Плотник плясал горский танец на земле изгнания. Сначала его движения были медленными, важными. Как бы вообразив себе длиннорукавную чер­кеску, он придерживал руками края рукавов пиджака. Потом выгнул руки так, что они образовали зигзаг горной дороги, и, как столб ветра, завертелся на узком пространстве между столом и стенами. Плотник вместо обычных при пляске выкриков кричал: "Подох! Подох!" Он схватил Калерию Васильевну, та смеясь отказывалась: "Не умею", но он заставил ее хотя бы подняться с места, он кружился вокруг нее и в счастливом безумии кричал:

- Подох; Подох! Мы, Кучиевы, живем и будем жить, а он, пес, подох! Подох!

Кричал и я, хмель счастья залил мою душу, душа моя звенела, пела, плясала..."

* * *

Есть восточная поговорка: "Радость сближает, а горе соединяет". Нас соединили не скоморошные слова о том, что жить стало лучше и веселее, а голодные села, аулы и кишлаки в пору всеобщей коллекти­ви-зации, не многогектарные цветники вокруг вилл управителей, а зоны концентрационных лагерей, нас соединили не государственные застолья, не песни и пляски декад, а слезы вдов и матерей тех, кто не вернулся с полей страшной, долгой войны.

Мы слились. Мы сами порой не понимаем, как крепко и кровно мы слились.

Национальное самосознание прекрасно, когда оно самосознание культуры, и отвратительно, когда оно самосознание крови.

Самосознание культуры означает, что всё, созданное в мире, испо­кон веков во всех областях науки, искусства, литературы становится органичной частью национальной духовной жизни.

Национальное самосознание крови всегда бездарно, всегда бес­плодно, национальное самосознание культуры всегда талантливо, всегда плодотворно. Национальное самосознание крови есть бессмыс­ленный и жестокий бунт бездарности против национального самосоз­нания культуры.

 

БАЛКАРЦЫ

 

С. ЛОГИНОВА

ЧЕРЕКСКАЯ "ХАТЫНЬ"

Расследование ведет журналист

 

О белорусской Хатыни знает весь мир. Вокруг Черекской до сих пор возвышается "китайская стена" молчания. Поэтому даже в Кабардино-Балкарии о ней знают очень немногие. Между тем то, что произошло в конце ноября 1942 года в селениях Черекского ущелья Сауту, Глашево, Мухол, Огьары Чегет, во сто крат страшнее: в Белоруссии зверствовали враги, фашисты, здесь - свои...

Ночь та выдалась на редкость лунной и светлой. Была ли она спокой-ной? Настолько, насколько может быть спокойной ночь в селе, откуда все мужчины ушли на фронт, где остались одни старики, жен­щины, дети да инвалиды. В селе, мимо которого совсем недавно про­шли, отступая дальше в горы, части родной 37-й Армии. Что-то будет, когда придет враг?

Но беда пожаловала не оттуда, откуда ее можно было бы ждать...

Зазвенели разбитые окна. Зловеще застучали в двери приклады. По спящему селу шли солдаты. Советские солдаты. Защитники. Они входили в дома и - расстреливали, всех. Без разбору. Ничего не объяс­няя. Не предъявляя никаких обвинений.

- Мать-инвалид и я, - рассказывает Жамилат Иналовна Бичеева, которой в ту пору было 8 лет, - затаились за печкой. В доме было темно и отворившие дверь решили, что он пуст. Тут вдруг из второй полови­ны дома вышла на стук сноха с грудным ребенком. За ней бабушка 80 лет. Обе были убиты на месте... Позже то же сделали с моим отцом.

Кто мог, схоронился за семью засовами, в подвалах и потайных комнатах. Утром стали собираться группами: вместе вроде не так страшно.

И ведь предупреждали! Говорил знающий человек: уходите, гото­вится расправа. А за что? Не верили ему. Да и как можно было пове­рить! Чтобы свои... И за что, за что?!

И вот расправа. В течение недели людей специально отыскивали и уничтожали. Трупы старались сжигать.

Ахмат Мисиров три месяца назад как вернулся из госпиталя. Ин­вали-дом. Шагнул навстречу, протянул паспорт и освобождение от воинской службы. Ведите, мол, в штаб. Там разберемся. Так и упал, сжимая бумаги...

"Неужели вам жалко одной пули? Застрелите меня!" - все просила родных 12-летняя девочка. На ее теле было 11 ран. Она прожила еще 13 дней.

Раненый мальчик 3-х лет, приподнявшись над трупами, попросил пить. Ответом ему был выстрел.

Мать Зулюхи Глашевой не выдержала безмолвного расстрела и мужа и попытки то же сделать с ее 17-летней дочерью. Умерла к утру, оставив семерых детей, младшего из которых еще кормила грудью...

Три подростка, пробираясь в безопасное место, напоролись на сол­дата. Он успокоил - "Не трону, не бойтесь", - и сказал, что село окружено.

Мухадин Байсиев, 14-летний парнишка, чудом сумел убежать и укрыться в доме, входная дверь которого вместе со стеной была зама­ски-рована кизяками. Здесь семеро суток прятались 30 человек, сидели без воды и пищи.

Старшую сестру, двух братьев и саму Халимат Мисирову мать втолкнула во внутреннюю комнату без окон над погребом. Дверь ус­пела замазать глиной, сровнять с землей. Оттуда ребята слышали, как в дверь дома сильно стучали, как ее открыл отец. Вошедшие стали копаться в вещах. Людей (около 60 человек) повели под навес. Плака­ли напуганные дети. Потом раздались выстрелы. Халимат зажимала рот, чтобы не вскрикнуть... Ночью выбрались через дымоход. Убежали в горы. Без обуви, без теплой одежды.

Когда солдаты ушли, уцелевшие стали возвращаться на пепелище. Трупов было так много, что их не успевали опознать и предавать земле.

Это которые не сгорели вовсе. От других оставались сережки, лоскуток платья, обгорелые кости в кучке пепла. Это собирали в матерчатый мешочек.

Послали гонцов в соседние селения. Там, где солдаты не побывали, недоумевали, шли помогать хоронить. На возвратившихся после та­кой "работы" страшно было смотреть - люди были сломлены...

В обычной ученической тетради - список расстрелянных в Сауту.

323 имени. 30 лет его составлял учитель из с.Верхняя Балкария Хусей Османович Бичеев. Сам он видел, что происходило - жил в селе напро­тив, за рекой. Позднее искал свидетелей, собирал факты. Вчитайтесь в эти страшные строки.

Темиржановы - всего 81 человек: Рахимат - 44 года, Махмуд - 47 лет, Сенсабий - 3 года, Фатимат - 1 год, Зарыят - 35 лет, Абукерим - 5 лет, Жамилят - 3 года, Салихат - 1 год, Индрис - 75 лет...

Мисировы - всего 116 человек: Мухайн - 6 лет, Абидат - 4 года, Муса 62 года, Фатима - 50 лет, Рамазан - 2 года, Мустафа - 5 лет, Батырбий 85 лет...

В ночь с 28 на 29 ноября в родовом селении Глашево было расстре­ляно, по последним данным, 76 человек. Из них 33 женщины, 21 ребенок до 16 лет, 2 инвалида Великой Отечественной войны, остальные – старики. Смотрю список жертв села Глашево: Акбиче (мать) - 35 лет, Маржанат (дочь) - 6 лет, Иллаука (дочь) - 4 года, Нажабат (дочь) - 5 лет, Багалы (дочь) - 3 года, мальчик и девочка (близнецы) - по шесть месяцев...

"Сау тур!" - говорят балкарцы при встрече. "Будьте живы"! Как переводится название селения Сауту, я не знаю. Может, вообще не переводится.

Но, согласитесь, от проведенной аналогии становится жутко.

Я хорошо понимаю человека, сказавшего, что он просто не может в это поверить. И больно. И горько. И страшно.

А можно ли хоть как-то оправдать такое зверство?! Нет! Никакими ссылками на войну, на, якобы, имевшиеся здесь бандитские выступ­ления (есть такая "оправдательная" версия). Нет! Иначе - чем мы лучше фашистов, нравственным превосходством над которыми мы гордимся?!

Да и в списках погибших я не нашла и десятка мужчин, которые хотя бы по возрасту могли бы быть заподозрены в разбое.

И не ожидала ли все ущелье участь Сауту и Глашево?

...Там, где раньше располагалось селение Сауту, - ныне развалины.

А у дороги стоит памятник. "Путник, остановись! Почти память звер­ски расстрелянных, а затем сожженных верными псами сталинского геноцида - войсками НКВД в ноябре 1942 года... 1989 года. От Балкарии".

Памятник установлен народом. Официальной оценки событий нет до сих пор. Не то что газетной публикации - ни одного сколько-нибудь серьезного обсуждения. Нигде. Никогда. Даже при закрытых дверях.

Тема сразу же попала в разряд неприкасаемых. Никто не смел и упомянуть об этом преступлении властей. А руководство республики все эти годы больше занимал падеж сотни голов скота, чем геноцид целого народа. Да и до сих пор документы, касающиеся этой трагедии, относятся к "особо секретным". Почему? Кому это выгодно?

Не берусь расставить все точки над i. Этим наконец-то (через 48 лет!) занялась специальная комиссия Верховного Совета КБ АССР. Надо думать, рано или поздно назовут имена всех причастных к этому чудовищному преступлению.

г. Нальчик

 

Радес КУЛИЕВ

Я ПОМНЮ...

 

В ночь с 7 на 8 марта 1944 года к нам домой пришли солдаты и приказали собираться. На сборы дали 30 минут. Наш отец в это время был на фронте (Ленинградском), маме было 32 года, бабушке - 60 лет, моему брату - 4 года, а мне около 9 лет. Разрешили взять с собой часть постельного белья, продукты, одежду. На грузовых автомобилях "Студебеккер" привезли на грузовую станцию Нальчик, велели са­диться в товарные вагоны. В нашем вагоне было 70 взрослых и детей. Мужчин практически не было. Погрузка шла под наблюдением солдат внутренних войск. Назначили старосту вагона, который должен был обеспечивать нас питьевой водой, кипятком и хлебом.

Никто не знал, куда нас везут. Старшие говорили, что нас утопят в море. Вспоминается, как нас полдня двигали взад-вперед по длинно­му мосту. Как выяснилось через много лет, - это был новый мост через Волгу, и, двигая наш эшелон по нему взад-вперед, его таким образом испытывали на прочность.

Недели через три состав остановился в степи, и нас выгрузили. Здесь нас распределили по разным колхозам. Наша семья попала в колхоз Кызыл-Тау Ивановского района Фрунзенской области Киргиз­ской ССР. Местное население - русские, украинцы, дунгане, уйгуры - было "подготовлено" к встрече с нами: нас представили им как преда­телей, изменников родины, дикарей. Мы сразу почувствовали это, нас обзывали и оскорбляли на каждом шагу. Мы, дети, никак не могли понять, за что нас обижают, и плакали. Через несколько дней нас всех - взрослых, стариков и детей - выгнали утром на работу в поле, и так продолжалось до 1951 года. Убирали бахчевые культуры, но в основ­ном работали на рисовых плантациях: все босиком. Рисовые чеки, кишащие змеями, голод, малярия, - в первые два-три года умерло больше половины детей и стариков.

В 1951 году в полученном мною паспорте на странице "Особые отметки" был поставлен штамп, говорящий о том, что мне разрешается проживать только в пределах села Новопокровка Кантского района Фрунзенской области. Без разрешения комендатуры запрещалось вы­езжать, каждую субботу надо было отмечаться... Мне не разрешалось учиться ни в вузе, ни в техникуме, меня, и таких, как я, не принимали в военные училища, в аэроклубы ДОСААФ, не призывали на военную службу. Всего этого и не было в селе, где я жил; но и живших в городе в институты и техникумы не принимали, выставляя на вступительных экзаменах неуды по указанию свыше. Любые преступления, случав­шиеся в районах проживания спец-контингента, как нас называли, приписывались именно нам. Выезд из села в город Фрунзе наказывал­ся шестимесячным тюремным заключением, а за пределы республики - 10-25 годами лагерей без суда.

Мой отец Хаджимуса Кулиев, гвардии старший лейтенант, на­гражденный боевыми орденами и медалями, нашел нас в 1946 году и автоматически был поставлен на спецучет. Точно так же поступили с его двоюродным братом, поэтом Кайсыном Кулиевым, прибывшим во Фрунзе одновременно с отцом.

Мне с большим трудом удалось поступить в медучилище, мечты о летном училище пришлось оставить - меня не приняли даже в аэрок­луб на отделение пилотов, пробился только в парашютную секцию. Только после возвращения на родину в 1957 году я смог учиться дальше. Квартиру нам в Нальчике не возвратили, компенсацию мы никакую не получили, большой дом с садом и огородом в селении Кашкатау, который принадлежал моей бабушке, мы не получили. В переселении бабушка умерла от голода, тогда же умерли ее брат, племянница с дочерью, ее сестра, мой дедушка... Трое сирот попали в детдом, выжили двое …

Москва, 1990

22.III.1944 г.

Л.БЕРИЯ

СПРАВКА

О ходе перевозок балкарцев по состоянию

на 16 часов 17 марта 1944 года

 

Погружено 14 эшелонов, находятся в движении 14 эшелонов (Оренбургская железная дорога - 9 эшелонов, Ташкент - 5 эшелонов).

Всего погружено в эшелоны 37 773 человека. Переселенцы направля­-

ются во Фрунзенскую область - 5446 человек, Иссык-Кульскую об­ласть - 2702 человека, Семипалатинскую - 2742 человека, в Алма-Атинскую - 5541 человек, Южно-Казахстанскую - 5278 чело­век, Омскую - 5521 человек, Акмолинскую - 5219 человек, Джалал-Абадскую - 2650 человек, Павлодарскую - 2614 человек.

Заместитель начальника 3-го Управления НКГБ СССР

ВОЛКОВ

Начальник отдела перевозок НКВД СССР

АРКАДЬЕВ

 

УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР

 

О переселении балкарцев, проживающих в Кабардино-

Балкарской АССР, и о переименовании Кабардино-Балкарской

АССР в Кабардинскую АССР

 

В связи с тем, что в период оккупации немецко-фашистскими захватчиками территории Кабардино-Балкарской АССР многие балкарцы изменили родине, вступали в организованные немца­ми вооруженные отряды и вели подрывную работу против частей Красной Армии, оказывали фашистским оккупантам помощь в качестве проводников на кавказских перевалах, а после изгна­ния с Кавказа войск противника вступили в орга-низованные немцами банды для борьбы против Советской власти, Президиум Верховного Совета СССР п о с т а н о в и л:

1. Всех балкарцев, проживающих на территории КБАССР, пересе-

лить в другие районы СССР. Совету Народных Комиссаров наделить балкарцев в новых местах поселения землей и оказать им необходимую государственную помощь по хозяйст­венному устройству.

2. Земли, освободившиеся после выселения балкарцев, засе­лить колхозниками из малоземельных колхозов Кабардинской АССР.

3. Кабардино-Балкарскую АССР переименовать в Кабардин­скую АССР.

4. Включить в состав Верхне-Сванетского района Грузинской ССР Юго-Западную часть Эльбрусского и Нагорного районов Кабардинской АССР, изменив в связи с этим границу между РСФСР и Грузинской ССР на этом участке следующим образом: от перевала Бурун Таш, что у север-ных склонов горы Эльбрус, линию границы на восток по реке Малка до высоты 2877, далее на юго-восток по реке Ислам-чай через высоту 3242 у перевала Кыртык Ауш, на юго-восток по реке Кыртык западнее поселка Верхний Баксан и на юг по реке Адыр-Су до перевала Месхетия.

 

Председатель Президиума Верховного Совета СССР

М.КАЛИНИН

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР

А.ГОРКИН

Москва, Кремль. (8) апрель 1944 г.

ХРОНИКА

 

Москва. Президиум Верховного Совета РСФСР утвердил пред­ставление Верховного Совета Кабардинской АССР о частичном изме­нении границ отдельных районов и переименовании некоторых сельских советов. Хасаньинский сельский совет Советского района переименован в Приго-родненский и селение Хасанья переименовано в Пригородное. Яникоевский сельский совет Чегемского района переименован в Ново-Каменский, селение Яникой - в Ново-Каменка. Лашкутинский сельский совет Эльбрусского района переименован в Зареченский и селение Лашкута - в Заречное. Былымский сельсовет Эльбрусского района переименован в Угольный, селение Былым – в Угольное.

Жемталинский, Зарагижский сельские советы Урванского района Аушигерский, Герпегежский сельсоветы Нальчикского района пере­числены в состав Советского района; Белореченский, Пригороднен­ский сельские советы Советского района перечислены в состав Нальчикского района, Лечинкаевский, Чегемский 1 и Чегемский II, Шалушкинский сельские части Нальчикского района перечислены в состав Чегемского района; Малкинский сельский совет Зольского рай­она перечислен в состав Нагорного района, Заюковский сельсовет Баксанского района перечислен в состав Эльбрусского района и селе­ние Александровское Нальчик-ского района перечислено в черту горо­да Нальчика. (ТАСС).

 

Кабардинская правда. 1944 г. 5 авг.

 

НАГРАЖДЕНИЕ ОРДЕНАМИ И МЕДАЛЯМИ РАБОТНИКОВ

НАРОДНЫХ КОМИССАРИАТОВ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ

И ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ, ОФИЦЕРСКОГО,

СЕРЖАНТСКОГО И РЯДОВОГО СОСТАВА ВОЙСК НКВД

 

За успешное выполнение специального задания (выселе­ние балкарцев. - ред.-сост.) правительства и проявленные при этом мужество и отвагу Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 августа 1944 года награждены 109 человек - работни­ки Народных Комиссариатов Внутренних дел и Государственной Безопасности, офицерский, сержантский и рядовой состав войск НКВД, из них по Кабардинской АССР:

ОРДЕНОМ КРАСНОГО ЗНАМЕНИ

Эрипсоев Титу Машевич

ОРДЕНОМ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ 2 СТЕПЕНИ

1.Афанасенко Владимир Алексеевич - майор государственной безопасности

2. Боготов Назыр Исуфович - милиционер

3.Хапов Таукан Машевич - подполковник государственной безопасности.

ОРДЕНОМ КРАСНОЙ ЗВЕЗДЫ

1. Айбазов Галим Ибрагимович - капитан государственной безопасности

2.Артемьев Александр Петрович - старший лейтенант государ­ственной безопасности

3.Архипов Иван Власович - капитан государственной без­опасности

4. Бобрицкий Самуил Бенционович - старший лейтенант госу­дарственной безопасности

5. Васин Федор Терентьевич - капитан государственной без­опасности

6. Евгажуков Николай Матович - секретарь Баксанского РК ВКП(б)

7. Канкулов Даниял Асланбекович - старший лейтенант госу­дарственной безопасности

8. Карданов Хажимуса Хажумарович - майор государственной безопасности

9. Кармоков Магомед Машукович - пред. колхоза им. Кирова сел. Заюково

10. Котенко Иван Иванович - капитан государственной без­опасности

11.Литовко Иван Павлович - капитан юстиции

12. Мещеряков Павел Андреевич - капитан государственной безопасности

13. Муравьев Леонид Сергеевич - младший лейтенант государ­ственной безопасности

14. Нартоков Мухамед Гузерович-лейтенант государственной безопасности

15. Паранич Владимир Дмитриевич - капитан государствен­ной безопасности

16. Попов Семен Антонович - майор государственной безопас­ности

17. Сижажев Хусейн Татимович - капитан государственной безопасности

18. Хакяшев Хангери Юсупович - старший лейтенант государ­ственной безопасности.

МЕДАЛЬЮ "ЗА ОТВАГУ"

1. Абдулин Насыба Нигматулович - младший лейтенант госу­дарственной безопасности

2. Бжихатлов Темирхан Герандукович - колхозник

3. Гутова Чамсир Хасетовна - секретарь парторганизации кол­хоза "Первое мая" сел. Баксаненок Баксанского района

4. Желдашев Хусейн Заурбекович - пионер-колхозник

5. Еременко Илья Николаевич

6. Закуроев Тип Сафарович - колхозник

7. Зубко Пантелей Трофимович

8. Каворин Леонид Федорович - старший лейтенант государ­ственной безопасности

9. Колесников Макар Михайлович - младший лейтенант милиции

10. Крутовский Филипп Васильевич - старший лейтенант госу­дарственной безопасности

11. Кулаев Владимир Агубеевич - старший лейтенант государ­ственной безопасности

12. Мосин Александр Степанович - ветфельдшер Нальчикской райбольницы

13. Ошроев Касым Таибович - секретарь парторганизации сел. Дейское Терского района

14. Сижажев Мустафа Асланбекович - колхозник

 

Кабардинская правда. 1944. 13 сент.

 

Кязим МЕЧИЕВ

 

МНОГОСТРАДАЛЬНЫЙ МОЙ НАРОД

 

Вслушайтесь и правильно поймите

Вы слова печальные мои:

Ненависти в сердце не берите,

Гиблой избегите колеи.

Главный так решил. В чужие дали

Повелел переселить народ.

Разве виноватых здесь искали?..

Не было в веках таких невзгод!

Без одежды зимней и без пищи,

Стольких потеряв, бредем во мгле,

Ну, а там, на отчем пепелище,

Мертвые не преданы земле.

Губит нас корысти вражьей сила.

Суд неправый, и не жди добра,

И к земле невинных придавила

Наговоров темная гора.

Мы вошли в товарные вагоны,

Мы стальных путей узнали зло,

Но однажды выправят законы,

И терпенье наше не ушло.

Вижу: потускнели наши лица,

Мы слабеем, тучи все темней.

Если это бедствие продлится,

Разве светлых мы дождемся дней?

Стала жизнь, как рубище, дырява,

Сделалась безвкусною еда, Беды –

И налево и направо,

Нищие, уходим в никуда.

Силы сердца иссякают ныне,

Ни в руках нет мощи, ни в ногах.

Маются бездомные в пустыне,

Жизни радость превратилась в прах.

Враг на землю наступил родную,

Истребить решил нас и стереть.

Все равно старался он впустую –

В собственном огне ему гореть!

Честный труд - спаситель наш сегодня,

Он оденет и прокормит нас,

Силы даст держаться благородней

И достойней встретить горький час.

Свой народ прошу - с бедою споря

Жить работой, почитая труд,

Совести не забывать и в горе,

И наветы, верю, отпадут.

Казахстан, 1944

Перевод с балкарского Михаила Синельникова

ВЫДЕРЖАТЬ!

 

Все рушится. Все падает во тьму

Под черным ураганом выселенья

О дай, Аллах, народу моему

В годину эту страшную терпенья.

Я много пожил, много повидал.

Клеймил насилье, славил свет свободы,

А он померк. И черный день настал,

И огласил предгорья стон народный.

Я пожил, я немало видел бед,

Но что они в сравненьи с той, что ныне?

Изгнанник я. И вот под старость лет

С родным народом маюсь на чужбине.

Уже тускнеет свет в моих глазах,

Но через все страданья и сомненья

Лишь об одном молю тебя, Аллах:

Народу моему пошли терпенья.

Слух пропадет и голос у меня,

Завоет пес мой, чувствуя тревогу,

И люди деревянного коня

Мне снарядят в последнюю дорогу.

Но жив пока, пока могу дышать

Под тяжким гнетом горестных событий,

Я не устану братьям повторять: -

Вы ненависти в сердце не копите!

На скачках проверяют скакуна,

Пройдем же сквозь хулу и сквозь проклятья.

От горя, как от скверного вина,

Не обезумьте - к вам взываю, братья!

Народ наш не был баловнем судьбы,

И голод донимал нас и набеги.

Но не свернули с праведной тропы,

И, дай Аллах, нам не свернуть вовеки.

И головы летели наши в прах,

Когда мы с неприятелем сшибались,

И пламя гасло в наших очагах,

Но мы всегда народом оставались.

Знавали и нашествия чумы,

Знавали наводненья и лавины,

Но горской чести не роняли мы.

Свидетели - и горы, и долины.

Наш край родимый, как он далеко!

И хлеб изгнанья в нашем горле комом.

Да, выдержать такое нелегко.

Не выдержать - покрыть себя позором.

Возьми слова Кязима, брат, возьми

И выстой в жизни под безумным гнетом.

Пока нам хватит силы быть людьми,

Мы на земле останемся народом.

Я слову своему не изменял

И завещаю верность правде строгой.

На том стою, пока меня

Не понесут кладбищенской дорогой.

Казахстан, 1944

Перевод с балкарского Игоря ЛЯПИНА

Алим ТЕППЕЕВ

 

ПРОЩАНИЕ

Фрагмент из трагедии «ТЯЖКИЙ ПУТЬ»

 

 

Кязим (МЕЧИЕВ – прим. ред-сост.) бредет по иссушенной земле Голодной степи в Казахстане, с ним – Нищий.

КЯЗИМ - Каменной глыбой страданья сдавлено сердце,

Беды мои тяжелы, как скалы на склоне Шики.

Буду и здесь я лежать, от тревог не свободный,

Горькое горе людское будет раны мои бередить.

Пользы нет от молитв и смиренья,

И могилу мою занесут чужбины пески.

Вам, живым, завещаю: живых берегите,

Справедливость и честь возродятся, поверьте.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.