ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОГО ДЕКАБРЯ 10 глава

Второй раз писал в Москву после смерти Сталина, но Берия был еще жив. Приезжала комиссия, опрашивала свидетелей. Кончилось все очередным испугом.

В 1956 году в Алма-Ату приехал первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев. К тому времени я закончил юридический институт и уже успел подняться по служебной лестнице. Хрущев проводил совещание в Алма-Атинском оперном театре, и я решил предпринять третью попытку. Написал ночью письмо с подробным описанием того, что видел, слышал, кто отдавал приказы и т.д. Надо сказать, что Серов к тому времени стал уже председателем КГБ СССР, и я понимал, что добиться официального приема у Хрущева по поводу персоны Серова будет сложно. В оперный театр меня пустили как первого заместителя председателя Алма-Атинского областного суда. И тут, улучив момент, когда Никита Сергеевич во время перерыва шел в комнату отдыха, я подошел к нему и, представившись, отдал свое письмо. Никита Сергеевич вежливо ответил на приветствие, при­гласил меня с собой.

Вопреки моим ожиданиям Никита Сергеевич очень внимательно про-читал мое письмо, сам начал расспрашивать о подробностях того февраль-ского утра. Мы проговорили более часа, после чего Хрущев спросил, пони-маю ли я ответственность за факты, указанные в письме. Если все это не подтвердится, трудно сказать, что меня ожидает. Вопрос настолько серьез-ный, что требуется немедленно создать пра­вительственную комиссию.

Вскоре комиссия очень авторитетная, в которой был заместитель заведующего отделом ЦК С.В.Тикунов, другие ответственные лица, начала расследование в Хайбахе. Вызвали в Чечено-Ингушетию и меня .Комиссия работала более шести месяцев. Все подтвердилось, как я писал.Серова сняли с поста председателя КГБ СССР...

И вот представьте мое состояние, когда сегодня я читаю тенденци­оз-ные измышления С.Дацагова, или рассуждения зам. председателя Гостеле-радио ЧИАССР М.М.Аушева о том, что он не сталкивался ни с одним фактом беззакония, произвола и бесчеловечности при высе­лении чеченцев и ингушей, не видел и не слышал о недозволенных методах, издевательствах, к которым прибегали войска НКВД...

Мне непонятно, почему Аушев и ему подобные пытаются сегодня оправдать работников НКВД, чьи злодеяния известны всему миру, чей кровавый след тянется по всей стране до Колымы и Магадана.

Надо рассказать людям правду, пусть все знают, как погибли 700 жи-телей Галанчожского района, как исчезли без следа председатель Галанчож-ского райисполкома Гугаев и шесть районных ответработни­ков, шедших вместе с ним в Итум-Кале для соединения со своими семьями. Где пропав-шие без вести люди, родственники которых по сей день ничего о них не знают?

Мы проводим кропотливую работу, ищем фашистских преступни­ков

по всему миру, возвращаем их и воздаем должное за их злодеяния. И в это же время палачей собственного народа кто-то продолжает укрывать и защи-щать от праведного гнева. Люди должны, имеют право знать имена лиц (людьми назвать их не поворачивается язык!), чья личная жестокость, холуйская покорность, услужливость привели к массовой гибели ни в чем неповинных людей.

Записал С.Э.БИЦОЕВ

А К Т

ОБСЛЕДОВАНИЯ МЕСТА МАССОВОГО УНИЧТОЖЕНИЯ

ПУТЕМ СОЖЖЕНИЯ И РАССТРЕЛА ЖИТЕЛЕЙ БЫВШЕГО

ГАЛАНЧОЖСКОГО РАЙОНА ЧИССР

ПРИ НАСИЛЬСТВЕННОМ ВЫСЕЛЕНИИ В ФЕВРАЛЕ 1944 года.

22 августа 1990 г. бывшее селение Хайбах,

бывшего Галанчожского района

Чечено-Ингушской АССР

Чрезвычайная комиссия - в составе руководителя группы "Поиск" Советского комитета ветеранов войны КАШУРКО С.С /пред­седатель комиссии/, бывшего 1-го заместителя наркома юстиции ЧИАССР МАЛЬСАГОВА Д.Г., прокурора Урус-Мартановского района, члена Президиума Верховного Совета ЧИ АССР ЦАКАЕВА Р.У., члена оргкомитета по восстановлению ингушской автономии АХИЛЬГОВА С.Х., учителя Гехи-Чунской средней школы ГАЕВА С.Д. - 22 августа побывала (на вертолете) в бывшем селении Хайбах, расположенном в горах на территории Урус-Мартановского района.

Произведен осмотр места сожжения и расстрела в конюшне бывшего колхоза имени Берия около 700 жителей, в том числе детей, женщин и стариков.

Заслушаны и записаны на диктофон и видеокамеру рассказы очевидцев невообразимой трагедии в горах.

Для подтверждения совершенного злодеяния против ни в чем неповинных людей произведены раскопки и обнаружены остатки сож­женных и расстрелянных.

ВЫВОДЫ:

I. Комиссия считает установленным факт массового уничтожения людей в Хайбахе и признает это геноцидом. Виновников этого злодеяния считает необходимым предать суду.

2. Призвать государственные и общественные организа­ции и всех граждан оказывать всяческое содействие про­водимой по указанному факту проверке.

(подписи членов комиссии)

Дж. УМАЛАТОВ

Я ПОМНЮ...

Февраль 1944 года стал роковым для моего народа - чеченцев-аккин-цев, или ауховцев, издавна живших на территории Дагестана так же, как и для наших кровных братьев - чеченцев и ингушей. Не было среди нас человека, которого не коснулось это жестокое и ничем не обоснованное выселение с родной земли. Беда смертельно ударила по всем и каждому.

Мне в ту пору было уже пять лет, и я все хорошо помню и расскажу о своей семье.

Отца, Умалатова Зулумхана, забрали на фронт в начале 1942 года. Осталось нас трое - мать, старший брат Селамгирей и я. Вернее, четверо: мать, пожалевши, приютила бродячую девочку, лет шести, аварку.

23 февраля жителей села согнали в клуб и объявили, что всех выселяют, времени на сборы дают два часа.

Вещи, которые было разрешено взять с собой, люди кидали в кузов грузовика, а потом влезали туда сами. Подошла наша очередь. Солдат заглянул в список и сказал, что нас должно быть четверо, то есть с той самой девочкой-аваркой. Мать нарочно оставила ее дома, ведь аварцев

не выселяли, а куда повезут всех и что с нами сделают, никому не было известно. Но объяснить это солдату не удалось. Сесть в машину, в которой находились наши вещи, он не позволил. Покуда мы ходили за оставленной аварочкой, машина ушла. Нас посадили на следующий грузовик, и когда мы добрались до станции Хасавюрт, оказалось, что все, кто уехал раньше, уже отправлены эшелоном, а вместе с ними и наши вещи. Мать ехала в ссылку, не имея ничего на руках, кроме малых детей. Благодарение Аллаху, что у нее были деньги. Без них мы умерли бы с голоду еще в дороге. Сразу скажу, что аварочку впослед­ствии у нас забрали в детский дом, и судьба ее так и осталась нам неизвестной.

Привезли нас в Северный Казахстан, в совхоз Кызыл-Аскерский При-ишимского района на ферму номер три.

Детская память очень острая. Начиная с сорок пятого года, ярко пом-ню многое. Летом, после уборки урожая, мы с матерью ходили по стерне, выискивали колосья пшеницы. Дома молотили их, а зерно мололи на "рушил-ке" - домашней ручной мельнице. Крутить ее жер­нов было трудно, но это приходилось делать ежедневно. Весной тайком собирали в колхозном поле оставшуюся с осени и замерзшую в земле картошку. Кроме этой мороженой гнили, ели лебеду, крапиву и другие травы, названия которых я не знаю.

Смерть безжалостно косила людей. Помню семью, жившую в одной с нами комнате: старые Алип и Райганат с сыном. Первой умерла Райганат.

Ее не в чем было хоронить, и мать отдала нашу единствен­ную простыню. Старик Алип был абсолютно слепой, но он умудрялся ходить в лес за дровами, а сын его с рассвета и до поздней ночи пропадал на работе.

Вскоре ушел из жизни и старик, саваном ему послужила наша кошма.

Следующим скончался пятнадцатилетний Мовладин, тоже жив­ший в этой комнате. Он перед выселением приехал погостить к тете. С нею и отправился в ссылку. О судьбе родителей мальчик ничего не знал. Зимой Мовладин возил сено на быках. Одежды теплой у него не было, он про-студился и заболел. Я и сейчас слышу его жалобный стон, помню, как он просил свою тетю скорей поехать домой к родителям или привезти их сюда, и так умер, глядя на дверь.

Потом умерли два маленьких мальчика, братья Камалудин и Жама-лудин. Потом, тоже от простуды, - моя двоюродная сестра Яхмат, - ведь одежды, рассчитанной на лютые казахстанские морозы, ни у кого не было. Къяхи Муртазалиев умер от голода. И еще, только за сорок пятый год, умерло много детей, имен которых я не помню.

В сорок шестом году мы по-прежнему жили несколькими семьями в одном доме. Голод не отступал. Ели хлеб из гнилой пшеницы, овса, ячменя, проса. Однажды беспризорники, которых было много в селе, принесли матери в шапках ворованную пшеницу, хорошую, чистую. Мать обменяла ее на что-то, однако вскоре явились солдаты и мили­ция, устроили обыск и забрали зерно. А мать долго после того таскали в комендатуру.

Летом сорок седьмого года мы услышали, что в село Андреевку к зна-комым нам ауховцам приехал с Кавказа некий аварец по имени Ильяс. Аварцы могли свободно ездить по стране. А мы не имели права без особого на то разрешения выйти даже за пределы села. Но все-таки мать решилась украдкой сходить в Андреевку. Она сказала Ильясу, что в соседней Кирги-зии во Фрунзенской области находится на посе­лении ее отец, наш дедушка, который ничего о нас не знает. Матери хотелось передать ему весточку о том, что мы живы. Но Ильяс с готовностью предложил вообще перевезти всех нас в Киргизию, будто бы как свою семью. Мать доверилась ему и пошла на отчаянный риск.

И вот мы с Ильясом двинулись в город Петропавловск. Мать, в благо-дарность за помощь, дала ему тысячу рублей и сказала, что в чемодане у нее есть еще три тысячи, которые можно истратить в дороге, если понадо-бится. В чемодане было все наше имущество и все состоя­ние.

До железнодорожного вокзала мы добрались впотьмах. Ильяс ве­лел нам взять его маленький чемоданчик и первыми идти в битком набитое людьми помещение, а наш чемодан, большой и тяжелый, он, мол, понесет следом. Я помню, как ухватился за ручку чемодана, он был мне как раз до подбородка, и крикнул маме: "Давай сами понесем!" Но Ильяс грубо оттолкнул меня: "Иди, пацан, за своей матерью!" В дверях я оглянулся и увидел, как он быстро скрылся в темноте. А к нам сразу подошел милицио-нер и потребовал документы и разрешение на выезд. У матери, естественно, ни того, ни другого не было. Нас забрали в милицию.

Нужно отдать должное милиционерам: они несколько часов ждали Ильяса. Мать объясняла, что вместе с нами есть человек, у которого нахо-дятся все документы. Конечно, никого в милиции так и не дожда­лись. Инте-ресно, что Ильяс, как позднее мы узнали, поехал-таки в Киргизию к отцу нашей матери, рассказал ему, что встречался с нами, что мы все живы-здоровы и передаем ему привет.

Нас же вновь вернули на место, на ферму номер три, а маму вызвали в район, и больше мы ее не видели до пятидесятого года.

Обворованные, не имея ничего, ни еды, ни одежды, ни денег, мы остались у чужих людей: десятилетний Селамгирей и семилетний я. Очень скоро нас безжалостно выставили на улицу, и мы превратились в бродяг. Перебивались со дня на день случайными подачками сельчан.

Когда наступили холода, нас забрал к себе дядя, брат нашей мате­ри. У дяди была большая семья, и его жена невзлюбила нежданных нахлебников. Особенно ей не по душе пришелся мой брат. Она застав­ляла его работать, не покладая рук, наравне со взрослыми, а держала впроголодь. Если же случались какие-то детские проказы, то винова­тым всегда оказывался он, а не ее дети, которые охотно пользовались этим. Селамгирей долго терпел, однако, едва наступила весна, ушел из дому и стал работать подпаском, помогая пасти рабочих быков в сенокосной бригаде. Если он появлялся в доме повидаться со мной, его грубо выгоняли. Мне было жалко брата, и по ночам, когда все засыпа­ли, я тихонько впускал его в дом. Мы вместе спали на полу у входной двери. Иногда это замечали, и тогда мне сильно попадало.

Как-то раз, работая на огороде, мой двоюродный брат пожаловался отцу, что я отлыниваю от работы, хотя я старался, как мог. Дядя разозлился и замахнулся на меня палкой. Я убежал от него, и с этого времени началась моя самостоятельная бродячая жизнь.

Первую ночь я переночевал в школе, забравшись туда через окно. Рано утром меня обнаружила уборщица и прогнала, пригрозив, как следует. Следующие ночи я проводил у летних печек, построенных прямо на улице. Сельчане топили их кизяками и готовили на них еду. К ночи печка свое тепло еще сохраняла, и я, прислонившись боком к ней, сворачивался на земле калачиком. Утром, перед тем как хозяйки начинали готовить завтрак, я уходил бродить по улицам.

Однажды ночью была сильная гроза, я промок до ниточки, продрог, перепугался и, не зная куда деться, вбежал в первый попавшийся дом. Только я сунулся в сени, вышла бабка и... не прогнала меня, не обоз­вала вором, а пожалела. Завела в комнату, стянула все мокрое, разве­сила сушиться, накормила и уложила спать на мягкой кошме. За всю мою семи-летнюю жизнь не знал я слаще сна и приятнее постели. Бабка дала мне даже одеяло и подушку. Утром я, разумеется, ушел, но навсегда остался благодарен этой доброй женщине.

Грозы в Казахстане случаются часто. Теперь я стал опытнее, и пригля-дел себе для ночевок вагончик, в котором переодевались и обе­дали рабочие сенокосной бригады, при которой подпаском был мой брат. Бригада работала все лето, переходя с места на место и перета­скивая вагончик за собой. Я выяснял, куда его должны перевезти, и проделывал вслед за ним по три - четыре километра пешком.

Особенно запомнилась мне одна ночь. Вагончик стоял далеко от села, на опушке леса. Я приплелся сюда засветло. Повара жалели меня и иногда подкармливали обедом. Закончив работу, бригада уехала в село. Брат спро-сил, поеду ли я с ними, но я отказался, ведь там мне негде было ночевать. Когда все уехали, я побродил вокруг в поисках чего-нибудь теплого (вдруг кто-то из рабочих - так бывало - оставил свою телогрейку), но ничего не нашел и, войдя в вагончик, лег спать прямо на голом полу. Проснулся я вскоре от комариных укусов. Тучи комаров проникли в вагончик через разбитое окно и от них не было никакого спасения. Тогда я вздумал забраться в котел, в котором готовили пищу, и накрыться крышкой. На круглом глубоком дне было не до сна, но все же здесь не донимали комары. Скрюченный, полежав немного, я почувствовал еще и нестерпимый холод металлических стенок котла. Пришлось вылезти. Прыгая от холода, я с не-терпением ждал утра. Выйти впотьмах наружу было страшно: кругом по степи рыскали волки.

На рассвете к вагончику подскакал пастух, вошел, покачал голо­вой. Ему стало жаль меня. Он отдал мне свою телогрейку и посовето­вал залезть в балаган, сделанный из сена. Там было тепло, и я уснул. С тех пор я больше не ночевал в пастушьем вагончике, а приспосо­бился спать под плетеными из ивовых прутьев коробами, в которых перевозили разные грузы. Когда же участились осенние дожди, устро­ился в кабине трактора, что стоял возле кузницы. Иногда спал в сеялке, спасаясь от дождя крышкой, однако было очень холодно.

К такому образу жизни я постепенно привык, и насмешки над тем, что я чеченец, то есть самый презренный человек, уже принимал как должное.

Однажды я увидел в селе высокого, заросшего густой бородой чело­века в буденовке и с сумой за плечами. Штаны и шинель были разо­драны, висели клочьями. За ним тянулась ватага ребятишек, дразнили его, кто как мог. Человек не оглядывался. Он был до того худ и измож­ден, что пошатывался на ходу. Когда он приблизился, я расслышал чеченские слова: "Умираю от голода".

Я знал всех сельских ребят. Они не обижали меня, наоборот, под­карм-ливали, как могли: кто приносил кусок хлеба, кто огурец, кто картофелину, кто луковичку. Я объяснил ребятам, что человеку плохо от голода. Они сразу же сделались серьезными, перестали его дразнить и разбежались по домам. Не успел я усадить странника на траву, как они вернулись с домашней снедью. Глаза изголодавшегося загорелись при виде еды, но ко рту он не поднес ничего, трясущимися руками все сложил в пустую суму. Собрались женщины, вынесли муку, еще что-то. Странник благодарно прижимал руки к груди, говорить он не мог. Тяжело поднялся с земли и пошел в обратный путь. Старшие сказали мне после, что это чеченец Крымсултан Гоймасов, красный партизан, воевавший за Советскую власть в Чечне и Дагестане, живет он в казахском селе Бексеит в восьми километрах отсюда. Вскоре Гоймасов умер, похоронили его в той самой драной партизанской шинели. Не во что было обернуть его тело.

Осенью я сильно заболел и пришлось снова проситься к дяде в сени. Его просторный глинобитный дом был построен на казахский манер.

В сенях стояла большая низкая печь, на которой можно было лежать, как на нарах. Невыносимо болел живот. Иногда меня становилась жалко даже дядиной жене. Она нагревала кожаную шапку и бросала ее мне. Я при-кладывал приятное тепло к животу, но и оно мало помо­гало.

Тайком приходил брат. Я в темноте тихонько впускал его в сени, а рано утром он, незамеченный, уходил. С каждым днем мне станови­лось все хуже. Я уже не мог вставать. Брат решил отправить меня в больницу на централь-ную усадьбу. Туда раз в день ездили за почтой.

Брат взвалил меня на спину и потащил к почтовой бричке. Попро­сить кучера подогнать ее поближе он не осмелился. Ноги Селамгирея подкаши-вались от тяжести, он сам был очень слаб. То и дело мы останавливались. Это заметила старая чеченка Фатима и помогла донести меня до брички.

Но кучер объяснил, что без направления местного фельдшера в больницу не возьмут. А здешний фельдшер находится на ферме номер один в восьми километрах от нашего села. Что делать?

И добрая Фатима отнесла меня к фельдшеру - это за восемь-то кило-метров! Фельдшер без слов дал направление в больницу, устроил на попут-ную повозку.

Врачи определили: дистрофия, сильное истощение организма. Пролежал я в больнице месяц. И как же мне не хотелось выписываться оттуда!

Вернувшись в свое село, я снова начал голодать. Наступила новая зима, и опять мы прятались от стужи в дядиных сенях. Однажды, не стерпев, я завыл. Дико, протяжно. Жена дяди выглянула из комнаты и зло потребовала: "Перестань выть по-волчьи!" Брат ответил, что я не озорую, мучаюсь от голода. Тогда она принесла ведро пшеницы и рушилку, которую с трудом крутили по двое взрослых, и велела намо­лоть муки, пообещав за это испечь нам лепешки.

Выбиваясь из сил, брат до самого вечера крутил жернова. Я не мог ему помогать, руки висели плетьми. Пшеницу он смолол всю, но лепешек нам так и не дали.

Когда морозы стали особенно лютыми, а температура в сенях почти такой же, что и на улице, нас впустили в дом, под нары, и даже давали ино-гда свои объедки.

Часов в пять меня будили и отправляли по полной темноте гнать сов-хозный скот, за которым ухаживал мой дядя, к незамерзающему озеру на водопой. Это было метрах в трехстах от дома. Однажды был сильный буран, он буквально срывал с моих плеч все, что на них было. Я спрятался за сугроб от пронизывающего до костей ветра. И забылся. Нашел меня там уже без сознания, обмороженного, и принес под мышкой домой наш конюх, одно-рукий казах Касенов...

Писать воспоминания детства очень трудно: это целая вереница горьких, безрадостных дней. То всплывает в памяти, как приходилось ночевать на кладбище, то, как тонул в озере, то, как чуть не погиб под гусеницами трак-тора. Сам не знаю, каким чудом я сумел выжить. Впрочем, нет, знаю. Конечно, только благодаря добрым людям, кото­рых во время высылки встречал все-таки много чаще, чем плохих. Я помню их и благодарен им всем.

6 января пятидесятого года в село вернулась мать. Уголок до конца холодов нам нашелся, а летом из пластов дерна построили себе зем­лянку, в которой прожили пять лет. В пятьдесят пятом году мы все же переехали в Киргизию к маминому отцу. Там с помощью родственни­ков и земляков построили настоящий дом, а когда был снят режим спецпоселения с народа и появилась возможность по оргнабору рабо­чей силы поехать ближе к родному месту, продали дом совсем за бесценок и переехали в Дагестан.

Теперь родное село было совсем близко, и, конечно, мы мечтали попасть в отчий дом, но на всех дорогах и тропах к нашим бывшим селам стояли вооруженные военные посты. Вокруг тех мест, где нас поселили, была установлена круговая охрана. Возвращение "к себе" оказалось возможным только на словах.

И по сей день мы живем там, куда нас поселили. А дома отцов, дедов и прадедов - совсем неподалеку от нас, но там живут чужие люди.

Я помню, как вместе с другими детьми пел в школе: "Широка страна моя родная..." и "За детство счастливое наше спасибо, родная страна". Пел и ничего не понимал!

После редепортации северокавказских народов наших юношей вновь стали призывать в армию, чтобы охранять и защищать большую Родину.

А наша малая Родина, истерзанная и поруганная, так и оста­лась без охраны и защиты... Неужели навсегда?!

Перевод с чеченского Татьяны САРТАКОВОЙ

1990

С е к р е т н о

Председателю Совета Народных Комиссаров РСФСР

Товарищу Косыгину А.

По вопросу

Об учете, хранении и реализации

имущества спецпереселенцев в Дагестанской АССР

Еще до приезда в Махач-Кала бригады Народного Комиссариата Государственного Контроля РСФСР, в Совнарком ДАССР и Обком ВКП(б) поступили сигналы о разбазаривании и хищении имущества спецпересе-ленцев, в отдельных населенных пунктах, присоединен­ных к Дагестанской АССР районов.

Командированная Совнаркомом ДАССР и Обкомом ВКП(б) в эти районы комиссия установила целый ряд фактов бесконтрольного хра­нения, порчи, хищения, разбазаривания и присвоения отдельными лицами части этого имущества. Отдельные из этих фактов отражены в докладной записке руководителя бригады Наркомата Государствен­ного Контроля РСФСР тов.Дроздова.

Рассмотрев 20 сентября с.г. материалы комиссии Обкома и бригады Наркомата Госконтроля РСФСР, бюро Обкома ВКП(б): [перечень принятых организационных мер ]

В результате принятых организационных мероприятий:

1. Заведен учет оставшегося от переселенцев имущества и произ­ведена их инвентаризация за исключением 4-х населенных пунктов в Андалалском районе.

2. Обревизовано большинство складов, ревизия их в Введенском и Шургатском районах заканчивается.

3. Значительно усилилась реализация имущества.

4. Произведенными ревизиями складов выявлено хищение имуще­ства на 132,5 тысяч рублей.

Прокуратурой Дагестанской АССР привлечено к уголовной ответ­ственности за разбазаривание и хищение имущества спецпереселен­цев 132 человека, в том числе 34 человека должностных лиц.

5. Проведена большая работа по установлению к изъятию из поль­зования отдельных лиц и организаций и по передаче колхозам вновь выявленного, так называемого "бесхозного" скота.

6. Отобрано у отдельных лиц и организаций расхищенные, неза­конно приобретенные, присвоенные и взятые под сохранные расписки 261,0 тонн зерна, 443 головы крупного рогатого скота, 219 голов овец и коз, 9 лошадей, 137 кроватей, 18 швейных машин, 98 ковров, 21 кошма, 8 сепараторов, 7 ка-ракулевых шапок и прочее имущество и продукты (мебель, посуда, карто-фель, крупы) на сумму по рыночной стоимости около одного миллиона рублей. Данные эти далеко не пол­ные.

7. Улучшено хранение зерна, оставшегося от спецпереселенцев, и оно, на основе распоряжения Совнаркома Союза ССР от 8 октября с.г. за N 19659 и постановления его от 12 октября с.г. за N 1372, полностью распределено между районами для оказания продовольственной помо­щи нуждающимся колхозникам.

8. Приняты меры к ликвидации искусственно насажденных подсоб­ных хозяйств и к сокращению их размеров до пределов возможного освоения с изъятием и передачей части скота колхозам. Постановле­нием Совнаркома ДАССР N 699 от 3 октября 1944 года значительная часть скота и сельхоз-инвентаря, находившихся во временном пользо­вании подсобных хозяйств НКГБ и других организаций, в связи с ликвидацией или сокращением объема этих хозяйств, переданы в распоряжение Наркомзема ДАССР для распределения между пересе­ленческими колхозами.

9. Почти во всех присоединенных к республике районах закончена Госстрахом оценка жилых и прочих строений и на места командиро­ваны представители Сельхозбанка для срочного завершения работ по оформлению обязательств колхозников за полученные ими построй­ки.

Перехожу к изложению мер, принятых по фактам, приведенным в докладной записке тов. Дроздова.

В Ново-Лакском районе выявлены дополнительные факты остав­ления у себя отдельными руководящими районными работниками ча­сти изъятых у осужденных лиц вещей, причем стоимость этих вещей в большинстве случаев не оплачена.

Меры к пресечению допускаемых злоупотреблений принимаются.

В отношении ряда руководящих работников райкомов ВКП (б) и пред­седателей райсоветов депутатов трудящихся прокуратурой Республи­ки сделаны Обкому ВКП (б) соответствующие представления.

Председатель Совета Народных Комиссаров Дагестанской АССР

А. ДАНИЯЛОВ

Публикация Дж.УМАЛАТОВА

Народному Комиссару Внутренних Дел Союза ССР

Товарищу БЕРИЯ Л.П.

О положении населения районов быв. Ч.-И.АССР,

присоединенных к Дагестанской АССР

Во включенные в Дагестанскую АССР Андалалский, Веденский, Ритлябский, Шурагатский районы быв. Ч.-И. АССР и в быв. Ауховский район ДАССР в 1944 году из горных районов республики и Грузинской ССР переселено 16 740 хозяйств (61 000 чел.) вместо 6300 хозяйств, предусмотренных постановлением Совнаркома Сою­за ССР N -255-74 сс

от 9 марта 1944 года и распоряжением Совнаркома Союза ССР N -5473 сс

от 11 марта 1944 года.

Народы Дагестана высоко оценили решение партии и правительст­ва о присоединении к Дагестану части районов быв. Ч.-И. АССР, разрешившее вопрос о выходе части горцев из земельной тесноты и нужды. Несмотря на трудности организационного периода, план ве­сеннего сева 1944 года был выполнен переселенцами в сжатые сроки на 101%. Однако массовое заболе-вание переселенцев малярией, в самую страдную сельскохозяйственную пору выведшее из строя зна­чительное количество населения, не дало возможности закрепить до­стигнутые успехи, привело к гибели части посевов и к чрез-мерно низкому урожаю.

К концу августа 1944 года в этих районах было зарегистрировано 10 000 случаев заболевания малярией, что отрицательно отразилось на проведении озимого сева, план которого колхозами новых районов был выполнен только на 61 %.

Тяжелые материально-бытовые условия переселенцев (пересели­лись из горных районов, в основном, маломощные хозяйства), край­няя нужда в одежде, в частности в белье, отсутствие мыла, не­регулярная работа бань и отсутствие их в ряде населенных пунктов вызвало в осенне-зимний период среди переселенцев заболевание сыпным тифом.

Совнаркомом Дагестанской АССР и Обкомом ВКП (б) во все эти районы были направлены эпидемические отряды в составе 100 чело­век медицинских работников, были развернуты стационары на 1000 человек для госпитализации тяжело больных малярией и дистрофи­ков, организованы питательные пункты, завезены медикаменты и дезинфекционные средства. В этих районах и в настоящее время про­должают работать эпидемические отряды...

Совнаркомом Союза ССР оказана большая материальная помощь населению новых районов республики. Сверх выдаваемых плановых фондов, было отпущено этим районам свыше 7000 тонн кукурузы для продоволь-ственных нужд и на семена, 165 тонн муки, 40 тонн круп и макарон, 25 тонн сахара, 10 тонн жиров, 15 тонн сыра, 10 тонн мяса, 30 тонн хозяйственного мыла, 124 000 метров хлопчатобумажных тканей, 2000 метров шерстяных тканей, готового платья и трикотаж­ных изделий на 825 000 рублей и 2500 пар обуви, Кроме того, в самой республике были изысканы и отправлены в новые районы до 40 тонн продовольственных товаров (масло растительное, брынза, рыба, джем, сахар), 24 тонны хозяйственного мыла и промышленных това­ров на сумму около 250 000 рублей.

Совнарком Союза ССР разрешил передать переселенцам безвоз­мездно жилье и прочие строения стоимостью до 5000 рублей и остав­шееся от спец-переселенцев не реализованное домашнее имущество на 4 млн. рублей.

Несмотря на принятые меры по ликвидации заболеваний малярией и сыпным тифом и проведение лечебно-профилактических меропри­ятий, и в текущем году продолжают иметь место случаи рецидива малярии и значительное заболевание сыпным тифом.

Низкий урожай 1944 года (2,5 цнт. с га) и невозможность покрытия потребности в продуктах, несмотря на оказанную помощь, привело к увеличению дистрофиков и смертности среди них.

Санитарно-эпидемическое состояние новых районов, вызванное тяжелым материально-бытовым положением переселенцев, несмотря на принятые оздоровительные мероприятия, остается неблагополуч­ным...

Проверкой на местах установлено, что выделенные новым районам продовольственные и промтоварные фонды не всегда использовались по назначению. За время с 1 мая 1944 года по 1 мая 1945 года проку­ратурой ДАССР привлечено к уголовной ответственности за разбаза­ривание и расхищение имущества спецпереселенцев, скота, хлеба и товаров, пред-назначенных для переселенцев, - 158 человек.

На основе Ваших указаний нами намечено и проводится ряд меро­приятий по организационно-хозяйственному укреплению колхозов в новых районах и предупреждению заболеваний среди населения и по выполнению плана развития животноводства.

Для укомлектования и укрепления новых районов руководящими работниками и специалистами, в течение апреля текущего года на­правлены на постоянную работу 24 человека руководящих работников и 9 специали-стов. Выделено 7 автомашин для доставки товаров с пристанционных баз в районные центры. Для осуществления мер по улучшению политического и экономического положения в новых рай­онах, а также для оказания практической помощи партийными и советскими организациями и проведения месячного сева в районы выехали 2 заместителя председателя Совнаркома ДАССР, 2 секретаря Обкома ВКП(б) и заведующий отделом Обкома ВКП(б).

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: