ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОГО ДЕКАБРЯ 9 глава

Горцы приняли солдат как своих сыновей, отдавая им все - пищу, одежду, не желая верить уже разносившимся слухам о выселении, пере-даваемым часто гостеприимным хозяевам солдатами и офицера­ми.

...Ранним утром 23 февраля 1944 года на всех площадях и на окра­инах селений на горцев были наведены автоматы и пулеметы: оглаша­ли приказ ГКО, обыскивали и отправляли на железнодорожные станции. Затем начиналась вторая часть "сценария": во все дворы заходили солдаты, вооруженные автоматами, во главе с офицером или сержантом, которые давали на сборы 10-15 минут и выгоняли безза­щитных стариков, детей и женщин из домов, больных сбрасывали с больничных коек. За проявление недовольства - расстрел! За попытку к бегству - расстрел! За неправильно понятый приказ - расстрел! Об этом объявляли по-русски, хотя многие языка не понимали ( выделено ред.-сост.). Города, села, дороги были забиты солдатами: видимо, «второму фронту», открытому здесь против мирного населения, Ста­лин и Берия придавали более чем серьезное значение.

На плоскости Чечни за несколько часов были расстреляны сотни людей (мужчины, женщины, дети и старики).

В горах обстановка была еще ужасней. По узким заснеженным горным дорожкам и тропам десятки километров гнали людей к автомобильным дорогам. После остановок на ночь оставались трупы умер­ших от холода и болезней людей. Здесь чаще, чем на равнине, пристре­ливали отставших, ослабевших, не понявших приказа, да и так просто -"при попытке к бегству".

Позднее стало известно и об изуверских актах геноцида в трудно­доступных горных ущельях, где приказ, предписывающий очистить горы от народонаселения в течение 24 часов, не мог быть выполнен к сроку. Тех, кто не мог идти или обессилел (а это были старики, дети, беременные женщины), загоняли в кошары и, облив бензином, сжи­гали. Так, 27 февраля 1944 года в с. Хайбахой были расстреляны и сожжены заживо люди из нескольких селений и хуторов Галанчожского района в количестве почти 700 человек. В Чеберлоевском районе людей топили в озере Кезеной-Ам, в с. Урус-Мартан больных людей (в том числе грудных детей и беременных женщин) закопали во дворе районной больницы, в Итум-Калинском районе дома с больными людьми забрасывали гранатами и бутылками с зажигательной смесью. В Малхисте людей расстреливали в пещерах, в Ножай-Юртовском районе - засовывали в кукурузные сапетки и, облив бензином, поджи­гали...

Бесконечные вереницы "студебеккеров", загруженных людьми, подъезжали к железнодорожным станциям, и под дулами автоматов "телячьи" вагоны плотно забивались мужчинами, женщинами, деть­ми, стариками. 23, 24, 25 и 26 февраля вагоны, забитые до отказа людьми, потерявшими рассудок от горя, разлученными со своими родными, жестоким конвейером отправлялись на восток.

На снежной дороге смерти оставались тысячи трупов, которые не разрешали хоронить. Невольничьи вагоны с людьми около 20 суток (часто без пищи и воды, в холоде) шли к местам ссылки - в Казахстан, Киргизию, Западную Сибирь...

В сильные метели и снежные бураны, в сорокаградусный мороз попали чеченцы и ингуши в бескрайние степи. "Спецпереселенцы" были определены в особый режим поселения. В первые же месяцы выселения от голода, холода и болезней погибло 70 тысяч человек.

"Материальное возмещение" за "имущество, принятое на Север­ном Кавказе", "милостиво" рекомендовалось "отцом народов": до 1000 руб. на семью (взамен десятков тысяч рублей, отнятых у этих семей на Северном Кавказе). Но "помощь" так и не дошла до чеченцев и ингушей через мно-гочисленные кордоны "остронуждающихся" руко­водителей и комендантов спецкомендатур НКВД. Получившие же возмещение от 40 до 100 рублей, в основном члены бывшего прави­тельства ЧИАССР, могли в то время купить на эту сумму одну-две буханки хлеба.

На спецпереселенцев также распространялась, как и по всей стра­не, уголовная ответственность за опоздание и неявку на работу. Опух­шие от голода, больные тифом и другими болезнями люди вынуждены были, чтобы не попасть на каторгу, оставлять незахороненными тела мертвых детей и близких и идти на работу.

Чтобы сохранить жизнь своим детям, матери вынуждены были про­давать их за хлеб.

Большинство людей погибало от голода, предпочитая смерть уни­жениям. Тысячи женщин и девушек погибли еще в пути, не преступив скромности и горского этикета. Вымирали целые семьи, не унизившие себя попрошайничеством. Тысячи людей, включая детей и стариков, за колоски, подобранные на скошенном поле, арестовывались. Тюрь­мы и лагеря страны заполнялись кавказцами. Десятки тысяч чечено-ингушских сирот попали в детские дома.

Изменился генофонд чеченского и ингушского народов - на смену высоким, стройным, здоровым горцам, жившим в горах по сто и более лет, рождались хилые, больные дети, огромное количество которых умирало, так и не вкусив молока ослабевших матерей.

Умирали хранители народной мудрости, тысячелетиями накоп­ленного опыта, знатоки чечено-ингушской истории, обычаев, тради­ций, знатоки секретов древних мастеров по металлу, дереву и др., умирали талантливые ашуги, знатоки фольклора.

Спецкомендатуры НКВД обладали неограниченной властью над спец-переселенцами. Произвол, насилие, самодурство и садизм их ра­ботников выдавались за образец служебного рвения.

Чеченцы и ингуши были объявлены вне закона. Даже убийство спецпе-реселенца фактически не наказывалось. Власти делали все, чтобы подвести народ к последней черте. Сопротивлявшихся этому положению подвергали жесточайшим репрессиям...

В горах Чечено-Ингушетии войска НКВД и работники НКГБ про­должали физическое уничтожение людей, в том числе женщин и де­тей, сумевших избежать выселения. До 1953 года продолжали отправлять в Казахстан и Киргизию захваченных беглецов, измож­денных, больных, скрывавшихся в горах...

Около 200 тысяч чеченцев и 30 тысяч ингушей погибли в выселе­нии. Погиб каждый второй или третий чеченец и ингуш. Из 29 тысяч чеченцев-аккинцев погибли 20 тысяч человек.

В осиротевших горах Чечено-Ингушетии уничтожалась сама па­мять о веками живших здесь народах. В дни переселения параллельно людскому к Грозному сплошным потоком двигались колонны военных автомобилей с материальными ценностями, награбленными в опу­стевших домах чеченцев и ингушей. Наиболее ценные по мнению охраны вещи - ковры, бурки, кавказ-ские наборные ремни, украшенное золотом и серебром оружие (кинжалы, шашки, кремневые ружья работы чеченских мастеров прошлого века), драгоценности везли в крытых брезентом автофургонах, в открытых - груз "менее ценный", но более "взрывчатый" - древние рукописи, религиозно-философские трактаты, арабоязычные книги по математике, астрономии, медици­не, исторические хадисы, древние предания чеченцев и ингушей на арабском и чеченском (арабской графики) языках, светскую художе­ственную литературу. Все эти книги и рукописи были свалены в Гроз­ном прямо на снег у туалета в сквере, примыкающем к Дворцу пионеров. Уничтожались все эпиграфические памятники на террито­рии, где жили вайнахи, уничтожались кладбища, сотни тысяч над­гробных стел, превращенных скульпторами в произведения искусства, безжалостно разбивались на части и вывозились для стро­ительства дорог, мостов, жилых и хозяйственных построек. Не поща­дили даже стелы с античными греческими надписями. Надругательство над моги-лами сопровождалось разрушением историко-архитектурных сооружений: взрывались горделиво возвышавшие­ся на высоких утесах и склонах средне-вековые боевые, сторожевые и жилые башни и замки, средневековые склепы и дореволюционные мечети, гробницы и святилища. Из 300 башен Аргун-ского ущелья не уцелело и 50. То же было в горной Ингушетии и в других местах ЧИАССР.

Чеченский и ингушский народы были вычеркнуты из списка наро­дов, населяющих территорию СССР. Рьяно уничтожалась сталини­стами всякая память об этих народах... Появлялись законодательные и идеологические "обоснования" сталинскому геноциду и произволу. Переименовывались все названия селений, улиц, площадей, колхо­зов, различных учреждений, напоминавшие о чечено-ингушском на­роде. Из музеев, библиотек изымались документы, книги, материалы, что-либо говорящие о "врагах народа" - чеченцах и ингушах, и сжига­лись. Уничтожались целые архивы.

По велению Сталина чеченцы и ингуши были объявлены "измен­никами родины", и потому задним числом менялась национальная принадлежность погибших во время войны Героев Советского Союза чеченцев: И.А.Байбулатов был записан кумыком, Х.Магомед-Мирзоев - таджиком, а Х.Нурадилова умудрились записать одновременно кумыком и татарином...

Лишенные всех прав, обреченные на вымирание и ассимиляцию, чеченцы, ингуши и другие "наказанные народы" продолжали подвер­гаться идеологической сталинской обработке. Единственное право, оставленное спецпереселенцам, было право восхвалять мудрость, до­броту и величие "вождя всех времен и народов" Сталина и его при­спешников Берии, Ворошилова, Молотова, Жданова и других. Однако люди уже знали виновника выселения. Невзирая на смертельную опасность, они пели песни об утратах, о постигшем их горе, о потерян­ной Родине. В одной из таких песен говорилось:

Рассветов нас лишил ты, Сталин,

Закатов нас лишил ты, Сталин,

Отчизны нас лишил ты, Сталин,

Дай Бог укрыть тебя в гробу.

Чтобы ты лишился рассветов, Сталин,

Чтобы ты лишился закатов, Сталин,

Чтобы ты лишился самого дорогого,

Как нас лишил ты земли родной.

Разве нам забыть то утро?

Разве нам забыть тот вечер?

Не забыть нам край родимый

И тот черный день над ним.

Рев скотины, вой собачий,

Плач детей и стариков,

Сколько бы на земле ни жили,

Никогда мы не забудем.

Запись и перевод научного сотрудника ЧИГОМ

А, СОЛСАЕВОЙ

Живая память.

О жертвах сталинских репрессий.

Грозный, 1991г.

* * *

После того, как арестовали отца, мать меня снарядила в дальнюю дорогу. Я был в семье самым старшим, и она боялась, что вслед за отцом заберут и меня. Так я оказался на Кавказе. Везде - и в Ереване, и в Тбилиси, и в Баку - ко мне относились как к своему единородцу, а может быть, еще и лучше. Если бы мне тогда сказали, что возможны такие события, которые произошли спустя пятьдесят лет, я ни за что бы не поверил.

На фронте национальная рознь тоже не проявлялась. Наоборот, самая крепкая дружба нередко связывала как раз таких разных по национальности людей. Особенно надежными друзьями мы считали кавказцев. Дружбой с ними дорожили.

Еще в саперном батальоне я сблизился с чеченцем Иллукаевым. Кормежка тогда подлая была, все время голодными ходили. Если Иллукаеву удавалось где-нибудь раздобыть хоть маленькую корочку хлеба, он нес ее мне. Я отказывался, мол, ты достал, сам и съешь. Но Иллукаев тоже не соглашался есть один. И тогда мы делили поровну. Мне никогда этого не забыть. Не знаю, остался Иллукаев жив или нет, может, всю войну прошел, пулей не задетый, а смерть нашел уже после победы, в сталинских лагерях...

Григорий ЛОБАС. Война, которую мы не знали:

Из дневника, прокомментированного

самим автором 45 лет спустя

Советская культура. 1990- 5 мая.

Выписка из

УКАЗА ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА РСФСР

Об административно-территориальном устройстве районов

Дагестанской АССР

...Перевести районный центр Ауховского района из селения Ярыксу-

Аух в селение Бонай-Аул и переименовать Ауховский район в Ново-

Лакский район и районный центр Ново-Лакского района селение Бонай-

Аул в селение Ново-Лакское.

Председатель Президиума Верховного Совета РСФСР

Н.ШВЕРНИК

Секретарь Президиума Верховного Совета РСФСР

П.БЕХМУРОВ

Москва, 7 июня 1944 года

КРОВАВЫЙ ПЕПЕЛ ХАЙБАХА

Свидетельства выживших

Гаев: "Чтобы обучиться этикету - иди в Нашха", - говорили наши отцы.

В общество Нашха входили аулы Хийла, Чармаха, Моцкара, Тийста,Хайбах... Вайнахов выселили с родины в ночь с 23 на 24 февраля 1944 года, а из этих аулов через 2-3 дня собрали больных, стариков, детей, одиноких путников на дорогах, отставших от своих семей, тех, кто выпасал домашний скот в кошарах, и пригнали всех в аул Хайбах. Обложив сеном конюшню, туда загнали всех. Там всех и сожгли. Многие были из этого аула.

Там погибли:

Гаев Тута- 110 лет

Гаева Сарий, его жена - 100 лет

Гаев Хату, его брат -108 лет

Гаева Марем, его жена - 90 лет

Гаев Алаудди Хатуевич - 45 лет

Гаев Хасабек Хатуевич - 50 лет

Гаева Хеса, жена Алаудди - 30 лет

Гаевы Хасан и Хусейн, родившиеся накануне близнецы Хесы...

Семья жителя этого аула Газоева Гезамахмы: Зано, жена - 55 лет

Мохдан, сын - 17 лет

Бердан, сын - 15 лет

Махмад, сын - 13 лет

Бердаш, сын - 12 лет

Жарадат, дочь - 14 лет

Тайхан, дочь - 3 года.

Гезамахма умер в выселении.

Гелагаева Дули, мать - 48 лет

Сосмад, сын - 19 лет

Абуезид, сын - 15 лет

Гирмаха, сын - 13 лет

Мовлади, сын - 9 лет

Зайнад, дочь - 14 лет

Сахара, дочь -10 лет

Ибрагимова Пакант, мать - 50 лет

Аднан, сын - 20 лет

Петимат, дочь - 20 лет

Хайпати - 23 года

Чибиргова Минегаз - 81 год

Залимат, невестка - 35 лет

Абдулмажед, ее сын - 8 лет

Лайла, ее дочь - 7 лет

Марем, ее дочь - 5 лет

Газалбеков Саламбек, 16 лет. Был убит, когда переплывал реку. Его тело вытащили из реки.

Газалбеков Кавалбек - 14 лет

Дагаева Зано - 90 лет

Жамаллайла - 11 лет

Амагов Керим - 70 лет

Муса, его сын - 8 лет. Отца и сына пригнали из Чармаха.

Бакиева Дата - 24 года

Хабилаева Маций - 80 лет

Рассказавший о них сын Маций - Аллауди Хабилаев, 70 лет,

про­живает в Рошни-Чу.

Его брат, Муса Хабилаев, хоронивший убитых и сожженных людей, проживает в Рошни-Чу, ему 75 лет.

Гаирбеков Гириха (врач) - 50 лет

Петимат, его жена - 45 лет

Аднан, их сын - 10 лет

Медина, их дочь - 5 лет.

Семью Ибрахима Берсанукаева уничтожили в Хайбахе, а он сам в 1958 году умер в с.Гехи-Чу, сразу по возвращении из высылки.

Зурипат, жена Ибрахима - 55 лет

Ханпат, дочь - 19 лет

Бакуо, дочь - 17 лет

Балуза, дочь - 14 лет

Мохмад-Ханип, сын - 11 лет

Байсари, дочь - 9 лет

Базука, дочь - 7 лет.

Семью Абухажи Батукаева (он был в Нашха предсельсовета, ныне проживает в с.Гехи-Чу) в Хайбахе расстреляли и сожгли вместе с другими:

Хаби, его мать - 60 лет

Пайлах, его жена - 30 лет

Абуезид, его сын - 12 лет

Асма, его дочь - 7 лет

Гашта, его дочь - 5 лет

Сацита, его дочь - 3 года

Тоита, его новорожденная дочь.

Семья Косума Алтимирова:

Залуба, дочь - 16 лет

Ахмад, сын - 14 лет

Мохмад, сын - 12 лет.

Семья Кайхара Алтимирова:

Товсари, дочь - 16 лет

Абдурахман, сын - 14 лет

Муций, сын - 12 лет

И с ними - Эльтаевы Хож-Ахмад, 15 лет и Сайдат-Ахмад, 13 лет.

Саламбек Закриев свидетельствует:

"В тот день я и Гамаргаев Пийсар из пещеры на горе Ярдинкорт смотрели в сторону Хайбаха. Над Хайбахом поднялся дым. Это мы видели. Около моста Бяти, недалеко от Хайбаха, за одним человеком гнались четыре солдата. Потом они застрелили его и сбросили с обрыва в реку Гехи.

После выселения, через 2-3 дня мы нашли труп: убитой солдатами оказалась женщина-роженица. Мы ее похоронили. Когда точно узнали, что весь народ выслали, то из разных концов ущелья мы собрались вместе со своим домашним скотом. Это были: Гаев Жандар, Гаев Ясу, Закриев Саламбек –

это я, Хамзатов Элберд из Рошни-Чу, Гамаргаев Ахмад, его отец Пийсар, Ампукаев Сайд-Ахмад, Гадаев Солта-Ахмад, Эльгакаев Рукман, Туштин Абдурахман, Жамулаев Жимай, Товсолт и другие".

Свидетельские показания Алимходжаева Селима, 106 лет, прожи­ваю-щего в Гехи-Чу: "Иби - сына Довта, 20 лет, застрелили, когда он совершал намаз. Мой брат Алимходжаев Саламбек, 35 лет, работал учителем. Его застрелили, когда он шел по дороге. Его жена еще жива, зовут ее Бесийла. Живет она в Рошни-Чу по сегодняшний день. До сих пор она хранит косу своей сестры Пайлахи. Пайлаху вместе с ее детьми рас­стреляли и сожгли в Хайбахе. Ее труп опознали по одной несгоревшей косе. Газоева Иби застрелили, кон-воируя по дороге. Солдат ударил его прикладом и прикрик-нул "Быстрее шагай!". Иби остановился, повер­нулся к нему и плюнул ему в лицо. Конвой вытолкнул его из колонны и расстрелял автоматными очередями. Было это в местечке Кханойн-Юххе. Там же он и похоронен. Через 3-4 дня после выселения людей из аула Муше-Чу солдаты обнаружили в опустевшем доме лежащую Зарипат. Ее расстреляли из автомата. Затем, завязав на шее стальную проволоку, выволокли на улицу, сломали изгородь и, обложив ее остатками тело, сожгли. Стальная петля сохранилась. Закриев Салам­бек и Сайд-Хасан Ампукаев ее похоронили вместе с этой петлей. Она была сестрой нашего отца. Жену Закриева Саламбека Сациту, 21 года, застрелили. Грудной сын Сайхан, привязанный к ее спине, перелез и стал сосать грудь мертвой матери. В этот день убили и жену Элькагаева Рукмана Маликат, 20 лет.Когда хоронили убитых и сожженных людей в Хайбахе, мы выста­вили около Галанчожского озера дозорных, чтобы предупредили, если будут подходить солдаты. Над всеми убитыми прочли посмертную молитву, эту молитву читал Гаев Жандар. Не отдыхая, несмотря на то, что тошнило от трупного запаха и кружилась голова, мы хоронили ровно два дня и две ночи..."

Свидетельские показания Гаевой Замы Ясуевны, 1940 года рожде­ния, живет в г. Грозном: "Когда нас выселяли из Зерха, наш отец Гаев Ясу пас отару овец в лесу, а мать ушла на мельницу. А мы, четыре девочки, были дома одни. Старшей - Арубике было 10 лет, мне, Заме, 4-5 лет, Совдат - 3 года, Саците - 1 год. Нас кто-то завернул в одеяла и положил на сани, запряженные быками. Я помню только, что на санях я была одна. Когда сани спустились с горы Кхордойн-лам и подъехали к кладбищу аула Безаюрт, я проснулась. Вокруг не было ни души. Было холодно. Стояла ночь, было видно чистое, светлое небо. Не было видно и быков, запряженных раньше в сани. Вокруг не было видно ни одной живой души. Сначала я приподнялась, затем, испугавшись, завернулась в одеяло и спряталась. Рассвело, я снова приподнялась. Тогда я услыша­ла русскую речь, голоса людей и цокот копыт лошадей. Когда они подошли, я услышала: "Это же ребенок!" - сказал один русский. И тут среди них произошла словесная перепалка. Однако один из них взял меня на руки, посадил на спину и сверху надел шинель. Эта ссора произошла из-за того, что одни хотели меня убить, а мой защитник этому воспрепятствовал. Все ругали его. Я сидела под шинелью на его спине, очень боялась и навзрыд плакала. Солдат вместе со мной сел на коня. Он старался меня успокоить и дал сухарь. Я все плакала. Тогда он снял меня со спины, надел на меня теплую телогрейку и посадил впереди себя в седло. Так мы доехали до Арш-алие. Там в грязи стояло много народу. В грязи лежали стебли куку-рузы, на них стояли плачу­щие женщины и дети. "Чей ребенок?" - спросил солдат. Ко мне по­дошел брат моей матери. Русский не отдал меня ему, спросив, где моя мать. "Мать ее на мельнице", - ответил мой дядя. Этот солдат продер­жал меня на руках, не выпуская из объятий, всю ночь. На следующее утро, на рассвете я узнала платье моей матери. Я дико закричала: "Нана!" Мама, рыдая, ринулась ко мне. Я протянула руки в сторону матери. Русский солдат посмотрел на меня и горько заплакал..."

Свидетельства:

"Я, Батукаев Абухажи, свидетельствую. Я родился в 1912 году в сел.-Моцкара Галанчожского района. Сейчас живу в Гехи-Чу. Я подтвер­ждаю, что моя семья и мои родственники в количестве 19 человек - дети, женщи-ны,старики - были расстреляны и сожжены в Хайбахе солдатами. Это было в 1944 году. Это рассказали мне те, кто хоронил всех расстрелянных и сожженных".

"Все изложенное выше истинно. То, что это правда, я подтверждаю. В Хайбахе 147 детей, женщин, стариков расстреляли из автоматов и сожгли. Все это я, Гамаргаев Ахмад, подтверждаю. Я сам хоронил этих людей".

"Я, Ампукаев Сайд-Хасан, 1920 года рождения, подтверждаю: Алтаева Зарипат, о которой рассказывалось выше, была убита солдатами и сожжена в ауле Муше-Чу. Она была моей тетей по отцовской линии. Я вместе с Гамаргаевым Ахмадом и Эльгакаевым Рукманом и другими хоронил всех сожженных, убитых, расстрелянных. Живу в Гехи-Чу".

Поиск продолжается.

Свидетельства собраны

Саламатом Гаевым и Ахмадом Сулеймановым

Перевод с чеченского младшего научного сотрудника Далхана Хожаева

Инквизиция

Рассказ очевидца

В этом рассказе вы прочтете подробности того страшного февраль­ского утра. Автор его, Дзияудин Мальсагов, будучи первым замести­телем наркома юстиции, бойцом Грозненского истребительного батальона, находился в горах и был свидетелем проводимого войсками НКВД геноцида против чеченцев и ингушей, очевидцем жестокой трагедии аула Хайбах 27 февраля 1944 года.

Хочу в нескольких словах остановиться на ситуации, сложившейся в нашей республике в период, предшествовавший выселению чечен­цев и ингушей в феврале 1944 года. Осенью 42-го положение на Юж­ном фронте было очень серьезным. Немцы остановились у берегов Терека, Матерому разведчику полковнику гитлеровской армии Геккерту удалось вместе с группой диверсантов высадиться в нашем тылу и занять выгодную позицию на горе Денин-Дук. С помощью местного населения удалось окружить диверсантов, часть которых в короткой перестрелке была перебита, остальные сложили оружие. Позже взяли в плен оставшихся. Многие наши бойцы, командиры и, подчеркиваю, представители местного населения проявили мужество и отвагу при ликвидации банды Геккерта.

В это же время в тыл проник фашистский разведывательный само­лет, который в районе между Атагами и Урус-Мартаном был сбит зенитной батареей. Экипаж в количестве 5 человек скрылся. Пресле­дование закон-чилось тем, что один фашистский летчик был убит, командир корабля ранен, двоих взяли в плен. Лишь одному удалось скрыться. Но на вторые сутки его задержал Идрис Арсанов (сын Баудина Арсанова) и сдал НКВД Чечено-Ингушской АССР, за что был награжден именным пистолетом ТТ.

К чему эта предыстория? К тому, что мне непонятно стремление неко-торых историков скрыть действительную обстановку, скрыть имена кон-кретных виновников чудовищного произвола, представля­ющих ложную, искаженную информацию о "сложной" ситуации в республике.

В октябре 1942 года в кабинете первого секретаря Чебырлоевского райкома партии Халима Решидова Серов, бывший заместителем Берии, сказал, что в селении Нижалой по существу уже пятый день идет война, которую ведут войска НКВД против немецко-фашистско­го десанта и повстанцев, где с обеих сторон есть тяжелые потери...

Я возмутился ложью и заявил, что всего несколько минут назад вернулся из Нижалоя после недельного пребывания там, что никакой войны, кроме десятиминутной перестрелки с бандой Шаипова из трех человек,

там не было. В ходе этой перестрелки был ранен и взят в плен сын Шаипова, вот и все потери. В тот день там был упомянутый Решидов, Председатель Президиума Верховного Совета республики Тамбиев, заместитель наркома внутренних дел республики Колесни­ков, которые могли видеть и слышать эту "войну", если бы она была. Других военных действий там быть не могло, поскольку фашистский десант был уничтожен еще в сентябре.

Тем не менее Серов передал в Москву свою ложную информацию. Другой факт фальсификации. Нарком внутренних дел Чечено-Ин­гушской АССР Дроздов вместе с Серовым и первым секретарем обкома партии Ивановым представили Берии, а тот Сталину, заведомо лож­ный рапорт о том, что в нашей республике выловлено более 5 тысяч бандитов - чеченцев, ингушей. Рапорт этот сыграл немалую роль при обосновании необходимости выселения народа. Это при том, что даже по завышенным данным НКВД, число бандитов в республике не пре­вышало 335 человек...

То было раньше. Но послушайте, что пишет в наши дни историк С.Дацагов. "...Бандиты в горах загоняли солдат и офицеров Советской Армии, пленив их, в кошары и сжигали, обложив кошары сеном...".

Нет слов, чтобы выразить свое негодование по поводу этого неприкры­того злонамеренного вранья. Дацагов поставил все с ног на голову, в чем тоже угадывается попытка частичного оправдания вандалистского акта выселения. К чему все это? Неужели Дацагов верит тому, что пишет?

Я расскажу, как все было на самом деле. Нет, наверное, на свете человека, больнее меня пережившего это жуткое зрелище. 27 февраля шел крупный мокрый снег, грязь, слякоть, дорог в горах нет, а тут еще все размыло и холодный пронизывающий ветер. С самого рассвета к селению Хайбах начали собирать людей со всех хуторов Нашхоевского сельского совета и других селений Галанчожского района, которые не могли сами спуститься с гор. В основном это были больные, дети, старики и женщины. Их собирали в конюшне (не в кошаре и не в сарае) колхоза имени Берии (кощунственное и знаменательное совпадение!) под предлогом формиро-вания транспортной колонны для отправки на равнину. Почему же среди погибших оказались здоровые мужчины, молодые люди? Хорошо помню, что многие заходили в конюшню со своими больными и престарелыми родственниками, чтобы помочь им в дороге.

Точно знаю, что в конюшне собралось не меньше 650 - 700 человек, поскольку стоял перед самым входом. Горцы заходили, ничего не подозре-вая. Наверное, в этот момент о готовящемся злодействе знали всего не сколько человек, те, кто отдал приказ солдатам обложить конюшню сеном, "чтобы не было холодно...".

А дальше было вот что. Когда все жители окрестных хуторов собра­лись, ворота конюшни крепко закрыли. Начальник Дальневосточного краевого управления НКВД комиссар госбезопасности 3-го ранга Гвишиани отдал приказ поджигать. Я пришел в ужас от сознания того, что сейчас произойдет с этими людьми. Подскочил к Гвишиани и говорю: "Остановите людей, что вы делаете?!" Гвишиани спокойно ответил : "Эти люди нетранспортабельны, их надо уничтожить..." Я вскричал: "Я буду жаловаться маршалу Берии" (тогда мы и не подозревали, что это за человек!). И услышал в ответ: "Это - приказ Серова и Берии".

Дальше было еще ужасней. Нещадный чудовищный костер поднял­ся до гигантских размеров. Говорят, в экстремальных ситуациях чело­век способен на невозможное. Я в этом убедился. Когда конюшню объяло пламя, огромные, сильно укрепленные ворота под натиском людей рухнули, и сквозь огонь толпа обезумевших людей хлынула наружу. Гвишиани скомандовал: "Огонь!" Из десятка стволов разда­лась автоматная и пулеметная очереди. Бегущие впереди, падая, за­слоняли собой выход, целая гора трупов преградила путь бегущим. Никто не вырвался из огня и автоматной блокады. Ни один не спасся. Меня и капитана Громова, который тоже выступил против организо­ванного зверства, отправили под конвоем в селение Малхасты. Нас уводили, а этот ад еще продолжался...

Не дай Бог никому пережить такое зрелище! По дороге, в хуторах, в ущельях, пещерах - повсюду лежали трупы расстрелянных горцев. Особенно много людей было уничтожено в Малхастах. Может, кто-то не захотел конвоировать их на место сбора...

На обратном пути мы с Громовым вернулись в Хайбах. Солдат уже не было. Возле конюшни возилось несколько человек. При нашем появлении они побежали в лес. Все-таки народ выслали и оставшиеся сразу попали в разряд внезаконных, бандитов. Я крикнул по-чечен­ски, чтобы они вернулись. Один из них, это был Жандар Гаев, подошел к нам. Он был весь в грязи, потный, глаза ввалились. Жандар объяс­нил, что видел, как все произошло, издалека, и после ухода солдат они - их было пятеро, в день высылки они пошли ночью за дровами и по счастливой случайности остались живы,- вернулись, чтобы предать мучеников земле по мусульманскому обычаю.

Жандар вместе с товарищами проделали нечеловеческую работу.

В течение нескольких дней, долбя мерзлую землю, они закапывали трупы.

К нашему приходу им удалось похоронить 132 человека. По­том, несколько лет спустя, когда мы случайно встретились в Казахста­не, Жандар сказал мне, что всего похоронили 147 человек. Вот откуда эта цифра, фигурирующая как общее число погибших. Но, как я сказал прежде, жертв было гораздо больше. С моим предположением о численности жертв согласились и члены правительственной комис­сии, расследовавшей причину трагедии Хайбаха в 1956 году. Спустя 12 лет под обвалившейся кровлей конюшни члены комиссии нашли останки сотен людей, тех, кого не удалось похоронить Ж.Гаеву с товарищами. Этого человека сейчас нет в живых, но хочу, поль-зуясь случаем, сделать глубокий земной поклон ему и его помощникам за их мужество и отвагу, за то, что рискуя жизнью, в мороз, без сна и отдыха, они хоронили своих сожженных сородичей, братьев и сестер...

В 1945 году, чуть оправившись от потрясения, я написал письмо Сталину, которому, как и все в те годы, верил безмерно. Рассказал все, как было. Через месяц меня вызвал к себе начальник Талды-Курган­ского областного управления НКВД Юдин и сказал: "Если еще раз напишешь - лишишься головы!". И меня за это письмо уволили с работы.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: