ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОГО ДЕКАБРЯ 7 глава

Демонстранты разбили памятник Серго Орджоникидзе, выбили окна в обкоме партии, в военном училище. Первый секретарь обкома партии Северной Осетии Кабалоев, внимая воплям с площади, по прямому проводу звонил в Кремль: "Спасите нас! Нас режут, убивают ингуши!" И удалось бы подлое дело, спровоцировали бы ингушей на резню потому, что кто же будет смиряться с тем, что тебя бьют, пыряют ножами, оскорбляют, обливают твою машину бензином и поджигают. Кто способен не дать сдачи, не защитить себя, своего ребенка, свою жену, сестру, мать? Но, к счастью ингушей, первым секретарем обкома Чечено-Ингушетии был новый человек в республике Власов Александр Влади­мирович. Он мгновенно раскусил замысел осетинских националистов. Уже имея авторитет среди народа, он кинулся к ста­рикам - "Не дайте молодежи поддаться на провокацию и ввязаться в авантюру! Сдержите! Спасение ингушей сегодня в их выдержке. Мы должны сдержать наш народ!"

Неимоверных усилий стоило старикам выполнить совет Власова. Они смешались с молодежью и готовые к бою и смерти вместе со своими детьми встали в оборону.

Провокаторы с воплями неслись в Назрань - "Ингуши, мужчины, что вы сидите здесь, наших женщин, детей в городе Орджоникидзе уже убивают, а вы не идете к ним на помощь!" Но вместе с народом, рядом со стариками среди молодежи находился А. В. Власов. На своей "Волге" с ингушским номером, он, рискуя оказаться подожженным распален­ной осетинской толпой, рванул прямо в ее гущу на площадь перед обкомом партии СОАССР, убедился, что ингушей там нет и нагнета­ние страстей одностороннее, вернулся к своим помощникам старикам и снова призвал наш народ к терпению.

Прибыли войска спецназначения.

И случилось то, что неизбежно должно было случиться - настоящие стычки, убитые и раненые. И пришло горе в дома осетин, и раздался плач осетинских матерей. Но не случилось межнациональной стычки - драки между осетинами и ингушами, которую и разжигали подлые люди, не желающие знать, что у материнского горя нет национально­сти.

Стихли страсти, неучастие ингушей было установлено, но для них все осталось по-прежнему. И несмотря на опыт - в 1982 году был издан новый акт несправедливости по отношению к ингушам - Постановле­ние Совета Министров РСФСР: в целях предотвращения межнацио­нальных конфликтов на территории Пригородного района Северной Осетии ингушей не прописывать. Иначе говоря, не допустить ингушей селиться в собственных селах.

Время идет. Началась перестройка. И вновь засуетились осетин­ские лидеры. Придумали. Начали путать исторически сложившиеся границы, перестраивать районы. В черту города Орджоникидзе вклю­чаются ингушские села, расположенные за тридцать километров от города. В бывший чисто ингушский Пригородный район включаются осетинские села. Дано задание и осетинским ученым - те срочно изго­тавливают "доказательства" того, что ингушей здесь никогда не было. Все это тут же публикуется в периодике, на радио и телевидении, издается в книгах, произносится на всех собраниях в разнообразных коллективах – обраба-тывается и вырабатывается общественное мне­ние, направленное против ингушей.

Поднимается вопрос о переименовании города Орджоникидзе в город Дзауджикау, не стесняясь того, что он уже точно так же пере­именовывался по указанию Берия в День выселения ингушей 23 фев­раля 1944 года.

Терпение ингушей на грани. Чем жить в такой безысходности, неспра-ведливости, лучше умереть. Умереть за родную землю, за род­ные очаги, отомстить за попранное достоинство. Мужчины, а с ними и женщины готовы умереть, защищая себя и честь предков. Но старики опять – потер-пите! Кончается время двух правд - сказанной и неска­занной. Наступает время, когда ложь, фальшь, лицемерие, фарисей­ство отступают перед простой человеческой правдой. Давайте просить. Теперь услышат, исправят. Так говорят старики.

Собираются подписи под требованием ликвидировать сталинский произвол, более 55 лет довлеющий над ингушами. Вернуть ингушам их самостоятельность, автономию с центром в Бурув-Орджоникидзс, как было до присоединения к Чечне в 1934 году.

Едут ингушские делегации в Москву за правдой и справедливо­стью. Отвозят одиннадцать толстых томов, переплетенных в зеленые коленкоровые обложки - шестьдесят тысяч подписей. Каждый взрос­лый ингуш. Подпись народа, глас народа, требующий, взывающий.

Повсюду рассказывают ингуши о своей национальной трагедии. Как кончается народ, как исчезает самобытность, история, культура, язык. Как за эти 55 лет, что упразднили ингушскую автономию, мы потеряли почти все.

В 1934 году в начале советской власти у ингушей было десять заводов и фабрик, десять высших и средних специальных учебных заведений, готови-лись национальные научные и технические кадры, был свой театр, краевед-ческий музей, научно-исследователь­ский институт, свои школы - шла бурная культурная жизнь. Ингуш­ская театральная труппа на смотре искусств Кавказа заняла первое место. Был свой ансамбль... Сегодня ничего нет.

Идет 1-й съезд народных депутатов СССР. Необычайный съезд, возрождающий наши надежды. Он дал прорваться боли народной, сдерживаемой долголетним страхом.

Почти 80-летний Идрис Базоркин летит в Москву. До 4-х часов утра молодое мужественное поколение ингушей обсуждает со своим старшим вопросы, которые должны завтра прозвучать на съезде. Об­суждается каждое слово депутатского запроса, которое завтра после речи наших депутатов ляжет на стол президиума.

Утром мы благословляем нашего депутата Хамзата Фаргиева, учи­теля из Малгобека.

Приникли к телевизору. На трибуну уверенным шагом идет наш Хамзат. Впервые за 55 лет с трибуны на весь мир звучит крик о помощи нашего многострадального народа - весть о национальной трагедии, о необходимости наконец решить ингушскую проблему, ликвидировать последствия сталинского произвола в правовом государстве. Он пере­дает депутатский наказ в руки Горбачева.

Зал молчит. Ни одного аплодисмента. На экране настороженные лица депутатов - люди впервые слышат о подобной несправедливости. Эта проблема репрессированных народов прозвучала впервые. Ее еще боятся, не знают, как реагировать.

У всех у нас, сидящих у телевизора слезы на глазах. Наконец, мы заявили о себе громко. Может, услышат! Теперь не может оставаться по-прежнему. Что-то ведь должно измениться.

Начались телефонные звонки. Полетели в адрес съезда тысячи писем от ингушей из Казахстана и с Кавказа с благодарностью, что сказали об их беде, с просьбами помочь...

Через два дня на трибуну съезда поднимается большой красивый седой ингуш. На трудном для него русском языке механизатор от земли народный депутат ингушей Мусса Дарсигов вновь взволнованно просит съезд решить ингушскую проблему и тоже отдает свой депутат­ский наказ Горбачеву.

Нашего Муссу Дарсигова выбирают в Палату национальностей и там при обсуждении вопроса о трагедии репрессированного народа он вновь выступает. В зале плачут депутаты, у телевизоров плачут ингу­ши. И опять встречи на всех уровнях. Дарсигов говорит с Горбачевым.

Проходит Второй съезд ингушского народа в Грозном. Тысячи лю­дей перед Дворцом культуры слушают выступления, транслируемые из зала съезда. Двое суток говорят люди о своей полувековой беде. Резолюция съезда - ликвидировать 55-летний произвол Сталина, вос­становить Ингушскую автономию с центром в городе Орджоникидзе. Резолюцию съезда отвозят в Москву и вручают Горбачеву Мусса Дар­сигов и Исса Кодзоев. Горбачев и Лукьянов обещают рассмотреть вопрос о нашей автономии, только просят еще немного потерпеть.

Потерпеть просит и Власов, наш Власов - председатель Совета Ми­нистров РСФСР в беседе с ингушскими женщинами, обеспокоенными продолжающимися провокациями осетинских националистов.

Все обещают помочь и просят потерпеть. А тем временем в "Правде" выходит подлейшая статья Грачева и Халина под названием "Кунаки всегда поладят". В ней говорится, что ингуши притязают на осетинские земли, тем более, что неизвестно еще, жили ли ингуши в бывшей Ингушетии.

Старики повторяют: терпите, разберутся.

В городе Назрани собирается стотысячный митинг ингушей, кото­рые восемь суток стоят под проливным дождем и под обжигающим солнцем. Выступают, возмущаются, требуют. Справедливости требу­ют, внимания к народу. Старики время от времени просят не подда­ваться на провокации, успокаивают, призывают потерпеть еще немного, совсем немного. А в основном молятся. Что нам еще остается, как не взывать к Аллаху.

Надежда на эту, уже новую, перестроечную власть уменьшается с каждым днем.

Только Аллах и молитва помогут нам.

Старики и дети в одном кругу в отсветах костров делают "зикр". Напролет всю ночь. Восемь ночей.

Мулла с трибуны читает молитву. Всем народом подхваченная, она летит к единственному, на кого еще жива надежда - к Аллаху.

Нашу боль наблюдают и слушают горы Ингушетии. Ближние –молодые - нетерпеливо кудрявятся зелеными деревьями. Они вместе с ветром возмущаются несправедливостью, гонениями, подлостью. Они готовы сорваться во все сметающем урагане.

Дальние горы молча, с достоинством стоят, фиолетовыми лесами слушая творимую людьми молитву. Они накапливают в глубине своей ярость, невидимую глазам.

И только наши седые старики, возвышающиеся над всеми нами, низко надвинув на глаза папахи, позволяют себе сверкнуть снисходи­тельно мудрым взглядом, всё повидавших на своем веку провидцев.

Терпение.

Доколе?

Горы Джейраха. 1990

АННЕКСИЯ: КАК ЭТО БЫЛО

Свидетельствует Дзияутдин Мальсагов

24 ноября 1956 года Президиум ЦК КПСС принял постановление о восстановлении национальной автономии чеченского и ингушско­го народов. В декабре из Казахстана и Киргизии в Москву была вы­звана большая группа представителей нашей интеллигенции. В этой группе был и я. После много-численных бесед и проверок в ЦК отобрали несколько человек для формиро-вания Оргкомитета. На период восстановления республики тот Оргкомитет должен был взять на себя функции правительства и Верховного Совета. Председателем Оргкомитета стал М.Г.Гайрбеков, его заместителем назна-чили меня. С тем, чтобы в будущем выдвинуть на должность Председателя Верховного Совета республики, в Оргкомитет был включен Тангиев Абдул-Хамид.

В конце декабря 1956 года состоялось первое заседание Госу­дарствен-ной комиссии по восстановлению ЧИАССР. Председателем комиссии был Анастас Иванович Микоян, членами - Маленков, Ворошилов, Сабуров, Первухин и другие.

Как-то Гайрбекова, Тангиева и меня неожиданно пригласили в Кремль

к Микояну. Там шло заседание Государственной комиссии.

Микоян объявил, что мы приглашены для обсуждения границ бу­дущей республики. С планом определения границ выступил завот­делом ЦК Чураев. По этому плану с востока пять чеченских районов - Ножай-Юртовский, Веденский, Саясановский, Чеберлоевский и Шароевский должны были отойти к Дагестану, Горная зона республики - Итум-Калинский, Галанчож-ский, Галашкинский районы передавались Грузии, Пригородный район – Се­верной Осетии.

Мы с Тангиевым резко выступили против подобного определения границ республики. Мы объяснили, что Пригородный район - это сердце Ингушетии что в этом районе находится селение Ангушт, от которого произошло само название ингушей. Если один район (Галашкинский) - отдать Грузии, другой (составляющий 40 процентов ингушской территории) - Осетии, где же будут жить ингуши?..

После Пригородного района мы перешли к восточным и южным границам.

- Как вы собираетесь восстанавливать республику, Анастас Ива­нович, - говорю я Микояну, - отдав пять районов Дагестану, три Грузии и один Осетии?

- Мы планируем оставить в составе республики два района от Грозненской области, - отвечает он.

- Это положения не исправит, Анастас Иванович. Люди будут против, вы же, по существу, лишаете нас родины. Так не получится никакой республики.

Тангиев Абдул-Хамид выступил очень резко и поддержал меня. После нас выступил первый секретарь Дагестанского обкома партии и сказал, что от пяти районов Чечено-Ингушетии он отказы­вается, и людей своих оттуда переселит в Дагестан. Потом встал секретарь компартии Грузии и сказал: "От горных районов Чечни и Ингушетии мы тоже отказываемся". Тогда вскочил со своего места Агкацев (первый секретарь Северо-Осетинского обкома партии) и заявил, что Пригородный район он просит оставить в Осетии для то­го, чтобы создать там очаг дружбы между ингушами и осетинами. Осетия примет всех выселенных оттуда ингушей, поселит их в районе и в городе Орджоникидзе.

Почувствовалось, что Микоян и другие готовы удовлетворить эту просьбу. Мы поняли - район отдают. Я думаю, была предваритель­ная договоренность.

После заседания я и Тангиев поехали к жившему в Москве профессору Дешериеву. Там мы до утра готовили записку в Президиум ЦК. Утром с этим документом пришли в гостиницу, собрали нашу делегацию и, ознако-мив с ситуацией, попросили под­писать его. М.Г.Гайрбеков и все без исклю-чения члены делегации подписали этот документ. Это был протест против передачи Пригородного района Северной Осетии. С ним Тангиев и я пошли

в ЦК. Один экземпляр мы отдали помошнику Хрущева Шуйскому и попро-сили организовать нам встречу с Никитой Сергеевичем.

Позже мы узнали, что наша записка дошла до Хрущева, и он по этому вопросу заслушивал Микояна и других членов комиссии. Но они убедили его решить спор в пользу Осетии. Так было совершено преступление

против ингушей, - Пригородный район был подарен Осетии.

В январе 1957 года Оргкомитет начал свою работу в Грозном, а пример-но с мая начали прибывать домой эшелоны с переселенцами. Как-то ко мне из Назрани приехал мой однофамилец Мальсагов Туган и сообщил, что где-то в районе Беслана на разъезде выгрузили целый эшелон с переселенцами, которые ехали в Армхи. В чем дело и почему их не пропускают через Орджоникидзе - неизвестно.

Я переговорил с Гайрбековым и выехал на место. На разъезде толпились растерянные ингуши. Я поехал к начальнику местного отделения железной дороги. "Почему не пропускаете людей?" - спрашиваю. А тот отвечает, что он выполняет указание обкома партии. Мы с Туганом Мальсаговым поехали в обком, к Агкацеву. Нас пытались задержать, но мы без разрешения прошли в его каби­нет. Там сидели председатель Совмина Осетии и кто-то еще.

- Кто вас пустил? - возмутился Агкацев. - Я занят, подождите в приемной.

- Не знаю, чем вы заняты, но околачиваться в вашей приемной мы не намерены! Вы меня должны помнить: на заседании Госу­дарственной комиссии мы с вами встречались. Я и выступление ва­ше помню. Вы ведь заявляли, что собираетесь создать в районе очаг дружбы между ингушами и осетинами! Почему же вы распорядились выбросить людей под Бесланом, запретили ингушам проезжать через Орджоникидзе?!

После попытки отрицать очевидное Агкацев отдал приказ организовать отправку людей в Армхи.

- Мы не уедем, пока эти люди не будут устроены, - сказали мы. - И впредь имейте в виду, что ингушей, выселенных из Пригородного района и Орджоникидзе, вы обязаны расселить здесь же.

- Конечно, - отвечает Агкацев, - но это нужно делать планово, в четыре года.

- Нет, - говорю, - не в четыре, а в два года. Вы обязаны поселить и
трудоустроить всех ингушей, которые будут приезжать сюда...

Ходят разговоры, что о передаче Пригородного района было решение Оргкомитета. Это не так. Оргкомитет никогда не обсуждал этот вопрос. Это решалось в Москве, даже на заседание Госу­дарственной комиссии были приглашены не все члены Оргкомитета, а только я, Тангиев и Гайрбеков. Я готов присягнуть, что ни один чеченец и ни один ингуш своего согласия на передачу Пригородного района Северной Осетии не давал. Более того, все подписались под протестом по этому поводу. И позже мы неоднократно поднимали этот вопрос на различных уровнях. В Москве в Партархиве должна быть стенограмма заседания Государственной комиссии, о котором я рассказал. Там же должен храниться направленный в ЦК протест нашей делегации. Можно найти там и другие документы о том же. Все последую-щие годы мы стояли на своем - за это многих наказали. Меня обвинили в национализме и в попытке поссорить братские осе­тинский и ингушсктй народы.

"Сердало". 14 янв. 1992 г.

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

...Владикавказ был основан на правом берегу Терека на месте трех ингушских аулов, из которых наиболее крупным был аул Заур. Осе­тины же жили на левом берегу. В конце XVIII века русские военные власти для увеличения гарнизона Владикавказа привлекли туда осе­тин, живших в горах. В начале XIX века была восстановлена крепость у входа в Дарьяльское ущелье, и осетины возвратились на свои старые места. Позднее их выселили, и они обосновались неподалеку от Вла­дикавказа в Ольгинской. В период советской власти Владикавказ стал центром Горской республики. В конце 1928 года Сталин предложил присоединить Ингушскую область к Осетии, но ингушам удалось до­казать нецелесообразность этого. В 1932 г. город был передан Осетии. Половина ингушей проживала в селении Ангушт в

8 км от города.

...Возвратившиеся из депортации ингуши выразили готовность от­купить принадлежавшие им до их выселения дома у новых владель­цев. После выселения чеченцев и ингушей их дома, кроме находившихся в горных аулах, которые были взорваны или разруше­ны, стали предметом спекуляции и успели переменить 15 - 20 владель­цев. Но осетинские власти предложили местному населению ингушам домов не продавать. По отношению к ингушам применялась дискри­минация при приеме на работу, в учебные заведения. Но ничто не смогло сломить их решимости поселиться на прежнем месте...

Дальнейший ход событий показал, что присоединение Пригород­ного района к Северной Осетии было ошибкой, источником непрекра­щающегося и по сей день недовольства ингушей...

Александр НЕКРИЧ.

Наказанные народы.

Нью-Йорк: Изд-во "Хроника", 1978.

ДАРСТВЕННАЯ

В Советский фонд культуры от ингушского народа

Просим принять от нас в дар старинную славянскую книгу "Пате­рик Печеорский" 1661 года издания, которая бесспорно является цен­ным памятником славянской культуры, а для ингушского народа уникальным памятником - одним из свидетельств, пришедшим из времени борьбы трех религий: язычества, христианства и мусульман­ства. В древности наш народ был язычником. В VIII веке начинается проникновение христианства со стороны Грузии и затем России. В XVIII веке освободительная Имамская война принесла ингушам со стороны Дагестана мусульманство, и ингуши, солидарные в освободи­тельной борьбе горцев, в XIX веке окончательно перешли в мусуль­манство.

История этой книги известна в народе так: основоположником ин­гушского села Базоркино, или Мочко-Юрт, был Базоркин Мочко. Он был еще христианином, учился в Тбилиси в духовной семинарии и, по всей вероятности, оттуда привез эту книгу. От него она попала в тейп Кодзоевых, которые и сохранили ее по сей день, несмотря ни на какие выпавшие на их долю испытания.

Стоит сказать о судьбе могилы Мочко Базоркина. Он был вместе с женой Хамабечер Жукаевой (осетинкой) похоронен в гробу и положен в склеп в своем дворе. После депортации ингушей 23 февраля 1944 года село Базоркино было переименовано в осетинское село Чермен. Склеп Мочко вскрыт, гробы Мочко и его жены взломаны, останки Мочко и его жены политы бензином и сожжены. Затем трактором могила была разровнена - чтобы и следа от ингушей на их земле не осталось.

Книга же "Патерик Печорский" с семьей Кодзоевых ушла в высе­ление. Там от всей семьи остался один Иса, сын Аюпа Кодзоева. Иса одного за другим похоронил девять членов своей семьи. Умирая от голода, Кодзоевы обменяли на хлеб застежку от этой книги, но саму книгу продать отказались, считая ее национальной реликвией, храни­тельницей народа. Иса сберег ее и привез назад, на родину, в Ингуше­тию...

В Фонде культуры СССР пока никаких ценностей нашего народа нет, и на сходе мы, с разрешения Исы Кодзоева, в надежде на полное восстанов-ление Ингушской автономии решили подарить Советскому фонду культуры частицу своей нелегкой истории, памятник духовно­сти нашего народа.

АКТ

ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ КОМИССИИ ПО РАССЛЕДОВАНИЮ ФАКТОВ

ГЕНОЦИДА В ОТНОШЕНИИ ИНГУШСКОГО НАРОДА

14 августа 1990 г.

пос. Майский

Пригородного р-на СО АССР

О ВАРВАРСКОМ НАДРУГАТЕЛЬСТВЕ НАД КЛАДБИЩАМИ

И НАДМОГИЛЬНЫМИ ПАМЯТНИКАМИ

Мы, нижеподписавшиеся:

Председатель комиссии Фаргиев Х.А. – Народный депутат СССР.

Члены комиссии:

Белозерцев С.В. – Народный депутат СССР,

Камчатов В.Ф. – Народный депутат СССР,

Кашурко С.С. – руководитель группы «Поиск» Советского комитета ветеранов войны, журналист,

Кодзоев И.А. – Народный депутат ЧИ АССР,

Ахильгов С.Х. – член Оргкомитета по восстановлению Ингушской автономии,

Костоев Х.А. – председатель Экажевского сельисполкома,

Тимурзиев М.А. – депутат Пригородного райсовета, составили акт о нижеследующем:

14 августа 1990 г. мы посетили кладбище в селе Базоркино (ныне Чермен), на котором покоится прах тысяч ингушей, среди которых были герои гражданской войны и заслуженные люди. Перед нашим взором предстала территория бывшего, существовавшего до депортации ингушей, кладбища, полностью уничтоженного (под бульдозер) после февраля 1944 г.

Надмогильные камни с именными надписями (чурты) обнаружены в фундаменте Черменской животноводческой фермы, в 200-метровой длины подъездной эстакаде Черменского консервного завода, в стенах котельной и фундаменте весовой этого же завода. Из таких же чуртов сооружён лестничный марш.

Подобные факты имеют место на всей территории Северной Осетии, где до депортации проживали ингуши.

На консервном заводе мы услышали справедливое возмущение трудящихся таким вандализмом и непринятием мер к оскорбителям памяти умерших.

ВЫВОДЫ:

а) осудить факты умышленного надругательства над памятью ингушского народа.

б) принять действенные меры по восстановлению разрушенных кладбищ и индивидуальных могил.

в) изъять из строений, дорог и других мест чурты, используемые в качестве стройматериалов.

Председатель комиссии – (подпись) ФАРГИЕВ Х.А.

Члены комиссии: (подпись) БЕЛОЗЕРЦЕВ С.В.

(подпись) КАМЧАТОВ В.Ф.

(подпись) КАШУРКО С.С.

(подпись) КОДЗОЕВ И.А.

(подпись) АХИЛЬГОВ С.А.

(подпись) ТИМУРЗИЕВ М.А.

Герб.печать

Председатель Назрановского

райисполкома (подпись) ЛЬЯНОВ М.Х.

АКТ

О НАДМОГИЛЬНЫХ ПАМЯТНИКАХ,

ПРЕВРАЩЁННЫХ В ДОРОЖНЫЕ БОРДЮРЫ

18 августа 1990 г.

г. Грозный

пос. Андреевская Долина

Мы, нижеподписавшиеся, член Верховного Совета СССР Дарсигов М.Ю., руководитель группы «Поиск» Советского комитета ветеранов войны Кашурко С.С., прораб Управления дорожно-мостового строительства (УДМС) Джамбулатов М.Б., сторож этого же Управления Дариев У.Д. и работник Чечено-Ингушского обкома партии Пидлых А.Д. освидетельствовали около 6.000 надмогильных памятников (чуртов), сваленных в кучи на территории УДМС в поселке Андреевская Долина города Грозный.

На израненных серых камнях, искусно обработанных народными умельцами, хорошо просматриваются обрамлённые художественными росписями надписи на арабском языке – имена умерщих.

Эти скорбные изваяния веками венчали кладбищенские могилы усопщих предков. Однако после насильственного изгнания чеченцев и ингушей с их родной земли, эти надгробия четыре десятилетия служили бордюрным обрамлением проезжей части 3-х километровой улицы Рабочей в городе Грозном.

При капитальном ремонте этой дороги, надмогильные святыни были вынуты (вырыты) и свезены на задворки Управления дорожно-мостового строительства. Многие из этих памятников-бордюров были опознаны родственниками усопщих и установлены в местах уничтоженных кладбищенских могил. Большинство же чуртов навечно останутся невостребованными как осиротевшие из-за смерти в изгнании семей и целых поколений.

ВЫВОД:

Из этих изуродованных и поруганных могильных памятников следовало бы воздвигнуть скорбный мемориал, гневно осуждающий убийц и насильников сталинско-бериевского беззакония.

(подпись) Дарсигов М.Ю.

(подпись) Кашурко С.С.

(подпись) Джамбулатов М.Б.

(подпись) Пидлых А.Д.

(подпись) Дариев У.Д.

Герб.печать (подпись) Льянов М.Х

Ахмет ВЕДЗИЖЕВ

ОРДЕН

Рассказ

Все в этот день было празднично и необычно: большой зал, множе­ство людей, статная фигура генерала в президиуме и четко прозвучав­шие в торже-ственной тишине слова указа "За образцовое выполнение боевого задания наградить орденом..." И имя Мухарбека. Затем Мухарбек, все еще не очнув-шись от волнения, стоял в просторном каби­нете генерала. Тот понимающе глянул на смятенное лицо Мухарбека и тяжело опустился на диван.

- Садись, солдат, рядком, да поговорим ладком. Рассказывай, как
жизнь, как работа?

Давно никто не называл Мухарбека солдатом. И все в нем рвану­лось

к тому душевному и мудрому, что он прочел в добрых, по-стари­ковски сощуренных глазах. Генерал положил ему на плечо сухую, в синих прожилках руку:

- Крепкий ты человек и хороший солдат. Потому что знаю - нелег­кой была дорога, по которой ты с фронта возвращался домой.

- Ох, нелегкой, - отозвался Мухарбек. Шел второй год, как он вернулся

с изгнания в родные места.

- О том, как воевал, - знаю, - продолжал генерал. - Расскажи, что тебе пришлось пережить потом.

И медленно, с трудом подбирая слова, впервые Мухарбек начал горький рассказ о пережитой несправедливости.

- ...В сознанье я пришел уже в госпитале. Через пару дней меня навестил комбат. "Голова на плечах и грудь в крестах, - радовался он за меня. - К награде тебя представили, пляши, солдат!". После выпи­ски меня направили

в штаб дивизии. Там разговор был короткий: "Поедешь в Казахстан!". Солдатская служба научила не задавать воп­росов, но в душе я подивился: солдату в самый разгар боев в глубокий тыл? Поразмыслив, решил, что посылают меня по особому заданию. Обидно было расставаться с родным батальоном, но приказ есть при­каз.

Стояла поздняя осень 1944 года, когда я приехал в Оренбург. В пути я встретил земляков - их везли из Кустаная в Алма-Атинскую область. От них-то я и узнал о цели своей командировки. Никогда мне не забыть растерянные, запуганные лица стариков, женщин, детей. Они не мог­ли понять, за что их выгнали из родного дома в этот далекий холодный край, и истощенные от голода, усталости и бездомности ждали новых бед. Многие все еще верили - не сегодня-завтра выяснится, что это ошибка, недоразумение. Старик лет 60, высокий, сухощавый, благо­образной и величавой наружности - в Граждан-скую войну он был известным партизаном в Чечено-Ингушетии - сказал мне убежденно:

- Не знает об этом Сталин. Он бы всех нас вернул по домам.

В ту пору и я так думал.

В Алма-Атинском военкомате, проверив мои документы, сказали:

- Идите в НКВД.

- Для чего, я ведь солдат?

- Там объяснят.

Долго дожидался я своей очереди в полутемном бюро пропусков НКВД. Капитан, к которому меня направили, равнодушно оглядел меня и, отобрав документы, велел явиться на следующий день.

- А где мне ночевать?

- Где хочешь...

К горлу у меня подступил ком. "Послушайте, - хотелось мне крик­нуть ему, - ведь я не по своей воле приехал сюда!"

Но капитан склонился над бумагами, давая мне понять, что разго­вор окончен. Постояв с минуту, я молча вышел на улицу. Никогда еще я не чувствовал себя таким одиноким. На фронте мне не раз приходи­лось подолгу оставаться в одиночестве - в разведке, в дозоре. Но это не было одиночест-вом, я знал: товарищи помнят обо мне, придут на помощь, если я попаду в беду. Эта уверенность и превращала нас в героев. Здесь же все вокруг было чужим и враждебным. Не зная, куда идти, я остановился на углу шумной улицы. Мимо меня торопились прохожие - у каждого свои дела, свои заботы. "Какое им дело до меня?" - подумал я. Нехорошее, несправедливое чувство шевельнулось у ме­ня в душе, мне казалось, что между мной и этими людьми - стена. Острое, сосущее чувство голода вывело меня из оцепенения, я вспом­нил, что с вечера ничего не ел. "Нужен ты кому или не нужен, а поесть надо", - с ожесточением подумал я. Случайный прохожий посоветовал пойти на зеленый рынок. Я вытащил из кармана деньги, пересчитал. У меня оставалось две тысячи, совсем немного по тем временам. Над базарной площадью стоял такой шум, что я не сразу разобрал, где продавцы и где покупатели.

- "Беломорканал"! А ну, кому "Беломорканал"?

- Манты! Горячие манты!

- Апорт, штука - десять рублей! Сам бы ел, да деньги нужны!

Я не удержался и купил красное яблоко, до того красивое и вкусное,

что душа отогрелась, но я тут же себя одернул: что за мальчишество, давай-ка съешь что посущественнее. За сто рублей купил буханку хлеба, выпил у стойки банку синеватого, заметно разбавленного водой молока, сунул в карман остаток хлеба и зашагал в город. Возле фанер­ной вывески "Дом колхозника" остановился.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: