Интуитивно подсознательно 4 глава

Право, они и сегодня воспламеняют и воодушевляют русские сердца на борьбу и победу над явными и тайными силами зла. Ибо «за мир, за свет мы боремся, они – за царство тьмы…»

Противостояние

Вскоре после того, как мы так недружелюбно разошлись в споре о язычестве и православии, протоиерей Михаил Женочин добился разрешения выступить на митинге в честь Дня Победы 9 мая. Вполне понятно, что еще недавно при безбожной власти его бы и на пушечный выстрел до такого не допустили, но тут новые местные власть предержащие, хотя и были сплошь вчерашними верными ленинцами, уступили. Все-таки неудобно отказать, после того как в стране произошла демократическая революция, хочешь не хочешь, надо играть в ту игру, что играют и там, «наверху». Проще говоря, хочешь жить, умей вертеться, держи нос по ветру, не то быстро вылетишь из руководящего номенклатурного кресла. А власть – она при любом режиме власть. Где власть, там и сласть.

Некогда уездный, а затем районный, Гдов – город древний. Как сказал бы, наверно, Михаил Юрьевич Лермонтов, прославивший Тамань, городишко захолустный, малый и все такое прочее, но в отличие от некоторых иных такого рода поселений при всей своей скромности город гордый. Причем, надо признать, заслуженно гордый, ибо гордится он не какой-то внешней пышностью и богатством, а своей славной, без преувеличения, героической историей. Наш замечательный русский историк Василий Никитич Татищев писал, что Гдов во время оно носил наименование Вдов, наравне с древнерусским Изборском «был дан в удел княгине Ольге», вдове князя Игоря. А по изустному, дошедшему до наших дней старинному преданию, и того старше, поскольку его в незапамятные времена спасли от уничтожения ринувшиеся в бой взамен павших смертью храбрых мужей героини-вдовы.

Княгиня Ольга «со многими вельможами объезжала свои владения, везде устрояя погосты, храмы, кресты». По летописным данным, это относится к 947 году, и уже в то время в Гдове стояла древнерусская крепость, сначала, правда, деревянная, но в 1431 году одетая в камень. Да так, что была малым подобием московского Кремля. Ее сложенные из валуна стены шириной около четырех метров со множеством бойниц высотой достигали восьми метров, а шесть грозных башен и того выше. Кремль! От древнерусского «кром» – кремень.

Военные историки назвали Гдовскую крепость жемчужиной древнерусского военно-оборонительного зодчества. Своим архитектурным обликом и инженерным устройством она превосходила крепости Изборска, Острова, Порхова, Опочки и всей цепи Псковского оборонительного «каменного кольца», о защитниках которых личный секретарь польского короля Стефана Батория писал, что они неприступны, а русские, обороняясь, «умирают, но не сдаются». Не случайно же далекий, вроде бы заштатный Гдов считали должным посетить Иван Грозный, Петр I, Екатерина II, Павел I, а потом сюда был послан инженер-архитектор Феофиловский, который снял план крепости. И даже когда с развитием тяжелой осадной артиллерии крепость утратила свое оборонное значение, Александр II предписал: «Стен не ломать, но оставить в том виде, в котором находятся».

Впечатляли своим архитектурным великолепием и гдовские храмы. Одним из самых значительных был возведенный в 1520-1530 годах четырехстолпный, трехаспидный с величавым куполом собор в честь покровителя воинов собор Святого Димитрия Солунского. Рядом построенная по велению Ивана Грозного 52-метровой высоты колокольня, подчеркнуто подражавшая верхнему столпу Ивана Великого в Московском Кремле. Всего в соборе было три колокола, и на одном из них – надпись: «Сии колокола пожертвованы милостию блаженных создателей храма Святого Димитрия при державе благоверного и христолюбивого царя великого князя Иоанна Васильевича всея Руси». Самый большой колокол, отлитый на Валдае, весил 104 пуда.

Когда-то в Гдовском кремле находилось пять улиц, переулок, около сотни домов, двадцать пять лавок, девять клетей и тринадцать житниц. По башням и стенам насчитывалось двести семь бойниц, из которых сто двадцать две предназначались для пушек, а восемьдесят пять – верхнего боя – для ручного огнестрельного оружия. Гарнизон состоял из полутысячи стрельцов, пушкарей и посадских людей, способных владеть оружием. Поставленный почти в центре Кремля, собор доминировал в его пространстве, что придавало ему еще большую представительность. К восьмигранной, полусотметровой высоты, столпообразной колокольне с двух сторон примыкали два симметричных придела Успения Пресвятой Богородицы и Михаила Архангела. Эта удивительная композиция не имела аналогов ни в псковской, ни вообще в русской архитектуре. Выразительный язык этой архитектурной композиции, заказчиком которой тоже был Иван Грозный, свидетельствовал, что за Гдовской порубежной крепостью стоит «вся великая Москва».

К северу от крепости на высоком холме, живописно огибаемом рекой Гдовой (некогда – Вдовой), также издавна располагалась по-своему красивая, привлекающая взор церковь во имя святой Параскевы Пятницы. Храм с двумя приделами венчали два купола и двухъярусная колокольня с восьмигранным шпицем, золоченым шаром и крестом. Не ансамбль – картинка! При этом высота колокольни составляла пятнадцать саженей, то есть более тридцати трех метров. На ней было семь колоколов. Потолки внутри были украшены росписью, изображавшей херувимов. Церковь посещали до трехсот, а в большие праздники до шестисот человек.

Все это, впрочем, было в столь отдаленном прошлом, что, казалось, ничего такого и не было. Теперь на пустынном, поросшем травой забвения месте, где находилась церковь, как-то убого и сиротливо торчит примитивная стела с выбитой на ней в несоразмерных пропорциях с усами в полметра, почти карикатурной физиономией Яна Фрицевича Фабрициуса, с декретом Ленина прибывшего в Гдов в 1918 году и установившего здесь большевистскую власть. Явно какой-то самодеятельный рисовальщик перестарался. Не говоря уже о том, что в годы Великой Отечественной войны русские люди фрицами звали немцев, и уже само это имя с тех пор вызывает у нас отчуждение. Ну, и не знаю уж почему, незадолго до празднования Дня Победы, о котором веду речь, какие-то хулиганы заляпали эту стелу конским навозом. Может, просто из бездумного озорства, а может, знали, что этот ленинец многих тогда в городе расстрелял.

Рядом со стелой – совсем уж неожиданное соседство! – кладбище с разнородными надгробиями над братскими могилами местных героев Гражданской войны. Здесь в центре нечто вроде сведенного до минимума подобия египетской пирамиды, сложенной из булыжника и поросшей зеленоватым мхом. Одно из надгробий – алюминиевый киль из хвостового оперения уже современного реактивного истребителя. Некоторые из захоронений просто окантованы «гармошкой» уложенных кирпичей. На иных скромных памятниках кустарной работы есть надписи, а тут и вообще ничего – безымянность. Лишь в молчаливой задумчивости скорбно склоняют свои могучие кроны густо разросшиеся деревья. Какого-то официального наименования этому кладбищу слышать не доводилось, но гдовичи называют его Сквером павших борцов.

И здесь же – мощеная опять же булыжником, а ближе к нашему времени покрытая асфальтом дорога. Чуть в сторонке за ней на высоком пьедестале сработанный, по всей видимости, как стандартная серийного выпуска статуя, – памятник Ленину. Издали не рассмотришь – не то из белого камня, не то покрытая серебристо-белой краской. Чуть подавшись вперед, как и положено витийствующему с трибуны вождю, Ильич, так сказать, весь в порыве, весь устремлен в грядущее, увлекая массы в светлое будущее соответственным жестом властной руки. И если стелу-памятник Яну Фабрициусу навозом осквернили, то ему в эту указующе-направляющую руку повесили ведро с дерьмом.

Близкие люди, взяв с меня слово никому о том не говорить, рассказали, что это сделала в ночь на 22 апреля, то есть как подарок ко дню рождения «гению всех времен и народов», одна хорошо знакомая мне девушка, только-только закончившая в Питере престижный гуманитарный вуз. Прочла переписку Горького с Лениным, где великий пролетарский писатель пишет, что русская интеллигенция – это мозг нации и потому ее надо беречь, а «величайший из величайших» пролетарский вождь сердито отвечает ему, что это не мозг, а говно. Ну, вот на это она по-своему и отреагировала.

В небольшом районном Гдове, кстати говоря, установлено два памятника великому «пролетарскому» Ильичу-палачу. Один вот здесь, возле Сквера павших борцов, второй, еще более величественно-монументальный (на века!) – возле здания бывшего райисполкома, ныне – администрации района. Так вот тоже в ту же ночь заляпали дерьмом.

– Что, и там – она?

– Нет, там кто-то другой…

Напасть на след, установить – кто, властям не удалось, и подозрение пало на «церковников», чуть ли не на самого попа. Не пойманный, как известно, не вор, да и не в этом дело. А дело в том, что все празднования в Гдове обычно проводились возле Сквера павших борцов, на площади имени 25-го Октября, в центре которой и возвышается каменный вождь. Когда на митинге в День Победы отец Михаил вышел к микрофону, то он оказался аккурат как бы лицом к лицу со своим бессмертно-могущественным противником. Ну, право, нарочно не придумаешь! Прямо-таки как в потрясающе-впечатляющей маленькой трагедии Пушкина «Каменный гость». Уж поединок так поединок! Статуя. Каменный идол, идолище поганое, чудище огромно, стозевно, главный большевистский истукан и невесть откуда взявшийся, видимо, чудом уцелевший поп в черной рясе. Это по тому времени была еще истинная небыль. Многолюдная толпа, что называется, ахнула и обмерла.

– Поп! – прошелестело из конца в конец. – Глядите-ка, поп!

– Явление Христа народу! – негромко, но внятно, чтобы слышали другие, съерничал кто-то за моей спиной. Обернувшись, я встретился с пылающими злобой глазами невысокого бородатого мужичка. В лицо он был мне знаком, мы как-то встречались в парной гдовской общественной бани. Из тех, кого называют большими любителями почесать языком, он и там, нахлестывая себя веником, так и сыпал шутками-прибаутками, а когда кто-то не без зависти обронил: «Ну, ты, мол, даешь!» – весело похвастался:

– Да, я – комсомолец. Не глядите, что с бородой… Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым.

– Это каких же ты годов комсомолец? – полюбопытствовали заинтригованные.

– Двадцатых…

– Так ты, значит, из тех, кто кресты на храмах сшибал?

– Ну, сшибать не сшибал, а в Союзе воинствующих безбожников состоял…

По реплике, зло брошенной теперь, на митинге, можно было понять, что таким он и остался. Да и не один он. По многолюдной толпе катились смешки, общий говор, вроде бы даже, как ропот. Дескать, в такой день и – поп! Только этого еще нашим демократам и не хватало!

Стоя в переднем ряду, я увидел, как вдруг побледнело лицо отца Михаила. И еще отчетливее увидел, какой же он еще молодой. И даже невольно встревожился за него: переживает! Не дрогнет ли? Не стушуется? Ведь одно дело вести проповедь в молельной избе или даже в храме, и совсем другое – выступать перед многолюдной массой, перед десятками и сотнями (а тут, пожалуй, и более тысячи) устремленных на тебя глаз. Да еще при таком явно неприязненном шуме.

Нет, гляжу, не оробел, не растерялся. Терпеливо выждал, когда шум поутихнет, вскинул голову и негромко, но четко, с чувством воззвал:

– Братья и сестры! Люди православные! Люди русские! От имени прихожан нашего возрожденного из небытия Гдовского храма Димитрия Солунского и от имени всей Русской Православной Церкви в этот великий день я счастлив поздравить вас с нашим великим праздником – Днем Победы!..

«Ишь ты! – подумалось. – Молодец! Такими вот словами в начале Великой Отечественной войны обратился к народу Сталин: «Братья и сестры!..» Только Сталин-то вон какой оратор был, а ты?»

Да и здесь, в провинциальном Гдове, немало таких, кого и в шутку и всерьез называют записными, штатными ораторами и мастерами художественного свиста. Вон один из них, горлан-главарь, с партийной кличкой Недомерок, так это ж всем выступлерам выступлер. Про него идет молва, что он обладает даром гипноза. Да такой силы, что может сто человек запросто усыпить. А то и поболе. В зависимости от того, сколько партийных активистов сидело в зале, где он зачитывал по конспекту свой руководящий доклад. Словом – гипнотизер!

Под стать ему был и его любимчик, воспитанный им аж с пионерско-комсомольских юных годков и продвинутый затем в замы первому секретарю райкома КПСС по идеологии. Его партийная кличка – Жеребцов. Одни говорили, это, мол, потому, что до жеребячьего азарта пылок и горяч толкать пафосно-лизоблюдские речи, а по не менее достоверным слухам, по-жеребячьему падок на местных комсомольско-партийных «богинь». Так ли, иначе, его тоже числили в гипнотизерах, и это было похоже на правду. Когда он витийствовал, всех тоже невольно клонило в сон. На митинге, конечно, не уснешь, тут приходится слушать стоя, но и тут от его патетики судорожная зевота сводила скулы и сами собой слипались веки.

Протоиерей Михаил Женочин выступал не «по бумажке», то есть не читал речь по заранее подготовленному конспекту, как это было едва ли не обязательным еще и тогда, в период объявленной гласности и так называемого демократического плюрализма. Это было в новинку, и людям понравилось. Да и говорил он безо всякой позы, не «речуху картинно толкал», а просто как бы по-свойски беседовал с собравшимися, пусть и незнакомыми, но близкими, родными ему людьми.

– Братья и сестры! Люди русские! – говорил он. – Я знаю, что многие из здесь присутствующих еще считают религию не нужным и даже вредным пережитком прошлого. Я знаю, что семьдесят лет безбожной власти сделали свое черное дело, и многие смотрят на возвращающиеся к жизни храмы с нескрываемой враждой. Но я знаю и то, что наш русский народ, несмотря на самые чудовищные гонения на церковь, сохранил в душе свою святоотеческую православную веру. Да иначе и не могло быть. Мы же недавно отметили тысячелетие крещения Руси. Нашей вере, нашей православной душе – тысяча лет. Тысяча, а не семьдесят! Тысяча!..

– Ну и что? – слышу слева чей-то злой возглас. – У нас сегодня митинг в честь Дня великой Победы, а не для церковных проповедей…

Оглядываюсь – ба, знакомые лица! Да еще женские, из тех, кто числились до недавнего времени комсомольско-партийными «богинями»: бывшая зам. секретаря райкома КПСС по идеологии и бывшая зав. отделом того же райкома по пропаганде. С той и другой мне доводилось иметь не весьма приятные разговоры о том, что намереваюсь сказать во время своих писательских встреч с читателями. А с ними – ба! – что-то им нашептывая, редактор «Гдовской зари». То ли успокаивает, то ли подстрекает. И уже по толпе в поддержку шумок: «Да, да, о войне, о Победе надо, а не о церкви!..»

– Братья и сестры! – спокойно, не обращая на них внимания, продолжал между тем отец Михаил. – Я знаю, многие из вас считают, что церковь к войне, к боям и сражениям, к жесточайшим кровопролитным действиям вроде как и непричастна. А я вам вот что скажу… Я скажу, что совсем иначе посмотрел именно в годы войны на Русскую Православную церковь Верховный Главнокомандующий генералиссимус Иосиф Виссарионович Сталин.

– Ну – поп! – послышалось в толпе. – Во дает! Еще и Сталина приплел…

– Да, да, да! – все-таки стушевался, заволновался, зададакал отец Михаил. Он всегда вот так, когда обижался и горячился, сыпал этим своим «да-да-да!» И начал сбивчиво, торопливо, боясь, что ему не поверят, рассказывать, в общем-то, и не очень правдоподобную историю. По его словам, дело обстояло так.

Германский сатанизм, закованный в броню, рассчитывал встретить на своем пути лишь слабый бездуховный атеизм, приодетый врагами Христа, большевиками-иудеями, в ослепляющий доверчивых русских яркий кумач. Но встретился с не угасшим в русском народе русским духом. А русский дух – это дух православный. И русский православный крест на протяжении тысячи лет неизменно побеждал дьявольский меч, Христос – антихриста, вера – безверие.

Не оставила Святую Русь и Царица Небесная. Патриарх Антиохийский Александр III обратился с посланием к христианам всего мира о молитвенной и материальной помощи России. Тысячу дней и ночей стоял на молитве о спасении Русской Земли иеросхимонах Серафим Вырицкий. Ушел в затвор для моления за Русь в декабре 1941 года (когда немцы были под Москвой!) митрополит гор Ливанских Илия. Он понимал, что значит Россия для мира, поэтому и стал молиться о ее спасении, о просветлении русского народа. Что значит – ушел в затвор? А это значит, что он спустился в подземелье, куда не доносился ни один звук с поверхности и где не было ничего, кроме иконы Божией Матери. И не вкушал пищи, и не пил, не ел, не спал, а только молился, стоя на коленях. Каждое утро ему приносили сводки с фронта о числе убитых и о том, куда дошел враг. Через трое суток бдения ему явилась в огненном столпе Сама Божия Матерь. И получил он от Нее откровение:

Должны быть снова открыты по всей России храмы, монастыри, духовные академии и семинарии. Священники должны быть возвращены с фронтов и из тюрем, чтобы вести богослужения. Сейчас готовятся к сдаче Ленинграда – сдавать нельзя. Надо вынести чудотворную икону Казанской Божией Матери и обнести ее Крестным ходом вокруг города, тогда ни один враг не ступит на его святую землю.

И еще, сказала Матерь Божия, перед иконою Казанской нужно совершить молебен в Москве, затем она должна быть в Сталинграде, сдавать который врагу тоже нельзя. Казанская икона должна идти с войсками до границ, до полного освобождения Русской земли. Когда война закончится, митрополит Илия должен приехать в Россию и рассказать о том, как она была спасена. Если же всё, что определено, не будет выполнено, Россия погибнет.

Владыка срочно связался с представителями Русской Православной Церкви, с советским руководством. Его письма и телеграммы и теперь хранятся в архивах. А тогда Сталин вызвал к себе митрополита Ленинградского Алексия Симанского, местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия Старогородского и обещал исполнить всё, что передал митрополит Илия. И все было исполнено. Из Князь-Владимирского собора вынесли Казанскую икону Божией Матери и обошли с ней Крестным ходом вокруг Ленинграда, и город был спасен.

Кто-то насмешливо хмыкнул, кто-то не то шумно вздохнул, не то сердито засопел, но, в целом не вникая толком в услышанное, толпа удивленно молчала, пытаясь сообразить, что он там говорит. А отец Михаил, увлекаясь, еще увереннее продолжал:

– Потом икона была доставлена в Москву, и Москва была спасена, истинно чудом! И это чудо было явлено заступничеством Божией Матери. Волоколамское шоссе оказалось тогда не перекрытым войсками, и ничто не мешало немцам войти в русскую столицу. И вдруг немцы в панике побежали. Побежали, гонимые непонятным ужасом. По дороге валялась брошенная техника, и никто из немецких и наших генералов не мог понять, как и почему это произошло…

Тут и я не то чтобы усмехнулся, но грустно вздохнул. Увлекся отец Михаил, излишне увлекся, его, так сказать, занесло-понесло. Он гордо распрямился и словно бы стал выше ростом, то ли импровизируя, то ли воспроизводя вслух заученный текст:

– Затем Казанскую икону перевезли в Сталинград. Там перед ней шла неустанная служба – молебны и поминовения павших воинов. Икона стояла посреди наших войск на правом берегу Волги, и немцы не смогли перейти реку, сколько усилий ни прилагали. Был момент, когда защитники города остались на крохотном пятачке, но озверелые гитлеровцы так и не смогли столкнуть наших воинов, ибо там была икона Божией Матери. И знаменитая Сталинградская битва началась наступлением после молебна перед этой иконой. Икону привозили на самые трудные участки боевых действий, где складывалось критическое положение. Священство служило молебны, солдат кропили святой водой, и это воодушевляло и вело их к победе…

– Регламент! – перебивая, выкрикнул кто-то, в раздражении явно забыв, что на митинге регламент не устанавливается. – Чего он нам мозги пудрит? За дураков держит!..

Казалось, даже каменный Ленин еще больше наклонился вперед, готовый сорваться с пьедестала и ринуться на ненавистного попа, чтобы своей указующей дланью свернуть ему шею, заткнуть рот. Но и поп оказался не из робкого десятка. Он знал, он видел, что оказался здесь один против всех, но знал и нечто иное. Не просто знал – чувствовал, всем своим существом ощущал, что не один, что за ним всё духовное воинство всей тысячелетней России. И он, возвышая голос, сказал:

– Да, да, да! В день празднования иконы Владимирской Божией Матери Тамерлан повернул вспять из России в 1395 году… Произошло знаменитое Бородинское сражение в 1812 году…. В день Рождества Богородицы состоялась Куликовская битва, а в Рождество 1813 года последний неприятельский солдат покинул пределы Русской земли…

Ничего этого никто из собравшихся на митинг, разумеется, не знал, и поэтому все озадаченно примолкли. И еще более уверенно, как заключительный аккорд, прозвучали слова:

– А владыке Илии Иосиф Виссарионович Сталин подарил икону, и она до сих пор хранится в кабинете митрополита в Хадеде близ Бейрута. Семь лет, как свидетельствует живший в его доме гражданин Ливана Александр Ананов, Сталин вел переписку с митрополитом Илией, и сохранилась кинохроника, запечатлевшая его прибытие в Москву на Поместный собор 1945 года…

Как это там у Гоголя? « “Батько, где ты? Слышишь ли?” – простонал Остап. “Слышу, сынку, слышу!” – прозвучало среди всеобщей тишины, и весь миллион народа в одно время вздрогнул…» Миллиона на гдовской площади имени 25-го Октября не было, но все, кто стоял там тем праздничным весенним днем, что-то такое при всеобщем молчании, кажется, ощутили. И каменный Ленин так и не двинулся с места – окаменел еще больше. Благо, словно очнувшись от наваждения, распорядитель торжества взмахнул рукой, и над площадью из клубной агитмашины грянул усиленный репродукторами, уже как бы запрещенный тогда, Гимн Советского Союза, и все застыли, словно по воинской команде «Смирно!»

А у многих по щекам катились слезы…

«Это праздник со слезами на глазах…» Сегодня здесь были не только слезы поминовения павших в Великой Отечественной войне, но и о тех неисчислимых жертвах, которые понесла многострадальная Россия еще со времен Тамерлана, да и раньше того.

И расходились с митинга в каком-то небывало странном настроении.

– Да-а, – мотнув головой, пробормотал знакомый мой бородатый мужичок. – Поднапустил поп туману, поднапустил! Семь верст до небес, и все лесом. Развел турусы на колесах.

Его словоохотливость, однако, никто не разделил. А отец Михаил вдруг подошел ко мне, взглядом, глазами спрашивая: «Как, мол, что скажете?»

Я молча, по-светски, одобрительно пожал ему руку. Но не дремал и где-то на время затаившийся бесенок моего вечного ерничества.

– А главное, – говорю, – сам же и подтвердил, что не все коммунисты – большевики.

– Как? – смотрит недоуменно.

– А так. Сам же сказал, что доверчивых русских людей в ослепляющий кумач приодели враги Христа большевики-иудеи. Вот тут-то собака и зарыта. Большевики, будем смотреть правде в глаза, их руководящая верхушка – в подавляющем большинстве – иудеи и прочие интернационалисты. А? А насчет Крестного хода вокруг Ленинграда… И возле Москвы…И Сталинграда… Брехня!

Не то озадаченно, не то отрицающее, растерянно хмурясь, поп крутанул обиженно вздернутой бородой, и мы снова разошлись чужими друг другу.

Кровавые дебри

Поначалу мое самолюбие было удовлетворено. Что, поп, съел? Как там у вас в Евангелии? «Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить». Ты мне моим салом да мне же и по сусалам, ну и я тебе! Да и не только бы тебе, большевикам бы такой суд, каким они судили!..

И тут, размышляя вот так, как-то неожиданно для самого себя я растерянно сник. Что там большевики-иудеи и прочая интернациональная нечисть! Вот мы – два русских человека, живем в одном древнерусском городе, ходим по родной исконно русской земле, говорим на родном русском языке, в меру сил и возможностей своих стремимся искренне служить родному русскому народу, родной нашей стране и… И не можем наладить между собой хотя бы маломальского взаимопонимания! Как это там, кажется у Киплинга в повести «Маугли»: «Мы с тобой одной крови, одной стаи, ты и я…»

Стоп-стоп-стоп! Одной крови… Хм! Крови-то мы одной, а вот дух. Можем ли мы сказать, что мы русские по крови и духу? И что для нашего родства важнее – кровь или дух? Важнее, выходит, дух. Дух нас разводит по разные стороны баррикад. То есть, как развели нас в том красном семнадцатом большевики-иудеи-интернационалисты, так и до сих пор не сойтись. Но если нас развел дух, развели идеи, то…

Стоп-стоп-стоп! С точки зрения марксизма-материализма кровь – это, конечно же, материя, а идеология – дух. Но тогда… тогда это же чистой воды заклейменный марксистами-материалистами идеализм. Вот дела-то, а? Любопытные пирожки-коврижки! Прелюбопытные!

Какой-либо более-менее стройной схемы для понимания этого вопроса у меня не было. Вспоминались разве что обрывки из постоянно слышимого в простонародных «низах», извечно бытующего в обиходе. Единокровный брат… Единокровная сестра… Родные по крови… Кровное родство… Голос крови… Зов крови… У нас в крови жидовствующей ереси нет… Кровь за кровь… Кровная месть…

И здесь же, в этом ряду – полукровки… И еще – кровососы… И еще – у них, большевиков-иудеев и прочих наших врагов, руки по локти в нашей крови…

Тьфу-ты, ну-ты, мозги свихнешь. И все же, все же! Тут что-то от древнего дикарства, от людоедства, что ли, или от чего-то иррационального, мистического. Вернее, пожалуй, – магического. Древние римляне во времена Тиберия, страдавшие падучей болезнью, для исцеления пили кровь гладиаторов непосредственно из ран, точно из живых кубков. А еще там был ассиратум – целебный напиток из вина и человеческой крови.

А эта, противная русским людям уже одним упоминанием своим еврейская маца? То есть какой-то их праздничный пирог, который они пекут на Пасху непременно на крови тайно умерщвленных христианских детей, – не из того ли, – не из того ли мистически-магического ритуального ряда? Громко на весь мир прогремели по этому поводу «дела» Дрейфуса и Бейлиса, а сколько их было вообще таких «дел-делишек»? Мало известно и до сих пор русским читателям «Розыскание об убиении евреями христианских младенцев и о употреблении их крови», проведенное и описанное чиновником особых поручений при Министерстве внутренних дел В.И.Далем. В справочной литературе этот документ известен под названием «Записка о ритуальных убийствах», Санкт-Петербург, 1913. Владимир Иванович Даль – автор знаменитого «Толкового словаря великорусского языка». Он описал сотни случаев ритуальных убийств, доподлинно происходивших в различных странах мира. Многие из них были совершены как раз под Пасху.

История действительно знает множество случаев такого рода с последующими по суду наказаниями виновных. В 1182 году за убийство в Понтаузе (Франция) 12-летнего мальчика евреи были изгнаны из Франции. Французский король Филипп-Август за распятие евреями христианина приказал сжечь одновременно 85 евреев.

В 1293 году в Кремсе (Австрия) два еврея были приговорены к смерти за убийство христианского ребенка.

В 1305 году в Вейсензее (Бавария) за убийство евреями перед их Пасхой мальчика Конрада евреи были осуждены и казнены.

В 1331 году в Юберлингене (на Боденском озере) христианский мальчик был распят евреями, а тело его, исколотое и покрытое множеством мелких ран, было найдено в колодце. Осужденных по этому делу евреев казнили.

В 1401 году в Диссенгофене, в Швейцарии, был убит христианский мальчик Конрад Лора, четырех лет, неким Иоганном Цаан по подговору еврея Виттельмана, купившего у него кровь ребенка за 3 гульдена. Оба были казнены.

В 1442 году в Линце, в Тироле, евреи похитили в Страстную Пятницу 3-летнюю девочку Урсулу, выпустили из нее кровь посредством множества уколов и ранок, а труп бросили в воду. Виновные были казнены.

В 1470 году в деревне Эдлинген, в Бадене, за умерщвление целой семьи нищих – отца, матери и трех детей – евреи, уличенные в преступлении, были приговорены маркграфом Карлом Баденским к сожжению.

В 1476 году в Регенсбурге евреями была собрана кровь 8 христианских детей для каббалистических целей. В подвале дома еврея Иосселя были найдены останки этих детей и окровавленный камень-жертвенник. 17 евреев были осуждены и казнены.

В 1540 году в Генингене, близ Нейбура, евреи привязали мальчика Михаила четырех с половиной лет к столбу вниз головой, искололи и изрезали, выпуская кровь. После трехдневных истязаний ребенок был убит, тело найдено в лесу, заваленное листвой. Преступление было совершено перед еврейской Пасхой, осужденных евреев казнили.

…Привлекает такая литература. Увлекает. Разжигает уже тем, что ее как бы и не существует. Церкви, храмы возрождаются, по малым городам и по деревням даже в молельных домах и в избах богослужения проводятся, а книг об извечной войне христианства с его главным врагом – иудаизмом словно бы и нет, словно они под чьим-то строжайшим запретом. А попадется иная затрепанная, зачитанная – не оторваться, с захватывающим дух интересом читается, как остросюжетный детектив. Только детективы-то, на которые сейчас мода, это, как правило, интригующий вымысел того или иного бойкого на перо писателя. А тут – документы. То есть тут детектив исторически-документальный. Божественный. Расследование преступлений иудаизма против христианства. Антихриста против Бога…

В 1572 году в Берлине евреи купили ребенка у нищего и замучили его, воспроизводя страдания Спасителя на кресте. Виновные были изловлены, осуждены и казнены.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: