Интуитивно подсознательно 1 глава

Сергей Каширин

ИСПОВЕДЬ РУССКОГО ПРОСТОФИЛИ

Во имя Русского духа

Божественный детектив

УДК 821

ББК 84/2 Рос – Рус/6—5К 31

Каширин С.И.

К 31 Исповедь русского простофили. Во имя Русского духа. Божественный детектив. – Изд-во., 2010.— с., ил.

Сергей Иванович Каширин – академик Петровской академии наук и искусств, член Союза писателей России, член Международной ассоциации писателей баталистов и маринистов. Автор многих книг поэзии и прозы. Лауреат Всесоюзной литературной премии им. Николая Островского, Всероссийской премии Св. князя Александра Невского, Международной премии «Филантроп». Широкую известность в нашей стране и за рубежом получила его книга «Черная нелюдь. Легенды и документы об убийстве Сергея Есенине». Его перу принадлежит также книга «Эфиоп?.. Негр?.. Или все-таки русский? К вопросу о национальной принадлежности А.С.Пушкина». Высокую оценку читателей получила и при поддержке регионального общественного движения «Патриоты Псковского края» повторно издана его поэма в прозе «Князь всея Руси. Русский за русского стой насмерть!»

Военный летчик, поэт и прозаик, почетный гражданин города Гдова Сергей Иванович Каширин за свою литературную и общественно-патриотическую деятельность награжден орденом Св. князя Александра Невского, медалями «Маршал Жуков», «Защитник Ленинградского неба», «Патриот России», «Сергей Есенин» и др. Новая его книга «Поединок с попом» -- это сомнения, колебания и безуспешные, растянувшиеся на многие годы поиски дороги к Богу в наше смутное время, которое называют сегодня вторым крещением Руси. На документальной основе перед читателем развернута широкая картина изначально мятежного тысячелетнего противоборства язычества, иудаизма – с христианством, космополитизма – с русским патриотизмом.

ББК 84/2 Рос – Рус/6—5

На 1-й странице обложки: Гдовский Димитриевский собор – кафедральный храм священномученика митрополита Вениамина постройки 1540 года, возрожденный в 1991 году в древнерусской Гдовской крепости стараниями и трудами протоиерея о. Михаила Женочина. В 1984 году освящен архиерейским чином в честь Державной иконы Божией Матери.

ISBN

© Каширин С.И. 2011

© Кузнецова Э.Ф., послесловие. 2011

Не только у графьев или иных земных владетелей, иже самого

Господа Бога в дураках быть

не хочу.

М.В.Ломоносов.

История злопамятнее народа.

Н.М.Карамзин.

Молчанием предается Бог.

То, что видишь, напиши в книгу

и пошли церквам…

Откровение. 1. 11.

Во имя

Русского Духа

Мы шалили под солнцем и на земле,

не думая, что солнце видит и земля слушает…

Вечная история, и все сводится к Израилю.

Но оставим Израиля, сегодня дело до Руси.

Василий Розанов.

У – Русь! Чего ты хочешь от меня?

Какая непостижимая между нами таится связь?..

Что глядишь ты так, и все, что и есть в тебе –

обратило на меня полные ожидания очи?..

И еще, полный недоумения, неподвижно стою я,

а уже главу осенило грозное облако,

тяжелое грядущими дождями…

Какая сверкающая, чудная, незнакомая даль… Русь.

Гоголь.

Раскопки

Всякий раз, когда я вспоминаю нашу первую встречу с этим своенравным русским человеком, тогда, впрочем, совсем еще молодым, сразу же, как вьяве, слышу его добрый, дружелюбный и вместе с тем как бы задиристый голос, произносящий эту вырвавшуюся у него из глубины души, едва ли не лозунговую фразу:

– Надо же Русь из греха вытаскивать!..

Вот так! Не больше и не меньше!

Было ему тогда что-то около тридцати, а мне – за шестьдесят, и хотя он был уже не первый год в сане протоиерея, как я на него смотрел? Он мне в сыновья годится, а мне, что ж, называть его батюшкой? Нет, не укладывалось это в голове. А тут еще и вон какой богатырский замах – всю Русь, всю державу! И богослужения-то ему приходится проводить в небольшом частном доме (по существу, в тесной, деревенского типа избе), а он – вон он отчаюга какой, а? «Мальчишка! – подумалось. – Самонадеянный, много возомнивший о себе, может, даже фанатичный, церковник».

Право, даже попом его назвать язык не поворачивался. Был я тогда человеком, от религии очень и очень далеким. Из тех, кого с детства, с самого раннего детства, учили, что Бога нет, что попы врут, и вообще, они, поскольку бородатые, то, надо полагать, – люди в возрасте. А тут – красивый, представительный молодой парень с румянцем во всю щеку. И вдобавок, за руку-то с ним здороваться не положено, руку ему надо целовать. М-да!..

Нет, нет, я не был воинствующим безбожником, но был последовательно пионером, комсомольцем и коммунистом и знал, твердо знал, зазубрил марксистско-материалистическое: «Религия – опиум для народа». И видел десятки и сотни пустующих, заброшенных, превращенных в руины православных храмов. И свежо еще было в памяти глумливое троцкистско-хрущевское обещание в ближайшие годы «на собственной кишке удавить последнего в нашей стране попа». То есть я рос, воспитывался и жил в атмосфере, когда числящему себя образованным человеку было, считалось постыдным, позорным верить в какого-то там Бога.

Известно мне было и то, с какой жестокостью уничтожались в нашей стране священники «во имя светлого коммунистического будущего». О многом знал лишь понаслышке, но немало уже и читал из запрещенной тогда, скрытой в спецхранах литературы. Будучи военным летчиком, а затем военным журналистом, знал, как жестко пресекались малейшие попытки, хотя бы и единичные, чьего-то возвращения к вере отцов и дедов. А уж о грехах, в которых погрязли, казалось, все, и думать-то было страшно, когда с провозглашением пресловутой перестроечной гласности начали открываться хотя бы кое-какие архивы. Сотни, тысячи, сотни тысяч, миллионы расстрелянных, повешенных, закопанных в землю заживо, удушенных, замученных, репрессированных, согнанных с родной земли и угнанных на гибель в заснеженные да заболоченные края, куда и Макар телят не гонял. И все это нашими же, русскими руками, да нас самих, русских, виноватых уже тем, что мы – русские.

А потом вдруг, как по команде, со всех сторон – дружный, взахлеб и наперебой «гласно-перестроечный» хор о якобы крайне необходимом всеобщем покаянии. Всем, мол, надо каяться. Всем! Всему народу! Всему русскому народу!

Ой, лишенько-лихо, мне, значит, тоже надо в чем-то там каяться. В том, что я – русский, стало быть. «Не-ет, извините!» – воспротивилось все мое существо. Как вырвалось когда-то из души у моего любимого поэта Сергея Есенина, ни я, и никто из моей большой русской семьи, «не расстреливал несчастных по темницам», не губил, не вешал, не грабил. Совсем наоборот, это же одного моего деда, сельского кузнеца, большевики упекли на Соловки. Другого деда, в прошлом матроса-комендора, участника знаменитого восстания на броненосце «Потемкин», затравили за его, якобы крамольные, речи против картавого «вождя мирового пролетариата». Эти факты потом мне пришлось скрывать, чтобы иметь право быть военным летчиком.

И служил я, напрямик скажу, честно, преданно. А что в итоге? Грянула пресловутая перестройка-гробостройка, и всё – под откос. В годы так называемой холодной войны, как писали в газетах, будучи гордым «сталинским соколом», зорко оберегал воздушные рубежи своей горячо любимой социалистической Родины. Подтверждение тому – награда «Защитник Ленинградского неба». И будучи коммунистом, никаких привилегий не имел. О чем с гордостью и в стихах своих писал, повествуя о перехвате рыщущих у наших границ заокеанских «воздушных крепостей» с атомными бомбами на борту:

Я – коммунист.

Я – страж свободы.

И он – заоблачный пират.

Два самолета.

Два пилота.

Два мира разные летят.

А что написано пером – не вырубишь и топором. Так что же мне теперь – отказываться, открещиваться от всего этого? Моя ль вина в том, что генсек Мишка Меченый оказался Иудой и предал партию? Моя ль вина в том, что Борух Эльцын сперва снес с лица земли дом, где была погублена царская семья, а затем и великую, веками собираемую русским народом могучую державу предательски развалил? В чем же мне каяться?!

Пишу об этом сейчас так пространно потому, что с таким вот душевным раздраем, с такими мыслями и чувствами переступил я порог той молельной избы в Гдове, где проводил богослужения молодой, пылкий, как я понял и подумал тогда, истово верующий и ревностно исполняющий свои обязанности священник Михаил Женочин. То есть, сразу с таким вот протестным настроением пришел. А он еще, читая проповедь, конечно же, не преминул и вершителей красного террора кровопийц-большевиков, и вообще всю безбожную власть анафеме предать. Ну, когда подошел ко мне, у меня с языка и сорвалось:

– Что, при такой-то молодецкой стати да при такой-то образованности не мог себе другого поприща найти? В попы подался?..

Сознаю, это было не просто грубостью – это было хамством с моей стороны, но что было, то было. По лицу его скользнула тень растерянности, он в первый момент явно опешил, и вполне я мог ожидать адекватной реакции, но ответ, что называется, превзошел все мои ожидания. Немного севшим от подкатившего к горлу комка обиды, чуть дрогнувшим голосом он отчеканил:

– Надо же Русь из греха вытаскивать!..

Писать об этом, по правде сказать, в мои творческие планы не входило. Но попросила его вдова матушка Марина хотя бы несколько страничек моих воспоминаний. И вот пишу, потому что еще тогда понял, а теперь все более отчетливо вижу, насколько этим своим ответом он был прав, душевно красив и благороден. И еще потому, что обид, осознанного и неосознанного раздражения и злости сыпалось на него тогда со всех сторон столько, что можно лишь удивляться, как он все это выдерживал. Буквально каждый день, буквально на каждом шагу.

Меня что с ним сравнительно быстро примирило? Да, пожалуй, прежде всего его выдержка и терпение. Случалось, выслушав мои нападки и колючие вопросы, он внутренне вскипал и даже молча уходил от меня. Но постепенно выяснялось, что на многое при всей нашей разности мы смотрим одинаково. В частности, на не имеющий в мире аналогов кровавый, смертоубийственный погром, который обрушили на русскую православную церковь большевики. Еще в детские годы мой дед моряк-потемкинец говорил мне, что это была война иудаизма с нашим православием. Теперь в наших спорах-беседах с отцом Михаилом я находил тому подтверждение. Поддержал он меня и в том, что улицам Карла Маркса и Ленина в Гдове нужно вернуть их исторические названия. И, главное, несмотря на мой тогдашний советский атеизм, сам стал заходить ко мне и обращаться за поддержкой в трудные для него моменты. А таковых было – надо бы больше, да некуда. Помню, заявляется как-то и – с порога:

– Сергей Иванович, вы хотите делать богоугодные дела?

Вопросец, однако!

– А что надо? – спрашиваю.

– Идем со мной! – И прямиком в коридоры тогдашней, еще железобетонно-непробиваемой партийно-номенклатурной бюрократии.

По собственному печальному опыту я заранее знал, что такие хождения безрезультатны, но шел, влекомый его пылкой молодой устремленностью. В лучшем случае нас хотя бы вежливо слушали. А ведь, бывало, что и на дверь указывали. Да еще с какой бесцеремонностью!

В одном из кабинетов, к примеру, нам даже сесть не предложили. Я нарочно демонстративно сел, а он так и остался стоять перед грозным взором восседающего в начальственном кресле высокопоставленного чинуши. А тот ему, что называется, в лоб:

– Вы что же, думаете, мы не знаем, какие вы проповеди против коммунистов читаете? Знаем. Всё знаем. Так что же вы к нам идете?!

– А я не от себя одного. Я и от прихожан. А вот со мной и коммунист, – кивнул в мою сторону мой боевой вожатый-ходатай. И для пущей важности присовокупил: – Писатель. Он и проповеди мои слушал, а видите – меня поддерживает…

О, что тут началось! С подчеркнутым пренебрежением не глядя в мою сторону, вчерашний партайгеноссе не столько для настырного попа, сколько для меня, закатил настоящую истерику. Вы, дескать, что, думаете, что мы про вас ничего не знаем? Мы всё знаем! Всё!.. И явно по кагэбешному досье начал с мельчайшими подробностями перечислять всяческие, так сказать, вольные и невольные, давние, едва ли не с младенческих пеленок, и недавние грехи и прегрешения молодого священника. Даже из-за стола вскочил. Даже выразительно жестикулировать начал:

– Да мы… Да вы… Да мы еще до вас доберемся!..

Стыдно было слушать, а спорить, возражать – бесполезно. Не зря же с горькой иронией замечено: всегда тот прав, у кого больше прав. Оставалось лишь несолоно хлебавши хлопнуть дверью. И было неловко, и от души жаль хотя, вроде бы, и не дрогнувшего, но все-таки досадливо нахмурившегося сподвижника. С опаской взглянув на меня (не осуждаю ли, не отшатнусь ли после услышанного?), он начал было пояснять, что всё так и не совсем так. Но я, стараясь успокоить его, прервал:

– Ладно, – говорю, да еще в знак уважительности по имени-отчеству называю, – ладно, Михаил Валентинович, не надо. Мало ли что в жизни бывает… Не зря же говорят – один Бог без греха. Только… – И тут не удалось мне найти и выдержать верный тон: – Только если уж ты вознамерился нашу Русь из греха вытаскивать, то, надеюсь, вытащишь прежде всего самого себя…

Вбил-таки между нами клин изощренный в номенклатурных интригах партократ-столоначальник, посеял во мне сомнения. Да нашлись и еще «доброжелатели». То один, смотрю, подкатывается, то другой. Так и так, мол, видим, ты с попом водишься, а знаешь, кто он и что он? О-о! Хоть я и отмахивался, подозревая, что сплетников подсылает ко мне всё тот же партинтриган, да ведь давно сказано, что злые языки страшнее пистолета. Вместе с тем было совершенно очевидно, что на пути возвышенно-благородных устремлений молодого иерея пока что, конечно же, не розы, а одни лишь тернии. И что противников у него – не перечесть. Да не просто противников – врагов!

Подтверждение тому – пожар в той избе, где он проводил богослужения. 22 октября 1988 года в Гдове была совершена первая после полувекового перерыва Божественная литургия, а 15 ноября скромное молитвенное здание уже горело. Три примчавшиеся пожарные машины быстро потушили пламя, и было установлено, что здание внутри какие-то негодяи облили керосином и подожгли.

Расчет понятен: измытарить, утомить, извести, подавить, сломить волю. Последовательно, методично, целенаправленно. Но если слабого кажущиеся непреодолимыми трудности ломают, то сильного – закаляют и побуждают на новые, еще более упорные действия. Протоиерей Михаил Женочин оказался не из слабовольных. Вместе с еще немногочисленной, но дружной, сплоченной группой православных верующих созданного им при молельном доме прихода он повел борьбу – именно борьбу, иначе и не скажешь! – за постройку в Гдове православного храма.

Вообще-то надо говорить – о воссоздании. Когда-то в городе было шесть храмов, но три из них были уничтожены так называемыми воинствующими безбожниками, а еще три в годы Великой Отечественной войны фашистскими оккупантами. Взорваны, до основания снесены, так, что даже руин не осталось. Ну, хоть один восстановить бы, хоть один! А если уж строить, то – какой? Ну, конечно же, из прежних самый лучший! Так и порешили о. Михаил со своими прихожанами: воссоздать великолепнейший Кафедеральный собор во имя великомученика Димитрия Солунского, возведенный в 1540 году в центре грозной по тем временам древнерусской боевой Гдовской крепости, напоминавшей своими стенами и башнями Московский Кремль.

Дерзостью это было, прямо скажем, неслыханной. Это несколько позже в стране начнется общественно-патриотическое движение за восстановление взорванного большевистско-троцкистскими варварами в 1932 году храма Христа Спасителя. Но то, подчеркнем, несколько позже и – в Москве. А тут, в глубинке, в провинции, о таком, казалось, нечего и помышлять. Местная районная, да, пожалуй, и областная, власть была в полной растерянности. Что, собственно, и помогло начать подготовительные работы.

По правде сказать, мне тоже эта затея казалась малоперспективной. Мы много говорили по этому вопросу с местной учительницей Верой Владимировной Беляковой, которая преподавала в Гдовской средней школе историю, а затем стала директором Гдовского краеведческого музея. Видя мои сомнения, она как-то с укором обронила:

– А вот Александр Сергеевич Пушкин всегда и везде был среди людей и с людьми… А вы... Вы же – писатель!..

А чем я мог помочь? Написал и опубликовал в районной газете «Гдовская заря» статью «Возлюби ближнего своего». Затем – интервью, точнее – пространную беседу с отцом Михаилом, потом еще солидную корреспонденцию агитационно-пропагандистского плана в поддержку движения за восстановление храма Христа Спасителя, имея в виду и необходимость возрождения православного собора в Гдове. Но что для большевистских ортодоксов мнение какого-то там клерикально, видите ли, настроенного, да еще проживающего в провинциальном захолустье, писателя. Он вроде и писатель, и не писатель. Одна завзятая большевичка, слышавшая наш разговор с Верой Владимировной Беляковой, этак пренебрежительно скривила губы:

– Ну, вы-то не Пушкин!

И так посмотрела, что где уж нам, дуракам, с ней чай пить.

А другая и того хлеще выдала. Заявилась в редакцию районной газеты и грозно предупредила:

– Будете Каширина с попом печатать – я на вашу «Гдовскую зарю» подписываться больше не буду и куда следует сообщу!..

О гневной позиции райисполкома и райкома КПСС мне тотчас сообщили из редакции. Так, мол, и так, извините, но… Тем паче, что редактор – член бюро райкома, и все такое прочее… Со всеми вытекающими отсюда и для нас, и для вас, как коммуниста, нежелательными последствиями…

Вере Владимировне Беляковой удалось несколько больше. Когда в Гдовской крепости проводились археологические раскопки, она познакомилась с руководителем экспедиции профессором А.Н.Кирпичниковым. Ему и догадалась написать. Надо отдать должное, Анатолий Николаевич по своим авторитетным каналам запросил и получил разрешение на продолжение раскопок. Как-никак, старинная Гдовская крепость – памятник оборонного зодчества исторического значения. В Гдов был командирован известный археолог Лев Николаевич Большаков. Под его руководством отец Михаил вместе с прихожанами дружно приступили к поискам фундамента некогда возвышавшегося в крепости Димитриевского собора.

Трудно передать словами чувства, охватившие участников раскопок. Сами собой приходили, навязчиво лезли в голову трагедийно звучащие строки: «Время любить и время ненавидеть… Время разрушать и время строить… Время разбрасывать и время собирать камни…» И насмешливо-горькое из житейского нашего балагурства: «Ломать не строить – душа не болит…» Разбрасывать, разрушать – это ведь проще, тут сила есть – ума не надо. Вот он, вот – раскопанный, словно чудом сохранившийся в земле фундамент величественного старинного храма, постройки 1540 года. Сколько лет его строили? Ясно – не один год, а взорвали – в момент. У кого же, у какого варвара, какого вандала поднялась рука?..

А неподалеку от найденного фундамента старинного Димитриевского собора был обнаружен еще один, по всему видно – еще более древний. Отец Михаил незадолго перед тем давал мне почитать потрепанную, не помню, какого года издания, старую книгу, которой он очень дорожил. Там я прочел, что когда-то в Гдове была церковь, где не то молился, не то подарил икону, накоротке остановившись там, Александр Невский, когда вел свою дружину навстречу тевтонским крестоносцам к Чудскому озеру. Так, может, вот это и есть фундамент той церкви?! И такой повеяло легендой, такое волнение в груди – исследовать бы, разузнать, уточнить, но… Нужны специалисты, нужны эксперты, нужны средства, а тут лишь небольшая группа самодеятельных археологов – прихожан…

А еще из взрытой земли так и обдало вдруг ледяным, могильным холодом. Вперемешку с камнями, буквально сразу под снятым дерном, видно, наспех, второпях или просто наплевательски небрежно, без вырытых могил похороненные, лежали человеческие скелеты и кости. Много, очень много костей. И дальше, дальше вглубь – опять и опять. И снова горестный, подсказанный памятью, рвущий душу скорбный вздох:

О, поле, поле, кто тебя

Усеял белыми костями?

А тут и не поле – тут всего-то небольшая площадка, а костей, черепов, скелетов!.. Боже мой, в горле – ком: груды!.. Гора!.. Стали подсчитывать – свыше полутысячи фрагментов человеческих тел. Те, что поглубже, лежали, по словам отца Михаила, правильно – захороненными лицом к востоку. Можно предположить, что это были ратники, когда-то павшие при защите крепости и священнослужители, а другие?..

По рассказам старожилов, после событий 1917 года в старинной Гдовской крепости была тюрьма, где заключенных пытали и губили заплечных дел мастера Дзержинского и Ягоды. Затем в годы фашистской оккупации это здание использовали по тому же назначению немцы. Тюрьма вплотную примыкала к собору и при отступлении была взорвана гитлеровскими карателями. И опять из груди – тяжелый, горький, скорбный вздох: «О, матушка сыра земля родная, русская! И косточки все русские, русские, православные! О, многотерпеливый и многострадальный русский народ! Сколько таких вот взорванных храмов и тюрем, после которых ни креста, ни надгробного холмика!..»

Прихожане с отцом Михаилом бережно, трепетно собрали останки замученных и убиенных и захоронили в семи переполненных гробах. В древнем русском городе Гдове, в древней русской крепости находится теперь уникальный мемориал, где в одной братской могиле под православным крестом захоронены останки русских людей нескольких эпох. В самый раз было бы соответственно значению установить здесь и достойный памятник. Но…

Но, спохватясь, очухавшись от некоторого замешательства, партийные чиновники продолжать раскопки запретили. Не в меру, так сказать, активный, много на себя берущий поп, то есть отец Михаил с прихожанами, был спешно вызван в Псковское областное управление культуры.

Чего можно было ожидать? Да ничего хорошего. Прямо говоря, над ним устроили прямо-таки глумливое судилище. А он еще поехал туда в облачении священнослужителя. А это в ту пору для твердокаменных власть предержащих большевиков-атеистов все равно что разъяренному быку красная простыня. При троцкистско-хрущевском гонении на Русскую православную церковь из каждого десятка сохранившихся по стране сельских церквушек закрывалось девять. Так что служитель церкви в его одеянии, да еще с крестом на груди, был сущей невидалью. Ну и вызверились на отца Михаила «культурные» областные начальники. А он…

Молодой, высокий, широкоплечий – настоящий свято-русский богатырь, он встал в полный рост, как вставали под стрелами или под пулями идущие в атаку русские ратники, и поистине, как громом с ясного неба, ошарашил сидящих перед ним, уже высокомерно торжествующих свою победу чинуш:

– Мне все равно, какое решение вы сейчас примете – поддержать верующих или запретить. Только знайте, храм в Гдовской крепости будет. Непременно будет! Даже если вы примените слезоточивый газ и брандспойты. Вы будете разгонять, а мы будем строить!..

Одна из наших армейских оценок человека – вопрос: «Пошел бы с таким в разведку?»

Уважительно, да что там спустя время преуменьшать – едва ли не с восторженным восхищением подумалось: это – мужик! Молодец! Молодчина! С таким нам по пути! И в разведку, и в бой – локтем к локтю! Но…

«…Как дети…»

Но скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. А дело, точнее, дела – опять же, как в сказке: чем дальше, тем страшней. И самое мерзкое, самое поганое в том, что гром грянул не из грозовой тучи, а из вонючей навозной кучи. Поскольку отец Михаил хлопоты по воссозданию не прекратил, среди населения начали распространяться, якобы сами по себе, невесть из какого источника, поползли толки кривотолки о его махинациях по добыванию денег. Вплоть до того, что облапошил, едва ли не ограбил молодой поп другого, доверчивого и простодушного старичка-попа из деревни Прибуж. Тот, мол, самая что ни на есть святая простота, сельщина-деревенщина, развесил уши, клюнул на льстивые речи многоопытного прохиндея-комбинатора и вручил ему накопленную за многие годы умопомрачительную сумму. Вручил, дескать, по наивности своей на благое начинание, а что там и куда – кто знает! Ну, прямо-таки по дедушке Крылову: сыр выпал, с ним была плутовка такова!..

Не преминули ловко сыпануть сольцы и мне. Да ладно бы одному мне – всей моей семье и родственникам. Прихожу как-то домой – на моем письменном столе толстенный фолиант – «Наука и религия», а поверх записка, нечто вроде злоехидной частушки:

Каширин в «Гдовскую зарю»

Понес какую-то херню,

Кого люблю, тому дарю

Религиозную брехню…

Смотрю: моя дражайшая супружница, ее сестрица и мой свояк, сын местного районного прокурора Владимир Николаевич Баландин, вроде и не смотрят в мою сторону, а сами хитренько, этак искоса, наблюдают, какая же будет у меня реакция. Я нарочно тоже играю в молчанку, ни слова не говоря, свертываю подсунутую цидулу, сую между страниц в книгу и преспокойно кладу на полку.

Не выдержал свояк. Романтик-геолог, кандидат технических наук, он и стихи пописывал, так что не надо было гадать, чьих рук занозистое творение. Да он и не скрывал. Наоборот, по-свойски горячо ринулся наставлять меня на путь истинный. Ты, мол, с кем связался? Да на тебя же все теперь, знаешь, как смотрят? Ты – писатель, коммунист, а он? Он же уголовник! Вон и батя может подтвердить…

– Слушай, – съязвил в отместку и я, – шел бы ты со своим прокурорским тоном…

Ну, скандал не скандал, а разговор не из приятных. И не первый, и не последний. Не слушаю, отмахиваюсь, но и у самого мысли вразброд. Кто его знает, чем черт не шутит, когда Бог спит. Мне вон не наскрести этих треклятых рублишек, чтобы свою бревенчатую избу кирпичом обложить, а тут на собор, на огромнейшее здание какие деньжищи нужны! Где он их, этот поп, добывает? Государство-то копейки для этого не дает, а если какой-то там деревенский поп расщедрился, то не такой уж он, наверно, и простофиля, если такую мошну какими-то неведомыми талантами под завязку набил. В трудах праведных не наживешь палат каменных.

– Послушай, – не отстает между тем свояк, – ты что же, становясь на сторону этих склочных попов, утверждаешь, что Бог есть?

– А ты, – пуляю встречную шпильку, – утверждаешь обратное?

И пошла у нас полемика-перепалка, которую я потом белыми стихами законспектировал:

«Божественный» диалог

– Бога нет!

– Кто сказал?

– Я говорю.

– А откуда ты знаешь?

– Что?

– Ну, что Бога нет.

– А я не знаю.

– А что же ты говоришь?

– Так что, по-твоему, Бог – есть?

– Я не знаю. Я просто спрашиваю: кто сказал, что Бога нет?

– Но тем самым ты утверждаешь…

– Да ничего я не утверждаю. Я просто спрашиваю…

– Ну, знаешь!..

– Ну?..

……………………………..

Муж да жена – одна сатана. В поддержку моему раздосадованному оппоненту меня ехидненько поддела свояченица:

– Володя, ну что ты, в самом деле… Просто он решил писать детектив. Сейчас мода на детективы. Вон даже Виктор Астафьев – и тот «Печальный детектив» издал. А этот… как его… фамилия из головы вылетела… Ну, который еще и деревенский детектив вон аж в «Роман-газете»… Так почему бы спрашивается, еще и церковно-поповский не сочинить? Вот он и собирает материал, – с милейшей улыбкой посмотрела она в мою сторону. – Надо же разобраться, которому из этих безгрешных батюшек верить…

Ну, и моя благоверная – туда же:

– Вечно ты всем веришь! – не скупясь, перчику сыпанула. – Сколько раз на этом обжигался, а… Теперь вот еще и этому попу!..

А когда жена начинает учить-вразумлять… Не зря же говорят, что у жены язык острее пилы…

Забегая вперед, скажу впрочем, что в скором времени и моя «пила», и ее шустренькая сестрица, и ее муж – старший научный сотрудник лаборатории космической океанографии, тоже коммунист – дружно приняли обряд крещения у отца Михаила, будто это и не они так дружно его хаяли. А моя дочурка, комсомолка, оказывается, еще в 16-летнем возрасте втайне от меня – тоже! В те советские годы пожелавшему креститься нужно было писать заявление с собственноручной подписью и указанием местожительства. Его отец Михаил подарил мне для семейного архива и, естественно, простодушно, хоть и с видимой хитрецой спросил:

– А вы?..

Что-о? Чего? У меня и челюсть отвисла. Мне – со школьных, пионерских лет закоренелому атеисту! Мне – почти фанатичному по складу характера марксисту-ленинцу! Мне – почти ортодоксальному материалисту-коммунисту! – креститься?! Да еще в моем-то, уже пенсионном возрасте – в церковную купель?!

– Нет, раздеваться догола не потребовалось, – успокаивающе поведал свояк. – Мы только разулись, и отец Михаил постелил нам под ноги коврик.

Ха-ха-ха или хо-хо-хо? Профанация! Владимир Красное Солнышко в холодные воды Днепра крещаемых загнал – чтобы по-настоящему! А тут все тебе удобства, полный комфорт – в храме, да еще и с ковриком!

– Так там пол очень холодный, – пояснила внучка. – Прямо-таки ледяной. Ну, чтобы не простудились…

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: