Зимний пейзаж в стиле Питера Брейгеля Старшего

Год

Рождественского леса тишина
разорвана, орут вороньи стаи.
Ильич Второй стреляет в кабана
и точно под лопатку попадает!
Густая кровь и вороненый ствол,
припорошённый инеем каракуль,
а сзади, как египетский оракул,
простуженный Черненко подошел…

Душистым паром задышала стерлядь,
развариваясь в огненном котле…
Добычу освежевывает челядь,
и водка стекленеет на столе.

Поодаль возникает мир иной –
ханурики из леса тащат елки.

Глаза коровы, тощей и больной, –

как стеклотары блеклые осколки.
Шумит предновогоднее село,
получку распыляя в магазине…
Убогой потребительской корзине
пора сказать – что было, то прошло.

В Москву, в Москву – гудят локомотивы,
за колбасой несутся поезда,
порхают новогодние мотивы,
горит пятиконечная звезда.

И наступает праздник у детей,
и на санях по снеговым перинам
сменивший чудотворца чародей
везет шары, конфеты, мандарины…
А утром солнце грудкой снегиря
рождается в морозном океане,
кровь на губах, да иней на экране, –

весь Юрьевец под небом января
живой картиной, зеркалом былого
наивно смотрит в темный объектив, –

так верующий ищет образ Бога,
лампадою икону осветив.

А дальше – вся огромная страна
на перекрестках святости и скверны
смывает пелену хмельного сна,
и золото горит в прорехах черни.
Но церкви обезглавленные спят
над прахом перекопанных погостов,
а для толпы все празднично, все просто,
все суета – от головы до пят.
И следуя вращению планеты
идут в постель свободные от вахты,
а межконтинентальная ракета
тревожно спит в сухой прохладе шахты.

Сорок лет спустя

Безмолвие в завидовских лесах,

надевших горностаевые шубы.
Легко мышкует рыжая лиса,
не чуя ни стрелка, ни лесоруба.

Охота не в почете у вождей,
они теперь духовное взыскуют,
сменив ружье на свечку восковую,

пороховую копоть - на елей.
В забвение, как бабушкины моды,
ушли приметы брежневских времен,
но что-то зябко русскому народу,
и не духовным озабочен он.

Ища «следы довольства и труда»
находишь недовольство и безделье,
и поневоле вскрикнешь – вот беда! –
когда пахнет в лицо паленым зельем.
В России пьют – и закуси полно,
распухли придорожные харчевни,

где Богу душу отдали деревни
неслышно, незапамятно, давно…

Утешься – пустовать земле недолго.
Идут – Кавказ, Таджикистан, Китай…

Услышишь от Кубани и до Волги
чужое слово сквозь вороний грай.

И все-таки – посмотришь на детей,
и сам обрадуешься, как мальчишка,
за лучшую из лучших новостей,
за Новый год, за фейерверка вспышки,
за веру, что не гаснет вопреки
всему, что городит сухой рассудок…

Еще – за то, что совершилось чудо,
где словом, где касанием руки.
Как будто смотришь на скалистый остров,
на снег и уголь смотришь с высоты,
и удивляешься – как это просто –
смерть на ладони, а в душе цветы.

Россия продолжает крестный путь,
Вселенная все шире, все темнее,
и, раздувая снеговую муть,

над полем непогода сатанеет,
и будущее скрыто до поры.
Душа томится на пороге тайны
и открывает слепо и случайно
порталы в неизвестные миры,
с надеждой слыша тихие приметы
нежданных и немыслимых времен…

А в шахте все по-прежнему – ракета…

О Боже, подари ей тихий сон.

Дарья СИМОНОВА

Александр БАЛТИН

НЕ ДОВЕРЯЯ ПЕРСПЕКТИВАМ

Стихотворения

* * *

Так в сознании нечто меняется,
И глаза набухают слезой.
На вокзале с парнишкой прощается
Мать – дослуживать едет родной.
Все прощанья - вполне заурядные
Для других, что идут по делам.
А любить? В этом люди нескладные:
Может, где-то получится – там,

Там, в других измереньях, неведомых.
Поезда уезжают всегда.
Или чувств многовато прескверных и
Искажённых? Гудят провода.
Лес проносится, мост перестуками
Образ мира дополнит потом.
Путь ветвится. Путь дышит разлуками.
Для иных приближается дом.

Память – каша: не круто заварена?
Ей питаться порою нельзя.
Жизнь подарена. Просто подарена,
А тебе не по нраву стезя.
Что начнётся, то некогда кончится.
Посети привокзальный буфет.
Водки выпить от жизни захочется.
Выпей, ладно, в том страшного нет.

Поездная, нелёгкая музыка…
Проплывут надо мной облака.
А мыслишки в сознанье кургузые –
Важных не наработал пока.
Уезжай. Возвращайся. Всё сложится.
Или нет. Но и «нет» – результат.
Небо душами светлыми множится.

Ни одна не вернётся назад.

НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ

Безвестным ляжешь ты в могилу,
Ко праху прахом ты уйдёшь.
Свою недюжинную силу
Другим защитой отдаёшь.

Тебя терзали вши жестоко,
И штык смертельно протыкал.
Летели пули, и потоком
Влекли тебя в слепой провал.

Ворчала яма земляная:
«Мне эта ноша тяжела.
Себя солдатами питая,
Я становлюсь чрезмерно зла.»

А через небо, через сито
Просеян был осенний дождь,
Тревожил землю деловито.
Солдат, оторванный от быта, -
Ты чистым бытием живёшь.

Тебя привязывает храбрость
Ремнём к твоей же смерти, брат.
Ты подвигом не будешь хвастать
Потом, коль выживешь, солдат.
Твои друзья в земле лежат.
Твои враги в земле лежат.
Не сосчитать дегтярных дат.

Течёт, мерцая золотисто,
Над нами небо, как река.
Необходимо очень быстро
Ввести реальность в берега –
В брега добра и милосердья.
Задача нам не по зубам.

Опять военное веселье,
Опять ложиться в землю нам.

И лапы яви мнут, как глину,
Рожденья дни и дни смертей.
И мозг не выяснил картину
Действительности купной, всей –
Ничей не выяснил, ничей.
И грех, как сладкую малину,
Мы любим в слепоте своей.

И на разрыв с великой твердью
Толкает нас веками ад.
И наступившему столетью
Созвездья чёрные грозят,

Пока сражается со смертью
Почти поверженный солдат.

ПАСХАЛЬНОЕ ВОССТАНИЕ

– Пирс знает, что он делает! – Да-да,
Свиную почку дайте. – Три монеты.
Мясная лавка. Сочная среда,
– Свободными уже мы будем в среду!
Все разговоры: Англия… война.
До нас ли им? Грядёт освобожденье.
Для Конноли настанут времена
Триумфа.
Пасхи светлое лученье.
Восстанье в понедельник началось.
Толпа вооружённая сберётся
В Либерти-холле, коль свобода – ось
Существованья.

Ярко светит солнце.
Стрельба. Белеет дым. Сереет дым.
Пирс истинно владеет словом света.
Он благороден. И не быть другим.
Восстанье – сгусток страшного сюжета.
Импровизация бронемашин
Английских пушек против. Дублин взрезан
Железом страсти – надоел режим
Британии. И Конноли так резок.
Подавлено восстание. Гляжу
Я на монету. Пирс был благороден, –

Сужу я по лицу, – вёл к рубежу,
За коим свет, и этот свет свободен.
Восстание подавлено – увы,
В истории печальных глав так много.
Но осознать должны и мы, и вы,
Что невозможно жить без чувства долга.

ЖИЗНЬ ДАЧНАЯ

Пальцы сумерек веранду тронут,

Скарб её ощупают слегка.

Розы смотрят, постигая то вот,
Чем людская жизнь полна. Рука

Держит шланг, вода же – еле-еле.

– Санька, посильнее дай напор!
Мишка рвёт укроп. Истома в теле.
Зелень заполняет каждый взор.

– Где накрыть? – На воздухе, Тамара!
Вилки, ложки, пыльная бутыль.

– Ну, скорей!

Котлеты с пыла, с жара.
Жестяная ванна. Ты ли, ты ль
В домике была когда-то? Ныне
На участке. Моют руки в ней.

Стол как сочетанье пёстрых линий.
Помидоры огурцов нежней.

Лук, чеснок, укроп, редис отменный,
От картошки – беловатый пар.
Дачной очарованы вселенной
Все – и мал и стар. Дед очень стар.
Во главе стола сидит и стопку

Держит крепко.

– Ну, Виталий, блеск!

Самогону предпочту я водку.

А вокруг - садовый пышный лес.

Тут шесть соток. Яблони и сливы,

Груши и малинник. – Эдуард,
Заходи скорей! – И перспективы

Выпивки легко дают азарт.
И цикадный хор наполнит воздух.

За столом сидят шесть человек.

Дан людской разнообразно возраст.

Мерно завершается четверг.

Дачное житьё. Ржавеет лейка,
И стоит под вишнями бильярд.
А под клёном - синяя скамейка.
– Том, а сколько это будет – ярд?
Жизнь густа. Садовые работы
Вечер завершит – такая власть.

Жизнь дарует образы свободы –
Дышит ею летний дачный пласт.

* * *

Где-то бродит по городу женщина в чёрном,

Наши планы считает явленьем заведомо вздорным.

В белом парке увидишь – мелькнул чёрный плащ. Станет страшно.

Вдруг за мною уже? Я свои сорок лет прожил зряшно.

Нет, не вижу плаща, показалось! мне всё-таки рано.

Я стихи достаю из сознанья – останется рана.

Зимний парк – ювелирное диво – он так филигранен!

Утешеньем, роскошный, послужит…но в случае крайнем.

Город в сфере потьмы, и собор величаво

Встроен в небо лиловое. Улицы слева и справа.

Где-то бродит по улицам женщина в чёрном,

Чтобы помнил – реальность твоя уподоблена зёрнам,

Прорастут – значит, жил ты не зря. А метель завернула!

Тут органы и скрипки. И женщина снова мелькнула.

Заглянула в квадратик окна. Там за ужином пара.

Белый ветер летит над звенящим простором бульвара.

Всюду здания старые, три этажа иль четыре.

Много снега. И света достаточно в мире.

Оттого не пугаешься женщины в чёрном.

Мир конкретным считал, ну а он предстаёт иллюзорным.

Фонари золотисто мерцают, и мёд этот сладок.

Молоко расплескали повсюду. Как много загадок!

Да, загадок. Вопросов. Но всё-таки есть и ответы,

Если тянутся к сердцу прекрасные веточки света.

* * *

Снег, выпадающий в аду,
Мечтою мнится о спасенье.
Стою в заснеженном саду,
И любоваться им не лень мне.
Стою в саду, в своём бреду –
Великолепном и красивом,
Не ведая, когда уйду,
Не доверяя перспективам…

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: