Учебное катапультирование 12 глава

К слову, приведем рассказ командира эскадрильи само­летов Ту-154 Леонида Лесового о том, как обучали в войну его инструктора:

«...Прибыли мы прямо из училища в боевой полк с нале­том в пятнадцать часов, — рассказывал инструктор. — Ко­мандир полка на построении сказал: "Это хорошо, ребята, что вы прибыли вовремя. Сегодня весь личный состав уже погиб. Но в боях вы погибнете не все — половина из вас разобьются сами, так как летать вы еще не умеете. Я и комэска во время боя будем вас натаскивать. Главное — держись рядом в строю и делай, как я". — В первом же вылете я держусь за командиром. Радиосвязи меж самоле­тами еще не было — все команды на пальцах из кабины. Внизу колонна немцев. Командир в пике и стреляет, я за ним. Пару заходов, и мои патроны кончились. А тут "мес-сершмитты" подоспели, ну и завязалась карусель — кто где. Выйдя из боевого разворота, оглянулся по сторонам — нет никого. Где комэска, где аэродром — не знаю. Так... Поле­чу на восток — там свои. Не успел оглянуться, рядом не­мец. Смотрит на меня из кабины и улыбается, а рукой дает сигнал: "Следуй за мной!" — Все, думаю, отлетался. А не мец разворачивается на восток. Не верю своему компасу. В чем дело? Следую за ним, а сам соображаю, как его хотя бы винтом боднуть. Но немец снова поравнялся со мной и тычет пальцем вниз. Мама родная, да это ж мой аэродром. А он помахал черной перчаткой и ушел — видимо понял, что перед ним еще птенец». — Вот такая история... Даже футбольные клубы покупают за большие деньги не «салаг», которых надо учить, а профессионалов. Авиационные кол­леджи наших западных конкурентов после капитальной под­готовки пилота на наземном многофункциональном трена­жере сразу же включают его вторым пилотом на междуна­родные рейсы... Нет пророка в своем отечестве, а жаль...

Итак, отсидев неделю в Кемерове, пока не привезли и не заменили двигатель, мы вылетели в Братск, чтобы пере­дать самолет ожидавшему там эстафетному экипажу, кото­рый будет продолжать рейс. Посадка в Братске. На перроне нас поставили на вычищенную до блеска «правительствен­ную» стоянку, к первой двери подозрительно быстро подка­тили трап. Начальник аэропорта лично руководил его подъез­дом.

— Кого везли? — глядя из самолетной форточки на ка­валькаду выстроенных в ряд «членовозов», — поинтересо­вался бортмеханик. — Почему нам не сообщили? За невни­мание может и перепасть.

— Может, и может сильно, — глядя через запотевшее стекло на эту привычную процедуру, заметил инструктор.

— За что? — пытался выяснить я.

— За непочтение к родителям!

Помнится, командир вертолета Б. Г. Белошапкин (впо­следствии он станет командиром летного отряда самолетов Ту-154 и Заслуженным пилотом России) рассказывал нам такой случай. Экипаж вертолета должен был срочно отвез­ти какую-то комиссию в район. Время на пределе — пока не стемнело, нужно было успеть вернуться на базу. Все го­тово, экипаж ждет пассажиров. А они стоят около вертоле­та и, похоже, никуда не торопятся. Бортмеханик, здоровен­ный мужик, обещавший жене вернуться под вечер, когда соберутся гости по случаю ее дня рождения, нетерпеливо ерзал на своем месте. Пассажиры никак не хотели входить в вертолет — какой-то начальник давал последние указа­ния провожающим. Наконец, не выдержав, бортмеханик появился на трапе и рявкнул: «Кончай базар! Сколько мы еще будем ждать? Дневное время кончается!» — Толпа не­хотя стала двигаться к трапу. Сели все, кто был указан в сопроводительной ведомости — десять человек. Один все еще продолжал разговор у трапа с провожающими. Отсчи­тав десять заявленных пассажиров, бортмеханик подошел к двери и начал ее закрывать. Но кто-то тянул дверь с на­ружной стороны. Открыв ее, он увидел какого-то старика­на: «Дед, у нас на борту полный комплект, как заявлено, десять пассажиров, а ты лишний. Смотри, какой ты и ка­кой я. Будешь дальше тянуть дверь — дам в пятак, и ника­кие грабли тебя не соберут». — Дед отстал. Запросили за­пуск. В ответ: «Командиру — на вышку!» — Пришел. — «Ты знаешь, кому ты собирался в пятак дать? Самому пер­вому секретарю обкома партии города Омска Егору Лигаче­ву. Приказано весь экипаж отстранить от полета. Пойдет резерв». — Наутро командир отряда попросил бортмехани­ка подробно рассказать, как все произошло. — «Да, здорово ты его. Но теперь тебе здесь не работать. Пиши рапорт о переводе в свою "Хохляндию". Подпишу!» — «Бортач» не возражал, он давно просил о переводе на родину... Вывод — начальство надо знать в лицо. Сидим в пассажирском сало­не, ждем, пока не уехали черные «Волги».

Скоро должен прибыть эстафетный экипаж, чтобы пере­дать самолет из рук в руки со всеми особенностями, про­явившимися в полете. Местный авиатехник в заляпанной маслом грязной робе ввалился без спроса, как к себе домой, в пилотскую кабину. Откинув в сторону белый чехол, он уселся на пустое кресло командира и уставился на прибо­ры. После его ухода на кожаном кресле осталось жирное пятно — экипаж всегда носил остатки этих пятен на своих брюках. Вскоре в натопленную пилотскую кабину втиснул­ся закутанный, как Дед Мороз, штурман. Поздоровавшись, не снимая меховую зимнюю куртку, он сел в свое кресло. Достав из портфеля чехлы для наушников, долго протирал ларингофон и, натянув все это на лысую голову, занялся своим делом.

— Раздеться не хочешь? — предложил кто-то.

— Потом, потом, — щелкая переключателями, как-то невнятно пробурчал он.

Уже в пассажирском салоне его командир разъяснил нам причину такого необычного состояния. Вчера, в свободный день, экипаж решил посетить Братскую ГЭС. С берега уви­дели на замерзшей реке рыбаков. Решили спуститься и по­смотреть, как идет улов. Увидев несколько больших лунок, куда запускались сети, подошли ближе. Штурман — заяд­лый рыбак — решил заглянуть в одну из них и наклонился чуть ниже. Будучи несколько в веселом состоянии, потерял равновесие и в меховой куртке булькнул в прорубь. Эки­паж забегал. Что делать? Прошло пять минут — ни пузы­рей, ни штурмана. Вдруг его голова показалась совсем из другой проруби. Экипаж к нему. Схватили за руки, а он не дается. «Замерз, сначала налейте водки!» — дрожащим го­лосом заявил он. И только после того, как он свободной рукой опрокинул стакан, вылез из проруби сам. Как потом рассказывал, быстрым течением его сразу затянуло под лед, и нельзя было определить, где лунка. Но подо льдом кое-где имелась прослойка воздуха, прикладываясь к которой, он умудрился периодически отсосать кислорода, пока не добрался до следующей проруби. Даже подо льдом штур­ман Аэрофлота смог восстановить ориентировку. Нам сразу расхотелось смотреть на Братскую ГЭС, и мы проехали по сельским магазинам угольных поселков, где можно было ку­пить практичные и модные тогда японские куртки «Аляска». К весне приболел наш инструктор и, чтобы не прерывать положенную мне программу провозки по трассам, экипаж передали одному из опытных пилотов-инструкторов летно­го отряда Леониду Лесовому. Высокообразованный, всеми уважаемый человек, знающий о самолете и истории авиа­ции все, что было кем-нибудь и когда-нибудь написано, он сразу взялся за дело. Он посвятил меня во все тонкости техники пилотирования этого пассажирского авиалайнера, технологии работы с экипажем в аварийных ситуациях.

— Работа экипажа всегда строится по плохо или хорошо отлаженному алгоритму, — говорил инструктор, — не выпустишь шасси, где положено, потом можешь о них и не вспомнить — контрольная карта уже зачитана, и голова работает уже на следующий этап полета.

По ходу дела он рассказывал об особенностях схем захо­да на посадку и местных проявлениях погоды на аэродро­мах. Как-то при подходе ночью к Мурманску получили по фактической погоде повышение температуры на пару гра­дусов.

— Здесь еще зима. Готовься, что посадочная полоса сра­зу, как камера холодильника, станет белая и скользкая.
И тут не зевай: точно выдерживай скорость, курс и глиссаду.
Садись строго у посадочных знаков без сноса и, если не хо­чешь выкатиться, сразу винты с упора, — предупредил он.

Потом я не раз видел, как не соблюдавший эти простые правила борт, пытаясь развернуться в конце полосы, съез­жал передней стойкой шасси на край бетона. Приходилось выключать двигатели и ждать тягач. На время этой непри­ятной процедуры взлетная полоса выключалась из работы, а заходящие на посадку борты угонялись в зоны ожидания. Нервничают диспетчеры, ругаются командиры. Задержка рейса у «проколовшегося» экипажа.

Много позже я услышал подтверждение таким случаям. Однажды два борта Ту-154 из-за закрытия по погоде аэро­порта Челябинска и запасного — Свердловска — с разных трасс ушли на новый запасной в Актюбинск. На схему за­пасного аэродрома вышли одновременно. Первый сел и, вовремя не применив торможение, «просвистел» единствен­ную рулежку, с которой он должен был освободить полосу для посадки следующего самолета. Лайнер укатился, в ко­нец узкой обледеневшей полосы и не смог сам развернуть­ся: передняя стойка шасси не слушалась управления. Вто­рой борт с горящими красными лампами аварийного остат­ка топлива уже готовился к посадке.

— Полоса занята! Уходите на второй круг! — командует диспетчер.

— Какой второй круг?-Сейчас двигатели остановятся, —
отвечает командир корабля. — Садимся!

Сели в самом начале полосы. Интенсивное торможение с применением реверса двигателей, а самолет все бежит по обледеневшей полосе, приближаясь к застрявшему борту. Аварийное торможение не помогает. Столкновение неизбеж­но. Командир принимает решение на сход с полосы. Авиа­лайнер без повреждений прошелся по замерзшему грунту боковой полосы безопасности и остановился рядом. Приехав­ший на ЧП командир авиапредприятия увидел, что два са­молета без повреждений, как на стоянке, выстроились друг возле друга на предельном расстоянии — один на бетоне, другой на мерзлом грунте. Лайнеры растащили на стоянки, осмотрели и, не обнаружив никаких повреждений, молча выпустили по открытию аэродрома Челябинск. Кому хо­чется иметь лишние проблемы.

Познакомившись ближе с Лесовым, я узнал, что он на год раньше закончил то же, что и я, летное училище, в один год — академию. Оба летали на реактивном бомбарди­ровщике Ил-28, на пассажирских Ил-12, Ил-14, Ил-18, а потом на Ту-154. Нашлось много общего. Рассказал, как над Черным морем его пытались прижать четыре амери­канских истребителя. Дело было в нейтральных водах. Он шел рейсом Симферополь — Сочи по утвержденной трассе — на точку в море (пятьдесят километров от нашего побережья). Ночь. Включили в полете на всякий случай проблес­ковые маяки (раньше их включали только на взлете и по­садке). Все тихо, спокойно. Вдруг диспетчер просит резко изменить курс в сторону нашего побережья, да еще и гово­рит: «Не волнуйтесь. Вы под защитой!» — Осмотрелись по сторонам — черная ночь, никого не видно. Кто? Что? Под какой защитой? От кого? Вышли на побережье. Самолет уже вне трассы. Диспетчер дает команду экипажу перейти на связь с диспетчером Сочи. Тот, видя, что самолет откло­нился далеко от трассы, требует восстановить ориентиров­ку. Командир отправляет его к предыдущему диспетчеру, который и сообщает, что его Ил-18 сопровождала группа американских истребителей до тех пор, пока не подняли в воздух наших. (В это время турки на Кипре затеяли конф­ликт с киприотами, и американские истребители НАТО, базировавшиеся на турецких аэродромах, «пасли» воздуш­ное пространство вдоль наших границ.) Так что наш лайнер они, видимо, приняли за советский десант — как интерна­циональную помощь братскому народу. А в нейтральных водах — кто сильней, тот и прав, — надавили на гашетки пусковых установок — концы в воду и пузыри на дно. Рас­сказал, как однажды в Турцию чуть не угнали. Посадка в Батуми. По схеме — заход только с моря в ущелье, где между гор расположен аэродром. Справа по борту в несколь­ких километрах турецкая граница. Вдруг мощный стук в закрытую дверь пилотской кабины. В чем дело? Бортпро­водники на связь не выходят. Командир дает команду бор­традисту посмотреть в смотровое очко. За дверью два здоро­венных амбала ломятся в дверь. Лайнер на прямой, полоса по курсу. Командир докладывает ситуацию земле, просит встретить. (Как раз в этом районе с гибелью бортпроводни­цы недавно был совершен угон самолета Аэрофлота Ил-14.) Сели. Амбалов встретила служба безопасности, их же зем­ляки, покалякали на своем и — отпустили. Земляки вывер­нулись отговоркой — искали туалет. А туалеты по обе сто­роны кабины обозначены, как положено. Видимо, они ока­зались безграмотными. По прилету на базу командир доло­жил об инциденте командованию, то — куда положено, и батумский «встречающий» вскоре потерял очень хлебное ме­сто в службе аэропорта, за что шибко обиделся на питерского командира.

Я бесконечно благодарен наставлениям Леонида, кото­рые в дальнейшем помогли мне избежать многих неприят­ностей. Командир авиаэскадрильи, Заслуженный работник воздушного транспорта России, он даст дорогу в небо не одному десятку командиров кораблей.

Наконец, в моем пилотском свидетельстве снова появил­ся штамп командира корабля самолета Ил-18. Вскоре эки­паж получил предельный для данного лайнера допуск к выполнению посадок в автоматическом режиме по первой категории ИКАО: высота облачности шестьдесят метров, видимость на полосе — восемьсот метров. Теперь мы летали на все аэродромы, где принимали наш корабль. Моя мечта — летать на тяжелом пассажирском авиалайнере — осуществи­лась, и несколько месяцев я наслаждался полетами и рабо­той своего прекрасного экипажа.

Второй пилот Виктор Воробьев, тоже из военных летчи­ков, отличался спокойным характером и прекрасным вос­питанием. Штурман Ильмарь Хухтоннен, по-скандинавски невозмутимый, образованный, хорошо разбирался в лите­ратуре и живописи, в работе стремился к совершенству. Не раз в свободное от полетов время он тащил меня на верни­сажи наиболее интересных художников. Сам регулярно по­сещал тематические семинары в Русском музее и в долгих рейсах делился с нами своими впечатлениями. Бортинже­нер, сибиряк Геннадий Нагорный был мастером своего дела. Дружелюбный и отзывчивый, всегда в хорошем настрое­нии, хлебосольный и гостеприимный, как и его верная по­друга Валентина, которая угощала нас всевозможными со­леньями и вареньями, когда экипажу доводилось бывать у них дома, он и в рейс выходил, как на праздник. Впослед­ствии как одного из лучших специалистов его направили на переучивание на аэробус Ил-86.

Проверка моего экипажа на деле при возникновении осо­бой ситуации не заставила долго ждать. Утром вылетели из Ленинграда рейсом на Новосибирск. После набора высоты бортинженер вышел в салон для наружного осмотра двига­телей и тут же вернулся. Самолет находился еще в зоне ответственности Ленинграда.

— Командир, с левой плоскости течет топливо, посмотри, сам принимай решение. Вышли в салон. Бортпроводники, собравшись на кухне и почувствовав неладное, резко повер­нулись в нашу сторону. В сопровождении Геннадия я молча проплел в салон. Увидев командира, пассажиры, как по ко­манде, перестали разговаривать. Геннадий, ничего не гово­ря, головой указал на иллюминатор. Между первым и вто­рым двигателем по плоскости толщиной в сантиметр бежит струя керосина, искривляясь и подсасываясь прямо под выхлопные газы турбины второго двигателя. В любой момент может произойти ее воспламенение. Неприятный холодок пробежал по телу. Сохраняя внешнее спокойствие, — на нас уже как-то особенно смотрят пассажиры, — мы направились в кабину. Проходя мимо проводников, я тихо сказал:

— Возвращаемся в Питер, все в салоны, привязать пасса­жиров и лично проверить ремни каждого! Зафиксировать контейнеры на кухне, к посадке пристегнуться самим, пос­ле приземления расстопорить ручки аварийных выходов и быть готовыми к эвакуации пассажиров. Дальнейшая рабо­та по моей команде и штатному расписанию. Информацию пассажирам о возврате дам сам.

У открытой двери туалета меня взял за рукав какой-то мужик. Он все время заглядывал вовнутрь. — «Что потеря­ли?» — поинтересовался я. — «Почему земли не вижу?» — спрашивал он. На ответ не было времени. Но дурацкий во­прос пассажира еще долго не выходил у меня из головы.

Выключили второй двигатель, под который подсасывало топливо. Сразу же доложили обстановку на землю, свое ме­сто на трассе и решение о возврате. Сели. В конце полосы остановились, выключили двигатели. Бортинженер открыл дверь и сверху осмотрел двигатель. Стюардессы уже стояли у аварийных люков и ждали команды на выброс аварий­ных трапов. Самолет тут же облепила вереница пожарных и санитарных машин, выехавшая на подмогу нашим по сиг­налу тревоги из города.

— Все в порядке, — прокричал экипажу в мегафон с земли прибывший на машине руководитель полетов. Сроч­ная эвакуация пассажиров не потребовалось. Огромный, пе­регруженный бетонными блоками буксир уже подкатывал­ся к передней стойке шасси. Щелчок сцепления с букси­ром, и лайнер медленно начал движение. В сопровожденииэтого почетного эскорта нас откатили на стоянку. Пронесло. Я почувствовал, как под ногами завибрировали педали — толи от мандража ног второго пилота, то ли моих.

На стоянке к обеим дверям сразу подошли два трапа и «Волга» командира авиапредприятия. Быстро и без суеты высадили встревоженных пассажиров. Ничего не скажешь — сработано четко. Я, как и положено, вышел из самолета последним.

— Зачем вернулись? — заждавшись у трапа, недовольно спрашивает командир авиапредприятия. Вмешался приехав­ший с начальником инженер авиационно-технической базы:

— Пролетели бы еще минут тридцать, выработали топ­ливо, облегченное крыло под действием подъемной силы пошло бы вверх и зажало течь — у нас на всю базу осталось три резиновых прокладки. — Он раскрыл свой здоровен­ный кулак — на его ладони лежали три прокладки. Я его понял.

— Попробуйте эксперимент сами, но без меня, — отве­тил я. Командир объединения бросил укоризненный взгляд на инженера. Внимательно посмотрев на меня, сказал:

— Сменим самолет. Лететь сможешь? Я взглянул на эки­паж — их лица выражали согласие.

— Конечно, командир, — ответил я.

Он молча сел в машину и уехал — предстояло объясне­ние с местными властями и Москвой. Что еще мог сказать он, первоклассный летчик? Нам вскоре заменили самолет, и мы продолжили рейс, правда, с задержкой — никак не могли найти одного нашего пассажира. Его случайно обна­ружили при уборке аварийного самолета — намаявшись в своей командировке и, видимо, приняв лишнее, он спал под столиком между креслами.

В этом составе экипажа мне довелось летать около года, и больше ничего не случалось.

«Открытие» Америки

Вскоре мне сообщили, что в профкоме лежат пять турис­тических путевок на три недели в Америку. Из-за их высо­кой по тем временам стоимости в девятьсот рублей (двухме­сячный заработок второго пилота пассажирского лайнера) желающих не нашлось. Тогда предложили летчикам. У нас тоже не сразу приняли решение. Набралось пятеро: второй пилот, штурман, начальник метеостанции и руководитель Центрального агентства воздушных сообщений по Ленин­граду, что на Невском, Антонина Иванова, женщина реши­тельная и пробивная, как танк, и я.

Перед поездкой в Штаты нашу группу, состоящую в ос­новном из профессоров, инструктировал какой-то отставник. В огромном зале Дворца Труда, забравшись на подиум, он долго приводил в порядок свои инструкции. Из-под его из­мятых зеленых брюк на пол свисали белые штрипки от ар­мейских кальсон. Но он говорил о главном — о культуре поведения: никаких контактов с иностранцами и ни под каким предлогом, что мы беспрекословно и выполнили, так как разговаривать на английском профессура и чудом по­павшие туда четыре летчика якобы не умели (или говорили, что не умеют) — понимать и читать, как потом выясни­лось, умели все.

И вот мы сидим в Москве, на первом этаже в офисе «Мет­рополя», где располагалось тогда наше главное и единствен­ное в Союзе турагентство. Все через него. Поскольку пита­ние в Америке фирмой не предусмотрено, только отели, каждому будет выдана валюта и кушайте сами, где хотите. То, что надо. Чемоданы набиты венгерскими мясными кон­сервами и питерской копченой колбасой, которую нам дове­рительно посоветовала взять с собой еще в Ленинграде ту-рагент местного городского профсоюза. Ждем. Какие-то про­блемы с нашими местами на самолет. Никуда не отлучать­ся. — «Вот-вот все решится», — успокаивает руководителя нашей группы агент Интуриста, но ничего не решается. Полдень. Не выдержав московской волокиты, Антонина едет в министерство и, воспользовавшись своими связями, сама пробивает вопрос с заранее забронированными билетами для нашей группы. Уже вечер. В последний раз мы завтракали на питерском рейсе: булочка, сыр, кофе.

— Еще немного, и у меня случится голодный обморок, — заявил здоровенного роста второй пилот Володя Отливан-чик, — отпустите сбегать хотя бы за пирожками! — Нельзя!

Вернулась из министерства Антонина и объявила, что места для нас отвоеваны! Видимо, их уже успели кому-то пообещать — в те времена на этих билетах перевозчики де­лали целые состояния. Вылет завтра утром, а пока всех по­везут ночевать в гостиницу «Колхозная» на ВДНХ. Еще че­рез час подали автобус. Приехали, поселились, как в Аэро­флоте, по четыре человека в один номер. Время к полуно­чи. Защелкали замки чемоданов, на столе появились копче­ная рыба, хлеб и водка, запасенные для Америки. Утомлен­ные интуристовским сервисом, за ужином и разговорами уснули только к утру, а тут и подъем.

Рейсовый самолет Ил-62 битком набит разношерстной пуб­ликой: кто на ПМЖ, кто в командировку. Приветливые стю­ардессы, незнакомое для нас на борту загранпитание с крас­ной рыбой. Первая посадка для дозаправки в Париже. Само­лет на обслуживание — пассажиров в вокзал. Раздали тало­ны на питание в вокзальном кафе. Самообслуживание. Набрав на голубые подносы положенное, мы двинулись к столикам, где сидели пассажиры с других транзитных рейсов, и все четверо уселись за свободный. Следовавшая за нами упитан­ная дама поставила свой поднос на соседний столик и верну­лась к стойке за вилкой. Вернувшись, она видит, как с ее подноса уже кушает негр. Дама оказалась не робкого десятка: взяла с подноса негра тарелку с салатом и приступила к еде. На лице негра никакой реакции. Далее она берет пиро­жное и чашку кофе. Негр молча смотрит. Вдруг дама шарит руками по рядом стоящему стулу, где она оставляла свою сумочку. Ее нет на месте. Дама поворачивается в нашу сто­рону, лицо от возмущения наливается красным цветом.

— Вы не видели, кто взял мою сумку? Там паспорт и билеты! — Наблюдая за развитием этой сцены, мы еле сдерживали хохот.

— Вон, на соседнем столе ваша сумочка и ваш поднос, —сказал Володя Отливанчик. Негр хохотал больше всех.

После обеда тут же в уголке, за столиком, получили ва­люту: около двухсот долларов (по курсу: один доллар за девяносто копеек!) и сразу почувствовали себя миллионера­ми. Отдельные пассажиры с достойным видом потянулись к сверкающей никелем стойке бара, но никто ничего не за­казывал: все дороже (в переводе на рубли) раза в четыре, чем у нас. Экономили валюту.

Первые знакомства. Наш турист, инженер по сельхоз­технике, достав из кармана пачку «Мальборо», которую тогда можно было купить за валюту только в «Березке», предло­жил перекурить. Летчики понятливо переглянулись — наш куратор. Взлет. Ясное парижское небо. Прекрасное настро­ение. Слева в иллюминаторах промелькнула Эйфелева баш­ня. Прощай, Париж, свидимся ли еще?

И вот мы над Северной Атлантикой. Где-то внизу кораб­ли с аппаратурой, координирующие прохождение воздуш­ных судов по трекам (полет на одной высоте и параллель­ных курсах с установленными между лайнерами боковыми интервалами). Штурман нашего «ила» строго следит за ин­дикаторами курса, который точно выдерживают три гиро­вертикали, работающие, как огромные волчки, на швед­ских подшипниках со скоростью шестьдесят тысяч оборо­тов в минуту. Метеоусловия по трассе и американскому по­бережью нормальные. Внизу, в черных водах Атлантики, в стеклянных глазах прожорливых акул, словно желанная добыча, отражается маленький силуэт нашего самолета. В салонах от усталости общая беспечность: судьба «Титани­ка» никого не волнует. Из пилотской кабины попеременно выходят члены экипажа, чтобы поваляться на матах в спе­циальном отсеке заднего салона — размять затекающие от многочасового сидения в пилотских креслах тела.

Выдав вместе с бортовым питанием по бокалу сухого вина и объявив, что в туалетах кончилась вода и следует пользоваться имеющимся там одеколоном, стюардессы до конца рейса куда-то исчезли. Через три часа полета Отливанчик сходил на кухню, добыл пару бутылок сухого вина. Наши соседи оживились. Посыпались анекдоты. Потом вздремну­ли, кто как смог. Уже ночь. Голос командира по трансля­ции: «Посадка в Вашингтоне по расписанию. Идем на сни­жение вдоль американского побережья. Пристегнуть при­вязные ремни. Справа пролетаем Нью-Йорк». — С высоты в шесть тысяч метров город сиял желтыми огнями стритов и авеню. — «Открыть бомболюки!» — сострил Отливанчик, бывший военный летчик.

Через некоторое время, без обычных зон ожидания все­гда перегруженного аэропорта Джона Ф. Кеннеди, наш авиа­лайнер вышел на посадочную прямую. Иллюминаторы за­сверкали ярким неоновым светом «бегущих молний», пока­зывающих направление на посадочную полосу. Еще мину­та, свист шин о бетон, вой четырех турбин, выведенных на режим торможения-реверса, и лайнер зашуршал по бетону посадочной полосы столицы США Вашингтона, откуда на­чиналось наше турне по Америке: Лос-Анджелес, Сан-Фран­циско, Буффало, Чикаго, Нью-Йорк.

Таможенный контроль. На длинной движущейся ленте стола нам предложили открыть наши сумки и чемоданы и приготовить к досмотру их содержимое. Огромный, как гора, в черной униформе таможенник молча начал извлекать из наших баулов связки первосортной копченой колбасы, ко­торую с таким трудом мы добывали дома. Когда подошла моя очередь, на столе уже лежала огромная, килограмм на пятьдесят, гора наших надежд на будущее пропитание — можно было подумать, что мы прилетели в голодную стра­ну. Тот человек, который посоветовал нам тащить все это за океан, несомненно, решили мы, был в сговоре с американ­ской таможней. Правда, обилие наших мясных консервов венгерского производства таможню не интересовало. Добро­вольно выложив колбасу, я выложил на стол недоеденного еще в Москве здоровенного копченого леща. — «For beer», — глядя в глаза полицейскому, сказал я. Свежий запах золо­тистой рыбы вызвал благожелательные улыбки на лицах рядом стоящих блюстителей закона. Негр-таможенник взял за хвост рыбу, поднес ее к носу, понюхал и шлепнул ее обратно в портфель. Приятно встретить за океаном любите­ля пива.

Тем временем, увидев такой грабеж, наша туристка — начальник метеостанции «Пулково» — в сторонке развесила свою колбасу под мышками в рукавах серой норковой шубы и смело, не моргнув глазом, двинулась на досмотр. Номер прошел, и наши мужики еще долго посылали своего гонца к ней, когда у них не хватало закуски.

Расположившись, как нам показалось, в приличной гос­тинице, по два человека в номере, мы собрались у соседей отметить, по нашему обычаю, благополучное прибытие. Открыли мясные консервы, достали сыры, что-то еще и поняли, что без хлеба ужин не получится. Решили послать гонца до ближайшего магазина. Выбор опять пал на Отли-ванчика. И вот уже вскоре мы вдвоем (я — в качестве пере­водчика) оказались на пустынной улице ночной американ­ской столицы. Все магазины и лавки почему-то были за­крыты. Обратились к первому полисмену. Сразу определив, что мы не американцы, он небрежно ответил: «Ребята, вы откуда свалились? Сегодня суббота, и весь народ у себя дома, за городом. Вот там, — указал он жезлом куда-то вдаль, — есть супермаркет, работающий всю ночь».

Мы двинулись в указанном направлении, прокладывая путь по всем правилам навигации: от ориентира к ориенти­ру, пока не вышли на цель. Войдя в этот музей гастроно­мии, мы чуть не обалдели от изобилия товаров, еды и забы­ли, за чем пришли.

— Ищи хлеб — и на базу, ребята ждут, — оттащил я моего коллегу от прилавка женских париков. Он уже успел натянуть для примерки на свою лысину какие-то нейлоно­вые патлы, после чего стал похож на Билли Бонса из филь­ма «Остров сокровищ», и я его еле опознал. С трудом отыс­кав завернутые в фирменные полиэтиленовые пакеты и уже нарезанные белые батоны хлеба, мы быстро, пока не забы­ли обратную дорогу, рванули в отель по пустынным улицам еще незнакомого города. «Живут же люди», — всю дорогу долдонил мой коллега.

Еле отыскав свой номер в блеклом свете длинного кори­дора отеля, мы застали в полной темноте своих коллег. В чем дело? Оказывается, в соседнем номере наш профессор по электротехнике решил при помощи привезенного кипя­тильника разогреть воду для чая. Вилка нашего кипятиль­ника никак не подходила к американской розетке. Имея провод и лезвие бритвы в качестве запасного нагреватель­ного элемента, коим приспособлением он пользовался в по­добных случаях в других странах, профессор воткнул это «ноу-хау» куда положено. Сноп искр — и все номера на нашем этаже погрузились в темноту. В коридорах слабым

зеленым светом зажглись лампы аварийного освещения. Ви­новник аварии затаился. Вскоре освещение восстановили, но наши летчики, не дождавшись хлеба, при свете уличных реклам из окон уже успели поужинать и прямо в одежде уснули.

На следующий день, пока наши профессора изучали по­становку дела с выдачей книг в библиотеке Конгресса, мы дружной летной компанией отправились через дорогу в му­зей авиации, где увидели много интересного. Первый само­лет Х-15, достигший скорости звука, покрытый золотой фольгой лунный модуль с булыжником, доставленным с Луны. Молодой ковбой, рассказывающий о своей жизни, освещенный какими-то лучами, за пять минут превращал­ся в старца. Кабина «Боинга» с двумя переговаривающими­ся с диспетчерами пилотами-роботами полностью имитиро­вала условия взлета, полета, посадки и многое другое. Здесь посетитель был не столько зрителем, сколько участником действа. Макет огромного человеческого сердца, по желу­дочкам которого ползали малыши — посетители. Еле успе­ли вернуться к своим. Далее зал заседаний Конгресса в Ка­питолии, переезд через Потомак на Арлингтонское кладби­ще, где перед рядами одинаковых памятников героям стра­ны лежала скромная мемориальная плита президента США Джона Ф. Кеннеди.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: