Пока он пытался придти в себя, я выглянул в комнату, чтобы посмотреть на часы.

– Марк!

– Мартин… ты меня так… я никогда…

– Марк, уже пол-восьмого!

– М-м-м… э-э… что?!

– Мы должны были быть к обеду в семь!

– Вот скотство… Мартин… как мне тебя благодарить… – У него в глазах бестело, то ли вода попала, то ли слезы.

Я улыбнулся, но на всякий случай промолчал.

– Ты можешь отложить? – спросил он.

– Что отложить? А… Да, конечно.

Хотя не был уверен, что мое тело уймется, когда мы выйдем из домика. Я представил себе, как шагаю в таком виде всю дорогу до главного здания, и пребываю так за обедом и красуюсь так весь остаток вечера. Доктор, конечно, говорил, что у мальчиков иногда бывает, все понимают. А если не иногда, а постоянно?

Мы торопливо вытерлись. Для взаимных любезностей времени не было, мы просто постарались выскочить более-менее сухими.

***

И все равно опоздали.

Никто нам ничего не сказал, не считая подозрительного взгляда, который доктор бросил на сына.

На Роджерсов были заказаны две дорожки в недавно построенном кегельбане. Он был нарасхват; сами Роджерсы попали туда только в третий раз. Когда мне объяснили, как подсчитываются очки, дела у меня пошли на лад. Особо выдающихся успехов я не достиг, но справился. Джеймс выбрал самый легкий шар и удивил нас всех, сшибив кеглю с первой же попытки.

– Да, это легко, – сказал он, принимая, по-моему, желаемое за действительное.

Это был интересный вечер, и было очень приятно видеть столько мальчиков моего возраста или чуть постарше и помоложе, отдыхающих в естественном виде, без одежды и запретов – как у них во время катания шаров раскачивались причиндалы и переминались зады. Не так, как на неприличных фотокарточках, но тоже здорово. Впрочем, для этого дела у меня теперь был друг.

Наконец мы закончили, и всей семьей вернулись выпить по стаканчику. Джеймс, Роуз и Билли уже зевали, и их отослали спать; как ни странно, без единого протеста с их стороны. Я не хотел выскакивать с предложением уйти и нам с Марком, хотя не мог дождаться продолжения нашей игры.

Наконец он зевнул, посмотрел на часы и заявил, что уходит спать. Все, по-видимому, решили, что это относится и ко мне, хотя я не раскрывал рта.

– Я загляну к вам попозже, хорошо? – сказала его мать.

– У нас все нормально, мам. Нам ничего не нужно. Мы уже большие.

– Да-да… Ну, как скажешь.

– Ничего не надо, мам. Спокойной ночи.

Последовал хоровой обмен пожеланиями доброй ночи, в котором я вежливо поучаствовал.

Выйдя за дверь, мы остановились и окинули взглядом окружающий мир. Стоял мертвый штиль, на небе ни облачка и полная луна, в свете которой от нас легли косые тени. Было тепло.

Он помотрел на меня своими темными, нежно улыбающимися глазами.

– Прогуляемся перед сном?

Я кивнул. Я просто хотел быть рядом. Если он хочет пройтись… почему нет?

Он провел меня через остров к бухтам, где мы занимались сноркеллингом. Лес был выстлан сосновыми иголками, и наши босые ноги шагали бесшумно, и боковым зрением мы улавливали какое-то движение, которое озадачивало и пугало. Мы вышли в бухту, безлюдную и тихую, сказочно прекрасную в лунном свете, остановились в проходе между скал и просто смотрели. Как во сне, я почувствовал, что его рука обнимает меня за талию. И последовал примеру. И мы еще постояли, упиваясь волшебством лунного пейзажа и обществом друг друга. Наслаждаясь и физическим контактом, и другими совершенствами природы.

– Может, поплаваем? – прошептал я.

Он кивнул, мы медленно спустились к воде, одновременно попробовали температуру носком ноги, удивились совпадению, посмотрели друг на друга и улыбнулись. И я его поцеловал. Мне показалось, что можно.

Мы вошли в удивительно теплую после вечерней прогулки воду. Без маски было видно хуже, но мы различали скалы, водоросли и песчаное дно, залитое холодным мерцающим лунным светом.

И если у меня захватывало дух от красоты на поверхности, то здесь, рядом с подводными чудесами, наедине с близким и желанным человеком, накануне новых, еще неведомых наслаждений, мое сердце разрывалось от переполнявших чувств.

Мы медленно проплыли по бухточке, снова открывая закутки, в которых побывали днем, иногда ныряя. Но все хорошее кончается. Мы все-таки начали мерзнуть и поплыли к берегу.

– Идем ложиться? – прошептал он.

– Вместе, – ответил я.

И мы побежали через лес.

***

Под душем мы снова ощупали друг друга, а потом Марк покачивал мои шарики на ладони, нежно поглаживая мой напряг.

А вода становилась все холоднее… и холоднее… И это подействовало на меня. И на Марка. И когда стало совсем неуютно, мы с недовольными возгласами выскочили из душа и остановились, смеясь друг над другом и дрожа.

– Я тебя вытру, – сказал он.

– Давай вытрем друг друга.

– Давай.

Мы взяли полотенца и приступили к работе. Никаких шалостей, мы слишком замерзли. Чтобы согреться, нужно было растереть друг друга от души.

Но от возвратно-поступательной работы полотенцами наши вилли снова стали тверденькими. Хватило простой периодичности движения, безо всяких ласок и игривых мыслей.

И вот так, сухие, с торчащей впереди каждого из нас мачтой, мы ринулись в постель, зарылись под одеяло и застучали зубами от холодных простыней.

– Иди сюда, – прошептал он.

Ну, меня не надо было уговаривать.

Я пододвинулся поближе, и перво-наперво снова ощутил руку под шариками, а когда пододвинулся еще ближе, другая рука обняла меня и прижала к Марку тесно-тесно. Прикасаясь всем телом, я счастливо вздохнул – не в первый раз за этот вечер, – и Марк поежился от щекотки, почувствовав мое дыхание у себя на груди.

Я засмеялся. Он нежно сжал мои тестикулы. Моя рука опустилась ему между ног и отправилась в собственную научную экспедицию.

Я хотел, чтобы это никогда не кончалось. Ощущение от его рук, которые снова ощупывали меня повсюду, каждый уголок, было электрическое. Я чувствовал себя опекаемым и любимым.

Любимым? Он же мальчик?…

Но это мысль как прилетела, так улетела, и остались только путешествовавшие по мне руки Марка.

А скоро я почувствовал, как он подвинулся, и как рядом с моим левым соском появился рот, и как язык принялся массировать меня там, и при том весьма агрессивно. Потом он уделил внимание и правому, улегшись на меня. Я ждал, что мне будет тяжело, ведь Марк был тяжелее меня, но оказалось, что я чувствую только близость родного человека. Его вилли, упиравшийся мне в ногу, был влажным и скользким; у меня мелькнула мысль, что он описился, но я вспомнил, как из него выделялось прозрачное вещество, и понял, что аварии не было. И, если ощущения меня не обманывали, мое собственное тщедушное тельце начинало реагировать в том же ключе.

Наконец он слез с моей груди, оставив оба соска мокрыми и предельно торчащими, и приник ртом к моему пупку. С пупком обошлись также, а еще его иногда всасывали. А потом рот Марка спустился дальше, и я почувствовал, как его язык играет с жиденькой метелкой, имевшейся у меня в качестве пубертатной растительности.

Но ему она нравилась. И кто я такой, чтобы спорить? Мой вилли гладил Марку шею, пока Марк ухаживал за волосиками, а потом… а потом настал его час. Марк коснулся ртом и втянул меня в себя. Всего сразу. Так спикировал, что кончик коснулся задней стенки горла.

– А-х-х… – Как глупо выглядит это слово написанным. Но ощущения, завладевшие мной в этот момент, лишали меня дара нормальной речи.

Руки Марка забрались под меня, одна под шарики, которые тут же принялась массировать, а другая протиснулась под мое тело и постаралась охватить как можно большую территорию на моих ягодицах.

Я был весь в его власти. Я снова стал беспомощным младенцем на руках у матери, меня снова можно было брать за такие интимные места, хотя в ту пору это делалось не так нежно и не так настойчиво. А главное, тогда это было простой биологической необходимостью, а сейчас… чем? Я все находил подходящих слов. Это была не просто игра. И не просто исследование. Что заставляло Марка делать все это, и что заставляло меня наслаждаться этим? Причем «наслаждаться» – это еще слабо сказано!

А Марк не унимался. Каждый раз, когда его язык оглаживал верхушку моего вилли, мне казалось, что вот сейчас произойдет, и каждый раз я обманывался, пока губы Марка не решили переместиться туда, и немножко потянуть, перестать, потом надавить, потянуть, надавить… и еще Марк сосал, как будто втягивал спагетти, и все время сглатывал. И его дыхание овевало мои волоски.

И тогда я почувствовал, что началось, началось где-то в середине меня и захватило каждый уголок тела, и я подарил Марку посильную частичку себя, вернув отчасти его подарок, приподнесенный мне днем. А оно все не кончалось, и Марк тоже продолжал, глотая и глотая.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: