К тому времени, когда мы добрались, извинились, переоделись и еще раз извинились, мы опаздывали всего на двадцать минут.

Но все равно на нас смотрели косо. Я и не заикался о ночевке на острове. Момент был явно не подходящий…

– Я устал, – заявил Джеймс после часа в вестибюле за картами и разговорами. Его родители удивились.

– Милый, еще не поздно, – сказала его мать. – Ты не заболел?

– Не, просто устал. На острове здорово, только устаешь очень. Хорошо бы туда с ночевкой.

– Не думаю, что это возможно. Одно дело при чрезвычайной необходимости, другое дело навязываться просто так.

– А они сказали, что можно, если мы хотим.

– Это очень любезно с их стороны. Но все равно это зависит от Мартина и его родителей.

– А они его отпустят, если вы отпустите меня. Он присматривает за мной, как старший.

– Конечно, – улыбнулась она. – Я ему очень благодарна и рада, что вы хорошо проводите время. Но все-таки решать за него должны его родители, а не твои папа с мамой.

Мама все слышала.

– Я не боюсь его отпускать, Дорин, но мы заплатили за комнату и все такое, и жалко теперь этим не пользоваться.

– Действительно, Мэри. Я об этом не подумала. Но, по крайней мере, нам не надо ничего доплачивать за их ночевку на острове.

– Гм. Да. Об этом не подумала я.

Я видел, что она готова передумать, без малейших усилий с моей стороны.

– И можно будет не беспокоиться, что они опять опоздают. – Ой. Я надеялся, что она уже забыла. Папа рассмеялся.

– Может, нам встретиться с этим доктором как-бишь его…

– Роджерсом, – вставил я.

– Доктором Роджерсом и его женой, чтобы все согласовать.

Я поспешно встал, пробормотал: «Простите», – и вышел. За пределами зоны слышимости я затрясся от хохота, плача и обнимая себя за плечи. Перед моим мысленным взором моя мать подъезжала к острову на моторке, а навстречу ей выходил голый доктор Роджерс с голой женой и голыми детьми. И это еще ничего, но я представил себе, какой у нее будет вид, когда она попытается смотреть куда угодно, только не на них.

Когда мне полегчало, я вернулся и увидел, как оживший Джеймс разговаривает с моими родителями. Он объяснял, что постарается уговорить одного из родителей Роджерсов или Камеронов приехать поговорить с нашими.

– А то можем отвезти папу на остров, – сказал я с надеждой.

– Нет, пусть лучше они к нам, – быстро сказал мой отец.

– Ладно. Спрошу завтра.

И на этом мы оба пошли наверх. Да, было еще рано. Да, мне разрешалось оставаться дольше, чем Джеймсу. Но я теперь считал его за равного. Во всяком случае, я хотел принять душ вместе с ним, как обычно. Я как-то уже привык.

– Вот и хорошо, – сказал он, когда мы уселись на моей кровати.

– Что нам разрешат поехать с ночевкой?

– Да.

– У тебя это здорово получилось.

– Все вышло случайно.

– Удачная случайность.

– А чего ты вдруг выбежал?

Я задумался, вспомнил и поделился.

– Интересно, что бы делали мои родители, – подумал Джеймс вслух.

– Хлопнулись в обморок?

Он хихикнул.

– А ты снова будешь спать с Марком?

– Надеюсь, – ответил я, не подумав.

– Тебе плохо со мной?

Я мысленно споткнулся.

– Ой, да нет… нет. Просто с тобой я могу спать в любое время.

– Пока мы не уедем домой.

Черт. Я и забыл, что он не настоящий мой брат, и что впереди у нас жизнь порознь.

– Конечно, но ты сможешь спать с Билли.

– Он храпит.

– А ты ущипни его за нос.

– Я щипаю. Он затыкается, а потом опять начинает.

– М-да.

– И мне нравится с тобой.

На это мне нечего было возразить. Мне нравилось с Джеймсом. Но это не шло в сравнение с наэлектризованной атмосферой у Марка.

– Слушай, – сказал я с отчаянием. – На острове я буду ночевать у Марка, а здесь могу с тобой, если хочешь.

– Каждую ночь?

Я вздохнул. Прощай, спокойное утро с возможностью понежиться в постели.

– Если хочешь, каждую.

– И сегодня?

– Хорошо.

Он запрыгал на кровати. И я опять заразился его радостью, несмотря на сожаление о спокойных утрах.

***

Мы уже раздевались перед душем, когда в дверь постучали.

Я торопливо натянул шорты обратно. Джеймс был уже в трусиках.

– Входите, – крикнул я. Это была мама.

– Привет. Простите за вторжение, мне надо поговорить с Мартином. Я хотела зайти, но вижу, что это будет некстати. Джеймс, можно я заберу его ненадолго?

Он послал ей широкую улыбку.

Она рассмеялась и взъерошила ему волосы, когда мы шли мимо. Мы спустились по винтовой лестнице в коридор отеля и нашли два кресла.

– Я говорила с твоим отцом.

– Да?

– Он рассказал мне, как ты возил его на остров к нудистам.

– Ой.

– Удивительно, что ты смог раздеться на публике. И что он смог. Я хочу сказать, что нас ты стесняешься, а ведь мы твои родители.

Я смутился.

– Это не одно и то же. – Мне пришла в голову идея. – А потом, вы с папой не голые, когда я ложусь.

– Еще бы.

– Ну, а на острове все голые.

– Ну, знаешь, предлагать нам с отцом раздеваться при тебе…

– Я не предлагаю. Просто ты предложила, чтобы я не стеснялся вас.

– Но мы же твои родители.

– И что?

Пауза.

– Мартин, это обидно. Мы – семья. Я родила тебя на свет. Я видела твое тело, пока ты рос. И очень плохо, что теперь, когда ты подрос, ты начал прятаться, а ведь нам важно знать, все ли у тебя нормально, чтобы мы могли помочь, если что.

– У меня все нормально. И я действительно подрос, и мне не хочется, чтобы на мое тело смотрели одетые зрители.

Она задумалась.

– Ладно, я пришла рассказать, о чем мы говорили с твоим отцом. – Пауза. – Понимаешь, когда вы все были на острове, он, естественно, увидел тебя голым. И он сказал, что у тебя все нормально, что твое тело растет, как положено. И…

Еще одна пауза.

– Он говорит, что я тогда точно была не права.

Я задумался. О чем это она? Она что-то очень уж смутилась.

– Когда высказалась на счет тебя и пубертата.

– А… насчет этого. – Я вспомнил болезненное унижение.

– Да. Милый, мне не следовало этого говорить. Теперь я понимаю, какую бестактность допустила. Да еще перед другими людьми. И, главное, я ошибалась, как обнаружил твой отец.

– В смысле?

– У тебя он начался, и не только начался, а идет вовсю.

– Мама!

– Да, я понимаю, я опять тебя смущаю. Но, по крайней мере, мы сейчас с тобой одни, и я прошу прощения. Правда, прости. Я должна была понять сама, не дожидаясь, пока мне скажет твой отец. Но я обещаю, что это останется между нами тремя. Мы никому не будем рассказывать. Хорошо?

Я кивнул. Мне все еще было неловко, но по-семейному, и это совсем не то, что публичное унижение. Это я мог снести. Правда, с трудом.

Мы поцеловались, и я вернулся в спальню. Джеймс был в душе, нежился под горячей водой. Я вдруг почувствовал единство со всем светом. Я тихонько разделся, вошел в душ, встал у Джеймса за спиной и попытался взять за грудки, которых у него не было. Он быстро оглянулся, убедился, что это я, и доверчиво прислонился ко мне спиной. Все мои чувства к нему вернулись.

Мы оба поупражнялись под душем, к обоюдному удовольствию. Мое тело порадовало меня, доказав, что вчерашний вечер не был случайным одноразовым успехом, что моя сексуальная карьера началась всерьез. И я снова полюбовался, как тело Джеймса корчится в буре ощущений, к которым он еще совершенно не привык, и как потрясенный Джеймс опять говорит, что хочет еще. Я пожалел, что не могу в этом как-нибудь поучаствовать.

И Джеймс даже не зашел в свой номер.

Глава 11

Когда я проснулся, передо мной было пусто, но плечо было обвито рукой, а спину щекотало дыхание.

Это было приятно. Я посмотрел, сколько времени. Шесть тридцать. Можно еще поспать. Я осторожно повернулся на другой бок, но моей осторожности не хватило. Глаза моргнули, и испуганный взгляд быстро сменился сонной улыбкой.

Ни с того ни с сего мое тело решило отреагировать на это приветствие. То есть будь это Марк, тогда понятно. Улыбка обещала бы разные физические контакты, а там и переход к взаимным физическим угождениям. Но ведь это Джеймс. Девятилетний Джеймс. С ним так нельзя. Правда, он недавно кое-чему научился, и ему понравилось, так что… Да нет. Он слишком юн. Так будет нечестно.

Поэтому я просто тоже положил на него руку, а он улыбнулся шире и пододвинулся поближе, чтобы мы смогли обняться. Мой вилли, тверденький, оказался как в сэндвиче между нашими животами. Джеймс удивился, а потом хихикнул, когда понял, что это за предмет.

– А у Мартина тверденький!

– Да, да, подумаешь. Будто у Джеймса нет.

– А вот и нет.

– Нет, так будет.

Он захихикал и отодвинулся талией. Я решил, что он хочет избежать предсказанной участи, и не стал наступать.

– Ты что, передумал?

– А что? Устроить тебе тверденький?

– Ты же грозился.

Что мне оставалось? Рука, обнимавшая его за плечи, переползла на грудь, потом на живот, и двигалась все дальше, пока не нашла свою маленькую цель. Потом я очень нежно прошелся кончиками пальцев вокруг, до шариков, и обратно, а Джеймс мяукал от щекотки и вертелся у меня под боком, как пойманный зверек. Он повернулся ко мне спиной, но моя рука отправилась следом и продолжала свое, пока мяуканье от щекотки не перешло в потерю голоса от ласки. Он быстро стал тверденьким, только я не отставал. Я взял кончик большим и указательным пальцем и начал гладить.

– Ой… – сказал он удивленно.

– Не надо?

– М-м-м.

Мы лежали так, что его попка приходилась мне ниже пояса. Он была совсем рядом с кончиком моего тверденького, и когда он ерзал, мы соприкасались, и я чувствовал, что между нами скользко. Но он ничего не замечал, и через каких-то две минуты задергался в моих объятиях, еще раз коснулся меня попкой и остановился, глубоко дыша.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: