КУЛЬТУРЫ РОССИИ НА ПЕРЕЛОМЕ ЭПОХ 4 глава

Помимо упомянутых Л.Толстым перчаток, дама готовила к балу некоторые обязательные атрибуты. Во-первых, это - веер. Для балов молодой даме в белом платье полагался веер белый, слоновой кости или перламутровый; для замужней дамы веер должен был быть кру­жевным или из страусовых нерьев. К цветным платьям подбирали веера цветные, непременно нарядные.

Веер не просто деталь туалета: он - нечто больше. Каждая моло­дая девушка должна была знать «язык веера», ныне практически забытый. (Не вредно было знать этот «язык» и мужчине, особенно молодому.) Вот, например, как расшифровывались некоторые его движения: «Я замужем», - говорит дама, обмахиваясь развернутым ве­ером. «Вы мне безразличны» - веер при этом демонстративно закрыва­ется. «Будьте довольны моей дружбой» - при этом откидывается один листик веера. «Вы страдаете, я вам сочувствую» - при этом откидыва­ются два листика веера. «Можете быть смелы и решительны» — дама держит веер стрелой. «Ты мой кумир» - веер полностью раскрыт и т.д.⁴ Упомянем, во-вторых, и еще одну деталь бального туалета. Речь идет о миниатюрной табакерке, которая бала своеобразным символом XVIII в. Первоначальное обращение к табакерке было вызвано необ-

¹ Фукс Э. Иллюстрированная история нравов. Галантный век. С.203.

² Берта — отделка дамского платья из кружев или лент, обрамляющая низкий вырез нарядного женского туалета.

³ Толстой Л.Н. Собр. соч. - Т.8. - С.69.

⁴ См.: Верещагин В.А. Памяти прошлого. СПб, 1914. - С.70.

ходимостью сохранить достоинство и не упасть в обморок на ассам­блее. Не будем забывать, что этот век еще не знал ни вентиляции, ни канализации. В бальных залах порой нечем было дышать. Поэтому и прибегали к нюхательному табаку, который и хранился в табакерке. Причем нюхали табак и женщины, и мужчины.

Каждая табакерка была подлинным произведением искусства: их делали из золота, покрывали инкрустированной эмалью и даже брил­лиантами. «Табакерками люди хвастались, — писал Н.М. Тарабукин. — Уже одна манера общения с ними говорит об этом. Прежде чем поню­хать табак, табакерку медленно вынимали из кармана, долго держали на ладони, словно невзначай, забыв о ней во время разговора, затем неторопливо раскрывали, показывая на внутренней стороне крышки тонко выполненную миниатюру, и, взяв щепотку нюхательного табака, оставляли ее открытой в руке и, затянувши два раза, как бы нехотя, убирали в карман»¹.

У табакерки на балу была и определенная прагматическая задача: ее нередко использовали для передачи любовных записок (их называ­ли поэтому «кибитками любовной почты»).

Бальные танцы требовали хорошей хореографической подготовки, получить которую можно было в многочисленных «танцевальных классах». Например, в петербургском танцевальном классе Монаретти, один урок у которого стоил 25 рублей ассигнациями (за четыре часа непрерывного - иногда до обморока - вальсирования, скажем).

Детей начинали обучать танцам уже с пяти-шести лет. Их либо отводили на уроки танцев в специальные школы, либо приглашали учителей на дом. В этом случае для участия в занятиях приглашали детей из других семей. Маленького Сашу Пушкина вместе с сестрой Ольгой, например, возили на уроки танцев в дом князя И.Д. Трубец­кого. Сестры Трубецкие впоследствии вспоминали, что Александр собирал вокруг себя девочек и смешил их своими эпиграммами. Уроки танцев, стало быть, способствовали не только изучению хороших манер, но и оборачивались первыми уроками в искусстве флирта.

Для закрепления успехов в обучении танцам устраивались детские балы. Знаменитые детские балы Иогеля были описаны в романе Л.Тол­стого «Война и мир»: «У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки..., это говорили взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслью снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье... Особенного на этих балах было то, что не было хозя­ина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства рас­шаркивающийся добродушный Йогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцевать и веселиться, как хотят этого тринадцати- и че­тырнадцатилетние девочки, в первый раз надевающие длинные платья»².

¹ Тарабукин Н.М. Очерки по истории костюма. - М., 1994. — С.105.

² Толстой Л.Н. Собр. соч. - Т. 5. - С. 44-45.

На балах в родительском доме детям 10-12 лет разрешалось не только присутствовать, но и танцевать со взрослыми. Вспомним, на­пример, как маленькая Наташа Ростова умиляла взрослых, важно танцуя с огромным Пьером Безуховым. Или как Николенька Иртень-ев («Детство. Отрочество. Юность» Л. Толстого) раздосадовал взрос­лого молодого человека, успев первым пригласить на танец его даму. Подобные уроки, полученные в детстве, были хорошей подготовкой для вхождения в жизнь, что отметил Пушкин в своем «романе в стихах»:

«Он по-французски совершенно Мог изъясняться и писал; Легко мазурку танцевал И кланялся непринужденно. Чего ж вам больше? Свет решил, Что он умен и очень мил»¹.

Определенная ритуальность в подготовке к балу, равно как и появ­ление на нем, предполагала четко выстроенную его драматургию, строгую последовательность его структурных элементов. Эти элемен­ты варьировались в зависимости от темы бала, количества и возраста гостей, условий его проведения.

Основной элемент бала (званого вечера), его организующий стер­жень - танцы. Танцевальную музыку на бале исполняли оркестры, появившиеся в России во второй половине XVIII в. В его состав вхо­дили не только духовые инструменты, литавры и барабаны, как при Петре I, но и струнные (скрипки, виолончели, контрабасы, арфы).

Выстроить танцевальную программу, организовать ее - задача, отмечу, достаточно сложная. Ведь надо задействовать не только все известные танцы, но и составить из них отделения (обычно 4-5). В каждом таком отделении было 4-5 танцев; некоторые из них мог­ли быть повторены в других отделениях. Составлением танцеваль­ной программы занимался распорядитель или дирижер танцев. Со­гласимся с Н.А. Рыжковой, которая оценила бальную музыку тех лет, как «звуковой документ эпохи, ее звуковой снимок»². Сейчас в это трудно поверить, но подавляющее большинство бальных танцев со­чинялось тогда на темы любимых и модных опер. «Не успевала модная французская или итальянская новинка прозвучать в театре, как на ближайшем придворном балу появлялся танец на ее тему, какой танец - зависело от времени. В конце XVIII - начале XIX в. это был полонез, позже - вальс, французская кадриль, в начале сороковых годов - галоп и полька»³.

¹ Пушкин А.С. Поли. собр. соч. - Т. V. - С. 11.

² Рыжкова Н.А. Бальные танцы и оперная музыка. — В кн.: Развлекательная куль­тура России XV1II-XIX вв. С. 196.

3 Там же. С.197-198.

Бал традиционно открывался полонезом или, как его еще называли, польским¹. Примечательно, что всякий раз он требовал новой музыки². Мнения об этом танце были самые разные. Чаще всего его называли «ходячим разговором». И были недалеко от истины, между прочим. Сложилась традиция всеобщего участия всех присутствующих в поло­незе. В том числе и лиц пожилого возраста, давно отказавшихся от танцев. Лишенный сложных фигур, этот танец действительно был своеобразной прогулкой или, точнее говоря, формой официального представления присутствовавших на балу. При этом оценивалась ма­нера держаться и, конечно же, туалеты.

Одним из самых любимых полонезов в XVIII в. был знаменитый «Гром победы раздавайся», написанный в 1791 году композитором О. Козловским и поэтом Г. Державиным в честь взятия русскими вой­сками Измаила. Однажды, во время одного из балов в императорском дворце, Екатерина II устроила «на голос «Гром победы» изумитель­ную музыку. Там, где следовало выделывать звуки грома струнами и голосом, она заменила их пушечными выстрелами, которые с нео­быкновенным согласием сопровождали чудный оркестр музыкантов и певчих. Небо и земля, казалось, внимали восторженному грому Великой Монархини»³. Позднее балы открывались полонезом из опе­ры М.И. Глинки «Жизнь за царя».

Вторым по значимости танцем на балу была кадриль. Ею, кстати, иногда открывали бал. В.Н. Головина, например, вспоминая Тавриче­ский праздник, писала: «Бал открылся кадрилью, составленной из са­мых известных лиц, по меньшей мере, в пятьдесят пар»⁴. Кадрилей существовало множество: русских, немецких, польских, французских. Их особенностью было то, что здесь допускались некоторые вольно­сти в комбинации разнообразных фигур танца.

Ни один бал не обходился без вальса, хотя довольно долго, при­мерно до 20-30 годов XIX в., он обладал репутацией непристой­ного или по крайней мере слишком вольного танца. Такое отноше­ние к вальсу заложил своим указом (1799 г.), запрещающим его танцевать, Павел I. Вальс был воспринят императором как символ французской разнузданности, порожденной Французской револю­цией. Впрочем, вальс, несмотря на запрет, всегда создавал велико­лепные условия для знакомства или объяснения. Поскольку он длился достаточно долго, разрешалось его прерывать, а затем вновь включаться в действие. Кстати, вальс в те годы танцевали не на

¹ На петровских ассамблеях танцы иногда открывались менуэтом, царившим в Европе до Французской революции. Однако от него отказались, так как он был излиш­не строг. В полонезе видели «более свободы».

² В этом направлении усердно работал композитор О.А. Козловский (1757—1831), написавший множество полонезов на темы опер Моцарта, Н. Изуара, Р. Крейцера и др.

³ Терещенко А. Быт русского народа. —4.1. С.270.

⁴ Головина В.Н. Мемуары. История жизни благородной женщины. - М., 1996. -С.108.

три па, как теперь, а на два, что значительно ускоряло характер движения.

Кульминацией бала всегда была мазурка с ее многочисленными фигурами и мужским соло, являющим собой кульминацию танца. Умение ее танцевать считалось для мужчины, пришедшего на бал, обязательным. В описаниях этого танца подчеркивалось, что мазурка -«это целая поэзия для того, кто танцует ее толково, а не бросается зря, с единственною заботою затрепать свою даму да вдоволь настучаться выносливыми каблуками». Появилась мазурка в Петербурге в 1810 году. В программу бала, помимо отмеченных танцев, входили также полька, экосез, котильон, которым обычно бал завершался. Русские простонародные танцы в программу не включались уже во времена ассамблей. Их танцевали, как вспоминают современники, «одни толь­ко карлики»¹. Если русские танцы и появлялись в программе велико­светского бала (не ранее первой четверти XIX в.), то это объясняется лишь патриотическим порывом, связанным с победой России в Отече­ственной войне 1812-1814 годов. Сравнительно чаще к простонарод­ным танцам обращались на домашних балах.

В программу каждого бала включались, разумеется, не все извест­ные в те времена бальные танцы. Важно заметить, что каждый из них не только задавал определенный темп действию бала, но и определял стиль общения, характер разговоров во время танцев. Вспомним, как Кити («Анна Каренина») ожидала важного объяснения Вронского во время бала: «Вронский с Кити прошел несколько туров вальса... Во время кадрили ничего значительного не было сказано, шел прерыви­стый разговор... Но Кити и не ожидала большего от кадрили. Она ждала, с замиранием сердца, мазурки...»². Но и мазурка, как мы по­мним, не оправдала ее ожидания.

Бал никогда не сводился только к танцам. К тому же на балу всегда находились и такие гости, которые либо по преклонности лет, либо по какой-то еще причине не танцевали. Например, для женщины баль­ный век заканчивался тогда, когда она либо вывозила на бал стар­шую дочь, либо, если у нее старшим был сын, с того времени, когда он женился. Стало быть, уже в тридцать лет, примерно, когда прохо­дила молодость, появилась семья и соответствующие заботы, было неприлично порхать в вальсах наравне с молодежью. Неприличным считалось и мужчине в возрасте, да еще занимающему определенное положение в обществе, кружиться в вальсе и щелкать каблуками в мазурках.

Иное дело - молодой человек. Отказ его от танца был бы просто не понят обществом. Это могло бы привести к тому, что впредь он не получит приглашения. И не только в этот дом. Более того! Подобный поступок в глазах общества воспринимался как определенный вызов

¹ См.: Родина, 2003. - № 1. - С.46.

² Толстой Л.Н. Собр.соч. - Т.8 - С.72.

общественному мнению. Так демонстративно, например, не танцевали на балах будущие декабристы и фрондеры 20-х годов XIX в.

Итак, тот, кто не танцевал, коротал время, к примеру, за бесконеч­ными разговорами. Девушки любили собираться отдельно - у них были свои проблемы; к ним подсаживались порой и молодые люди. Разго­воры на балах были, разумеется, весьма не похожи на интеллектуаль­ные разговоры в литературных салонах. Здесь не принято было что-то обсуждать, порицать, критиковать. Хотя, как замечал Ю. Лотман, эти разговоры, несомненно, и имели «свою прелесть - оживленность, свободу и непринужденность между мужчиной и женщиной, которые оказывались одновременно и в центре шумного празднества, и в не­возможной в других обстоятельствах близости...»¹.

Мужчины в возрасте собирались либо в кабинете хозяина дома, либо в специальной курительной комнате, называемой «диванной», полно­стью отделанной «в турецком вкусе». Здесь хозяин предлагал гостям затейливо украшенные трубки (деревянные, пеньковые, керамические) и табаки разных сортов². Особенно ценились турецкие трубки с длин­ным чубуком и персидским кальяном. Именно они, кстати, украшали и кабинет Онегина, где среди «роскоши, для неги модной» можно было увидеть «янтарь на трубках Цареграда». Взявши трубки, располагались на диванах и начинались длинные разговоры обо всем: политике, эко­номике, женщинах и проч. Подобный «восточный», как называли, характер курения оказался близок нашей ментальности, когда «много часов проходит легко и приятно за пусканием колечек дыма»³. Впро­чем, в 60—70-е годы XIX в. трубки были вытеснены папиросами (не­сколько позднее сигаретами). Примечательно, что вплоть до начала XX в. курить вообще разрешалось только в кабинете и никоим обра­зом, за столом во время обеда или ужина.

Общение в обществе, на балу или на званом вечере - особый дар дворянина. Искусство общаться приятно, замечал В.А. Жуковский, есть несомненное достоинство, «совершенно необходимое для приобрете­ния от общества благосклонности». В общении стремились соблюдать «равенство в тоне разговора, чтобы никто не отличался преимущества­ми ума, а всяк жертвовал умом своим для общего удовольствия»⁴.

Для общего же разговора принято было рассказывать анекдоты. В конце XVIII в. появляется анекдот неличностный, повествующий не о конкретных лицах, а о явлениях типических. Умело рассказанный анекдот был признаком хорошего тона (даже если он был несколько фривольным). Анекдоты, обмен светскими новостями составляли ос­нову того, что называли обычно светской болтовней (или «разговор ни

¹ Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. С.92.

² Привычку к курению сформировал в России Петр I. На ассамблеях, прямо в танцевальном зале, устанавливались столы с трубками, табаком и деревянными лучин­ками, которыми трубки прикуривали.

³ Русский быт по воспоминаниям современников. Ч. 1. - М.. 1914. - С.130.

⁴ Культура застолья XIX века. С. 152.

о чем»). И тщетно было искать здесь, как писал Л.Толстой, «чего-нибудь особенно умного». Демонстрировать в светском обществе свою честность, особую образованность было, по меньшей степени, наивно. Их проявление в обществе, как правило, подвергалось остракизму. Вспомним хотя бы о судьбе несчастного Чацкого («Горе от ума»).

Своеобразной особенностью общения в дворянской, особенно в великосветской, среде были «прозвища», даваемые всем без исключе­ния гостям бала, раута, куртага (приемного дня). «Мода на всякого рода прозвища, - вспоминала А.О. Смирнова-Россет, - царствовала долго». Так, Пушкина в этом узком кругу называли либо Сверчок, либо Искра; Жуковского - Бычок, Гоголя - Хохлом, Вяземского - Асмодеем и т.д.¹.

Помимо упомянутых ранее карточных игр, на балах практически обязательными были либо концерт (выступление одного-двух извест­ных исполнителей; часто - зарубежных певцов или музыкантов), либо спектакль (комическая опера или балет). Увлекались разыгрыванием шарад. Их предложил обществу в 20-е годы князь С.Г Голицын. Ра­зыгрывались они следующим образом: актеры-любители, используя оперную, балетную или драматическую форму, проигрывали ряд сце­нок-миниатюр, каждая из которых обозначала либо слово, либо слог. Разгадать следовало или зашифрованную фразу, или какое-то слово². Примечательно, что для выражения существа слова (или слога) неред­ко использовали популярные фрагменты оперных арий, сцен или мо­нологов из пьес. Иногда просто импровизировали какой-то остроум­ный разговор или использовали пантомимические действия.

В это же время появляется на балах (и на званых вечерах) еще одна забава - разыгрывание живых картин, в которых нередко принимали участие весьма известные личности. Так, А.О. Смирнова-Россет оста­вила нам описание таких картин, в которых был занят А.С. Пушкин. В одной из них он - «в красном тюрбане г-жи Карамзиной, заверну­тый в шаль, сидя на земле и куря трубку, изображал хана Гирея». Вокруг же него расположились прочие участники живой картины «со сложенными на груди руками, - как подобает рабам». В другой кар­тине мизансцена была организована следующим образом: перед постав­ленным «на возвышение пресс-папье Карамзина» (статуей Петра Ве­ликого) застыли Пушкин «в платье мужика» и Клементий, брат Смир-новой-Россет, в «якобы польском костюме». Отгадка была такова: Пушкин и Мицкевич перед статуей Петра Великого³.

Бал завершался ужином (иногда называемым обедом). Это проис­ходило обычно поздно вечером, иногда - ночью. Примечательно, что, несмотря на традиционное обилие блюд, никогда на балах не было злоупотребления спиртным. Водка употреблялась только мужчинами (в отличие от петровских времен) и только к закуске для возбуждения

¹ Записки А.О. Смирновой, урожденной Россст. — М., 1999. - С.35.

² Пылясв М.И. Занимательные чудаки и оригиналы. - М., 1990. — С. 155.

³ Записки А.О. Смирновой-Россст. С.47.

аппетита. В ходе же ужина подавали шампанское и вино, но в весьма умеренных количествах. Ужин же, в свою очередь, или сопровождался или завершался фейерверком и иллюминацией.

Что касается иллюминации, то в ее организации не было ничего сложного: это были зажженные плошки с жиром, расставленные в боль­шом количестве на прилегающих ко дворцу (особняку, усадьбе) терри­тории. Фейерверки же XVIII в., требующие сложного технического ос­нащения, были весьма изобретательно организованы. С помощью пиро­техники и построенных различных конструкций создавались уникальные картины. Удалось создавать, как вспоминают мемуаристы, иллюзию дви­жения фигур и даже целых групп. Это могли быть люди, животные, эки­пажи и пр. Из полной темноты, например, мог неожиданно появиться прекрасный сад с огненными деревьями или «великий бассейн, огненно­му озеру подобный, посреди которого стоит статуя, представляющая Ра­дость и испускающая великий огненный фонтан» и т.д.'

Подобные «огненные потехи» на Руси любили всегда. Но то, что стали называть фейерверками, стало развиваться при Петре I, который, как рассказывали его современники, нередко сам изобретал компози­ции цветных огней, создавая необыкновенной силы картины-аллего­рии. Так, в 1710 году, во время празднования годовщины победы в Полтавской битве, с помощью огней была воссоздана следующая кар­тина: шведский лев опрокидывает колонну с польской короной, но погибает от заряда, выпущенного русским орлом.

Фейерверками увлекались и при преемниках Петра, особенно в период царствования Елизаветы Петровны. Однако нельзя не заметить: фейерверки при Петре I несли всегда идею утверждения могущества России, силы и славы ее побед на поле брани во имя Отечества. После Петра они стали преимущественно красивыми картинами-аллегория­ми. Не более того: фейерверки перестали нести в себе какую-либо просветительную идею и превратились в развлекательное зрелище.

Суммируя сказанное, следует заметить, что для создания атмосфе­ры бала существенна не только его содержательная сторона, но и оформление залов, и наличие достаточного количества свечей (по­зднее - ламп) для освещения, и даже сервировка стола. Все это в со­вокупности и создавало праздничную театрализованную атмосферу, что подчеркивал совершенно справедливо Ю.М. Лотман, замечая, что бал -это «целостное театрализованное представление, в котором каждому элементу (от входа в залу до разъезда) соответствовали типовые эмо­ции, фиксированные значения, стили поведения». Разумеется, не без «бальных вольностей», «которые композиционно возрастали к его финалу, строя бал как борение «порядка» и «свободы», создавая, в конечном счете, определенное очарование бала, проводимого в доме того или иного дворянина².

¹ Цит. по: Анисимов Е.В. Россия в середине XVIII века. С.181.

² Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. С.91.

Если бал предполагал достаточно строгую драматургию, то маска­рад создавал атмосферу полной раскованности присутствующих на нем гостей. Согласимся с Е.В. Дуковым, который, анализируя природу бальной культуры, замечает, что маскарады «представляли уникальные для культуры своей эпохи возможности для флирта. Здесь все говори­ли друг другу «ты», здесь максимально сглаживались различия в чи­нах и званиях. Здесь каждый мог проявить свою индивидуальность, свой вкус, блеснуть выдумкой»'.

Иначе говоря, маскарад - это своеобразная игра, которая помогала забыть о сословных и имущественных перегородках и могла предло­жить отдохнуть от строгой нормированное™ обыденной жизни. При одном условии, впрочем: наличия у гостя маскарада маски, или обла­чении его в карнавальный костюм. Маска (костюм) уравнивала всех. И прежде всего женщин. Об этом хорошо сказано в «Маскараде» М.Ю. Лермонтова:

«Под маской все чины равны,

У маски ни души, ни званья нет, - есть тело.

И если маскою черты утаены,

То маску с чувств снимают смело»².

Надо заметить, что само это слово (маскарад) - аравийского про­исхождения и переводится, как «шутка», что, пожалуй, достаточно точно определяет существо этого действия. Но «шутка», имеющая глубокие социальные корни. Одевши маску и маскарадный костюм, человек теряет свое земное «Я»: он приобретает иное бытие. Может быть, то, о котором он всегда мечтал. Или даже не подозревал, что всегда мечтал. Стал, например, Рыцарем или Волокитой. Поэтому выбор маски всегда симптоматичен. Если выбор маски удачен, если ее обладатель, к тому, же действует в соответствии с возможной линией ее поведения, это доставляет ему упоительное наслаждение.

Первые маскарады проводились еще в годы правления Петра I, весьма склонного, как уже было отмечено в этой книге, ко всякого рода мистификациям и проказам, связанным, прежде всего, с пере­одеванием, ряженьем. Но как же отличались от этих маскарадов, порой довольно грубоватых, маскарады, проводимые при Елизавете Петровне и особенно Екатерине II! Прежде всего тем, что они при­обрели определенную регулярность - устраивались два раза в неде­лю. Правда, всегда в определенный временной промежуток: от Свя­ток до Великого поста, когда прекращались увеселения всякого рода и разрешались только концерты серьезной музыки. Во-вторых, они были более разнообразны по тематике, сюжетным построениям и

¹ Дуков Е.В. Бал в культуре России - В кн.: Развлекательная культура России XVIII— XIX вв. С.190.

² Лермонтов М.Ю. Собр.соч. - Т.З. - С.362.

использованию выразительных средств. Неожиданные сюжетные повороты, звуки оркестров, волны света, заливавшие залы, обилие хороших вин (а не грубой сивухи, как некогда!), лица в масках, раз­нообразные маскарадные костюмы - все это, в совокупности, не могло не способствовать созданию атмосферы праздничного действа совершенно иного качества.

При Екатерине II утвердился обычай (популярный и ныне) в пуб­личном маскараде встречать Новый год. Нередко темой маскарада становились события, связанные с историей России. Чаще всего такие маскарады проводились в честь победы над французами в войне 1812 года. Маскарады могли носить и благотворительный характер. Так, 30 ноября 1817 года в Петербурге, в доме Косиковского, был устроен первый маскарад в пользу инвалидов этой войны. Желающие попасть на него могли, как сообщалось в пригласительном билете, «маскиро­ваться, кто как заблагорассудит, с соблюдением, однако ж, в костюмах и нарядах должной благопристойности, в шубах, шинелях, сюртуках и шлафроках и прочему сему подобном никто впущен не будет». Мас­карад сей положил начало действам, которые организовывались вся­кий раз весной в день вхождения русской армии в Париж.

Помимо маскарадов, проводимых в императорском дворце и двор­цах знати, в 1830 году В.В. Энгельгардт стал проводить публичные маскарады в своем дворце'. Вход на маскарад был платный и посещать его могли представители самых разных сословий. Это не могло не придать ему некоего налета пряности. Вспомним, в связи со сказан­ным, лермонтовский «Маскарад»:

«А р б е н и н

Рассеяться б и вам и мне не худо.

Ведь нынче праздники и, верно, маскерад

У Энгельгардта...

Князь

Там женщины есть... чудо...

И даже там бывают, говорят...

Арбенин

Пусть говорят, а нам, какое дело?...»².

Тем не менее маскарады «у Энгельгардта» пользовались громадным успехом. На каждом из них бывало до двух тысяч человек. Программа была составлена изобретательно, а оформление залов отличалось от­менным вкусом³.

¹ Энгельгардт В.В. (1775-1837), внук одной из сестер Г. Потемкина, полковник в отставке. Расточительный богач, крупный игрок. Выстроил на Невском большой дом (ныне № 30) специально для публичных концертов, балов, маскарадов, которые пользо­вались в Петербурге шумным успехом. Дружил с А.С. Пушкиным; оба они были чле­нами кружка «Зеленая лампа».

² Лермонтов М.Ю. Собр.соч. - Т.З. - С.361-362.

³См.: Энгсльгардт Л.Н. Записки. - М., 1997. - С.44-45.

От маскарадов и балов следует отличать званые обеды (или званые ужины), т.е. собрание с непременным пригласительным билетом. Они выполняли очень важные социальные функции, так как позволяли устанавливать и поддерживать взаимоотношения между различными кругами общества, прежде всего между представителями различных поколений. Разумеется, в границах социального слоя.

Поводов для таких званых обедов (или ужинов) бывало предоста­точно: получение хозяином дома нового чина или ордена, именины, крестины, праздничные дни (Святки, Масленица, Пасха) и т.п. Подго­товка к таким обедам (ужинам) начиналась с рассылки приглашений. Самых высокочтимых гостей хозяин приглашал лично, к прочим пред­полагаемым гостям отправляли слугу для передачи приглашения, соб­ственноручно написанного хозяином или хозяйкой. Так было, пример­но до 20-х годов XIX в., когда появились бланки художественно офор­мленных типографских приглашений. Приглашения отсылались заранее: не позже, чем за две недели до бала; на вечер с танцами и ужином - за неделю; на обед или завтрак - за 5-6 дней и т.п. Правила хорошего тона требовали, чтобы, получив приглашение на обед, тот­час же был дан ответ, положительный или отрицательный. Все пригла­шения тщательно фиксировались. Вспомним, как это делал Фамусов, давая указания своему Петрушке:

«Постой же. - На листе черкни на записном,

Противу будущей недели:

К Прасковье Федоровне в дом

Во вторник зван я на форели ...

Отметь-ка, в тот же день ... Нет, нет

В четверг я зван на погребенье ...

Пиши, в четверг, одно уж к одному.

А может в пятницу, а может и в субботу,

Я должен у вдовы, у докторши, крестить.

Она не родила, но по расчету

По моему: должна родить»¹.

И хотя в обществе, в середине XIX в., стал крепнуть интерес к таким формам досуга, как бал, посещение театров, карточные игры и прочее, значимость званых обедов (ужинов) не потускнела. Князь С. Волконский вспоминал: «Обеды играли большую роль в уездной жизни, ими отмечались события общественного значения: земские собрания, конские ярмарки, бега, а также события семейные - име­нины, свадьбы... Всегда бывал в таких случаях распорядитель и при нем помощники, кто-нибудь из отставных офицеров, знакомых с требованиями кулинарных законов и с обычаями парадной сер­вировки... Обед проходил под звуки военного оркестра; за шам-

¹ Грибоедов А.С. Избранные произведения. С.89-90.

панским начинались тосты, оркестр играл туш, пока осушались бо­калы...»¹.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: