Составление научных описаний рукописей

Научные описания составляются по собраниям (собрание М. П. Пого­дина, собрание Ф. А. Толстого, Синодальной библиотеки, библиотеки Ки-рилло-Белозерского монастыря, Казанского университета и т. д.). Эти со­брания чаще всего сохраняются в составе крупных рукописных хранилиш как единое целое. Сохранять собрания важно потому, что тем самым облег­чается изучение происхождения рукописи, облегчается добывание необхо­димых для текстолога сведений о том, кто и когда изучал данное собрание или данную рукопись, находящуюся в этом собрании, облегчается сохране­ние традиционных шифров (многие из которых могли уже упоминаться в ис­следовательской литературе) и т. д.

Насколько важно хорошо знать историю фондов отдельных рукописных собраний и насколько опасной бывает перемена номеров рукописей и перенесение рукописей из одного собрания в другое, а также перемена названий рукописей, видно из ряда недоразумений, которые случаются иногда даже с очень опытными археографами, знатоками рукописного материала. Приведем заметку, помещенную Л. А. Твороговым в «Псковской правде» от 2 декабря 1945 г. и описывающую характерный в этом отношении случай. Заметка на­зывается «Холмогорский список псковской летописи»: «В 1829 году в Холмо-горах, в архиве местного собора, ученым археографом П. М. Строевым был найден старинный список псковской летописи. После смерти П. М. Строева сведения об этой летописи были опубликованы (в 1882 году) в посмертном издании его библиографических материалов»¹. В 1935 году на основании этой публикации Институт истории Академии наук СССР предпринял через Всесоюзную библиотеку имени В. И. Ленина розыски этой летописи. Розыс­ки оказались безуспешными. В 1941 году Институт истории объявил в своем издании псковских летописей об ее утере². На самом же деле Холмогорский список псковской летописи никогда не терялся. В 1829 году он был вывезен из Холмогор П. М. Строевым и положен в основу его будущего личного со­брания старинных рукописей, в котором был зарегистрирован под № 1. Ког­да Археографическая комиссия приступила к изданию актов, собранных Археографической экспедицией, П. М. Строев передал летопись в Комис­сию, которая и напечатала из нее послание митрополита Симона псковичам (1504 года). В 1842 году Строев передал эту летопись историку М. П. Пого­дину вместе со всем своим собранием старинных рукописей. В собрании Погодина она была зарегистрирована под № 1402. В 1851 году Погодин, в свою очередь, продал все свои старинные рукописи, в том числе и вывезен­ную Строевым из Холмогор псковскую летопись, Государственной Публич­ной библиотеке (ныне имени М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде), где она хранится и по настоящее время. Институту истории Академии наук СССР эта летопись была известна под названием «Погодинского 2-го спис­ка»³.

Необходимо строго различать типы описания рукописей. Это, во-пер­вых, охранное описание рукописей; во-вторых, путеводитель по тому или иному собранию или фондам; в-третьих, описание фондов, описание собра­ния или ряда собраний (в частности, история фондов — об этом я скажу Дальше); в-четвертых, полное научное постатейное описание рукописей.

До сих пор между этими типами не установлено строгих различий. Боль­ше всего распространен тип путеводителя — может быть, потому, что со­ставление путеводителя значительно легче составления строго научного постатейного описания и не требует исчерпывающих характеристик руко-^писей. Между тем исчерпанность описания — это самое трудное, что требуется от занимающегося описанием. От необходимости давать исчерпываю­щие данные составитель путеводителя свободен. Он может произвольно выбирать то, что полегче, что ему кажется «поинформативнее». Но, возмож­но, путеводители так популярны сейчас потому, что они больше всего нуж­ны самим учреждениям как рекомендации ценности рукописных собраний, а иногда и прямо как реклама этих собраний. Путеводители могут быть лише­ны импрессионизма и произвола, если договориться точно, что мы должны включать в путеводитель и, главное, какую цель должны преследовать путе­водители.

Что касается до совершенно не принятого у нас сейчас описания фондов рукописных собраний, то на этом вопросе стоит остановиться несколько подробнее. Фонды рукописей постоянно перекочевывали из одного собра­ния в другое, вливались в другие фонды, сливались, разъединялись, на ка­ком-то этапе получали свое описание. Поэтому история фондов чрезвычай­но важна для того, чтобы хотя бы разобраться в имеющейся литературе о рукописях, в имеющихся шифрах, которые также менялись, и т. д. Особенно много таких перемещений фондов произошло у нас после Октябрьской рево­люции в результате централизации архивного материала, а также на Западе во время второй мировой войны, во всех славянских странах; даже местона­хождение отдельных фондов оказалось неизвестным. Некоторые рукописи как будто исчезли, потом неожиданно находятся в местах, где их никто не искал, и т. д. В связи с путаницей и неразберихой со славянскими рукопися­ми, создавшейся после второй мировой войны, Текстологическая комиссия Международного комитета славистов обратилась в 1965 г. с призывом ко всем центрам хранения древнеславянских рукописей с просьбой составлять описания фондов славянских рукописей; имелось в виду, что в этих описа­ниях будет указана история этих фондов и их происхождение по странам.

Инструкция по составлению описей фондов древнеславянских рукопи­сей была составлена Текстологической комиссией и опубликована в журна­ле «Славия» в 1965 г.¹, но, к сожалению, не получила в нашей стране никако­го отклика. Но это — требование славистов всех стран, и мы обязаны с этим требованием считаться. Если нельзя составить опись фондов того или иного хранилища, то сведения по истории и происхождению фондов должны вклю­чаться в путеводители. Одной из главных задач создания путеводителей могла бы быть задача показа истории фондов. Но дело не должно этим огра­ничиваться. Полное научное постатейное описание рукописей, которое, ко­нечно, должно проводиться по фондам, нужно начинать с указания на про­исхождение фонда, с изложения истории фонда. История фонда должна предварять описание отдельных его рукописей.

Разумеется, при описании рукописи история ее также должна обяза­тельно отмечаться. Это чрезвычайно важно во многих отношениях. У нас, к сожалению, в научных описаниях очень часто рукопись описывается так,^как будто бы сама по себе она не имела никакой истории, т. е. дается фор­мальное описание рукописи в ее наличном виде. Поэтому мне кажется, что в научное описание той или иной рукописи должны непременно включаться данные об ее истории, об ее происхождении. И, следовательно, история фон­да, в который входит рукопись, непременно должна разрабатываться.

Литература по рукописи должна включаться в описания под знаком ис­тории данной рукописи и истории фонда. Очень часто в литературе о руко­писи сообщаются неточные, ошибочные сведения, и это обязательно долж­но отмечаться в описании рукописи (само собой разумеется, с указанием на ошибки), так как это часть истории рукописи.

Насколько важно и интересно изучать историю фонда, показал доклад американского ученого Д. К. Уо в Секторе древнерусской литературы Ин­ститута русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР'. Он анализиро­вал в своей работе историю Строевского собрания, вошедшего в Погодин­ское Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде, и дал очень много выводов по тем или иным строевским сборникам. Я не буду сейчас излагать содержание доклада.

Но Даниэль Уо, разумеется, не пионер в исследовании истории фондов. Дело в том, что этому придавалось чрезвычайно большое значение Л. А. Творо-говым. Он выпустил в Пскове в 1957 г. брошюру «Сокровищница старой рус­ской книжности». В брошюре ясно указано на необходимость собирать руко­писи по старым собраниям и изучать историю фондов².

Отмечу, что В. И. Малышев также указывал на необходимость сохране­ния фондов и изучения их в связи с необходимостью изучать традиции того или иного края³. Это делал Л. А. Дмитриев для карельских фондов Древлех­ранилища Пушкинского Дома⁴. Можно привести еще ряд примеров того, что до Даниэля Уо комплексным изучением занимались многие люди, но все это делалось разрозненно, разобщенно; не создавались традиции изучения фондов, не создавались методики изучения фондов, инструкции по изуче­нию фондов, кроме той инструкции, которая была составлена Международ­ным комитетом славистов.

Комплексное изучение истории рукописей и рукописных собраний стано­вится все более насущным и результативным. Комплексность входит в изуче­ние рукописей, следуя в этом отношении за развитием принципа комплексности в текстологии. Изучение рукописей в составе собраний аналогично изуче­нию текстов в окружении других текстов. Мы должны заниматься «конвоем» рукописей так же, как «конвоем» текстов, и историей рукописей — как исто­рией текстов.

Отмечу, что принцип комплексности изучения рукописей совершенно исключает возможность избирательности в изучении и описании рукопи­сей. Скажем, исключение из научных описаний так называемых церковных произведений, преимущественное внимание к так называемым светским произведениям не должно иметь места. Рукописи во всем своем составе дол­жны пользоваться одинаковым вниманием составителей научного описа­ния, если перед нами действительно научное описание. Стремление избе­жать описания церковных материалов приводит к крупным ошибкам¹, ибо отличить церковные материалы от так называемых светских очень трудно. В средние века нельзя оторвать церковные материалы от светских. Так или иначе церковные сочинения связаны со светской историей, а светские па­мятники в той или иной мере церковны, отражают религиозные основы средневекового мировоззрения. Рукопись должна изучаться целиком, во всем ее объеме, во всем составе, так же как и в составе всего собрания, а не выхваченная из этого собрания.

Таким образом, изучение рукописей и рукописных собраний становится сейчас все более сложным. К этому изучению предъявляются все большие требования, и с ним связываются все большие научные ожидания, умножа­ются, усложняются типы изучения и типы, в которые может вылиться ре­зультат этого изучения.

Надо сказать, что этот процесс только начался. Мы еще стоим у самого начала развития и усложнения изучения рукописей. Это усложнение проис­ходит и с неславянскими рукописями, — скажем, на Западе, где очень раз­вита кодикология и дают хорошие результаты кодикологические исследова­ния. Но этот же процесс происходит и со славянскими рукописями.

Развитие и углубление изучения рукописей со всей остротой ставит воп­рос о методе и методике изучения, приведении этого изучения к строго опре­деленным типам и стандартам, к известной унификации и самих результа­тов изучения.

Самая важная проблема, которая стоит в связи с описанием рукописей, — это проблема надежности сообщаемых в описании сведений. Как известно, в технических и в точных науках проблема надежности сейчас — одна из самых важных. Иногда она становится даже определенной отраслью разработки.

Все виды обработки рукописей, которые я перечислил, могут помочь ис­следователю только в том случае, когда они дают совершенно надежные сведения. Если они дают ненадежные сведения, они мешают развитию науки, мешают исследователю, создают иллюзию изученности рукописи, иллю­зию, которая рассыпается при обращении к конкретной рукописи. Очень много интереснейших памятников похоронено в описаниях рукописей из-за неправильных определений, которым исследователь верит, в результате чего проходит мимо этого памятника, не заглядывает в рукопись. Ошибки в описаниях рукописей задерживают их изучение иногда на многие годы и де­сятилетия.

Я хотел бы выделить четыре принципа надежности в области работы с рукописями. Сведения, помещаемые в научных описаниях, тем надежнее, во-первых, чем они более расчленены, во-вторых, чем они больше формали­зованы, в-третьих, чем точнее указываются их основания, т. е. на основе чего сделаны те или иные определения, в-четвертых, чем определеннее и точнее указание степени их вероятности, степени точности.

Так, например, можно сообщить о рукописи, что она первой половины XVI в. Но можно это сообщение расчленить — отдельно сообщить о времени бумаги, отдельно о времени почерка, отдельно о времени переплета и т. д. — и возможность ошибки будет менее вероятна. Тогда как сообщению просто о том, что рукопись первой половины XVI в., мы вообще не обязаны верить. Мы можем этому заключению верить только в том случае, если оно принад­лежит очень авторитетному исследователю рукописей. Поэтому описание рукописи должно быть дано в такой форме, чтобы и работнику средней ква­лификации мы могли бы доверять.

Затем каждое из сообщений следует формализовать, т. е. сведения необ­ходимо сообщать в формуле, которая равнялась бы термину и о которой не приходилось бы гадать, что означает то или иное выражение исследователя. Исследователь не должен быть волен в своих выражениях. Описание руко­писи должно быть формализовано, даваться в формальных выражениях и в определенной, точной формальной последовательности. Это крайне важно и для того, чтобы сведения в будущем смогли быть заложены в «машинную память».

Далее, все основания для тех или иных датировок или определений дол­жны быть подкреплены отсылками к соответствующим руководствам. Ниже я отмечу особо необходимость создания таких руководств. Только тогда, когда указаны основания заключений, мы можем видеть, в связи с чем опре­деляется дата той или иной филиграни, — ссылками на какие руководства, на какие альбомы пользовался описывающий, в связи с чем устанавливает­ся дата почерка, переплета и пр.

Далее, выводя то или иное заключение, мы должны указывать степень ^пРиближенности, степень предположительности этого заключения. Гипоте-^{За Эт}о, догадка ли, или мы делаем заключение с абсолютной уверенностью. Допустим, перед нами ссылка на филигрань, — что она означает: означает ^ли это, что филигрань абсолютно точно соответствует времени и знаку в эльбоме или лишь приближается к тому, что указано в альбоме?

расчленение и формализация ответа, как уже было сказано, предохра­няют от ошибок. Хочу показать это на следующем примере — на примере с языком рукописи. Вопрос о языке, о языковом изводе чрезвычайно важен. Тут иногда даже вмешивается политика: скажем, определить ли язык руко­писи как болгарский или македонский, усмотреть ли в языке рукописи бол­гаро-сербские наслоения или извод молдаво-влахийский, и т. д.

Вопрос о языке рукописей важен во всех случаях. Относя рукописи к тому или иному языковому изводу, описывающий рукописи, даже если он лингвист, может сделать очень крупные ошибки. Настоящий лингвист не всегда берется точно утверждать, к какому языку относится рукопись. Скорее это будет безапелляционно утверждать не лингвист. И здесь рас­члененность и формализация сведений могут значительно повысить на­дежность сведений по языку. Как определить извод рукописей болгаро-сербских или изменивших происхождение, когда в своей истории тексты пережили столько «переездов» из страны в страну — болгаро-сербские, болгаро-сербо-белорусские или русско-украинские? Что первичное, что на что наложилось и т. д.?

Ответ должен быть возможно более расчлененным и формализованным. Не следует в описании прямо и однозначно отвечать на вопрос о языке руко­писи, а следует отметить наличие в тексте рукописи тех или иных языковых форм, которые могут дать основание будущему исследователю для отнесе­ния рукописи к тому или иному изводу. Следует отметить употребление «юсов», орфографию, употребление «ятей», соотношение «ц» и «ч» и т. д. Все это важно, например, для новгородско-псковских рукописей. Следует, кроме того, искать антирусизмы, антисербизмы и т. д.

Это ответы на элементарные вопросы, и большего нельзя требовать от составителя описания рукописей, особенно если он не лингвист. Надо пору­чить специальной комиссии выработать инструкцию по описанию языка ру­кописей. Такая инструкция должна быть составлена как можно скорее. Тре­бовать от описаний прямого, однозначного и безапелляционного ответа о языке рукописей преждевременно и опасно.

Самая важная часть описания рукописи — это, конечно, описание по со­держанию. Разумеется, описание должно быть постатейным. И здесь опреде­ления должны обладать очень большой надежностью. Что значит «надеж­ность» в гуманитарных науках? Поскольку выводы гуманитарных наук не перерабатываются немедленно в какие-то результаты, как в технике, как в конструировании действующих машин или аппаратов, приборов, постольку выводы эти не должны претендовать на жесткое выражение истины. В гума­нитарных науках понятие «истина» — это по большей части цель, как и в науках точных, но это понятие должно носить более гибкий характер. И вот, как мне представляется, основное правило, которое следует принимать во внимание при описании научных рукописей: в гуманитарных науках вывод должен быть признан точным при условии точного определения его неточности, т. е. степени его вероятности'. Вывод обязательно должен сопровождать­ся объективным определением: является ли он 1) безусловным, абсолютно точным, или мы имеем дело с 2) гипотезой, с 3) догадкой или с 4) предположе­нием. Начинающий ученый или просто плохой ученый обычно свои гипоте­зы и догадки выдает за абсолютно точные выводы. Это не только наивно, но и очень опасно; это не должно иметь места. Ученый, особенно описывающий рукопись, должен строго различать, о чем он только догадывается и в чем он абсолютно уверен, и отмечать основания своей уверенности Как мне ка­жется, следует ввести в научные описания особый знак — «знак сомнения», или «знак предположительности». Дело в том, что оговорки нельзя делать очень многословными: описание должно быть формализовано, и оно должно быть кратко. Поэтому ставить после того или иного неточного утверждения «знак предположительности», мне кажется, было бы удобно. Наконец, нали­чие такого знака заставило бы исследователей употреблять его и задумы­ваться над степенью достоверности вывода.

Может быть, можно воспользоваться знаком вопроса? Но вопроситель­ный знак — это не знак предположительности, не знак степени вероятнос­ти. Чтобы не создавать типографских затруднений, я бы предложил пользо­ваться в качестве «знака сомнения», «знака гипотетичности утверждения» опрокинутым вопросительным знаком. Скажем, если филигрань рукописи не точно соответствует, но близко подходит номеру такому-то в альбоме Н. П. Лихачева, то после ссылки на этот номер можно было бы поставить опрокинутый знак вопроса. Нельзя требовать от составителя научного опи­сания, чтобы он дал исчерпывающие сведения о рукописи, особенно в тех областях, в которых он не является специалистом. «Знак сомнения» предуп­реждал бы, что данное описание нельзя принять как окончательно установ­ленное, что его нужно проверить самому в той или иной мере.

Но этого мало. Следует указывать, на основании чего сделан тот или иной вывод — по какому признаку и на основании каких предшествующих исследований. Так, например, если мы имеем дело с более или менее изучен­ным памятником, в котором определены его редакции, то в описании, конеч­но, следует отмечать и редакцию данного памятника, но с обязательным ука­занием, кому принадлежит и в какой работе сделана классификация редак­ций, которой воспользовался автор описания. Например, указание на название летописи с отсылкой: А. Н. Насонов, работа такая-то, страница ^такая-то, или А. А. Шахматов, работа такая-то, страница такая-то. Если ре­дакция памятника не соответствует сделанным научным классификациям, это тоже следует непременно отмечать, чтобы дать наводящий материал, — Наводящие указания для исследователя.

И затем, самое главное, — необходимо давать и начальные, и заключи­тельные строки памятника. Это давно уже было принято в научных описани­ях, но, к сожалению, часто сейчас игнорируется.

Инструкция для составления каталогов древнеславянских рукописей международной Текстологической комиссии' (это другая инструкция — не по описанию фондов) предлагает помещать первые фразы сочинения и по­следние. Эта хорошая традиция не должна забываться потому, что это один из принципов, увеличивающих надежность определения памятника. Пер­вые и последние строки очень важны для определения редакции. Кроме того, надо иметь в виду, что под одним названием иногда фигурируют совер­шенно разные памятники, так же как один и тот же памятник иногда фигури­рует под несколькими названиями. Первые и последние строки памятника помогают читателю ориентироваться в том, какое перед ним произведение.

Эксплицит (последние строки, конец текста) необходим еще и тогда, ког­да памятник обрывается или имеет другое продолжение, скажем, в житии святых, где рукопись останавливается на описании какого-либо чуда. Поме­щение в описании инципита (начала текста) и эксплицита — это старая гаран­тия надежности, старый способ, от которого мы не должны отказываться.

Еще вопрос, на котором я хочу остановиться: не задерживая начала ра­боты над научным описанием рукописей, надо было бы продолжать исследо­вания по отдельным вопросам, которые насущно необходимы: по истории письма, по филиграноведению, усилить работы по определению редакций известных произведений. Изучение вопросов, необходимых для описания рукописей, должно быть доведено до такого состояния, чтобы описывающий имел возможность ссылаться не на свои впечатления, а на совершенно точ­ные номера в справочниках. Справочник по почеркам отсутствует. Имею­щиеся руководства по палеографии не дают возможности ссылаться на них для определения почерка. Должны быть составлены справочники для описы­вающих рукописи, руководства. Только тогда описание рукописей сможет быть строже фомализовано. Можно будет делать ссылки на определенные руководства и альбомы, и это повысит коэффицент надежности сообщаемых сведений.

Прежде всего для научного изучения рукописей надо широко организо­вать изучение истории письма, — именно истории письма, а не палеографии вообще. В палеографию входят и сведения об истории письма, и сведения по истории орнамента, и филиграноведение, и сведения по истории языка. Это все разные специальности, и они не могут развиваться в недрах одной палео­графии. Поэтому историю письма, эту важнейшую часть палеографии, надо выделить в самостоятельную дисциплину и не объединять с теми разделами палеографии, которые должны развиваться в недрах искусствоведения или языкознания.

История кирилловского письма за последнее десятилетие не изучается совершенно. Издаются учебники и руководства по палеографии, но глубоких исследований по истории письма не ведется. Думаю, что постановка этого изучения не под силу одному лицу. Это должно делаться учреждением: здесь нужны крупные мероприятия. История письма должна развиваться на основе массового фотографирования всех датированных, строго локализованных и именных, т. е. имеющих известных по имени писцов, рукописей. Это фотогра­фирование должно производиться в натуральную величину рукописи и по возможности в цвете. Уменьшение или увеличение при фотографировании совершенно искажает представление о почерке и делает непригодными боль щинство альбомов и справочных таблиц по почеркам. Только на основе об­ширнейшей фототеки датированных и локализованных рукописей можно про­двинуть вперед изучение истории письма. Каждая датированная и локализо­ванная рукопись должна сниматься в нескольких экземплярах, чтобы можно было создать различные фототеки: по датам, в хронологическом порядке, по месту создания, по писцам, по скрипториям — в различных комбинациях.

В последнее время приходилось встречаться в описаниях с такого рода отметками по письму: «почерк первой четверти XV в.» или «почерк второй четверти XV в.». Такого рода «точность» ни на чем не основана, кроме впе­чатления, а впечатление может быть крайне ложное. Человеческая деятель­ность не ограничивается четвертью века, она может продолжаться полвека и больше, и за это время почерк не меняется. Почерк одного писца испыты­вает физиологические, а не палеографические изменения. Признаки стар­ческого почерка тоже важны, но они датируют не рукопись, а только возраст писца. Неверно думать, что можно определить почерк с точностью до чет­верти века, тем более что почерки меняются по-разному: в центре они могут меняться быстрее, а в провинции медленнее. Вдали от городов даже в XIX в. писали почерком XVIII в., особенно старики. Датирование почерков с точно­стью до четверти века не должно допускаться, пока не создана настоящая история письма. Задача истории письма заключается в том, чтобы создать такие же альбомы, какие созданы по филиграням, с нумерацией почерков, чтобы мы могли действовать при описании почерка не по впечатлению, а ссы­латься на номер почерка, как мы ссылаемся на номер водяного знака.

Отмечу кстати, что в Югославии недавно вышла «История сербской ки­риллицы» П. Джорджича'. Джорджич не рассматривает орнамент рукопи­сей, так как это должен делать искусствовед, — а занимается только исто­рией письма, что, конечно, правильно. Но тем не менее альбом, приложен­ный к этому пособию (несколько сотен снимков), не может считаться вставленным правильно, гГотому что там большинство почерков воспроиз­ведено с уменьшением.

В изучении филиграней делается, конечно, гораздо больше, чем в изуче­нии истории почерков, но и в этой области делается не все, что необходимо ^я научных описаний рукописей. Прежде всего необходимо дальнейшее

И затем — вопрос, который поднял уже упомянутый мною американский исследователь Д. К. Уо, — это создание сводного каталога филигранен. В на­учных описаниях мы имеем обычно много ссылок на альбомы филигранеи. Но в чем недостаточность этих ссылок чаще всего? Мы не знаем, были ли доступ­ны для описывающего все или только некоторые альбомы. Может быть, соста-аитель описания не имел доступа к отдельным альбомам. Не во всех научных собраниях рукописей имеются все альбомы. Поэтому ссылки на филиграни должны иметь «ключ»: какие пособия были использованы составителем опи­сания. Работа по розыску филигранеи могла быть значительно упрощена, если бы мы воспользовались копировальной машиной, пропустили через нее все имеющиеся альбомы и расположили полученные оттиски в едином нуж­ном порядке. Ссылки должны были бы, конечно, делаться на альбомы, а не на полученный в результате копировки свод, но розыск филигранен составите­лем научного описания рукописей был бы значительно облегчен. Свою полез­ную идею Д. К. Уо хочет осуществить сам и передать экземпляры составлен­ного им свода в главные хранилища Советского Союза. Это было бы очень нужно, и мы были бы ему очень благодарны за ее осуществление.

В заключение я бы хотел сказать следующее. В настоящее время научный работник, создающий научное описание рукописи, имеет перед собой один документ: это своего рода анкета, на которую он должен давать ответы в опре­деленном по этой анкете порядке. Я думаю, что этих документов в руках опи­сывающего должно быть больше. Прежде всего, анкета должна быть, но с бо­лее расчлененными вопросами, чем, как я уже говорил, это принято сейчас. Во-вторых, должна быть создана подробная инструкция — как на эти вопросы отвечать, даны формулы ответов. В-третьих, должны существовать руковод­ства, созданные специалистами для описывающих рукописи.

В библиографии есть понятие ключа к библиографии. Библиография обес­ценивается, если к ней нет ключа. Ключ должен быть и к описаниям рукопи­сей. Он должен быть такого рода: что знает описывающий; какая у него в ру­ках справочная литература; на основании чего он делает определения — на основе собственного опыта, на основе случайно попавшихся материалов или на основе всей справочной литературы по данному вопросу. Научное описа­ние — это такого рода работа, которая легко может быть сделана очень плохо и которая может быть даже вредна, потому что определить, что она сделана плохо, напротив, очень нелегко. Но она может быть такова, что ее можно представить в качестве кандидатской и даже докторской диссертации.

Кстати, настоящая научная работа по описанию рукописей иногда более сложна, более квалифицированна, более рекомендует описывающего как ученого, чем статьи, которые печатаются в наших сборниках, или работы, которые подаются в качестве кандидатских диссертаций. И может быть, сле­довало бы подумать, чтобы поставить перед ВАКом вопрос о разрешении допускать к защите хорошо сделанные научные описания рукописей. Добросовестная работа по описанию рукописей — это настоящая и очень важная научная работа, требующая высокой научной квалификации. Хорошие на­учные описания, при наличии достаточно надежных оппонентов, должны были бы представляться в качестве диссертаций, если, конечно, эти описа­ния будут иметь введения с описанием истории фонда или введения, ставя­щие принципиальные вопросы, связанные с описанием фондов. Полное по­статейное описание рукописей — серьезный научный труд, требующий сво­его признания как научного труда и детальной разработки своей методики. Это научная база, основание так называемых «базисных наук» в области ис­торической, лингвистической и литературоведческой'.

Итак, научные описания рукописей составляются по различным схемам. Наиболее целесообразная и отвечающая потребностям текстологов — сле­дующая:

1)Шифр рукописи, под которым она хранится в собрании в настоя­щее время. Рядом с новым шифром ставятся те шифры, под которыми дан­ная рукопись была известна ранее по рукописным или печатным каталогам, а также в исследовательской литературе.

2)Наименование рукописи. Если рукопись не носит установив­
шегося в науке индивидуального наименования (Мстиславово евангелие,
Никифоровский сборник, Изборник Святослава 1073 г. и т. д.), то ставится
наименование того типа произведений, к которым она относится («Торже­
ственник», «Апокалипсис», «Измарагд», «Дамаскин» и т. д.), или отмечается
ее общий тип (сборник проповедей, сборник исторических произведений,
сборник различных произведений и т. д.). Если перед нами одно произведе­
ние, то полезно отмечать редакцию, к которой данное произведение отно­
сится, с обязательным указанием, кому принадлежит применяемая разбив­
ка произведения на редакции («Хронограф» редакции 1617 г. по А. Попову;
«Сказание о Мамаевом побоище» 2-й редакции по Л. А. Дмитриеву и пр.).
Совершенно необходимо в наименовании рукописи отметить, в случае если
перед нами сборник неопределенного состава, — одновременно ли он со­
ставлен или в него вошли рукописи разных почерков и разновременные
(«сборник разных почерков», «сборник разновременных рукописей» и т. п.).

3) А в т о р, если произведения рукописи имеют его («Творения» Максима
Грека, «Откровение» Мефодия Патарского, «Сказание» Авраамия Палицына,
♦История Малороссии», приписываемая Георгию Конисскому, и т. п.).

4)Время написания рукописи. Если рукопись датирована,
выставляется дата рукописи с обязательным указанием, на каком листе руко­
писи эта дата имеется. Если рукопись не датирована, — дата выставляется с
Указанием, по каким признакам она установлена («скоропись XVI в.», «стар­
ший полуустав XIV в.», «филиграни конца XVI в.: Лихачев №...» и т. п.).

5) Материал, на котором написана рукопись, если это не
бумага (пергамен, береста и др.).

6) Данные о языке и орфографии рукописи по возможности
в расчлененном виде. Данные о языке важны для древнейших рукописей и
имеющих явные признаки какого-либо извода (болгарского, сербского, нов­
городского и т. д.). Данные об орфографии могут касаться употребления
юсов, южнославянских орфографических норм и т. д.

7) Количество листов, тетрадей и размер рукописи.
Нумеруются листы (а не страницы), причем отмечаются и чистые листы. Раз­
мер рукописи указывается в сантиметрах (32x24,22x18 и пр.) и в традицион­
ных форматных обозначениях (словами — в большой лист, в лист, в четверку,
в осьмушку и пр. или цифрами: Г, 4°, 8°, и 16° и пр.), необходимых для того,
чтобы представить себе — во сколько раз сложен каждый лист рукописи.

8)Указание на художественные элементы рукописи: инициалы, заставки, концовки, миниатюры. Указывается стиль украшений, количество миниатюр и листы, на которых они имеются. Отмечается техни­ка исполнения.

9) Для нотных рукописей — характеристика нотаций («знаменная», «де-мественная», «столповое знамя» и пр.).

10)Характеристика всех отметок, правки и записей с воспроизведением важнейших (записей, касающихся времени написания, передачи другому владельцу, цены рукописи) и с указанием почерка и лис­тов, на которых они сделаны («правка другим почерком», «приписки тем же почерком на л...» и т. п.).

¹¹)Характеристика переплета. Отмечается отсутствие или наличие переплета и его характер: материал крышек (деревянные доски, картон), покрытие (кожа, шелк, бархат и пр.), тиснение, застежки, жукови-ны и пр., а также время, к которому он может относиться.

12) Постатейное описание рукописи является самым в а ж-н ы м во всяком научном описании рукописей, а вместе с тем и наиболее трудным. Оно часто опускается в последнее время археографами или дела­ется неполно и приблизительно (мы уже отмечали выше крайнюю вредность неполноты и приблизительности описаний). Между тем в постатейном опи­сании рукописей не должны опускаться даже мелкие статьи (например, за­нимающие полстраницы в осьмушку). Если статья имеет название, извест­ное в науке, — отмечается это название и выписывается название, которое носит сама статья в рукописи. Это делается потому, что названия древне­русских произведений — самая неустойчивая часть текста; названия в руко­писях меняются, и по ним иногда совершенно невозможно определить — с каким памятником мы имеем дело. Поэтому еще, кроме научного названия и названия в рукописи, в описании даются первые и конечные строки памят­ника; они также помогают исследователю определить, с каким памятником он имеет дело, а иногда даже помогает приблизительно установить редак­цию текста. Отмечаются также листы, на которых данная статья сборника написана. Если археограф решается определить редакцию произведения, — указывается, как мы уже писали выше, по какому делению на редакции им это определение произведено («вторая редакция по Шахматову», «первая редакция по Р. Дмитриевой» и т. д.). По возможности указывается автор произведения, для переводных памятников — оригинал или по крайней мере язык, с которого перевод сделан. Обязательно указывается библиогра­фия, если данный список опубликован и изучался.

Я перечислил кратко те части научного описания, которые необход и-м ы для текстолога. Порядок описания может быть изменен, описание может включать и другие сведения, но подробные инструкции для описания рукопи­сей — дело археографов. Наиболее обстоятельные сведения о том, как долж­ны составляться научные описания рукописей, см. в «Сборнике инструкций Отдела рукописей» Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина'.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: