Определение формата протографа

В предшествующем разделе мы рассмотрели вопрос о копии с до­шедшего оригинала. Копии эти, как мы видели, только в определенных обстоятельствах могут представлять интерес для текстолога. Иное дело, когда перед нами копия снедошедшего оригиала. В этом случае копия является свидетельством об оригинале (протографе), и многие ее особенно­сти зависят от того, каким был этот оригинал.

Особенно большое значение имеет для определения различных возмож­ных ошибок, описок и пропусков формат недошедшего оригинала (протогра­фа). Мы уже видели выше, что различные случаи диттографии и гаплогра-фии связаны с перескоком писца с одной строки на другую. Длина строки обычно кратна размеру пропуска или повторения писца. Имеет, кроме того, значение количество текста, умещающегося на странице или листе, так как отдельные пропуски или перестановки могут объясняться тем, что лист ру­кописи выпал, а затем был утрачен или вставлен в рукопись в перевернутом виде, попал не на место и пр. Важен вопрос и о концах строк, где могут быть специфические сжатия написания. Крайний нижний угол листа чаще всего загрязняется, текст его стирается, он утрачивается и т. д.; поэтому опреде­ление положения его в протографе по копии также представляет большую важность.

Вот почему, если перед нами копия с недошедшего оригинала (с ее про­тографа), то определение формата последнего (и соответственно размера строки, страницы, листа) представляет очень большой интерес для тексто­лога.

Методика определения длины строк, количества строк, величины листа в оригинале дошедшего до нас списка была разработана А. Кларком ', но еще раньше эту методику начал разрабатывать Л. Хавэ².

Внимательный анализ позволяет установить, как переписывалась руко­пись, была ли это простая копия или творческая переработка предшествую­щего текста. Приведу некоторые соображения М. Д. Приселкова о работе писцов Лаврентьевской летописи, позволившие ему установить, что Лав-рентьевскую летопись переписывали несколько писцов не последователь­но, а одновременно. «В трех местах рукописи, — пишет М. Д. Приселков, — (все три места — на оборотах листов 157, 161 и 167-го) мы наблюдаем три весьма досадные, с точки зрения благообразия рукописи, пробела в конце оборотов указанных выше листов: в 7¹ /₂, 54' /₂ и 20' /₂ строк, причем пробе­лы эти не мешают последовательному чтению дальнейшего текста, так как своим наличием они только раздвигают текст. Так, последними словами оборота 157-го листа являются: "изволиего", затем идет пробел в 7'/₂ строк, и на лицевой стороне 158-го листа читаем: "постави служителя своей церкви и пастуха". Так, последними словами на обороте 161-го листа является: «аз грешный много и часто бога прогне», затем идет пробел в 54'/₂ строки и на лице 162-го листа читается: "ваю и часто согрешаю по вся дни". Наконец, последними словами на обороте 167-го листа будут слова: "отвержеся Христа и бысть бесурме", за ним идет пробел в 20'/₂ строк и на лице следующего 168-го листа читаем: "нин вступив в прелесть".

Объяснение этому... роду дефекта рукописи, т. е. разрыву текста книги пробелами в конце оборотов листов при сохранении текста без всяких утрат, дефекту, который встречается и в других рукописных книгах древ­ности, палеография справедливо видит в том, что при переписке книг, для ускорения дела переписки, весьма часто книгу расшивали и по частям раз­давали для одновременной переписки нескольким писцам; при несоответ­ствии формата новой рукописи формату той книги, с которой ведется пере­писка, естественно, должны получаться подобного рода пробелы»³.

Такой характер работы писцов позволяет М. Д. Приселкову утверж­дать, что Лаврентьевская летопись была в значительной мере механиче­ской копией своего оригинала, а так как дата оригинала может быть уста­новлена по тому последнему событию, до которого он доведен (1305 г.), то этим и самим процессом механического копирования «ветхого» ориги­нала объясняются многие особенности и ошибки Лаврентьевской лето­писи.

Весьма важные соображения относительно пропусков в летописи возни­кают в связи с попытками М. Д. Приселкова установить формат той рукопи­си, с которой списана Лаврентьевская'.

Приведу соображения М. Д. Приселкова в кратком изложении автора: «Что форматы Лаврентьевского манускрипта и ветхого Летописца 1305 г. не совпадали, ясно из двух наблюдений. Первое наблюдение... состоит в том, что в конце оборотов листов 157, 161 и 167-го Лаврентьевской рукопи­си мы находим пробелы письма, а не текста, что могло получиться только при несовпадении формата. Второе наблюдение сводится к тому, что "По­учение" Владимира Мономаха не начинает собою первую строку лица 78-го листа, а идет с 9-й строки первой колонны.

Можно ли определить формат ветхого Летописца 1305 г.? Думаю, что счастливая случайность нам этот формат сохранила. В самом деле, если мы откроем текст Симеоновской летописи² под 1237 г. в том месте, которое со­ответствует обороту 161-го листа Лаврентьевской, то увидим почти полное совпадение текста, расположенного на обороте 161-го листа Лаврентьевс­кой, с текстом, расположенным на обороте 82-го листа Симеоновской. Точ­но так же в изложении 1262 г. в том месте, которое соответствует обороту 167-го листа Лаврентьевской летописи, мы опять видим, что конец оборота 167-го листа Лаврентьевской летописи совпадает с окончанием текста обо­рота 121-го листа Симеоновской. Если мы припомним, что в Лаврентьев­ской летописи после этих совпадающих с Симеоновской летописью текстов в обоих указанных местах (обороты листов 161 и 167-го) идут пробелы, не нарушающие дальнейшего текста, т. е., как мы уже знаем, в ветхом Лето­писце 1305 г. здесь оканчивались обороты листов, то такое совпадение не может быть названо случайностью.

Тогда возьмем материал текста Лаврентьевкой летописи между пробела­ми на обороте 157-го и на обороте 161-го листа, т. е. урок, данный для перепис­ки одному из помощников Лаврентия. Если Симеоновская, как мы только что предположили, сохранила нам формат ветхого Летописца 1305 г., то попробу­ем перевести на этот формат урок, полученный тем писцом который его изло­жил на 158-161-м листах Лаврентьевской. Формат страниц Симеоновской можно определить в 20 строк по 25 букв (в среднем), что дает около 500 букв. Лист будет содержать около 1000 букв. Формат Лаврентьевской определяется в той части, где письмо покрывает страницу в две колонны³ 32 строчками по 21 букве (в среднем) в каждом столбце, т е. около 1344 букв на странице или 2688 букв в листе. Материал текста Лаврентьевской летописи на 158- 161-м листах занимает 7 страниц и 22' /₂ строки первого столбца 8-й страницы, что составляет около 9880 бук. Отбрасывая разницу в 120 букв на почти 8 стра­ниц, мы можем сказать, что урок переписчика ' составил 10 000 букв. Пе­реводя этот урок на формат Симеоновской, мы получаем 20 страниц или 10 листов. Значит, писец получил из ветхого Летописца 1305 г. для переписки 10 листов.

Итак, соотношение форматов Лаврентьевской летописи и ветхого Ле­тописца 1305 г. будет 1 : 2,7, т. е. на страницу Лаврентьевской ложились 2,7 страницы Летописца 1305 г.»².

Установление формата оригинала позволяет объяснить некоторые осо­бенности копии. В Лаврентьевской летописи имеются пропуски текста, ко­торые все описывавшие до М. Д. Приселкова Лаврентьевскую рукопись счи­тали результатом утраты листов в Лаврентьевской. М. Д. Приселков на ос­новании выведенных им данных о формате оригинала Лаврентьевской (не дошедшего до нас Летописца 1305 г.) считает, что утрата была не в Лаврен­тьевской рукописи, а в Летописце 1305 г. Приведу выдержку из рассужде­ния М. Д. Приселкова: «Теперь мы возьмем по Симеоновской летописи ма­териал текста, которого недостает в Лаврентьевской между ее теперешни­ми 170 и 171-м листами, т. е. тот... дефект ее текста, который все описания объясняют утратою листа или листов (с 1287 до середины 1294 г.). Он в Симео­новской летописи занимает ровно 6 страниц, или 3 листа. Это равно 3000 букв. Но лист Лаврентьевской, как мы уже говорили, равен только 2688 буквам. Отсюда мы вправе говорить, что в Лаврентьевской летописи здесь не могло быть утраты листа, т. е. что в протографе Лаврентьевской летописи здесь уже была утрата 3 листов. Тогда становится понятным, почему Лаврентий после изложения 1285 г. написал в строку: "в лето 6794 • в лето 6795 • в лето". Ведь в Симеоновской после изложения 1285 г. идет не только название 6794 (1286) г., но и сообщение о том, что в этом году женился князь Иван Переяс­лавский, затем, после названия 6795 (1287) г., сообщается, что великий князь ходил было ратью к Твери, но помирился с тверским князем и что в этом же году тверской епископ начал службу в каменной церкви Твери, хотя мастера еще продолжали работу. Очевидно, лист древнего Летописца 1305 г. кончался изложением событий 1285 г., а события 1286 и следующих годов были в нем изложены на позднее утраченных листах. Лаврентий при перепис­ке мог всегда получить в конце листа пустую строку (например, при перепис­ке 8 листов, или 16 страниц, древнего Летописца на формат Лаврентьевской), и, понимая, что дальше идет изложение 1294 г., он постарался заполнить эту оставшуюся пустую строку перечислением названий пропущенных годов»'.

Не привожу других выводов М. Д. Приселкова, вытекающих из гипотети­чески установленного им формата Летописца 1305 г., в частности и того, что «Поучение» Мономаха имело тот же формат, что и Летописец 1305 г., — вывод весьма важный для выяснения того, откуда попало «Поучение» в Лаврентьев-скую летопись.

Конечно, вычисленный М. Д. Приселковым формат Летописца 1305 г., служившего оригиналом для Лаврентьевской летописи, не более чем гипо­теза, но гипотеза, которая имеет за собой довольно много данных и которая самым фактом своего существования снимает безапелляционность утверж­дения палеографов, описывавших рукопись Лаврентьевкой летописи, что пропуски в ее тексте — результат утраты листов самой Лаврентьевской ле­тописи.

Текстологические приметы

Перейдем к некоторым практическим указаниям, облегчающим работу текстолога и вместе с тем имеющим в известной мере принципиаль­ное значение.

Начать сличать списки произведения, установить классификацию списков, хотя бы и формальную в начале, распределить списки по редакци­ям, видам, изводам и пр , если списков много, далеко не просто. Задача бесконечно усложняется, если произведение велико по объему (летопис­ные своды, хронографы, Еллинский и Римский летописец, различного рода палеи, степенные книги, «Александрия», «Казанская история» и т. п.). Число признаков, по которым один список отличается от другого, одна ре­дакция от другой, один извод от другого, может быть безгранично велико. Расхождения разночтений между отдельными редакциями могут сочетать­ся с совпадениями разночтений. Если списков много, то очень существен вопрос: с чего начинать сличение, какие списки сличать раньше, какие по­зднее? Приступая к сличению многих списков большого произведения, текстолог невольно оказывается в очень затруднительном положении: как хотя бы приблизительно разобраться в обилии материала, найти нужный порядок работы.

В этот момент очень многое зависит от искусства текстолога, от его опы­та и интуиции.

Авторы книги «Методы и принципы зоологической систематики» Э. Майр, Э. Линсли и Р. Юзингер пишут о биологической систематике: «Нередко гово­рят, что систематика — скорее искусство, чем наука, и это утверждение в известной мере справедливо. Оно столь же справедливо, как и утверждение о том, что врач, являющийся хорошим диагностом, при постановке диагноза руковод­ствуется интуицией. И в самом деле, хороший врач и хороший систематик ставят свои диагнозы на основании умелой оценки симптомов в одном слу­чае и таксономических признаков — в другом»'.

Ниже мы укажем в разделе о классификации списков (с. 226 и ел.), что формальная классификация в практической работе текстолога предшеству­ет исторической, но и формальная классификация представляет известные трудности. Трудности эти преодолеваются искусством текстолога, который уже на основании предварительного знакомства со списками, еще до их сли­чения, разбивает их на группы, выявляет в списках некоторые «симптомы», тектологические приметы, по которым он, еще до начала систематического сличения, предварительно группирует списки, значительно облегчая этим себе всю последующую работу.

В самом деле, наилучший порядок сличения списков между собой за­ключается не в беспорядочном сличении всех списков со всеми, а в сличении списков одной редакции или одного вида между собой, а затем в сличении списков одной редакции или одного вида с разночтениями другой редакции или другого вида. Такая последовательность в сличении разночтений значи­тельно облегчает работу и выявляет сущность редакций и их видов.

Но ведь для такого порядка работы необходимо знать о классификации текста, о его разбивке на редакции и виды раньше, чем произведено само сличение, которое только и может установить прочные и окончательные выводы о редакциях и видах произведения. Тут, казалось бы, явный пороч­ный круг. Однако круг этот разбивается вот чем: окончательно обосновать разбивку произведения по редакциям, видам, изводам и пр. можно только в результате полного сличения списков и объяснения всех разночтений списков, но предварительную, черновую и «рабочую» классификацию списков опытный текстолог может произвести еще до начала работы по сличению. В эту предварительную классификацию списков в результате их сличения будут неизбежно внесены исправления, уточнения, а может быть, потребуется и решительная перестройка классификации, но эта предварительная классификация необходима для начала работы. Здесь от текстолога требуется некоторое умение предвидеть результаты работы, интуиция, дающаяся опытом (см. об этом выше в разделе о сличении спис­ков).

Обратимся к тому, как конкретно протекает работа текстолога над спис­ками изучаемого произведения.

Найдя нужные ему списки произведения, исследователь начинает с ними знакомиться (непосредственно в рукописных хранилищах или по фотографиям, ротокопиям и микрофильмам). Он прочитывает каждый список, определяет его время, сохранность, знакомится с окружающими в сборни­ках произведениями и т. д. При этом он ведет записи, в которых отмечает все, что так или иначе привлекло его внимание. От опыта исследователя за­висит сделать эти записи так, чтобы часть вопросов можно было затем ре­шать на основании этих записей, обращаясь к рукописи возможно меньше. Какие вопросы его должны интересовать в рукописи, — это выяснится на протяжении всей нашей книги. Не будем поэтому задерживаться на этом. Пока для нас важны самые тексты произведения в каждом отдельном спис­ке. Читая эти тексты, исследователь уже при первом знакомстве со списка­ми обратит внимание на их различия. Первоначально он ищет только круп­ные, внешние различия. Эти различия исследователь отмечает в своих запи­сях. Скоро исследователь замечает, что эти различия повторяются, причем повторяются комплексно: одни различия встречаются вместе с другими раз­личиями. Это позволяет начерно, в порядке самом предварительном, груп­пировать списки.

Первоначально это ознакомление со списками идет медленно. Посте­пенно работа убыстряется. После просмотра 5-20 списков исследователь замечает, что часть списков более схожа между собой, другая — меньше. Исследователь начинает легко определять разновидность текста по п р и м е-т а м. Приметы — это наиболее характерные признаки принадлежности тек­ста к той или иной группе редакции или виду редакции. Это не всегда самые крупные признаки, не всегда даже самые существенные, но зато они неиз­менны для данной группы, редакции или вида, легко обнаруживаются при знакомстве с текстом. Одной или двух примет недостаточно. Нужно, чтобы их было пять или шесть, но не более десяти, иначе их трудно держать в уме при ознакомлении с текстом. В процессе ознакомления с новыми списками произведения эти приметы уточняются, лишние отбрасываются, заменяют­ся более характерными. Уточняется и группировка списков по этим приме­там. Поэтому первоначально приходится возвращаться к уже просмотрен­ным спискам. После просмотра 10-20 списков к старым спискам исследова­тель возвращается уже редко.

Попутно замечу, что микрофильмы и иные воспроизведения рукописей незаменимы для вторичных и последующих обращений к спискам произве­дения. Особенно хороши ротокопии, в которых характерные признаки ре­дакции и вида, или индивидуальные особенности списка можно подчерки­вать светлым цветным карандашом (например, желтым, голубым или розо­вым; напомню, что в ротокопии фон темный) и даже писать на полях краткие замечания. Однако первоначальное ознакомление со списками нужно все же делать в самих рукописных хранилищах по подлинным рукописям. Фо­товоспроизведения не могут дать представления о многих особенностях ру­кописи, исследовать которые обязан текстолог (филиграни, состав всей ру­кописи, в которой имеется текст изучаемого произведения, особенности брошюровки и переплета и т. д.). Ввиду того что повторные обращения к спискам особенно необходимы в начале работы, рекомендуется начинать работу в наиболее доступных рукописных хранилищах.

Как бы часто в рукописях ни обнаруживались одни и те же редакции про­изведения, исследователь никогда не гарантирован от появления текста но­вой редакции, где приметы будут частично совпадать с приметами других редакций. Поэтому перегруппировку примет часто приходится производить даже в самом конце ознакомления с рукописями. Вот почему приметы ре­дакций нужно брать «с запасом»: на случай, если та или иная примета ока­жется и в другой редакции.

Особенно это следует иметь в виду для поздних редакций. Часто они заключают б себе приметы более ранней редакции, из которой они вышли, с добавлением новых (ср. так называемые распространенные редакции — редакции, составившиеся от стилистического расширения предшествую­щих, а не от их сокращения или решительной перестройки самого содержа­ния).

Приметы редакций и видов рекомендуется применять не только во время самой работы по классификации текстов, но особо отмечать их в текстологи­ческих введениях после того, как они проверены на всех текстах данного произведения и прошли испытание полным подведением всех разночтений. Это важно для будущих исследователей, ибо никакой текстолог, закончив работу над тем или иным произведением, даже при самом тщательном об­следовании всех рукописных хранилищ (а тщательность в обследовании всех рукописных хранилищ, как уже указывалось, абсолютно необходима), не гарантирован от того, что другой исследователь не найдет нового списка того же произведения. Для того чтобы определить редакцию списка, ему весьма будут необходимы эти списки примет каждой редакции.

Приметы редакций необходимы и для тех исследователей, которые зани­маются научным описанием рукописей. Труд исследователя, занимающего­ся описанием рукописей, требует исключительного знания рукописного ма­териала, в первую очередь он требует знания всего состава древнерусской письменности, примет не только произведений, но и их редакций. Конечно, это не значит, что исследователь, занимающийся описанием рукописей, должен все помнить на память. У него должны быть, во-первых, записи, и, во-вторых, он должен знать, где, в каких изданиях и что он может найти из этого справочного материала. В будущем, когда будет создан словарь-спра­вочник древнерусской письменности, необходимо, чтобы в него вошли и сведения о редакциях произведений с их приметами. Это так же необхо­димо для филолога, как необходим определитель флоры для ботаника, опре­делитель фауны для зоолога и т. д.

Перейдем к рассмотрению некоторых конкретных примеров примет ре­дакций.

В. Л. Комарович на основании изучения 12 списков «Повести о Николе Зарайском» (рязанский цикл повестей, включающий и известную «Повесть о разорении Рязани Батыем»), пришел к выводу, что в них могут быть выде­лены восемь редакций '. Из этого числа две редакции он признал основными и назвал их: одну распространенной, а другую компилятивной. Распростра­ненную редакцию он счел более древней, чем компилятивную. В процессе изучения распространенной редакции по спискам Рукописного отдела БАН 16.17.21 (РО /), 16.15.8 (РО 2) и того же хранил ища в собрании Головкина 34.8.25 (Гл) В. Л. Комарович выделил следующие приметы, отличающие ее от редакции компилятивной по спискам ГПБ Q.1, № 398 (Пб /), Рукописно­го отдела БАН 4.7.3 (РО 3), того же хранилища 13.2.23 (РО 4).

1) Город, куда прибывает Евстафий из Корсуни, — не Кесь, а Рига.

2) Дидактическое вступление к картине Батыева нашествия от слов «попущающу богу» до слов «за наше прегрешение» — отсутствует.

3) Отказ в помощи рязанскому князю Юрию Игоревичу со стороны Юрия
Всеволодовича Владимирского предшествует созыву рязанских князей,
отъезду князя Федора с дарами к Батыю и его убиению, тогда как в спис­
ках компилятивной редакции (Пб 1, РО 3) неудачное обращение за по­
мощью во Владимир отмечается лишь после всех этих событий.

4) В перечне рязанских князей (на съезде, в бою, при убиении, при погре­
бении) всякий раз упоминается Глеб Коломенский, ни разу, напротив,
не упоминаемый в списках компилятивной редакции.

5) Точно указано место Батыева стана, куда прибыл князь Федор: "на ръку
на Воронаж", чего, напротив, списки компилятивной редакции не знают.

6) Отсутствует подробность, согласно которой Батый приехавших к нему
"на Воронаж" рязанских князей стал "потъхою тъшить".

7) Предательство рязанского вельможи, сообщившего Батыю о красоте
княгини Евпраксии, передано словом "насочи" (РО 1, РО 2), вместо
"сказа" в списках компилятивной редакции.

8) Отсутствует (РО 1, РО 2) весь эпизод компилятивной редакции о на­
шедшем тело Федора пестуне Аполонице.

9) Перед битвой, вместо прощания "у гроба отца своего великого князя
Игоря Святославича", как в компилятивной редакции, в списках РО 1,
РО 2, Гл рязанские князья дают «последнее цълование княгини (мате­
ри) Агриппинъ Ростиславне».

10) Иначе, чем в списках компилятивной редакции, средактирован эпизод
об Олеге Красном.

11) При перечислении жертв татарского погрома в Рязани опять, в отличие
от компилятивной редакции, названа "великая княгиня Агриппина,
мать великого князя" (во всех трех списках). В эпизоде о Коловрате его пребывание при нападении Батыя на Рязань в
Чернигове мотивировано отъездом туда князя Игоря: "был в Чернигове
со князем Ингорем Ингоревичем" (во всех трех списках), при иной мо­
тивировке в компилятивной редакции: "емля подать государя своего ве­
ликого князя Георгия Ингоревича".

12) Указано, где именно настиг Коловрат Батыя: "угнаша Батыя в земли
Суздальстей" (во всех трех списках), чего нет в компилятивной редак­
ции.

13) Отвечая Батыю, взятые им в плен дружинники Коловрата называют
себя "храбры есьми великого князя" (РО 2), вместо "рабы" в списках
РО I, /лив списках компилятивной редакции.

14) Подвиг Коловрата охарактеризован как побиение "богатырей Батые-
вых", вместо "многих нарочитых" в компилятивной редакции.

15) При нападении на самого Коловрата татары наводят на него "множество
пороков" (во всех трех списках), при "множество саней с нарядом" в
компилятивной редакции.

16) После одоления Коловрата Батый посылает «по мирзы и по князи» (во
всех трех списках) без добавления, как в компилятивной редакции, —
"ординския и по санчакб-ьи и по паши".

17) При описании погребения Ингорем Ингоревичем найденного им в Ряза­
ни "трупия" опять, в отличие от компилятивной редакции, все три спис­
ка упоминают "тело матери" этого князя "великия княгини Агриппины
Ростиславны".

18) Наконец, заключительное родословие потомков Евстафия или вовсе от­
сутствует (РО I и Гл), или (РО 2) отделено от основного содержания
"Повести" не имеющим к ней прямого отношения текстом..., т. е. явно
выписано из другого, чем сама "Повесть", списка (компилятивной ре­
дакции)» '.

Все приведенные приметы имеют свой определенный смысл в истории текста произведения. Мы не останавливаемся на анализе этого смысла каж­дой из примет, так как это потребовало бы и анализа самой «Повести», что увело бы нас далеко в сторону. Отмечу только, что приметы, приведенные выше, весьма разнообразны: они касаются и языка списка, и его компози­ции, и сообщаемых исторических реалий, и т. д. Нельзя поэтому сказать — в каком типе явлений следует по преимуществу искать эти приметы. Это за­висит от характера работы создателей отдельных редакций, от истории тек­ста произведения, а поскольку поиски примет начинаются исследователем на таком этапе его работы, когда история текста произведения неясна, то в выборе примет приходится в какой-то мере полагаться на интуицию. Оттого-то и приходится в процессе работы менять приметы, по мере того как ис­тория текста и классификация списков становится все яснее. В творческом исследовательском процессе разные его стороны подвигаются вперед одно­временно, как бы поддерживая друг друга.

В дальнейшем при изучении цикла повестей о Николе Заразском уда­лось выявить около 70 списков, и в разбивку на редакции и в приметы этих редакций пришлось внести существенные изменения.

Приведу некоторые соображения в этом вопросе, высказанные мною при публикации текстов «Повестей о Николе Заразском» '. Редакцию «распрост­раненную» я предпочел называть редакцией основной Л; редакцию «компиля­тивную» — редакцией основной Б. Последняя может быть прослежена в двух основных видах. Кроме указанных еще В. Л. Комаровичем редакций — редак­ции хронографической, редакции святцев, редакции особой (предпочитаю на­зывать ее «стрелецкой») и редакции проложной, — должны быть указаны: редакция воинская (в двух видах), редакция «Сказания» (в двух видах), редак­ция риторическая, редакция церковная и редакция распространенная. Суще­ствуют, кроме того, переделки XIX в., которые здесь не рассматриваются. «Краткая редакция» выделена В. Л. Комаровичем ошибочно.

В указанные В. Л. Комаровичем приметы двух основных редакций долж­ны быть внесены изменения. Признак первый, по которому в редакции ос­новной А Евстафий прибывает в город Ригу, а в основной Б — в город Кесь (т. е. Кезис — Венден, ныне Цесис в Латвии), не может быть принят. Не может быть принят также и признак четырнадцатый, по которому в редак­ции основной А захваченные татарами дружинники Евпатия Коловрата на­зывают себя «храбрами», а не «рабами» князя Юрия Ингоревича: «храбра-ми» называют себя дружинники Евпатии только в тексте списка БАИ 16.15.8 (РО 2 у В. Л. Комаровича); во всех остальных списках редакции ос­новной А дружинники говорят про себя: «раби великого князя Юрья Ингоре­вича Резанского». Несомненно, однако, что в списке БАИ 16.15.8 отразился древнейший вариант данного текста (слово «храбр» вышло из употребления уже в XVI в.). Неточно указан В. Л. Комаровичем также признак четвертый: Глеб Коломенский упоминается и в списках компилятивной редакции. Сле­дует вообще отметить, что перечисление участвовавших в бою с Батыем и павших князей, а также их расстановка в этом перечислении сильно колеб­лются в различных списках и требуют особого изучения. Неточно указан В. Л. Комаровичем и признак восьмой, по которому эпизод о нашедшем тело князя Федора пестуне Апонице (эта форма имени пестуна князя Федора встречается в списках чаще, чем указанная В. Л. Комаровичем форма «Апо-лоница») имеется только в списках редакции основной Б. Признак девятый, касающийся прощания перед битвой рязанских князей, относится только к первому виду основной редакции Б.

Приметы редакции основной А, выделяющие ее и различающие с редак­цией основной Б, следующие.

1) В редакции основной Б имеется небольшое дидактическое вступление
перед рассказом о нашествии Батыя. Этого дидактического вступления
в редакции основной А нет.

2) В редакции основной А отказ владимирского князя Юрия Всеволодови­
ча помочь Юрию Ингоревичу предшествует созыву рязанских князей и
эпизоду с убиением Батыем князя Федора; в редакции же основной Б
рязанские князья получают этот отказ после отмеченных событий.

3) В редакции основной А отмечено место Батыева стана, куда прибыл Фе­
дор — «на реку на Воронеж»; в редакции основной Б место Батыева ста­
на остается неизвестным.

4) В редакции основной Б Батый тешит приехавших к нему рязанских кня­
зей «потехою», чего нет в редакции основной А.

5) Эпизод с Олегом Красным изложен в редакции основной А в иной после­
довательности, чем в редакции основной Б.

6) В перечислении жертв татарского погрома в редакции основной А, в от­
личие от редакции основной Б, названа мать великого князя Юрия Инг-
варевича — «Агрепена».

7) В редакции основной А Евпатий Коловрат во время разгрома Рязани
находится в Чернигове «со князем Ингорем Ингоревичем», в редакции
основной Б к этому добавлено: «емля подать государя своего великого
князя Георгия Ингоревича».

8) В редакции основной А, в отличие от основной Б, точно указано, где на­
стиг Батыя Евпатий Коловрат: «угнаша Батыя в земли Суздальстей».

9) В редакции основной А татары наводят на Евпатия Коловрата «множе­
ство пороков», а в редакции основной Б — «множество саней с нарядом»
(или в более позднем варианте — «с народом»).

10) В редакции основной А Батый после гибели Коловрата посылает «по мирзы и по князи», а в редакции основной Б добавлено — «ординския и по санчакбеи и по паши» '.

Итак, мы видим, что 19 примет В. Л. Комаровича в результате привлече­ния многих новых списков «Повестей о Николае Заразском» свелись к 10 при­знакам. Однако дело осложнилось и тем, что в одной из основных редакций (редакция Б) появились два вида, приметы которых в свою очередь довольно сложны.

Есть специфические области текстологической работы, где знание при­мет особенно необходимо. Я уже приводил одну такую область — это научное описание рукописей. Другая область — это изучение летописания и хронографов. Умение легко отличить в рукописях различные летописные своды, редакции этих сводов, редакции хронографов и пр. дается только в результате знания примет.

Надежнее всего те приметы, которые имеют не формальный характер, а связаны с определенными этапами в жизни памятника. Если приметы па­мятника, его редакции, извода, вида, группы не только внешне заметны, но и связаны с существенными моментами в истории возникновения данного па­мятника, редакции, извода, вида, группы, — то тем меньше опасности, что в дальнейшем они отпадут. К тому же их легче запомнить, ассоциируя их с историей памятника.

В начале работы, когда история памятника еще неясна для исследовате­ля, эти приметы будут носить более или менее формальный характер (более или менее формальный характер будет носить и предварительная классифи­кация списков памятника), а в дальнейшем, по мере уточнения истории тек­ста, эти приметы будут все более и более тесно связаны с историей памятни­ка (более историчной станет, как мы увидим ниже, и классификация спис­ков).

Классификация текстов

Изучение любого древнеславянского памятника, при обычном от­сутствии его авторского текста и наличия нескольких или многих списков, как правило, начинается с установления взаимоотношения всех известных его списков (говоря о списках, мы здесь и в дальнейшем будем иметь в виду не самый список, а его текст). Взаимоотношение же списков может быть изучено только на основании их классификации.

Классификации списков могут быть двух типов. Первый тип — по формаль­ным, внешним признакам. Такая класификация в той или иной мере условна. Мы ее можем менять в зависимости от того, какое логическое основание избирается для классификации. В данном случае мы определяем только ту картину, которая предстоит перед нами на сегодня: устанавливаются груп­пы списков, существующих в данный момент, имеющихся в распоряжении исследователя.

Второй тип классификации опирается на историческое происхождение списков. Списки классифицируются по тому, как они исторически сложи­лись, как они генеалогически соотносятся между собой. Эта система требу­ет гипотетического восстановления всех утраченных звеньев. Такая класси­фикация отнюдь не условна, она стремится дать реальную картину соотно­шения списков, исторически сложившуюся их группировку. В своем идеале она должна дать устойчивую классификацию, которую нельзя менять произ­вольно, но она во многих случаях (когда не хватает отдельных списков) не может быть последовательно проведена.

Итак, в первой классификации мы всегда достигаем цели: всегда можем классифицировать списки — какие бы они ни были и сколько бы их ни сохра­нилось. Но классификация эта условна и потому может произвольно заме­няться другой. Во второй классификации мы в громадном большинстве слу­чаев не достигаем конечной цели, вынуждены останавливаться на полпути или широко пользоваться гипотезами. Однако классификация эта имеет це­лью восстановление реальной картины истории текста и в большей или меньшей степени соответствует реальной картине истории текста.

Установление первой классификации списков несравненно легче вто­рой, но только вторая классификация может дать объективную картину.

На первый взгляд может показаться, что оба типа классификации прак­тически исключают друг друга, что в текстологической работе следует при­держиваться только одного из этих типов классификации, решив, какой из них признать более правильным. Возникает соблазн решительно отвергнуть первую, формальную классификацию, объявив ее формалистической, уви­дев в ней проявление текстологического «формализма».

Против такого упрощенного подхода к вопросу классификации списков следует решительно возражать. Два этих типа классификации противосто­ят друг другу и одновременно находятся в живом взаимодействии. Класси­фикация по формальным признакам — неизбежный этап в работе над руко­писями. Только произведя предварительно формальную классификацию, можно от нее перейти к попыткам установления истории текста и, как ре­зультат этого установления, — к исторической классификации и публика­ции текста на основе этой последней.

Историческая классификация списков есть в известном роде уже резуль­тат изучения списков, но, чтобы добиться таких результатов, нужно уже в самом начале изучения списков как-то их классифицировать. Вот почему фор­мальная классификация списков — предварительная, а историческая — окончательная.

Чтобы пояснить свою мысль, укажу, что аналогичное положение суще­ствует в биологической систематике. В этой науке вопросы классификации лучше разработаны, чем в филологии, и в известной мере более просты. По­лезно поэтому учесть ее опыт.

Авторы книги «Методы и принципы зоологической систематики» Э. Майр, Э. Линсли и Р. Юзингер отмечают три задачи зоологической систе­матики и соответственно этим трем задачам три стадии работы системати­ка. Приведу их суждения с некоторыми сокращениями:

«1. Определение (аналитическая стадия). Основная задача систематика заключается в том, чтобы разбить почти безграничное и оше­ломляющее разнообразие особей в природе на легко распознаваемые груп­пы, выявить признаки, служащие диагностическими для этих групп, и ус­тановить постоянные различия между сходными группами. Кроме того, он Должен снабдить эти группы "научными" названиями, что облегчит их по­следующее распознавание учеными по всему миру.

Даже эта "низшая" задача систематика имеет огромное научное значе­ние. Вся геологическая хронология зависит от правильного определения ископаемых руководящих видов...

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: