Фил. Достоевского: антропология, диалектика свободы, богоискательство и богоборчество

Ф.М.Достоевский (1821–1881), выдающийся писатель и не менее выдающийся философ, как никто излагавший свою философию в художественных произведениях. В обычном и банальном смысле слова Д. даже не является философом, ибо у него нет ни одного чисто философского трактата. Он мыслит как художник, диалектика идей воплощается у него в столкновениях и встречах различных "героев", фил. Д. – философия ею героев. Фил. Д. имеет множество составляющих, среди которых выделяется юма о человеке. Его фил. м. назвать и персоналистической, и антропологической, и экзистенциальной, и конечно, религиозной при самой глубокой и сильной этической окраске. Восприятие человека Д. внутренне пронизано этическими категориями. И даже социализм, к которому весьма своеобразно был привержен Д., называется иногда "этическим имманентизмом".

Антропология Достоевского посвящена "подполью" в человеке. Эта новая антропология учит о человеке, как о сущест ве противоречивом и трагическом, в высшей степени неблагополучном, не только страдающим, но и любящим страдания. Но не только грех, порочность, эгоизм, вообще "демоническая" стихия в человеке вскрыты у Д. с небывалой силой, но не менее глубоко вскрыты движения правды и добра в человеческой душе, "ангельское" начало в нем. Д. изображал человека, проходящего через раздвоение, т. е. наряду с "ангельским" "во всяком человеке, конечно, таится зверь, зверь гневливости, зверь сладострастной распаляемости от криков истязаемой жертвы, зверь без удержу, спущенный с цепи, зверь, нажитых в результате болезней подагры, больных печенок и прочее' ("Братья Карамазовы"). Поэтому персонализм или экзистенциализм Д. относится к онтологии, т.е..к его сущности и, с одной стороны, можно не спорить, что "тайна" человека в том и состоит, как полагал Зеньковский, что он есть существо этическое, которое неизменно стоит перед дилеммой добра и зла, от которой он не может никуда уйти: кто не идет путем добра, тот необходимо становится на путь зла. Налицо экзистенциальная, т. е. осуществленная путем выбора диалектика добра и зла, явившаяся плодом размышлений и наблюдений над людьми. С другой стороны, та же "тайна" человека заключена в его психологии и биологии. Здесь человек выступает как существо естественное (природное. биологическое), что не учитывается многими критиками и интерпретаторами Достоевского на том основании, что Д. не принимал предшествующий "антропологизм" из-за его биологизации. Да, не принимал, но не принимал он его потому, что считал односторонним. "Натура человеческая, – подчеркивал Достоевский, – действует вся целиком, – всем, что в ней есть – сознательного и бессознательного". В "Записках из подполья" можно найти такое: "Я хочу жить для того, чтобы удовлетворить всей моей способности- жить, – а не для того, чтобы удовлетворить одной только моей рассудочной способности. Рассудок удовлетворяет только рассудочной способности, а хотение есть проявление всей человеческой жизни". И далее "человек всегда и везде, где бы он ни был, любит действовать так, как он хочет, а вовсе не так, как повелевает ему разум и совесть". Поэтому-то представление о человеке, как существе рассудочном, а потому и благоразумном превращается в чистую фикцию. Зато всеми цветами радуги высвечивается"ядро" человек;», суть которого – свобода, жажда и возможность индивидуального самоутверждения ("по своей глупой воле пожить", или по принципу "все позволено").

На первый взгляд создается впечатление, что проблема свободы, ставшая определяющей в фил. Д., поставлена им в духе понимания свободы как воли, что весьма характерно для русского миросозерцания. Однако это далеко не так. Д., как никто, заглянул в тайну свобод'. раскрыл многогранность ее проблематики и показал ее "неустроенность". Прежде всего свобода – это не только воля. Со свободой связано страдание, а "в свободе подпольного человека заложено семя смерти". Заслуга Д. здесь заключается в том, что он впервые раскрыл трагическую диалектику свободы. Свобода есть знак высшего достоинства человека, а как страдание, искупает зло, проясняет сознание. Это, с одной стороны. А с другой оказывается бременем, нести которое слишком трудно и не каждый с этим может справиться. Есть и третья сторона диалектики свободы. Она связана с тем, что "подпольный", т.е. "естественный" человек, освободившийся от всяких традиций и условностей погружается в "подполье", где ощущается смрад, обнаруживается внутренний хаос, злые, постыдные, ничтожные и преступные действия. Основной принцип "подполья" – "все позволено". В результате мораль оборачивается аморализмом, а свобода становится произволом. Примером может служить Раскольников из "Преступления и наказания". Таким образом, свобода, лишенная моральных принципов, оторванная от живых движений любви, переходит в свою противоположность – и есть "семя смерти" в форме мучительной болезни души человека, оказавшегося наедине с самим собой. (Ставрогин, Иван Карамазов, Свидригайлов). "Семя смерти", заложенное в свободе, означает, что расстройство духа имеет корень не на поверхности, а именно в последней глубине духа, ибо нет ничего глубже в человеке его свободы. Свобода открывает простор для демонизма в человеке, но она же может возвысить ангельское начало в нем. Стало быть, есть диалектика зла в движениях свободы, но есть и диалектика добра в них. Преображение того же Расколь никова происходит (хотя и запоздало) через чувство добра и любви к Соне.

Заглушение или утрата в себе чувства добра и означает заглушение или утрату Бога. "Все позволено" есть результат трагической замены Богочеловека Человекобогом. Эта "трансформация" прекрасно показана в беседе Кириллова со Ставрогиным ("Бесы"): "Будет новый человек, счастливый и гордый". "Кто победит боль и страх, тот сам бог будет. Бог есть боль страха и смерти. Кто победит боль и страх, тот сам станет Бог. Тогда новая жизнь, тогда новый человек, тогда все новое". "Будет Богом человек и переменится физически. И мир переменится, и дела переменятся, и мысли, и все чувства". "Мир закончит тот, кому имя "человекобог". – "Богочеловек?". – переспрашивает Ставрогин. "Человекобог". – отвечает Кириллов, – в этом разница". В последующем Ф. Ницше произнесет сакраментальное – "Бог умер", остался Человекобог, которому, естественно. "Все позволено". Следовательно, герои Д. предвосхитили сверхчеловека Ф. Ницше. "Судьба" свободы в онтологии человека Д. оказывается трагической прежде всего потому, что она является бременем для человека. В случае демонизма и человекобожества свобода становится произволом и насилием. Большинство же людей вынуждено сознательно или бессознательно отказываться от свободы ради спокойной и сытой жизни. Это прекрасно показано в "Легенде о Великом Инквизиторе" ("Братья Карамазовы"). Иисус Христос не пошел ни искушение и не стал царем, за что упрекает его Великий Инквизитор: "Вместо того, чтобы овладеть людской свободой, ты умножил ее и обременил ее мучениями душевное царство человека вовеки. Ты возжелал свободной любви человека, чтобы свободно пошел он за тобою". Но свобода аристократична, она есть непосильное бремя для миллионов людей. "Клянусь, человек слабее и ниже создан, чем ты о нем думаешь". Возложив на людей бремя свободы: "Ты поступил, как бы вовсе". Мы, говорит Великий Инквизитор далее, поняли твою ошибку, "исправили подвиг твой и основали его на чуде, тайне и авторитете. И люди обрадовались, что их вновь повели как стадо и что с сердец их снят, наконец, столь страшный дар, принесший им столько мук". Но это означает, что "мы не с тобой, а с ним (искусителем), вот наша тайна". И, благодаря этой тайне Великий Инквизитор делает "счастливыми" миллионы и миллионы людей. То понимание свободы, которое отвергает Великий Инквизитор, есть поистине самое высокое, проникновение в тайну свободы; открывшуюся во Христе. Суть ее в том, что тайна распятия есть тайна свободы. Распятый Бог свободно избирается предметом любви. Христос не насилует своим образом. Если бы он стал Кесарем и организовал бы земное царство, то свобода была бы отнята у человека. В более широком историсофском смысле Великим Инквизитором Достоевский хотел подчеркнуть то, что гармонизация исторического процесса непременно включает в себя подавление человеческой свободы, – и это он считал связанным со всяким историософским рационализмом. Достоевский не мог принять такого положения и пытался найти из него выход.

Историософские искания Д. противоречивы и можно сказать болезненны. Его мысль все время движется в линиях антиномизма, т. е. его положительные построения имеют рядом с собой острые и решительные отрицания. Например, вера в то, что "красота спасет мир" тут же гасится признанием, что "красота – это страшная и ужасная вещь! Страшная, потому, что неопределимая, а определить нельзя потому, что Бог задал одни загадки. Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут... Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы - сердца людей" ("Братья Карамазовы"). Вера в "естество", "богатство" и "красоту" человека сопрягается с признанием неумения управлять всем этим. В "Дневнике писателя": "Величайшая красота человека... величайшая красота его... обращаются ни во что, происходят без пользы человечеству... единственно потому, что всем этим дарам не .хватало гения, чтобы управлять этим богатством"..К тому же внутренняя двусмысленность человеческого естества, двусмысленность красоты ведут к трагизму "естественной свободы", уводящей человека в "подполье", к преступлениям.

В основе всех исканий и построений Достоевского лежали его религиозные мучения, которые тоже продвигались в поле антиномии. Главная тема здесь – взаимоотношения и связь Бога, человека и мира. Не сомневаясь в бытии бога», Д. всегда ставил вопрос, что следует из бытия Бога для мира. В "Братьях Карамазовых" устами Ивана говорит: "Я принимаю Бога не только с охотой, но мало тою, принимаю и премудрость его и цель его... ну так представь же себе, что в окончательном результате я мира этого божьего не принимаю, и хоть и знаю, что он существует, да не допускаю его вовсе". Поэтому для Достоевского: "вся гармония мира не стоит слезинки ребенка". Отсюда не только "Бог мучил" всю жизнь Достоевского, но и он всю жизнь "мучил Бога", т. е. боролся с ним, отсюда "прорыв" скрытого и явного атеизма Достоевского. Отсюда, наконец, исходит антиномия социализма, предполагающего атеизм и свободное движение народов к "оцерквлению" всего земного шара с целью гармонизации исторического процесса.

Вера социализм -ь вера в "естественное" добро человеческой природы, в "естественную" возможность подлинного и всецелого "счастья", устраиваемого "естественными" путями. Кстати, это одна из форм "богоборчества", ибо в ее основе решительное неприятие учения о "радикальном зле", отвержение доктрины первородного греха и доктрины искупления и спасения во Христе принесенного людям. Речь идет таким образом о христианстве без Голгофы. Отличие этих утопий Д. от других подобных заключается в том, что в них нет ссылок на историческую необходимость осуществления свободы, ибо, диалектика свободы высвечивает зловещие фигуры Ставрогина, Кириллова и др., которым "все позволено".

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: