Ректор Ленинградской духовной академии 8 глава

Правда, через год, по окончании четвертого курса, мне невольно довелось взять небольшой реванш. Николай Дмитриевич был на­значен вторым рецензентом (оппонентом) моего курсового сочине­ния, представленного в ученый совет ЛДА для защиты на степень кандидата богословия. Незадолго до защиты маститый профессор встретил меня в коридоре и высказал ряд замечаний по содержа­нию трактата. Многое было с благодарностью учтено, скорректиро­вано, но один тезис из области догматического богословия был, на мой взгляд, спорным. Можно было предполагать, что этот вопрос будет поднят при защите, и мне пришлось заняться «домашними заготовками».

«Вооружившись» цитатами из Библии, из творений святых от­цов Церкви, излагаю перед членами Совета суть своей работы. Защита идет в обычном порядке: вопрос — ответ, вопрос — ответ. И вот, из уст Николая Дмитриевича звучит «тот самый» вопрос. Не меняя спокойного, будничного тона, обрушиваю на оппонента шквал аргументов и вижу, как бедный «Ус» хватает ртом воздух. «Артподготовка» закончена, и теперь в атаку переходит мой на­учный руководитель — профессор-протоиерей Ливерий Воронов. А это вам не какой-то студиозус, а блестящий специалист в области догматики. И куда там литургисту против догматиста: «На саблю

с голой пяткой!». Теперь уже схватились два профессора, и мне остается лишь «попросить чашечку кофе».

Архимандрит Кирилл, ректор ЛДА (ныне — митрополит Смо­ленский и Калининградский) просит меня на время удалиться, и спор продолжается при закрытых дверях. А потом выслушиваю решение Совета ЛДА о присуждении кандидатской степени; затем ректорский комментарий: защита прошла успешно и даже вызвала богословскую дискуссию.

Рассказываю владыке Никодиму о «богословской дуэли» и пы­таюсь оправдаться: «Он первый начал!». Святитель только улыб­нулся, а в глазах — хитринка. Наверное, вспомнил, как сам когда-то дрожал на экзамене у сурового профессора...

... Будучи доцентом с более чем 30-летним преподавательским стажем, требую от студентов на экзамене «твердого и осмысленно­го» знания сути предмета, но лишь в пределах лекционных записей. Утром, отправляясь на экзамен, обязательно встаю «с правой но­ги». Со скепсисом смотрю на иных преподавателей-энтузацистов, рекомендующих список дополнительной литературы, — для прора­ботки перед экзаменом. Да еще с обязательным рефератом в при­дачу. Не было Николая Дмитриевича на этих теперешних «хариз-матиков», понимаете...

... Николай Дмитриевич пережил владыку Никодима на девять лет. В течение почти 40 лет преподавал заслуженный профессор в родной ему академии литургику. Незадолго до смерти он по состо­янию здоровья вынужден был оставить храм науки...

7 июля 1987 г. у Николая Дмитриевича, находившегося на своей даче под Ленинградом, случился сердечный приступ. На другой день он был перевезен на городскую квартиру, где причастился Святых Христовых Тайн. Вечером 22 июля Н. Д. Успенский вновь причастился и через несколько часов мирно отошел ко Господу.

23 июля в Иоанно-Богословском храме академии первую па­нихиду по новопреставленном Николае совершил митрополит Ле­нинградский и Новгородский Алексий (ныне — Святейший Патри­арх). Как и владыка Никодим, он когда-то был питомцем масти­того профессора. В субботу 25 июля в Никольском кафедральном соборе, где когда-то Н. Д. Успенский был регентом хора и церков­ным старостой, чин погребения совершил архиепископ Берлинский и Среднеевропейский Герман, Патриарший экзарх Средней Евро­пы (в конце 1960-х годов —ректор ЛДАиС), которому сослужили секретарь Ленинградского епархиального управления протоиерей

Борис Глебов, профессор-протоиерей Ливерий Воронов, профессор-протоиерей Василий Стоиков и другие священнослужители — уче­ники покойного...

Литургист, магистр богословия

Несмотря на свою перегруженность, владыка Никодим всегда находил время для храма. Совершаемое им богослужение носило особый, присущий ему характер и отпечаток. Он любил повторять: «Я все могу быстро делать, кроме службы». И действительно, ко­гда он появлялся в храме, он как бы преображался и делал все медленно, величественно, глубоко любя церковное благолепие. Так совершал он богослужение и в соборах, и в сельских храмах. Особое отношение у митрополита Никодима было к Божественной литур­гии как главнейшему христианскому служению.

Будучи правящим архиереем, владыка Никодим практиковал литургическое творчество. Так, в храме ЛДА в праздник трех свя­тителей: св. Иоанна Златоуста, св. Василия Великого и св. Григо­рия Богослова — литургия совершалась на греческом языке. Если сам митрополит был в отъезде, то богослужение возглавлял рек­тор академии — викарный епископ Мелитон. Владыка Никодим мог свободно служить по-гречески, но пожилому епископу Мелитону это было трудновато. Особенно сложным был момент, когда архи­ерей, держа в руках дикирий и трикирий, выходит из алтаря на амвон и, осеняя народ, возглашает: «Господи! Призри с небесе и виждь... » Эту довольно длинную фразу владыке Мелитону изоб­ражали на картонке по-гречески и прикрепляли к трехсвечнику (трикирию), чтобы она была перед глазами. Начав возглас по-гре­чески: «Кирие!..», владыка Мелитон стал осенять народ, картонка упала на пол, и ему пришлось продолжить по-церковнославянски, на память. Как тогда шутили: «Кирие! А остальное в трикирии... ».

А если литургию возглавлял сам митрополит, то он служил по греческому чину, со всеми его отличиями от русского. Так, после пения Символа веры, когда воздух следует убирать с престола, вла­дыка делал им несколько кругов над чашей и дискосом, как это бывает у греков. По инициативе владыки Никодима в храме ЛДА стала практиковаться литургия апостола Иакова; ее совершали в день памяти апостола. Иногда в небольшой домовой церкви, нахо­дившейся в митрополичьих покоях в здании академии, совершали литургию студенты-священники и диаконы из Эфиопии, обучавши-

еся в ЛДА. Владыка с интересом наблюдал за их необычным бого­служением — босиком, с приплясыванием (священный танец «тим-кат»).

Иногда, сетуя на загруженность административными делами, владыка жалел о том, что он не может заняться серьезной научной деятельностью. При этом он добавлял: «В душе я — литургист». Обладая великолепной памятью, владыка знал наизусть церков­ный календарь и мог безошибочно назвать имена тех святых, па­мять которых празднуется в данный день, цитировать на память фрагменты из Минеи и Типикона.

Вспоминает митрополит Минский и Слуцкий Филарет.

Владыка Никодим, любил службу Божию, жил ею и прекрасно, почти наизусть знал церковный календарь и месяцеслов. С влады­кой Мелхиседеком они соревновались, кто больще знает, и я был свидетелем, как в Серебряном Бору на заседаниях нашей комиссии по христинаскому единству, в перерывах или при ином удобном случае владыки начинали соревнование в пении стихир и в знании дней памяти святых⁵³⁴.

Церковным гимнотворчеством владыка мог заниматься в самых разных ситуациях: сидя в президиуме миротворческой конферен­ции, в самолете и просто «в обиходе». Однажды в Серебряном Бору он буквально разрывался между бумагами и телефонными звонка­ми. Потом, отложив все дела, быстро прошел в трапезную с блок­нотом — на святителя «накатило». Присев у края стола, он быстро набросал несколько строк, а затем вырвал листки, но неудачно — часть текста осталась в блокноте на обрывках. Со словами «при­веди все в порядок, мне некогда» он передал мне это «хозяйство», а сам снова занялся «текучкой». Осторожно извлекши обрывки из блокнота, я соединил их с основным текстом, написанным размаши­стым почерком, а затем склеил скотчем. Это были кондак, тропарь и величание одному из святых. Именно этот текст вскоре и был утвержден на заседании Священного синода.

Вспоминает Фэри фон Лилиенфельд.

Со временем я познакомилась с поэтическим творчеством владыки Никодима: он иногда давал мне написанные им самим службы — прекрасные литургические тексты на славянском язы­ке. Владыка очень любил православное богослужение и в свободное время занимался составлением тропарей, стихир и канонов раз­личным святым.

О митрополите Никодиме я много слышала и от владыки Мел-

хиседека, который одно время был экзархом в Германии. Владыка Мелхиседек рассказывал о своих путешествиях вместе с митро­политом Никодимом по закрытым монастырям и храмам Рос­сии. У митрополита Никодима всегда был с собой малый омофор и все необходимое для служения Литургии. И владыка Мелхиседек, который не уступал митрополиту Никодиму в знании богослу­жения, читал и пел во время Литургии, которую митрополит совершал где-то в потаенном месте, так чтобы никто его не за­метил⁵^.

Митрополит Никодим был хорошим знатоком литургии; он счи­тал, что значение литургии не только в мистическом освящении присутствующих в церкви, но также, и в значительной степени, через осознание богослужения. Поэтому у него не вызывало ни­какого сомнения — тексты должны быть понятными для простого народа. Ценя всю многогранность церковнославянского языка, он все же осознавал, что для большинства людей он не доносит под­линного значения литургических текстов. Почему нельзя, напри­мер, прочесть церковнославянское «живот» по-русски — «жизнь», а «выну» — «всегда»?

Поэтому в годы своего пребывания на Ленинградской кафед­ре владыка предпринимал меры к тому, чтобы богослужение для прихожан было понятным. В некоторых приходах Ленинградской и Новгородской епархий Евангелие стали читать по-русски; по-рус­ски зазвучало и Шестопсалмие. Владыка сам занимался литурги­ческими текстами, поощрял переводческую деятельность специали­стов-текстологов.

По словам Фэри фон Лилиенфельд, митрополит Никодим от­нюдь не был противником церковнославянского языка, как сейчас некоторые его представляют. Напротив, он даже сам сочинял по-церковнославянски богослужебные последования (новопрославлен­ным святым). Тем не менее владыка стоял за то, чтобы русский язык играл за богослужением большую роль. От синодального пе­ревода Священного Писания на русский язык он, конечно, не был в восторге, но поскольку другого не было, он поручал из него читать Апостол, а также и Евангелие. После смерти митрополита Никоди­ма сменивший его на Ленинградской кафедре митрополит Антоний все чтения по-русски немедленно отменил⁵³⁶.

Тонкий знаток фарфора, свою образованность митрополит Ан­тоний на публике предпочитал не афишировать. В данном случае напрашивается аналогия с историей, которую поведал владыка

Ювеналий, митрополит Крутицкий и Коломенский. Он вспоми­нал о своем опыте, когда он еще был правящим епархиальным ар­хиереем (Тульским и Белевским). Митрополит Ювеналий (Пояр-_ков) — ученик и последователь митрополита Никодима, и в Туле, подражая учителю, он ввел в своем соборе чтение Апостола по-русски. Это было еще в глухие советские времена. Реакция пожи­лых и малообразованных женщин, составлявших в ту пору боль­шинство паствы, была весьма сдержанной: «Понятнее-то стало, но все-таки давайте-ка вернемся к церковнославянскому. Ведь это язык самого Господа нашего!»⁵³⁷.

Завершив огромный труд по составлению биографии Папы Иоанна XXIII, владыка представил машинопись на соискание сте­пени магистра богословия. (Поставщиком материала был сотруд­ник ОВЦС Александр Львович Казем-Бек; литературу с иностран­ных языков переводили отдельские толмачи. Но, тем не менее, ра­бота была дополнена, проштудирована и проредактирована самим митрополитом⁵³⁸. Наиболее важные «источники и пособия» были напечатаны на пишущей машинке в пяти экземплярах и затем рас­пределены по библиотекам академий и семинарий.

Будучи правящим архиереем Ленинградской епархии, владыка мог бы защитить работу в стенах ЛДА, где он имел неограничен­ное влияние и где можно было бы организовать «режим продав-ливания». Но, будучи щепетильным в такого рода делах, влады­ка представил работу на рассмотрение ученого совета Московской духовной академии. Консервативная профессорско-преподаватель­ская корпорация МДА могла бы «зарубить» работу, написанную с явной симпатией к главе Римско-Католической Церкви, а при тай­ном голосовании соискателю могли бы набросать «черных шаров». Но владыка сознательно шел на риск и с честью выдержал испы­тание, став магистром богословия (15 апреля 1970 г.). (В 1984 г. эта работа была издана в Вене на русском языке: «Иоанн XXIII, Папа Римский», с предисловием кардинала Франца Кенига.)

В те годы ученый совет МДА был «зубастым». Владыка рас­сказывал об одном влиятельном протоиерее, который представил свою работу в Совет МДА на соискание степени магистра бого­словия. После диспута было проведено тайное голосование; под­счет дал печальный результат: один голос «за», все остальные — «против». Вечером в квартиру неудачного соискателя нанес ви­зит один из преподавателей МДА и доверительно сообщил, что «за» голосовал именно он. Через полчаса с той же вестью пришел

второй, потом третий... Четвертого протоиерей спустил с лест­ницы.

Как отмечала Фэри фон Лилиенфельд, митрополит Никодим придавал большое значение тому, чтобы русские библеисты позна­комились, например, с новейшими воззрениями на перевод Биб­лии — скажем, с концепцией профессора-миссионера Юджина Най-ды. Ведь богословское развитие в Русской православной Церкви практически остановилось в 1917 г. Митрополит Никодим заказы­вал для рабочего пользования переводы таких великих богосло­вов современности, как католик Карл Ранер, лютеранин Эдмунд Шлинк и другие. Так, знаю, что митрополит Никодим организовал перевод работы Э. Шлинка о крещении.

Он старался вывести Русскую православную Церковь из изо­ляции от прочего христианства. Ему было важно, чтобы молодые и современные православные богословы знали, над чем и как раз­мышляют богословы других конфессий, прежде всего католические и лютеранские. Только так можно было подготовить и православ­ный ответ на вызовы современности⁵³⁹.

6 февраля 1975 г. Советом Ленинградской духовной академии владыке Никодиму была присуждена степень доктора богословия за совокупность его богословских работ. Отмечалось, что «все про­изведения автора отличаются широтой диапазона в раскрытии ис­следуемых вопросов, а его богословские концепции и суждения сви­детельствуют об огромной эрудиции и высоком уровне его богослов­ского потенциала».

Научные заслуги митрополита Никодима были признаны не только в нашей стране, но и за рубежом. Почетной докторской сте­пени он был удостоен Софийской духовной академией св. Климен­та Охридского. Он был почетным членом Ленинградской и Мос­ковской духовных академий, а также ряда зарубежных Духовных академий и богословских факультетов.

Как и многие церковные администраторы, владыка был в по­стоянном «замоте», повседневная текучка порой мешала переве­сти дух и, неторопливо оглянувшись окрест, обозреть горизонт. В первые годы преподавания церковной истории у меня стал скла­дываться профессиональный подход к датам, именам, событиям. Скажем, приближается 100-летие со дня кончины какого-либо вид­ного церковного деятеля — значит, смело можно писать статью, и в редакции «Журнала Московской Патриархии» ее с благодарно­стью примут и напечатают. Таким же наметанным взглядом как-

то скользнул по дате Крещения Киевской Руси: 988 год. Значит, не за горами — тысячелетие! И при ближайшей встрече упомянул об этом в разговоре с владыкой.

Ловлю на себе его внимательный взгляд и слышу задумчивое: «А ведь и правда!» И вскоре на заседании Священного синода был поставлен вопрос об учреждении комиссии по подготовке к празд­нованию 1000-летия Крещения Руси. Мог ли предполагать святи­тель, что его жизнь оборвется за десять лет до этого эпохального торжества?

Уже после кончины митрополита я имел смелость напомнить одному из уважаемых мною членов Священного синода о другой знаменательной дате: в 1989 г. исполнялось 400 лет со времени уста­новления патриаршества на Руси (1589 г.). Дескать, нельзя бросать все средства из праздничного фонда на 1000-летие (1988 г.); надо оставить «малую толику» и на 400-летие (конференция, прием го­стей и т.д.). И снова внимательный взгляд, и те же конкретные «оргвыводы».

400-летие установления патриаршества на Руси... Преданье старины глубокой... Казалось бы, чисто церковный юбилей, и при­чем здесь ЦК и ЧК? А при том, что некогда Сталин назвал партию «орденом меченосцев» внутри советского государства. А на самом деле орденом меченосцев стал вооруженный отряд партии — орга­ны. Инструкция ЧК — ГПУ предписывала: «Нужно всегда помнить приемы иезуитов, которые не шумели на всю площадь о своей рабо­те и не выставляли ее напоказ, а были скрытными людьми, которые обо всем знали и умели только действовать... »⁵⁴⁰.

В 1921 г. Сталин видел «компартию как своего рода орден ме­ченосцев внутри государства Советского, направляющий органы последнего и одухотворяющий их деятельность». Сталин впервые опубликовал текст, в котором сравнил компартию с орденом псов-рыцарей, в 1946 г. (т. 5, с. 71), ибо считал свою формулу по-прежне­му актуальной. Потом это положение перекочевало в брежневскую конституцию, хотя, естественно, о меченосцах статья 6-я (о «руко­водящей и направляющей») так прямо не говорила.

И Священный синод Русской православной Церкви, через Совет по делам религий, был вынужден «бить челом» «меченосцам» и «иезуитам» — «дать добро» на проведение юбилейных торжеств.

4-09.1989. О мероприятиях в связи с 400-летием учреждения патриаршества в Русской православной Церкви.

Совет по делам религий при Совете министров СССР (т. Хри-

стораднов) просит разрешить дать согласие Московской патри­архии на проведение в сентябре-октябре с. г. мероприятий в связи с 400-летием учреждения патриаршества в Русской Православ­ной Церкви (РПЦ).

Московская Патриархия просит разрешить провести:

— церковно-историческую конференцию с приглашением бого­словов и светских ученых в количестве 120 человек, в том числе 20 человек иностранных участников;

— Архиерейский собор в Даниловом монастыре с докладом о деятельности РПЦ и канонизации религиозных деятелей;

— торжественный акт, посвященный 400-летию учреждения патриаршества, благотворительный концерт.

Имеется в виду использовать указанные мероприятия не только как память об исторических событиях, но и с целью углубления вклада РПЦ в укрепление мира, консолидацию совет­ского общества в условиях перестройки⁵⁴¹.

... Предчувствуя свою близкую кончину, владыка «выталкивал на орбиту» своих воспитанников, чтобы их не «затоптали» после его смерти. Кто-то в ускоренном порядке получал очередной сан, кто-то — ученую степень. Мне, начинающему преподавателю и приход­скому священнику, владыка внушал: составляй конспект лекций на соискание магистерской степени. Если нет времени — наговаривай на магнитофон. После кончины владыки наступили другие време­на.

Защита магистерских работ стала единичным явлением, а по­сле 1984 г. их вообще не было —в течение вот уже более 20 лет (если не считать присвоения почетных степеней маститым архи­ереям из других епархий). (В советских научных кругах была та­кая шутка: соискатели-диссертанты делятся на «проходимцев» и «шансонеток» У первых — мощная административная поддержка для прохождения работы; у вторых — шансов нет.)

Подавали прошения в Совет академии на защиту магистер­ских диссертаций и преподаватели ЛДАиС — прот. Стефан Дымша, Н. Д. Медведев, а также выпускник ЛДА Петр Сенько. Но долго они после этого не жили и отходили в мир иной неостепененными. (Правда, еще древние говорили: «После этого —не значит вслед­ствие этого»).

В те годы была еще одна заявка на защиту магистерской дис­сертации. Прошение в Совет поступило от протоиерея ]М, который считал себя выдающимся специалистом в области литургики. Про-

шли годы, текучка заела, и о написании магистерской работы давно уже нет речи: «отшелестела роща золотая».

... В 1990 г. мне довелось принять участие в морской паломни­ческой экспедиции в Святую землю. После этого мы иногда сталки­вались с протоиереем N в академии. И каждый раз обмен фразами по одной схеме.

— А Вы все плаваете?

— Отец N1 Это — во время летних каникул; для меня это не глав­ное. У меня уже опубликовано около 200 статей и 4 книги!

Еще через два года.

— А Вы все плаваете?

— Отец N1 У меня уже опубликовано около 300 статей и шесть книг!

И, наконец, недавно.

— А Вы все плаваете?

— Отец N1 У меня уже опубликовано более 400 статей и восемь книг!

У несостоявшегося магистра — немотивированная вспышка зло­бы: «Вся ваша писанина — это макулатура!»

Другая наша «гордость» — протоиерей В. В 1987 г., когда его сделали ректором, мне довелось редактировать репринтный бюлле­тень Ленинградского филиала ОВЦС. В одном из выпусков должна была появиться статья с биографией новоиспеченного академиче­ского деятеля. А к ней был приложен список печатных публикаций «маститого» богослова; их насчитывалось около десятка. И в те годы все знали, что за оборотистого протоиерея их писал внештат­ный научный консультант ЛДА — Константин Иванович Логачев. Как тогда у нас шутили, «ранний протоиерей В. —это поздний Ло­гачев». Отдавая статью в печать, я вычеркнул убогий перечень ста­тей, чтобы не позорить академию...

Написание статей тогда считалось делом ответственным. Взяться за перо «просто так», по своей инициативе, казалось странным. Как-то в разговоре с пожилым архимандритом, про­шедшим через лагеря, я упомянул о том, что отослал в журнал очередную статью. И он, пожевав губами, спросил: «А у Вас есть благословение на это послушание?».

Но за всем не уследишь. Включаю телевизор, а на экране — все тот же о. ректор: интервью в прямом эфире. Ведущий спрашивает: какую задачу Вы на сегодня считаете главной?

— Главное — это повышать культурный уровень наших студен­тов. И на это я все свои силы ложу.

... В 2000 г. скончался последний «полноценный» профессор СПбДА — магистр богословия архиепископ Михаил (Мудьюгин), защитивший свою работу еще при владыке Никодиме...

... Приняв дела от митрополита Николая (Ярушевича), отправ­ленного в отставку с поста председателя ОВЦС и вскоре скончав­шегося, владыка Никодим узнал о том, что еще в 1958-1959 гг. Московской патриархии было разрешено издавать ежегодник «Бо­гословские труды». О том, каких трудов стоило добиться этого, видно из содержания следующего текста. №920, 30 марта 1956 года.

В Совет по делам религий при Совете Министров СССР. Дело подготовки пастырских и научно-богословских кадров не может быть полноценным при отсутствии возможности печа­тать богословские труды наших профессоров. Это ясно не только для нас, но и для зарубежных христианских Церквей, с которыми Русская православная Церковь вступает в оживленные отноше­ния.

Получая от них многочисленные издания богословских трудов, мы оказываемся в крайне затруднительном положении, не имея возможности отвечать им тем же. Когда они спрашивают о на­ших печатных трудах, то нам нечего сказать в виду отсутствия самой возможности печатать эти труды.

Такое положение становится тем более нетерпимым, что оно подает повод зарубежным Церквам обвинять Русскую православ­ную Церковь в беспомощности, чем наносится ущерб не только нашей Церкви, но и престижу нашего государства. Ссылаться же на наги единственный печатный орган, «Журнал Московской Патриархии», не приходится, так как он имеет официальный ха­рактер. ограниченный объем и богословские труды помещать не может. Поэтому...⁵⁴²

Далее следует просьба разрешить издавать сборник «Богослов­ские труды» в объеме 20 печатных листов тиражом в 3 тысячи экземпляров.

Разрешение было наконец получено, но реально ничего не дела­лось, поскольку митрополиту Николаю было достаточно «Журна­ла Московской Патриархии», где ежемесячно печатались его (и в основном только его) проповеди.

19 сентября 1960 г. Святейший синод определил епископу Нико-диму быть председателем Издательского отдела Московского Пат­риархата; этот пост он занимал до 14 мая 1963 г. Вскоре, 6 октяб­ря 1960 г., он был назначен председателем редакционной колле­гии сборника «Богословские труды» и находился на этом посту до 7 октября 1967 г. Владыка Никодим сделал все возможное, чтобы в 1960 г. увидел свет первый номер этого ежегодника. А 20-й сборник «Богословских трудов» был полностью посвящен его памяти...

Владыка Никодим курировал и другой церковный журнал — «Вестник Западно-Европейского Экзархата», о чем рассказывает архиепископ Василий (Кривошеий).

Особых затруднений с митрополитом Никодимом по изданию нашего «Вестника Западно-Европейского Экзархата» мы не име­ли, никакой предварительной цензуры или предварительного одоб­рения его содержания он не требовал. Впрочем, формально ему было бы даже трудно предъявлять такие требования, посколь­ку он не был Экзархом, им был митрополит Антоний Сурож-ский, а «Вестник» издавался Экзархом. Разногласия с митропо­литом Никодимом по поводу содержания были, он хотел, чтобы «Вестник» был исключительно богословского содержания, а мне хотелось, чтобы сверх этого в нем уделялось место современным церковным вопросам, положению Церкви в современной России и, конечно, не в советском духе. Так, помню, мы поместили в 1963 г. вывезенное из России «Открытое письмо священнику Дарманско-му» священника Желудкова. Мы его напечатали анонимно, так как не знали, кому оно принадлежит. На следующий год я встре­тился с митрополитом Никодимом в Голландии, и он начал меня упрекать за помещение этого письма. «Вы не знаете, кто такой Желудков, потом будете сильно жалеть, что напечатали». Я ответил, что письмо ярко изобличает атеизм в России и живо изображает борьбу безбожников с верою. «Вот Вы печатаете, а мне по шее попадает», — ответил митрополит Никодим и сделал соответствующий энергичный жест.

Против такой аргументации было трудно возражать. После назначения митрополита Никодима на должность Экзарха изда­ние «Вестника» затруднилось, он настаивал, чтобы каждый но­мер посылался ему предварительно на просмотр. «Это мое право как Экзарха, митрополит Антоний этого не делал, так как он не интересовался «Вестником», а я интересуюсь». В результате я прекратил его редактировать, и он приостановился. В один из

своих приездов в Париж митрополит Никодим спросил меня, по­чему я больше не занимаюсь изданием. Я объяснил ему, что посы­лать предварительно «Вестник» на просмотр технически невоз­можно, а главное, что я готов заниматься изданием при одном условии, что в нем не будет никакой «советчины». «Хорошо, ее не будет, но и мое условие ответил он, — никакой "антисоветчи­ны"!» В другой раз, кажется, в связи с моей рецензией на книгу Росслера о Русской Церкви, он мне сказал: «Чего Вы печатаете такие статьи, да еще под своим именем, ведь это официоз? Пе­чатали бы в другом месте». Я последовал его предложению и стал печатать у Никиты Струве, под собственным именем. А когда меня начали спрашивать, почему, отвечал, что в нашем «Вест­нике» нельзя, вот поэтому и печатаюсь в «Вестнике РСХД»^Ь43. Владыка живо интересовался историей, особенно историей Церкви. Жаль, что постоянная занятость практическими делами помешала ему написать объемистую работу по истории Церкви. Он был эрудитом в этой области, мог с ходу дать подробную справку о любом русском архиерее, жившем за последние 300 лет.

Владыка был выдающимся богословом; его перу принадлежит более двухсот статей. Но порой ему приходилось творить в узких рамках определенного жанра. Например, составлять речи при вру­чении посоха новопоставленным епископам. Таких «крестников» у него был не один десяток, и будь он даже семи пядей во лбу, по­вторы неизбежны. А если еще учесть его загруженность...

И тогда на помощь приходили другие перья — «оперившиеся» птенцы его гнезда. Мы считали за честь составлять «заготовки» для владыки. Получив машинописную «болванку», митрополит на­чинал правку текста, что-то вычеркивал, что-то добавлял — «мои мысли — не ваши мысли». И так постепенно из соавтора он превра­щался в автора...

Но однажды святитель, вечный «заложник протокола», оказал­ся в жесточайшем цейтноте. В 1976 г. исполнялось 30 лет со време­ни возрождения Ленинградской духовной академии. Такая круглая дата обязывала владыку не только возглавить юбилейные торже­ства, но и огласить слово на торжественном акте 9 октября, в день памяти св. Иоанна Богослова. И не простое приветствие, а про­граммную речь — о задачах современного богословия. А времени в обрез — митрополит приедет из Москвы только утром, к литургии, а после богослужения — торжественное заседание.

За три дня до праздника меня приглашают в кабинет ректора.

Архимандрит Кирилл (ныне — митрополит Смоленский и Калинин­градский) вводит молодого преподавателя в курс дела: нужно сроч­но написать доклад для митрополита. И не просто «заготовку», а на достойном уровне: чтобы святитель «вошел в тему» — в машине за 20 минут, от вокзала до академии. Времени на правку у него не

будет.

Отложив все дела, берусь за работу. С чего начинать? Выхожу из здания академии и иду в лаврский парк. И тут вспоминаю долгие прогулки с владыкой по этим самым дорожкам и его размышления на предложенную тему. К счастью, бумага и карандаш были с со­бой: успевай только записывать! Владельцы собак, прогуливавшие своих лохматых питомцев, вероятно, дивились на встречного: с ви­ду вроде бы нормальный, а идет не глядя, натыкается на деревья и, что-то бормоча, строчит... Несколько кругов по парку, и до­клад готов: осталось лишь его написать. На это ушло еще два дня. Ректорский наказ был выполнен: прочтя написанное, святитель до­бавил несколько строк, оставив текст нетронутым: зачем спорить со своими же мыслями?

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: