ПРОИСХОЖДЕНИЕ ГЕРЦОГСТВА ЛОТАРИНГСКОГО 22 глава

Попытки горожан превратить эшевенство в муниципальную власть потерпели неудачу из-за сопротивления епископа и каноников. В отличие от Фландрии, городская автономия нашла в Льеже свое выражение и свой орган не в эшевенах, а в присяжных. Последние были созданы революционным порядком во время conjurationes (союзов) и communiones (объединений), которые упоминаются так часто 'в истории города с конца XII века; хотя их каждый раз уничтожали, но они каждый раз восста­навливались. Первоначально продукт мятежа, они с течением времени стали постоянными учреждениями, и после восстания при Генрихе Гель-дернском всех льежских городов, как валлонских, так и фламандских,

Li patron del temporaliteit. Coutumes du Pays de Liege, ed. J. Raikem et M. Polain, t. I, p. 267 (Bruxelies, 1870).

Lm. список, впрочем, неполный, местностей, входивших в их юрисдикцию у Borman, Les echevins de la souveraine justice de Liege, t. II, p. 549.

восстания, с которым связано имя Генриха Динанского, они заняли окончательно место в городских конституциях. Отныне городской совет состоял из присяжных и двух «rnakres», позднее «бургомистров». Но этот совет не сумел забрать в свои руки юрисдикцию эшевенов. До конца Средних веков последние продолжали быть представителями вер­ховного правосудия и юрисдикции по земельным делам. Мало того, только в XIV веке они исчезли из совета и перестали вмешиваться в дела городского управления.

Таким образом в муниципальных учреждениях Льежской области налицо были две различные власти, отличные по природе и давности. Более старые, эшевены, образовали сеньориальный суд; более молодые, присяжные городского совета, были представителями общины. Первые отправляли правосудие от имени епископа, вторые — от имени горожан: их полномочия простирались лишь на муниципальные постановления и поддержание мира. Льежский юридический язык очень точно характери­зовал полномочия присяжных как «юрисдикцию статутов», в то время как юрисдикцию эшевенов он называл «юрисдикцией закона».

Этого дуализма властей, этого различия между сеньориальной и ком­мунальной юрисдикцией не существовало во фландрских городах¹. Кон­ституционная эволюция этих крупных торговых городов происходила гораздо более органическим образом, потому что князь не пытался здесь ставить ей препятствий. В отличие от Льежской области, городские эшевенства во Фландрии были созданы для городов. Они не были древнее их, и в Брюгге, например, и в Генте можно ясно различить рядом с муниципальными эшевенами старых эшевенов кастелянства, пря­мых продолжателей скабинов каролингской эпохи, не имевших ничего общего с первыми². У муниципальных эшевенов с самого их возникновения была совершенно особая роль. Они были привилегированными судьями горожан, органами городского права. Никакой другой суд не разделял с ними их компетенции и не ограничивал их юрисдикции: им принадлежала земельная, уголовная и полицейская юрисдикция. Они составляли естес­твенный и необходимый суд poortet'oB (горожан), и по мере того как

Единственным полным трудом по вопросу о них остается Warnkoenig, Flandrische Staats- und Rechtsgeschichte (Tubingen, 1835—1842), частично переведенный и дополненный А. Гельдольфом (Брюссель, 1835—1864). Труд этот, конечно, устарел, но он все же хорош, благодаря большому количеству собранных в нем документов. К этому надо прибавить A. dry, Histoire de la ville de Saint-Omer (Paris, 1877); а по вопросу об истории происхождения обратиться к G. Des Marez, Etude sur la propriete fonciere dans les villes de moyen age et, specialement en Flandre, к труду Эспинаса, Les finances de la commune de Douai des origines au XV siecle, к приводимой ниже в следующей сноске работе и к очеркам Вандеркиндере, на главный вывод которого, неприемлемый для меня, я указал уже. Н. Pirenne, Les villes flamandes avant le XII siele, p. 18 et 31, note 4.

расширялись привилегии города, росли и их полномочия. Так, например, в конце XII века они добились юрисдикции по вопросу о пошлинах.

Если по составу своих членов, избиравшихся среди «viri hereditarii» «ervachtighe liede» (знатных людей) города, а также по природе своих полномочий, эшевенства были городскими судами, то все же они являлись одновременно с этим сеньориальными судами. Когда им приходилось разбирать важные дела, то в них председательствовал граф или его представитель — до XII века — кастелян, а после этого бальи. Точно так же и князь вмешивался в выборы их. Но с течением времени они стали все более и более принимать коммунальный характер. Очень скоро они превратились в городской совет: они стали собирать налоги, издавать постановления об общественных работах, подчинили своему контролю различные функции полиции и управления. В XII веке они назначали надсмотрщиков («eswardeurs», «rewards», «vinders»), которые должны были надзирать за торговлей и промышленностью; они назначали в различные кварталы города констеблей (constaveln), которым было по­ручено пожарное дело и забота о собирании городской милиции. Изда­вавшиеся ими правила («bans», «keures», «core», «vorboden») образовали вокруг дарованной графом хартии, устанавливавшей основные принципы городского права, особое, все более и более разраставшееся, законода­тельство. В их архиве скоплялись «хирографы», содержавшие документы о сделках между купцами, о создании рент, о продаже недвижимостей и т. д. Кроме того, в качестве блюстителей порядка, они должны были постоянно выступать как «миротворцы» и третейские судьи; они приводили к присяге при заключении перемирий и заключали в «Ghiselhuis» или сторожевые башни заложников, служивших поручителями примирения между двумя враждовавшими семьями. Чтобы закончить перечень их полномочий, надо упомянуть еще, что они заведовали имуществом сирот, следили за больничным делом, старались лишить духовенство руководства школами и в периоды экономических кризисов выступали в роли по­средников между купцами и рабочими суконной промышленности для установления заработной платы. Одним словом, они не были чужды ни одному из проявлений городской жизни. Фландрское эшевенство являлось во всех городах наиболее полным воплощением городской общины.

В. течение долгого времени муниципальные эшевены назначались по-, жизненно. Но в конце XIII века произошла важная перемена. Много­образные и обременительные задачи, лежавшие на эшевенах, мешали им, несомненно, выполнять с необходимым рвением и добросовестностью свои обязанности. Ввиду этого горожане потребовали и добились назначения магистратов на один год. Это нововведение упоминается впервые в 1194 г. в Аррасе¹ Судьба института годичных эшевенов была такая же, как в

[Guesnon], Inventaire chronologique des chartes de la ville d'Arras p. 6 (1863).

•>i

свое время судьба артуасского права: он-мало помалу завоевал север графства. Ипр получил его в 1209 г., Гент — в 1212 г., Дуэ — в 1228 г., Лилль — в 1235 г., Брюгге — в 1241 г. Принятая в различных городах система выборов зависела, конечно, от местных условий. Но повсюду результатом этого было фактическое освобождение эшевенства из под власти графа. В этом можно легко убедиться, если принять во внимание, что несмотря на принцип избрания эшевенов на год, городской суд составляли всегда .одни и те же лица. В итоге эшевенство попало во всех городах в руки известного числа семейств. По букве хартии избиратели эшевенов должны были наметить из числа горожан: «meliores et utiliores ad opus comitis et oppidi» (лучших и наиболее пригодных для пользы графа и города); фактически же они ограничили свой выбор только патрициями. Мало-помалу установилось правило, что для того чтобы стать эшевеном, надо быть членом Лондонской ганзы. А вскоре пришли даже к выводам, диаметрально противоположным тем, которые имели в виду при установлении годичного срока эшевенства.

Любопытный пример в этом отношении представляла Гентская коллегия XXXIX. Эта коллегия образовалась, вероятно, тотчас же после введения годичного срока эшевенства. Она состояла из трех групп по 13 должностных лиц в каждой: 13 эшевенов текущего года, 13 эшевенов предыдущего года, продолжавших выполнять обязанности под названием советников, и, наконец, 13 «vacui» («vagues»), т. е. лиц бывших эшевенами до 13 советников. Между этими тремя группами установлено было правильное чередование, по которому в конце каждого года эшевены становились «vacui», советники — эшевенами и «vacui» советниками.

Таким образом, патрициат окончательно завладел городским управле­нием, и графиня Иоанна вынуждена была в 1228 г. ратифицировать положение вещей, в силу которого она отныне не могла вмешиваться в назначение городского совета. То, что случилось в Генте, произошло также, хотя и в менее законченном виде, в других городах. В том самом году, когда Иоанна признала коллегию XXXIX, она отказалась также от вмешательства в выборы ипрских эшевенов, и изданная ею по этому поводу хартия показывает, что наряду с 13 эшевенами в собственном смысле слова имелась еще другая группа эшевенов, члены которой обладали несомненно полномочиями, сходными с полномочиями гентских «советни­ков». В Брюгге в 1241 г. тоже имелся наряду с эшевенами «consilium» (совет). Таким образом, городская магистратура, освобождаясь от власти графа, одновременно с этим усложнялась: ее функции специализировались в руках различных коллегий. В общем, эшевены в собственном смысле составляли городской суд (scepenen van der Keure), в то время как советники заведовали земельной юрисдикцией (scepenen van gedeele) и следили за соблюдением общественного мира (paysierers). Что касается управления городскими делами, то ими занимались как те, так и другие.

Эшевены фландрских городов кажутся, на первый взгляд, совершенно похожими на «consules» (консулов) или «Rathherren» немецких городов. Однако они отличались от них в одном существенном пункте. Действи­тельно, как ни велики были их автономия и независимость, они не сумели окончательно освободиться от власти князя. С конца XII века рядом с ними в каждом городе находился графский чиновник, бальи (baillivus, baljum), заменивший прежнего феодального кастеляна. Различие между этим бальи и эшевенами было очень резким. Эшевены были представи­телями города, бальи — агентом князя. Будучи наемным и сменяемым служащим, он был подотчетен только князю и считал себя орудием его воли. Если эшевены были неподвластны графу, то бальи, со своей стороны, был совершенно неподвластен городу. Так как его постоянно переводили с одного места на другое и выбирали не из населения того города, которым он управлял, то он не мог нигде пустить глубоких корней: это был перемещавшийся с места на место чиновник, зависевший только от князя, назначавшего его и платившего ему.

Городские магистраты и чиновники князя, деятельность которых про­текала скорее параллельно друг другу, чем во взаимной координации, представляли столь различные тенденции и идеи, что рано или поздно они должны были прийти в столкновение друг с другом. Первые являлись воплощением городской автономии и партикуляризма, вторые представляли агентов территориальной власти. Первые опирались на привилегии, вто­рые — на обычное право. С середины XIII века между ними возникают уже трения. Гармония, столь долгое время царившая во взаимоотношениях между графом и городами, уступила место все более и более обостряв­шемуся соперничеству. Идеал больших городов был явно республиканским и они, достигнув вершины богатства и могущества, лишь с трудом выносили вмешательство своего сеньора. Вдали уже раздавались раскаты грозы, разразившейся в следующем веке.

Нет надобности останавливаться так же подробно на описании бра-бантских городов, как городов фландрских¹. Действительно, в обоих случаях наблюдается в основных чертах только что описанный нами конституционный тип. Как и во Фландрии, эшевенство, члены которого назначались князем из среды горожан, составляло городской суд. Рядом с ним находились присяжные, сходные с присяжными льежских городов, и бывшие как органом юрисдикции мира, так и представителями городской общины. Но, в отличие от льежских присяжных, они под конец почти повсюду исчезли в XIII веке и были поглощены институтом эшевенов, представлявшим с тех пор городскую власть по преимуществу. Перво­начальное влияние герцога на эшевенство, значительно ослабело в это

Об их конституционном типе см. Н. Vender Linden, Histoire de la constitution de la ville de Louvain au moyen age (Gans, 1892).

время, ибо в каждом город'е члены его должны были отныне принадлежать к «родовитым семьям» (geslachten, lignages). Число этих «родов» повсюду равнялось числу эшевенских мест, и это совпадение было, несомненно, не случайным. Брабантские «роды», по-видимому, представляли искус­ственные группы из патрицианских фамилий, созданные для обеспечения монополии выбора эшевенов. Эшевенство оставалось в герцогстве пожиз­ненным гораздо дольше, чем во Фландрии; только с 1234 г. (Брюссель) введен был принцип избрания на годичный срок.

Оригинальная особенность городских конституций Брабанта заключа­лась в роли, предоставленной ими гильдиям. Можно сказать, что и в этом отношении брабантские конституции носили, по сравнению с город­скими конституциями Фландрии, архаический характер. Мы видели, что неподвижный и пассивный характер, приобретенный фландрской торговлей в конце XIII века, лишил гильдии их прежнего значения. Наоборот, в Брабанте, где экономические перемены произошли позже и не так резко, они сохранились, но в соответственно преобразованном виде. Эшевены, уступили им контроль над промышленностью, которым они и занимались до конца Средних веков. Таким образом, они стали необходимым эле­ментом городской организации, но именно благодаря этому они должны были отказаться от своей автономии. Гильдии были строго подчинены коллегии эшевенов, и их деканы (guldekene oudermannen), назначавшиеся ею, приняли характер городских чиновников¹. Демократическое движение во Фландрии смело последние следы гильдий, в Брабанте же гильдии в XIV веке столь глубоко укоренились в городских конституциях, что они могли противиться демократическому движению. Они пережили упадок суконной промышленности, и следы их можно встретить даже в XVII веке.

Хотя брабантские города со своими «знатными родами» и гильдиями имели физиономию довольно отличную от фландрских городов, учреждения которых были проще и менее архаичны, однако по отношению к князю они занимали такое же положение, как и последние. Подобно им они не стали вольными городами, городскими республиками. В каждом из них герцог имел представителя своей власти. Единственная разница за,-ключалась в том, что брабантские чиновники имели менее современный характер, чем фландрские бальи, они сохранили старые названия «villicus» или «mayeur» (в Аувене), «amman» (в Брюсселе), «ecoutete» или «scho-utheet» (в Антверпене). Антагонизм между ними и городами был менее резок, чем во Фландрии, и мы еще увидим, что грозное восстание в XIV веке городов левого берега Шельды против их графа миновало Брабант².

•>//. Vander Linden, Les gildes marchandes dans le Pays-Bas au moyen age (Gand, 1896).

H. Pirenne, Histoire de Belgique, t. II (2 edit.), p. 47 и далее.

i

II

Легко понять, что в такой промышленной и торговой стране, как Нидерланды, условия жизни сельского населения и земельные отношения должны были измениться с ранних пор. Образование множества городов радикально преобразило аграрный строй. До конца XI века крестьянин работал лишь для удовлетворения потребностей своего сеньора и своих собственных. Как общее правило, продукты сельского хозяйства не вы­возились. Если они были в избытке, то их хранили в амбарах на случай возможного неурожая. Продукты сельского хозяйства потреблялись на месте. Никто не имел стимулов производить больше известного и неиз­менного количества, установленного обычаем. Но когда города стали привлекать в свои стены непрерывно возраставшее население, которое нужно было кормить хлебом и мясом, то для деревни началась новая эра. Так как горожанин необходимо зависел в своем пропитании от крестьянина, то последний стал производить теперь для продажи. Он расстался со своей вековой неподвижностью, он старался увеличить свои доходы, стремился, в свою очередь, развить экономическую деятельность, но сделать это он мог лишь обладая свободой, которой он был лишен до тех пор. Таким образом в XII веке старая земледельческая цивилизация рушилась под напором социальных и экономических причин, приведших к возникновению городов. Крепостная зависимость стала вскоре исклю­чением. Вообще же крестьянин, следуя за горожанином, судьба которого был связана с его судьбой, стал, подобно ему, свободным человеком. Параллельно с этим расцвет торговли радикально изменил жизнь и даже вид деревень.

Быстрое падение стоимости денег, вызванное этим расцветом в начале XII века, было для крупных церковных собственников подлинной ката­строфой. Доходы с их поместий, в которых обычай указывал каждому его место, роль и права, в которых установленные раз и навсегда повинности сервов и цензитариев были освящены обычаем, вскоре ка­тастрофически упали. Перед увеличивавшимся из года в год дефицитом монастыри оказались бессильными, ибо ничто не возмещало их потерь. Щедрые пожертвования земель со стороны князей прекратились; некогда столь обильные приношения верующих иссякли; горожане, враждебно настроенные к крупным аббатствам, препятствовавшим своими привиле­гиями развитию торговли, жертвовали теперь только на городские больницы и на новые монастыри нищенствующих орденов.

Таким образом, старая домениальная организация распадалась. По­местья (curtes) стали дробиться, а управляющие или «villici», которым был поручен надзор за ними, стали наследственными, присвоив себе большую часть их доходов¹. Обильным источником дохода оставались

Хроника аббатства Лисси от конца XII века содержит недурное свидетельство этой дезорганизации: «Curtes nostre, prius a monachis inhabitate, per censuras

еще одни только десятины, размеры которых¹ были пропорциональны продуктам сельского хозяйства. Но многие из них были отданы в виде феодов кредиторам, а остававшихся было недостаточно для уплаты ог­ромных процентов ломбардским банкирам или богатым купцам, к которым вынуждены были обращаться нуждавшиеся монастыри¹. Словом, крупные аббатства, бывшие столь характерными и благотворными организациями в чисто аграрный период Средневековья, не могли больше существовать в новой обстановке, к которой они не были приспособлены².

Безвозвратно миновало время, когда люди массами вступали в familiae (в подчинение) аббатств, чтобы, жертвуя на алтарь свою свободу, поль­зоваться покровительством святого. Теперь благодаря князьям в сельских местностях царил порядок; благодаря городам в них распространялось богатство. Теперь нуждались уже не в покровительстве, а в свободе. Вместе с экономической ролью старых монастырей закончилась и их социальная роль. Все они переживали в XIII веке упадок. Параллельно тому, как слабело управление поместьями, падала дисциплина и хирели научные занятия. От одного края страны до другого — в Сен-Бертене, Сизуэне, Аншене, Лисси, Флоренне, Сен-Троне, Ставело — аббаты вели безнадежную борьбу со все возраставшим беспорядком и надвигав­шимся банкротством.

Светские земельные собственники страдали от кризиса не меньше духовных. Класс свободных рыцарей (milites), необычайно многочисленный еще в XI и XII веках, сильно уменьшился в XIII веке. Рост расходов, связанных с военным образом жизни, разорял их. Отправляясь на турниры, они уже не довольствовались, как прежде, копьем, щитом и полотняной одеждой. Доходы с их мелких поместий не позволяли им уже вести жизнь, соответствующую их положению. Поэтому многие из них, впавшие в долги ломбардским банкирам или богатым горожанам, очутились в нужде³. В одном только приходе Аев-Сен-Пьер в Брабанте число их

laicorum destructe sunt, edificia dilapsa penitus, Iimites terrarum nostrarum mutati et irnminuti, nullo nostrorum reclamante. Censores elim, termino suo expleto, dampnum nostrum aut profectum eque accipiebant et adhuc accipiunt». («Наши поместья, прежде населенные монахами, разорены сдачей их в аренду светским лицам, здания совсем разрушены, границы наших земель изменены и уменьшены, и никто из нас не протестует. Арендаторы же по истечении своего срока оставались и остаются равнодушны к нашему убытку или выгоде».) Bullet, de la Comm Royale l'Hist., 1903, p. 394.

В 1253 г. аббат Сен-Трона занял деньги у льежского горожанина, Иоанна Динанского, из расчета 50%. Н. Pirenne, Le livre de l'abbe Guillaume de Ryckel, p. XXIII.

H. Pirenne, Le livre de l'abbe Guillaume de Ryckel, preface; A. Hansay, Etude sur la formation et l'organisation economique de domaine de l'abbaye de Saint-Trond depuis les origines jusqu'a la fin du XIII siecle, p. 93 и далее (Gand, 1899). См, интересный в этом отношении эпизод в Vita S. Mariae Ognia censis. Acta SS. Boll., июнь, т. IV, с. 652.

уменьшилось с шестидесяти до одного или двух¹. Чтобы иметь возможность существовать, одни из них нанимались в случае войны к какой-нибудь из воюющих сторон²; другие отправлялись искать счастья в крестовых походах; третьи, наконец, брали оплачиваемые должности княжеских бальи. Лишь ничтожная часть их потомков была представлена в дворянстве XIII века, в том изящно воспитанном и культурном рыцарстве Фландрии, Брабанта и Газбенгау, которое пользовалось такой блестящей репутацией во всей Северной Европе.

Рыцарь XIII века был гораздо более крупной фигурой, чем рыцарь XI века. Он владел значительным феодом и почти всегда являлся сеньором какой-нибудь деревни или хотя бы господского двора. Очень часто родоначальником его семьи был «министериал» (ministerialis)³, управляю­щий (maire, ecoutete), который, став наследственным, передавал своим преемникам более или менее значительное земельное состояние и право на судебные доходы. Впрочем, это дворянство, в отличие от рыцарей (milites) феодальной эпохи, полуземледельцев, полусолдат, перестало ин­тересоваться обработкой земли. Дворянство ограничилось теперь получе­нием ренты со своих земель и, подобно церковным земельным собствен­никам, страдало от падения стоимости денег.

Однако лекарство от болезни было под руками. Если старые методы эксплуатации и управления землей не годились при новой обстановке, то надо было решительно отказаться от них и перейти к соответствующей новым условиям экономической организации. Инициатива реформы исхо­дила от цистерцианских аббатств и территориальных князей.

Рядом со старыми монастырскими поместьями, организованными по плану «Капитулярия о поместьях», цистерцианцы, монастыри которых быстро распространились в первые годы XII века в Нидерландах, создали поместья совершенно нового типа. Селясь почти всегда на невозделанных землях, посреди лесов, степей или болот, они усердно занялись распашкой земли. Монахи, которые согласно суровым правилам своего устава должны были бы жить трудом своих рук, мало-помалу собрали вокруг себя

«In hac villa sexaginta milites arma portantes sparsim per parochiam morabantur, ubi vix unus est modo». («В этом городе, в разных местах прихода, жило шестьдесят рыцарей, носивших оружие, а теперь — едва остался один»). Thomas de Cantimpre, Bonum universale de apibus, II, 49, стр. 446 (ed. de Douai, 1605). Томас, писавший в начале второй половины XIII века, ссылается здесь на воспоминания одной «consobrinam patris mei, mulierem annorum centum triginta (?)» («родственницы моего отца, женщины 130 лет»). На основании этого можно допустить, что уменьшение числа рыцарей произошло примерно в 1190-1260 гг.

В начале XIII века они были чрезвычайно многочисленны в Англии. См. Histoire des dues de Normandie et des rois d'Angleterre, Mon. Germ. Hist. Script., т. XXVI, c. 703 и ел. Ср. Wauters, Jean I et le Brabant sous Ie regne de ce prince, p. 62. См. характерный пример выше, стр. 188. См. выше, стр. 121, прим. 2, стр. 122, прим. 1 и 2.

послушников (lekebroedere), которым была поручена в значительной мере обработка земли. Вскоре возникли крупные фермы вокруг аббатств, которые обычно сохраняли здесь за собой лишь десятины с распаханной нови («novaeltienden». Эти фермы стали независимыми сельскохозяйстг венными центрами¹. В них возделывали хлебные злаки и разводили скот не для непосредственного потребления монастыря, как прежде, но для продажи на городских рынках. Ни барщины, ни тяжелый и громоздкий механизм надзора «villici» не ставили здесь препятствий работам, которыми руководил «grangiarius». Крестьяне, работавшие здесь рядом, с послуш­никами, были свободными людьми, пришедшими со стороны: на цистер-цианских землях почти не было крепостной зависимости. Благодаря этому здесь с ранних пор стали получать крупные доходы. Новые аббатства относились, несомненно, в XII и XIII вв. к числу самых богатых капи­талистов страны. Разбогатев благодаря продаже своих продуктов, они могли затем приступить ко все более и более крупным предприятиям и продолжать распашку земель и рубку лесов. Значительная часть степей Кампина и лесов Генегау были разработаны ими, и вдоль всего фламанд­ского побережья протянулись их польдеры². О быстроте их достижений можно судить по одному факту. Дюнское аббатство насчитывало в 1150 г. 36 послушников, а в 1250 г. — 1248³. Впрочем, в конце XIII века аббатства от последних отказались и приняли еще более выгодную систему свободного^ фермерства. Так как период крупных распашек закончился, то послушники сделались бесполезными, и монахи стали сдавать в аренду светским лицам за недорогую цену большую часть своих ферм и своих польдеров⁴.

Пример цистерцианцев вскоре нашел подражателей в лице старых земельных собственников из дворян и духовных лиц. Он показал пре­имущества свободного труда и крупных сельскохозяйственных предприятий, уверенных в регулярном сбыте своих продуктов на городском рынке. Он доказал воочию необходимость порвать с осужденными жизнью методами. Вскоре старые бенедиктинские аббатства отказались ют своей прежней системы хозяйствования. Господские дворы, некогда обрабатывавшиеся крепостными, были разбиты на участки и сданы в аренду или исполу.

Е. de Moreau et /. В. Coetstouwers, Le polyptique de 1'abbaye de Villers (Louvain, 1908); V. Fris et A. Heins, Les granges monumentales des anciennes abbayes des Dunes et de Ter Doest dans la Flandre maritime. Bullet, de la Soc. d'hist. de Gand, 1905, p. 65 и далее. В этом районе всякая цистерцианская ферма занимала в среднем 500 мер земли, т. е. 220 гект. См., например, для камбронского аббатства — Miraeus, Op. dipl. т. Ill, с. 602, а для дюнского — Kluit, Historia critica comitatus Hollandiae, t. II, с 496. Ch. Duvivier, Hospites. Defrichements en Europe et specialement dans nos contrees aux XI, XII et XIII siecles. Revue archeolog. de Bruxelles, t. I [1859], p. 143 Послушники не беспрекословно дали себя экспроприировать. См., напр., Annales Gandenses, ed. Funk-Brentano, p. 93.

Были организованы крупные фермы, которые сдавались в аренду светским лицам. Отказались от далеких угодий, надзор за которыми был очень труден и дорого стоил, чтобы скупать земли в окрестностях монастырей. Удалось вернуть отчужденные десятины, выкупить у управляющих и у фогтов их права юрисдикции. Крестьянам позволили выкупить за деньги не только барщины, но и поголовную подать (census capitis), пошлину за брак, право «мертвой руки» — словом, все пережитки прошедшей эпохи, ставшие теперь бесполезными¹. Как ничтожны стали в середине XIII века эти повинности, видно из того, что в Сен-Троне в 1250 г. поголовная подать составляла только 5 марок из общего бюджета в 920 марок². Даже феодальная и помещичья юрисдикция, требовавшая расходов, значительно превышавших доставлявшийся ею доход, была либо отчуждена, либо отменена, либо сведена к необходимому минимуму. Словом, старались путем более гибких и жизненных методов добиться увеличения доходов с земельного капитала, бывшего до тех пор в зна­чительной мере непроизводительным. Натуральные повинности, взимание которых происходило медленно и стоило дорого, были повсюду заменены денежными, параллельно с этим личная свобода заменила крепостную зависимость.

Светские князья и крупные бароны способствовали еще более чем цистерцианцы распашке и колонизации страны. В течение XIII века обширные пустоши, или, пользуясь выражением тогдашних документов, «пустыни» (solitudines), которые занимали еще значительную часть Бра­банта, Генегау, Фландрии и Намюрской области и которые, по-видимому, никогда не возделывались, были распаханы, и покрывавшие их раньше леса, степи и болота исчезли. В начале следующего века распашки приобрели такие размеры, что в целях сохранения лесов начали запрещать их³. Но в Арденнской области, более отставшей в своем развитии, по-видимому, только в XIII веке началась эра распашек⁴.

Рядом со старыми поместьями, старыми земельными участками и деревнями, восходившими либо к римским «villae», либо к эпохе герман­ского поселения, возникли «новые города» (villes neuves), названия ко­торых, оканчивающиеся в валлонских областях на «sart» или на «ster», а во фламандских областях — на «rade» или на «kerke», еще и в настоящее время указывают на их относительно недавнее происхождение".

Об этом см. Le livre de Guillaume de Ryckel и очерк А. Ганзея цит. на стр. 237, прим. 2.

Н. Pirenne, Le livre de Guillaume de Ryckel, p. 359.

з

См. характерный текст в Bullet, de la Comm. Royale d'Hist., 1903, p. 116. /. Feller, Les noms de lieux et «ster». Bulletin de la societe Vervietoise d'archeologie et d'histoire, t. V [1904].

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: